Летописец.
Мне поздно становиться рыцарем. И начинающая лысеть голова – только намек на это. Причина в другом.
Причина – во мне.
Одно дело смотреть на доблестного сэра Горнера или Светлого рыцаря Беркана в сверкающих доспехах. С тяжелыми красивыми мечами в инкрустированных ножнах. И совсем другое дело представить себя на их месте в гуще сражения или дальнем походе, вдали от моих любимых манускриптов, хранящих память и мудрость минувших эпох, вдали от моей уютной кельи, где горит камин и пахнет чернилами и пергаментом.
У каждого своя судьба. Одному махать мечом, другому - гусиным пером. И кто знает, что важнее для будущих дней? Ведь если не я, разве узнают потомки о Великом Северном походе, Предсказании Сиринского Оракула, Волшебном Камне Судьбы? О доблести и предательстве. Коварстве и дружбе. Любви и смерти.
Теперь это все воплотилось в ровную вязь иероглифов на тонко выделанной коже. Воплотилось минуту назад. Еще не просохла тушь на желтоватом листе. А у рыцарей и ратников еще не зарубцевались шрамы.
Я смотрю на ровные строчки, перечитываю их:
«…Когда тяжелая кавалерия сэра Горнера смяла копейщиков Арниппы и, обратив их в бегство, захватила поселение Хагар, что на краю Сиринской трущобы, из глубины ее раздался громкий клекот и на опушку вышел одетый в рубище косматый старец с золотой диадемой на растрепанных седых волосах…»
«…И не будет покоя в Южном Княжестве, покуда не отыщет Камень Судьбы своего Господина! – так сказал Сиринский Оракул и повернулся, уходя обратно в лес. Но светлый рыцарь Беркан окликнул его и смиренно просил открыть, как можно вызволить камень из заточения и кто может стать его владельцем. И ответил ему Оракул: «Камень сей скрыт в сокровищнице Черного рыцаря Ротмара, а обрести власть над ним может лишь чистый сердцем рыцарь без страха и упрека». И ушел Оракул в чащу, не сказав больше ни слова…»
Да, написанное мной уже стало историей. Она только началась и одному Богу известно, чем кончится, но то, что было – запечатлено.
И кто же из нас важнее для будущих поколений? Тот, кто творит деяния, или тот, кто их доносит до грядущего?
Сарагон 27 звездня.
Вот и закончены сборы. Дружина отдохнула от битвы с войсками Арниппы. Залечены раны, наточено оружие. Рыцарские мечи сверкают голубоватым огнем свежих заклинаний, наложенных леди Мелисой и ее сестрами.
А смерды и пленные построили катапульты и сколотили три десятка длинных штурмовых лестниц.
И даже мой учитель – старый седой отец Дунвар достал почерневший от прошедшей сквозь него магии узловатый посох и каждую ночь, стоя на балконе главной башни, простирал его к звездам, наполняя заклинаниями ветра и дождя, радуги и Луны, призывая в помощь светлые и серые силы.
Пройдет еще два дня, и они уйдут. Уйдут на запад, к горам Вангора. За которыми, на берегу Западного Океана, высится темная громада цитадели черного рыцаря Ротмара.
И опустеет замок Лорены. И останутся в нем только женщины, старики и детишки. Да еще я.
Я, летописец Сквор, одиноко сидящий в своей келье и ждущий вестей, чтобы нанести на пергаментные листы иероглифы.
Смешно. Закорючка, похожая на домик – означает «Победа», а другая, с чуть другим наклоном – «Поражение». И другие значки. Маленькие черные значки на желтоватом пергаменте: «Смерть», «Боль», «Горе», «Счастье»… Что общего у этих значков с настоящими болью и счастьем? С любовью и смертью?
Ни-че-го.
Что общего у того, чем я занимаюсь, с настоящей жизнью?
Ни-че-го.
Нет, с меня хватит. У меня не достанет смелости взять в руки меч, но поехать вместе со всеми я могу, а значит должен.
Так тому и быть.
Дозор.
Визг.
Он рубанул по ушам. Сжал сердце ледяной ладонью.
Кони прянули назад. Заблестели под Солнцем мечи.
А из сумрака ближнего леса с клекотом и улюлюканьем вылетели косматые комки нежити.
Клыкастые звериные морды, когтистые лапы, сжимающие широкие кривые тесаки, хлопанье коротких кожистых крыльев.
Волна ужаса и мерзостного отвращения.
Но сэр Горнер, не медля ни мгновенья, пришпорил рослого вороного скакуна и, взмахнув над головой зеленовато поблескивающим «Змеерубом», пустился галопом навстречу врагу.
Его клич затерялся в адской какофонии, но это уже не имело значения. Рыцари, лишь секунду помедлив, чтобы взять управление над загарцевавшими конями, кинулись за своим предводителем.
Я остался один, пытаясь усмирить свою серую кобылу, которая никак не могла решить - то ли убежать, то ли кинуться за сородичами.
Я понимал ее. Сам чувствовал то же смешение страха и желания быть с остальными. Ни то, ни другое не взяло верх, и я остался на месте, глядя, как две лавины несутся друг на друга и сшибаются с лязгом железа, отвратительными хлюпающими ударами и воплями убиваемых.
Крылатые монстры были низкорослы, но тяжелы, и силы недоразвитых крыльев хватало лишь на прыжки-перелеты. Но инерция их кряжистых тел была велика, и те рыцари, которые не успевали увернуться, слетали с коней, или даже опрокидывались вместе с ними.
Но Конная Гвардия не даром носит свой высокий титул. Воины умело отбивались щитами, пригибались, уворачивались и наносили длинными прямыми мечами скупые, но молниеносные и страшные в своей силе удары. Разрубали мерзких тварей на лету. Рыцари сгруппировались клином и, не сбавляя скорости, расчленили надвое толпу нападавших, разметали ее в стороны, сбили напор, обратили в бегство и хлынули потоком, догоняя и добивая уцелевших монстров.
Поле покрылось неподвижными и копошащимися косматыми телами, которые нещадно затаптывали боевые кони.
Бой прекратился внезапно. Как сильный встречный удар валит с ног напавшего разбойника, как молния из магического жезла отбрасывает назад нетопыря.
А я сидел на своей угомонившейся кобыле и наблюдал за окончанием сражения.
И корил себя за то, что не поддался импульсивному желанию кинуться со всеми вместе.
Я, конечно, могу найти себе оправдания, и никто никогда не подумает ставить мне это в упрек. Я ведь только летописец, чего с меня взять.
Всего лишь летописец.