"Подъем" разнеслось по бараку. Я открыл глаза, потолок ни о чем не говорил моему еще дремлющему сознанию. И только когда, опустив глаза, увидел корешей, соскакивающих с кроватей, прыгающих на одной ноге, стараясь голой ногой попасть во вторую штанину, я вспомнил, что уже вторую неделю нахожусь в стройотряде "Аргумент" в Коми АССР, и что это подъем, и у меня осталось не более полутора минут, чтобы успеть одеться и выбежать на построение, на эту чертову линейку, где командир, в своей чистенькой беленькой рубашке, скажет "сегодня четырнадцатое июля", сделает паузу и добавит "обычный рабочий день".
Я выбегал из комнаты предпоследним. Последним выходил Илья Данилов, единственный из стариков, кто спал в комнате с новичками и который и спал-то не раздеваясь, прямо в фуфайке, и каждый день спал больше других на несколько минут.
Все стоят построившись вдоль белой насыпанной линии. Погодка радует. На небе сплошная синь. Немного холодно, как всегда бывает в шесть часов утра. Кто-то зевает, кто матерится шепотом, почти половина отряда пританцовывает на месте, от жуткого желания справить малую нужду.
Но сегодня почему-то командир стоит перед строем не один. Рядом с Черноморцевым стоит полный, энергичный и всегда фальшиво улыбающийся Хуртин. По должности он вроде бы никто: командир Черногоров, мастер Потелкин. Но этот никто Хуртин все-таки не работает как простой боец. И ходят слухи, что именно он и является настоящим командиром.
Мне он никогда не нравился, да и я ему тоже. Меня начинает бить подленькая дрожь, и я всеми силами стараюсь не показать рядом стоящим таким же как я первогодкам, что моя коленка дрожит не от холода, а от страха. Я ясно до тошноты чувствую какую-то неприятность.
Хуртин смотрит на левый фланг - там стоят старики из стариков. Это аспиранты, кандидаты из НИИФа. Мужики под лет тридцать-тридцать пять. Они строят и ремонтируют отдельно от нас несколько своих объектов.
Мне стыдно, но я чувствую облегчение, когда понимаю, что неприятность ждет сегодня кого-то другого.
Наконец Хуртин начинает "Боец Медведцев, выйти из строя". Воцарилась тишина. Даже те, кто думал, что еще секунда и он уже не вытерпит и начнет писать прямо тут на линейке или по крайней мере в штаны, даже они замерли. Теперь все чувствовали - что-то будет и будет не из хороших.
"Николай, чего ты в бутылку лезешь" отвечал ему Медведцев, высокий и жилистый аспирант с кафедры ЭТТ.
Хуртин улыбнулся своей доброй и милой улыбкой. Так наверно улыбались следователи на первом допросе в тридцатых годах своим задержанным, которые говорили, что мол это какое-то недоразумение, какая-то страшная ошибка. Следователь Хуртин точно знал - не ошибка.
"Боец Медведцев, выйти из строя", - повторил он. Медведев стоял там, где и раньше.
"Штаб постановил, за недостойное поведение боец Медведцев исключается из Стройотряда "Аргумент"."
Тишина еще глубже проникала в каждого. Это тебе не Андрею Степанчикову сняли пять рабочих дней за пьянку, это тебе не Крисову Игорю сняли полдня за пререкание с Черноморцевым - тут дело табак, выгоняют человека. Выгоняют человека не с работы - выгоняют человека из семьи, ведь стройотряд эта такая большая и дружная студенческая семья.
Никто ничего не понимал. У многих было написано на лице - "За что?". Работал парень вроде лучше многих, не пил, а за что еще можно. Я толкнул Андрюху Казаева - "За что его, не знаешь". Он развел руками. Я хотел спросить у Бахнина, но тот стоял через пять человек от меня. Шура Бахнин, или попросту Пит, как мы его зовем с девятого класса, в стройотряде уже в третий раз. Это он нас сюда всех и затащил с первого курса физфака ЛГУ.
