"Жила-была лужа. Считала себя большой и красивой. Мечтала стать морем. Но, однажды, проходящая мимо корова выпила ее. И лужи не стало. А лягушка, которая жила в этой луже, перебралась в другую лужу и стала жить дальше, не зная печали".
Кристина, 5 лет.
«Белый потолок. Нет – серо-белый, с солнечными бликами. Как он мне надоел! Это дверь, это вход в мой сон. Сейчас по венам начнет свое путешествие Бог сна Морфей. Он в земном воплощении даже имя сохранил – морфин, мОрфин, морфи-и-и-и-ин…
Вы не думайте. Я не наркоман… Фигня - уже да, уже наркоман, только честный. Как честный? Это когда все официально. Когда долгожданный яд попадает в мой дом по рецептам. По назначению врачей. Casus inoperabilis – неоперабельный случай. Совсем. Не совсем операбельный или совсем неоперабельный. Какая разница? Итог один: хана мне.
Вот и остался у меня только потолок, всемогущий Бог Сновидений, да бредовые видения под мелованным небом.
Девчонка в халате, что приходит в моих «междусоньях» - спасительная фея, вытаскивающая меня из водоворота боли - навстречу сладким снам. Исправное служение своему божеству, таинство ее действий: тонкие пальчики, хрупкое стекло ампул и странно освежающий запах спирта.
Блеск острия иглы – приобщение к сокровенному, прыжок в нереальность. Это там я живу, а здесь – существую, скрюченный поганым недугом. Это там надежда, а здесь – ее битые осколки и пластмасса шприцов в мусорном ведре. Это там я сильный, здоровый, молодой, а здесь – ввалившиеся глазницы, пергамент кожи и выпавшие от химиотерапии волосы. Моя жизнь там, на грани. Где там? На пороге в Храм? На крошечном пятачке у входа в Чистилище … Куда?
Иногда рядом всплывают испуганные глаза родственников и знакомых. Каждый раз они приходят не проведать меня, а прощаться, каждый день я слышу, какой, оказывается, я был замечательный и незаменимый. Хватит! Надоело! Не хороните меня ежедневно, не репетируйте свои некрологи у кровати. Я еще жив! Но жив не с вами и вашими слюнями, а жив в снах моих.
Бред - лучшее мое произведение, никем не прочитанная книга. Эх, господа-редакторы, не то вы печатали, мать вашу, не то...
Сновидения... они разные: веселые и не очень. О прошлом и о будущем, но со странными провалами в хронологии настоящего. Как-то приснился яблоневый сад - не цветущий, а осенний. Прозрачный холодный воздух, тонкие паутинки, тишина - я даже запах почувствовал: запах прелой листвы вперемешку с горько-сладким дымом костров и медовым ароматом антоновских яблок. Странно. Никогда не любил осень и антоновские яблоки. Я любил лето... Любил…почему в прошедшем времени? Может, потому - что после «осеннего» сна, я по другому смотрю на унылую сопливую слякотность за окном, размалеванную намокшими плакатами предстоящего праздника. Пытаюсь наяву ощутить прело-горько-сладкий-яблочный запах моего сна. Но несет только лекарствами и безнадежностью.
Откуда же, заколотое морфином, сознание выдергивает эти образы? Ловушка Морфея? Происки жителей подземной страны, куда я попаду - если не перешагну порог Храма - эти лица, тела, пейзажи. А вчера во сне на меня обрушился звездопад. С черного неба падали звезды. Не тяжелые, не колко-острые, не горячие - они были ласково теплые и щекотали мою грудь, забиваясь за ворот рубашки.
Очередное пробуждение (а, может, наоборот, - очередное засыпание?). Возврат в цепкие объятия реальности. Зачем вы меня разбудили? Что вам нужно? Кто эта седая женщина с измученными глазами? Постойте-ка, я ее раньше видел. Она даже приходила в один из моих снов. Только там - она была молодой, с теплыми руками, а я был маленьким на этих руках. Тогда, вечность назад, я засыпал под ее колыбельные о белых медведях. Мама. Почему ты теперь не поешь мне колыбельные? Потому что осень, дождь, и медведи в зоопарке стали серыми.
Снова сон.
Кто Ты? Я тебя раньше не видел? Какие у тебя умные глаза! В них нет жалости, - в них Надежда и Звезды. У тебя холодная рука. Ты молча открываешь дверь, за которой ослепляющий свет. Я прощен? Я иду в Храм. Я знаю кто Ты. Спасибо».
