Записки рыболова-любителя Гл. 117-120

Намгаладзе
Но в Ладушкине (точнее, в Ульяновке) была научная библиотека, и мы решили вытребовать право на регулярные, хотя бы раз в 10 дней, поездки сотрудников ЛПФ в Ульяновку для работы в библиотеке и отчётов перед ответственным исполнителем. Очередная докладная вывела Гострема из себя:
- Зачем эти бумажки, так сказать? Зачем копия Кондратьеву?
- Чтобы Вы не забыли, что перед Вами поставлен вопрос.
- Я никогда ничего не забываю, так сказать!
Так или иначе, и этот вопрос уладился, ездить стали без ограничений.
Все эти докладные накладывали, конечно, рубцы на наши взаимоотношения с Гостремом, и иной раз он не скрывал откровенного раздражения, но на людях держал себя так, как будто мы с ним чуть ли не лучшие друзья, улыбался, похлопывал меня по плечу:
- Горячий петушок, так сказать. Но умный, чёрт побери, голова!
Короче, не скупился на комплименты.
В конце года Гострем поручил мне составить план работ по теме ДМИ на следующий, 1972-й год. Я привлёк к этому делу Костю, и мы с ним подробно расписали, кому что предстоит сделать и к какому сроку. Сашенька подключалась к Захарову, и им поручался обзор и выбор модели нейтральной атмосферы, а также разработка блока нижних граничных условий. Этот план я отпечатал на машинке и представил Гострему. Он собственноручно внёс в него следующие коррективы: включил два пункта, исполнителем которых назначил себя: а) выбор этапного варианта системы уравнений ДМСИ (динамической модели спокойной ионосферы) к 1 мая 1972 г. и б) составление плана на продолжение работ по теме на 1973 г. к 30 сентября 1972 г., а в правом верхнем углу начертал: "Утверждаю. Научный руководитель темы ДМИ, доктор физико-математических наук, профессор Гострем Р.В." Откорректированный план он показал сначала Латышеву и Никитину, те подивились новым пунктам, но возражать не стали, после чего план вернулся ко мне. Я попытался ерепениться, ехидничал:
- Из каких, интересно, соображений, Рунар Викторович, Вы будете выбирать "этапный вариант" системы уравнений и составлять план на 1973-й год? Ведь Вы же, извините, некомпетентны в этих вопросах.
Гострем злился:
- Не надо, так сказать. Надо уважать старших. Я знаю, что Вы не хотите, чтобы я участвовал в теме, но я буду, так сказать.
С этого начался складываться наш основной конфликт с Гостремом: он желал фигурировать везде, где только можно, и научным руководителем и конкретным участником - исполнителем темы, не прилагая при этом никаких научных усилий и скорее дезорганизуя работу своими запретами, чем помогая ей, а я всячески противился этому. В этой борьбе каждый пытался привлечь на свою сторону прежде всего Костю Латышева, а также Захарова и Никитина. Внутренне все трое, и Костя в первую очередь, были на моей стороне, но во внешних проявлениях склонны были к компромиссу с Гостремом и считали меня чересчур непримиримым:
- Ну его, Бог с ним! Пусть приписывается, тебе жалко что ли?
- Ага, а потом он в соавторы всюду полезет, пусти козла в огород.
- Не полезет, не волнуйся, не пустим. А в крайнем случае и пусть, чего тут такого?
- Ну уж нет. Добро бы хоть помогал чем, а то только мешает.
А в обсерватории Гострем выселил меня из отдельного кабинета, который я занимал во втором здании, и посадил туда Юру Саенко, а меня поместил в одной комнате с Леной Васильевой и Сашенькой:
- Все на одной теме, так сказать, и сидите вместе!
Теперь мы с женой не расставались ни днём, ни ночью, ни дома, ни на работе... Редкая ситуация. Не каждый такое может долго выдержать. И на нас с Сашенькой это тоже, конечно, сказывалось. Мы уставали друг от друга, часто ссорились по пустякам. Производственные конфликты сливались с семейными, семейные продолжались и на работе, производственные - дома. Но мы всё это как-то выдержали.