Я помню как пришел на собеседование в стройотряд "Аргумент". Собеседование это когда сидят те, кто уже ездил в строяк и отбирают новеньких, из тех кто еще только хочет туда поехать. "Аргумент" крутой отряд, в 82 ом году занял первое место по зоне "Вычегда", т.е. стал первым стройотрядом из всех питерских ВУЗов. Хрен попадешь в него просто так.
Я зашел восьмым. Хуртину я сразу чем-то не понравился. Он начал задавать вопросы.
- "А вот что ты будешь делать, если над тобой в стройотряде начнут издеваться старики?". Я знал, что я буду делать. Но чувствовал, что Хуртин этого и ждет, и тогда прощай "Аргумент". Я ответил: "Да ничего не буду делать. Работать буду."
- "Значит вот так ничего и не будешь делать с обидчиками" усмехаясь продолжал Хуртин. "В стройотряде ничего не буду делать" вдруг вырвалось у меня. "А не в стройотряде, что?" - сразу зацепился он. "А там видно будет" раздражаясь выговорил я. Мне уже стало все равно где я, что я и почему еще недавно я хотел скрыть какие-то свои представления.
Хуртин довольно откинулся на спинку. Он переиграл меня. Кто же захочет брать ершистого паренька к себе в бригаду, когда и неершистых пруд пруди. Я даже сейчас не помню сказал ли он еще тогда, или я просто все прочитал в его глазах (после этого случая он действительно несколько раз говорил эту фразу) - "Пока я здесь - ты в "Аргумент" не поедешь".
Из аудитории я вышел хмурым и что-то противно сосало под ложечкой.
Пошли курить на Сачок, так на физфаке называют большую лестничную площадку по парадной лестнице.
Через какое-то время пришел Бахнин. "Пока из наших взяли только Тетерича и Крисова. Тетерич умеет рисовать, а Крисов играет на каком-то музыкальном инструменте. Ну ничего, мужики",- сказал он. "Сейчас я все попытаюсь устроить." И он действительно устроил всю нашу компания из десятого "В" сорок пятого интерната 82 года выпуска. Всех. Даже нашего одноклассника Генку Русакова с матмеха, смог протащить. Не взяли только меня. Говорят лично Хуртин против.
Потом за меня просил сам Адрюха Вальщиков, лучший специалист по бензопилам в стройотряде "Аргумент". Но Хуртин даже ему сказал - "Нет". Вернее не совсем так, мол Андрей, ты же сам-то намылился в шабашку. Вот если поедешь сам в стройотряд, то и бери его в свою бригаду.
Время шло. Надо наверно подавать заявление в другой какой отряд, например в "Синтез", а то, вообще не куда не попаду. Ребята меня жалели, но сделать никто ничего не мог.
Но вот однажды, на субботней дискотеке, изрядно навеселе, танцую с какой-то девицей с третьего или четвертого курса физфака. Она и говорит, что милок грустный то такой? Ну я и выложил - так мол и так, компания у нас из сорок пятого интерната, всех взяли в стройотряд, а меня шиш. Она дальше - "А что за отряд то?". Ну я тут даже злиться начал. Говорю тебе то что? А она так спокойно, мол чего кипятишься, а вдруг я тебе помогу-то туда попасть. Мне даже смешно стало. Говорю Бахнин Саня, не гляди что первокурсник как я - уже самый настоящий старик, в третий раз поедет, просил - не выпросил. Командир оперативного отряда ДНД Андрюха Вальнищиков, четыре раза ездил в этот отряд, тоже ходил ходатаем - но есть там хороший один человек Коля Хуртин, уперся рогом и привет. Говорит, пока я здесь - этого в отряде не будет.