Дождь за окнами Храма мыл асфальт с распластанными по нему листьями, и сладко пахло антоновскими яблоками из соседнего овощного магазина.
Город готовился к празднику.
****
Вжик-вжик, вжик-вжик…
Дворники по стеклу. Размытые дождем точки и тире дорожной разметки.
Вжик-вжик, вжик-вжик…
В машине тепло. В желудке тепло. На сердце тепло. А снаружи осень, серые тучи и дождь. Приближаются предпраздничные огни. Огни города - где меня ждут. Всегда.
Вжик-вжик, вжик-вжик…
Туман...боль...что-то красное мешает смотреть. Где-то рядом стонет сирена. Где я? Сквозь красную пелену тумана – глаза. Холодные. Жестокие. Чьи они?
- Нет!!! Уходи! Меня ждут! Не-е-е-е-ет!
Звук сирены становился все дальше и дальше. Все перекрыл ленивый шелест дождя. Под грудой искореженного металла скапливалась вода и бензин.
Сумерки сознания, крик-мольба – НЕТ!
Дождь стекал по лицу мертвого мужчины, и красным капал на землю. Молчание дворников. Мутная лужа под машиной. И огни города, где ждали.
Город ждал праздник.
****
- Ну, здравствуй!
- Теперь мы с тобой сестры. Наше родство правильное, кровное. Моя алая смешивается с твоей прозрачной. Породнились. Навек. Кровь теплая, она стекает жирными каплями, соединяясь с твоим холодом.
- Что ж, сестра, поговорим? О чем? Или, ты не хочешь говорить со мной? Тебе не нравятся пьяные женщины? Мне они тоже никогда не нравились. Я терпеть не могла крепкие спиртные напитки. Он даже плоско шутил, что у меня скоро крылышки прорежутся: не пью, не курю. Он шутил… он… Ха! Видел бы он меня сейчас! Но он не увидит…
- Почему ты грустишь? Что? Ты говоришь, что наша встреча не ко времени? Ты не хотела ее торопить? Чушь! Зато я хотела. Давно. С того дня, когда в гостиной сломались часы, и некому было их починить.
- Ой, что-то голова кружится. Наверное, коньяк не помирился с желудком. Только бы не вырвать. А то нарушу изысканную алость нашего родства неприличием рвотных масс. Тебе же это не понравится? И ему бы не понравилось… Видишь, вы с ним похожи. У обоих любовь к точности и грустные глаза хозяина побитой собаки.
- Что? Ты говоришь, что еще не поздно. Да что ты в этом понимаешь! Поздно... Он там - на Лазурном берегу своей мечты, а я здесь - с тобой… Ницца. Стаккато согласных. Южные ночи… без меня!.. А у меня осенний вечер, дождь по стеклу, коньяк и Ты. Но ты не уйдешь, как он. Ты будешь рядом, до конца. Мы же теперь кровные сестры…
Вода попала к соседям. Взломали дверь. В ванной нашли тело. Недопитая бутылка коньяка, лезвие, намокшая фотография мужчины на фоне лазури небес. Записка: «Ухожу жить к сестре».
Осень за окном плакала по ней.
Город праздновал.
****
«Я венец Любви. Я появился благодаря Ей. Мне здесь тепло и плавно.
Сверху что-то ритмично стучит. Тук-тук. Ничего, пусть стучит, - это успокаивает, усыпляет. Я сплю-ю-ю-ю…
Я много сплю, во сне я летаю. Летаю, значит расту.
Тук-тук-тук, - зачастило сверху. Что-то случилось? Просыпаюсь. Начинаю переживать. Нервозность повсюду, ее можно потрогать, она растворена в жидкости, которая меня окружает. Непонятное ощущение опасности. Тук-тук-тук … - барабанит беспрестанно.
Что это? Жидкость, окружавшая меня, исчезает, что-то грубое и сильное сдавливает меня со всех сторон. Зачем? Мне же больно!!
Ослепляющий свет, пустота, кто-то сжимает меня кольцом холодных рук. Пытливый злобный взгляд. Отпусти! Ты же видишь - я плод Любви. Я должен жить! Меня отпускают… Враждебные чужие глаза отступили, чтобы, когда-нибудь, на излете, появиться вновь».
Кто знает? Какое выражение будет в них тогда…
Салют над городом отражался в дождевых дорожках на окнах род зала.
- Дышит?
- Да, все будет хорошо.
Праздник был в самом разгаре...
****
Лужу выпила корова. Лягушка нашла новый дом. Что осталось?
Осталось море и его память о гибели лужи.