А она так странно на меня посмотрела и говорит: "Так ты про Аргумент, толкуешь то". Я даже от неожиданности остановился в медленном танце, чуть на ногу ей не наступил. Думаю про себя, вот же баба какая странная. Откуда узнала-то. А она так усмехнулась и говорит, ладно говорит зеленый первогодок, нравишься ты мне, правда чем не пойму, но помогу я тебя - поедешь ты в свой "Аргумент" со своими дружками-приятелями. Я конечно сначала подумал, что издевается, уж очень мне болезненно было от корешей то своих отрываться. Но она говорит - не рыпайся, сказала поедешь - значит поедешь. Как-то так сказала, что я и поверил. И поехал потом. Это была Светка Птица. Она тоже оказывается ездила в "Аргумент" уже несколько лет, и в этот раз тоже поехала. Основной была по набору девчонок ну и вообще голос как оказалось имела весомый. Она ли действительно помогла, или все это вместе мне помогло, обстоятельства ли помогли, что командира переизбирали, да и Хуртина не было - но факт остается фактом, меня взяли. И вот, имея шесть хвостов за летнюю сессию, я в составе первой группы вылетел из Пулково в Сыктывкар в конце июня. Спасибо Вам всем кто мне помогал, особое спасибо тебе Светка, ибо я сейчас и представить не могу каким образом могла бы сложиться моя жизнь не поедь я со своими друзьями в тот самый стройотряд "Аргумент".
Хуртин продолжал свою хорошо продуманную и выверенную игру. "Весь отряд будет стоять на линейке, пока Медведцев не выйдет из строя".
Прошло несколько минут. Наши мочевые пузыри готовы были лопнуть. Я видел как подсознательно многие уже недовольны Медведцевым - по крайней мере он имеет отношение к тому, что сорок пять мужиков, напившись вчера вечером чая, теперь стоят, испытывают вполне реальные болезненные ощущения и не могут побежать как обычно за сарай, где став в длинный ряд начнут поливать землю горячей водой из самих себя.
Медведцев постоял, постоял. Плюнул. Огляделся вокруг, словно решая продолжать ему или сдаться. Многие отводили от него глаза, когда он пристально смотрел на них. Он понял. Он был понятливым малым. Зло сплюнув. Он вышел из строя и пошел в барак. Он старался идти прямо и твердо. Но спина помимо его воли как-то горбилась и что-то приниженное проступало во всей его фигуре. Мне стало неприятно, словно я вытер грязные руки о чью-то белую рубашку.
Переговорив кое с кем, я выяснил, что оказывается вчера вечером, Хуртин зашел в бар (так называлась барная стойка в нашей столовой, где выдавали только чай и иногда печенье). Там сидело несколько человек. Он обратился к Медведцеву, который играл то ли в шашки, то ли в шахматы.
-"Почему не вынесен мусор. Твоя бригада сегодня дежурит на кухне. Если не можешь организовать - иди и выноси сам. Сейчас." Медведцев его послал. Хуртин, как я уже говорил, формально не был ни кем. Настоящий комсомольский работник. Медведцев с нашей точки зрения, мы потом обсуждали эту ситуацию в своем кругу, был абсолютно прав. Тебе может указывать только командир, мастер или бригадир. Хуртин ни кем из них не был.
"Ах так, ну ладно, ты об этом еще пожалеешь" сказал Хуртин и ушел в комнату к Черноморцеву (командир жил отдельно от нас и у него в комнате и собирался штаб). Что там говорил Хуртин, как он смог всех обработать, или действительно был прав Тимоха еще тогда, когда говорил, что на этом штабе никто своего мнения не имеет, а только задницу Хуртину лижут, не знаю. Но утром Хуртин выполнил свою угрозу.
Только на обеде, собравшись с духом, немного труся, я подошел к командиру. Черноморцев стоял с благодушным видом. Как будто ничего сегодня и не случилось. Я запинаясь начал: "Витя, мне Бахнин говорил, что стройотряд это .., я стал подыскивать нужное слово. Командир свысока посматривал на меня.
"Тут все вкалывают как черти, но все вместе, живут, работают, отдыхают." Черноморцев не понимающе смотрел на меня. Я собрал остаток сил и выпалил "что исключать бойца может только общее собрание всего стройотряда и только за очень тяжелые проступки". Я даже начал жалеть, что это сказал. Черноморцев смотрел на меня уже по другому. Он огляделся по сторонам - никого рядом не было. "Если будешь много говорить - полетишь завтра же следом." И пошел в своих новеньких джинсах по направлению к конторе. Я стоял с таким чувством, что весь покрыт собачьим дерьмом. Словно напился до потери сознания, упал возле помойки, а пока я спал все собаки поселка Тимшер посчитали своей обязанностью по несколько раз нагадить на меня.
Пролетело почти два месяца. Я сижу в нашей с Тетеричем комнате тринадцатого общежития физического факультета ЛГУ. Все не могу привыкнуть к тому ощущению свободы и радости. Радости от того, что не надо вскакивать в шесть часов утра, не надо бегом таскать мешки с цементом с баржи на берег, не надо копать неделями траншеи для теплотрасс в полный человеческий рост, не надо заливать бетоном пожарные водоемы, не надо ходить в дерме и мокрой фуфайке. Можно лежать на койке и ничего не делать. Даже на факультет не ходить. Кайф. Лежишь и думаешь. Вот и раньше также бывало лежал. Но не чувствовал как это здорово иногда ничего не делать. Во общем не жизнь - а лафа.
Дверь раскрылась без стука. Зашел, верней залетел Вальщиков. "Привет, Андрюха", - начал было я. Но он оборвал. "Ты это брось, - так зло и неожиданно заговорил он, что я опешил. Мы не виделись почти два месяца, он рубил все лето дома где-то под Мшинской (как у нас говорили на физфаке - шабашил), а я оттарабанил свой первый стройотряд в Комях. Мне хотелось многое ему рассказать, да и вообще не виделись давно, а тут вдруг такой прием.
"Вы чего "Аргумент" то позорите", - полукричал он. "Хорошего мужика Медведцева за что выгнали из отряда? Охерели Вы там что ли? Ну, что молчишь" - отвечай, тебя спрашиваю, обратился он ко мне, хотя в комнате было и без меня полно народу.
И не дав мне ответить, сам же продолжил. "Правда, что это Хуртин его выгнал?". Я кивнул головой. "Ну а вы то что? Ты вот чего промолчал-то? Несколько моих корешей потихонечку вышли из комнаты, у них похоже появились дела. Я бы тоже ушел, если бы мог. Но в меня вцепился глазами Андрюха. Он ждал ответа и злился, что я молчу. Я начал отвечать. "Я не совсем молчал... Я подходил к Черноморцеву... Правда не сразу, но в тот же день... А он сказал... " Я замолчал. Вальщиков все понял и закончил за меня: "Тебе пообещали то же самое, что и ему?". Я опять кивнул головой. Андрюха отвернулся от меня, немного отошел и вдруг как врезал кулаком по столу, что чашки подпрыгнули на сантиметров пять и опять встали на свои места. "Я то думал, что хоть ты не дешевка". Я молчал. Немного помолчав и успокоившись он то ли спросил, то ли принялся рассуждать в слух: "Послушай, Круг (так меня иногда называли мои друзья), но ведь у Вас же своя компания, Вас же там было человек двенадцать. Ничего что первогодки, но Вы же друг за друга горой. Что же Вы?". Он опять начинал горячиться: "Как ты не понимаешь, что вы стройотряд в который я ездил четыре раза, да и до меня люди ездили уже пятнадцать лет, вы "Аргумент" и всех кто в него ездил раньше дермом измазали. Причем, если бы кого из твоих корефанов захотел бы Хуртин выкинуть из строяка, так Вы бы сразу тут горой за своего-то. Либо вместе с ним уехали бы из стройотряда. Но только за своего дружка, а кто такой Медведцев-то? У него наверное свои друзья есть или были, вот мол пускай они его и защищают. Какое крысиное время-то идет." Я начал было лепетать ему, что да - виноват, испугался на полдороге, но хоть подходил, другие-то вообще ничего не сказали, но он оборвал меня опять на полуслове: "Меня не интересуют другие, ты за себя отвечай, да что ты можешь ответить-то". И махнув рукой, он вышел из комнаты, даже не простившись со мной.
Именно тогда я сказал себе, что чтобы еще не случилось со мной, как бы меня жизнь не била, но уже больше никогда и никто не заставит меня стрелять по своим или делать вид, что я не вижу как кто-то стреляет по своим. Даже миллион Хуртиных. А Медведцева я больше не видел, но если встречу то, скажу "Извини, брат, виноват я перед тобой, и за друзей моих извини - убогие мы люди."