118

Я давно рвался в Москву обговорить наши дела с Осиповым, познакомиться с Фаткуллиным - всё-таки в одном институте работаем,  обсудить с ним наши идеи, но Гострем не пускал. А тут вдруг отдал команду: всем собираться, едем в Москву, Намгаладзе и Латышеву готовиться к выступлению на семинаре в ИЗМИРАНе. Гострем решил продемонстрировать в ИЗМИРАНе плоды своей деятельности. В начале лета он уже возил туда наш первый отчёт по "Квадрату", но отчёт был компилятивный и не произвёл впечатления. Сам Гострем с научными сообщениями  выступать не рисковал и решил теперь выпустить нас с Костей, прослышав, что у нас дело сдвинулось с мёртвой точки и что мы настроены оптимистически. В ИЗМИРАНе же к Гострему относились с недоверием, поскольку кроме общих громких фраз от него ничего путного пока не слышали. Гострем это недоверие ощущал и решил показать, наконец, товар лицом.
Хотя выступать предстояло только мне и Косте, Гострем повёз в ИЗМИРАН (на смотрины - шутили мы) целую бригаду добрых молодцов: всю мужскую часть группы моделирования (Костя, Никитин, Захаров, Багно, Фомин и я), а заодно и Круковера, и Саенко, и Пахотина, к моделированию отношения не имевших, и даже Женю Кондратьева, зава ЛПФ, не имевшего отношения не только к моделированию, но и к ионосфере вообще.
Помню, в Москву прилетели вечером, устраивались кто где мог, мы с Никитиным у родственников Маши Ивановой, жены Вадима (она дала нам на всякий случай их адрес), и спали вместе на одном диване. Родственники - пожилые уже дядюшка и тётушка Маши приняли нас очень сердечно, - расспрашивали про бедного Вадима и как там Маша всё переживает. Мы чего-то такое говорили, скрывая, что в общем-то и не в курсе их дел.
Семинар проходил в ионосферном отделе ИЗМИРАНа, который возглавляла Наталья Павловна Бенькова, профессор, доктор физико-математических наук, патронесса отечественных геомагнитных и ионосферных исследований, председатель Секции ионосферы при Межведомственном геофизическом комитете. В ту пору ей было около шестидесяти и она ещё оставалась, кажется, одним из заместителей директора по науке. Были на семинаре и специалисты из других отделов, в частности, Юрий Николаевич Черкашин из отдела ионосферного распространения радиоволн, но мы кроме Беньковой никого здесь не знали, не были знакомы даже с Фаткуллиным, работавшим завлабом в отделе у Беньковой, хотя и читали его многочисленные статьи.
Первым выступал Гострем. В своём стандартном рекламном стиле он говорил с загадочным иностранным акцентом о молодом коллективе энтузиастов, взявшемся за большие задачи и выносящем теперь на суд научной общественности, так сказать, свои идеи. Представил аудитории каждого из нас, как подающих большие надежды, не забыв упомянуть, что весь этот отряд бойцов он собственноручно собрал из разных мест Советского Союза.
Затем я рассказал о наших планах разработки модели типа Штуббе, об изменениях, которые мы внесли в систему моделирующих уравнений по сравнению с его работой. Костя изложил свои соображения о методах численного решения задачи.
Слушали нас внимательно, задавали много вопросов, но явно поддержал нас один Черкашин. Он сказал, что намеченный нами подход вполне отвечает современному уровню физики и прикладной математики, хотя, несомненно, и таит немало трудностей, особенно вычислительного характера, а также связанных с граничными условиями. Если мы сумеем их преодолеть, то усилия наши окупятся сторицей.
Остальные высказывались намного сдержанней, с изрядной долей скептицизма, а тем более узнав, что собственной вычислительной техникой мы не располагаем, а собираемся считать где-нибудь на стороне. Да и есть ли вообще смысл огород городить? - вопрошали многие. Уровень экспериментальных знаний о строении ионосферы ещё недостаточно высок, по крайней мере, у нас в стране, чтобы можно было, во-первых, надёжно "запитать" такую сложную модель входными данными, а, во-вторых, проверить её адекватность реальному поведению среды по всем параметрам.
Именно на такой позиции стоял Марс Нургалиевич Фаткуллин или просто Марс, как его все называли, довольно горячий, сердитый и пижонистый корифей ИЗМИРАНа лет тридцати пяти. Ссылки на работу Штуббе его не убеждали.
- А что Штуббе? Что нового он получил? Его результаты имеют только качественную ценность, а ни в коем случае не количественную, хоть он и решил громоздкую систему уравнений. Те же результаты можно и на пальцах получить.
Сам Фаткуллин пёк свои статьи именно на основе решений всего лишь одного уравнения непрерывности для ионов атомарного кислорода. В своём выступлении Фаткуллин явно передёргивал. Новизна и ценность результатов Штуббе была хотя бы уже в том, что они несли информацию не об одном, а о множестве взаимосвязанных ионосферных параметров. Раскрыть эту их взаимосвязь в сложных механизмах ионосферной динамики и означало продвинуться вперёд в понимании физики ионосферы. То, что Штуббе представил в своей работе, в сущности, лишь крохотная доля того, что можно в принципе получить, используя его подход к моделированию.
Эти соображения мы, конечно, высказали, возражая Марсу. Против них трудно было выступить по существу, но тогда Фаткуллин стал напирать на математические трудности, мол, мы затратим массу сил, средств и времени, а окажется, что задача "не влазит" в советские машины. Почему-то ему явно не хотелось, чтобы мы занимались этим делом. Конкурентов почуял в нас, что ли? Или действительно не верил в полезность и осуществимость нашей затеи? Тогда на эти вопросы мы, конечно, ответить не могли.
Замечания Фаткуллина насчёт возможной нехватки быстродействия и памяти отечественных ЭВМ для подобных задач нельзя было опровергнуть. Этого в глубинах души побаивались и мы сами. А сделать достаточно надёжные оценки требуемых затрат машинного времени и памяти было невозможно без предварительных численных экспериментов из-за чрезвычайной сложности задачи и прежде всего из-за нелинейности уравнений, требующей итераций, то есть повторений вычислительных циклов, а сколько их понадобится, другими словами, какова сходимость вычислительного процесса, - заранее сказать было невозможно.
Все наши надежды строились на том, что Штуббе решал задачу на ЭВМ, примерно в десять раз мощнее самой мощной из тогдашних наших ЭВМ - БЭСМ-6. Наши изменения в постановке задачи сокращали объём вычислений раза в три. Вряд ли Штуббе загружал расчётами свою машину полностью, значит, для БЭСМ-6 объём нашей задачи может оказаться по зубам. Да и в конце концов - хочешь жить, умей вертеться! В том и прелесть, что задача сложная, но не невозможная. Надо исхитриться, на то у нас и головы на плечах. Правда, в Калининграде ни одной БЭСМ-6 нет, придётся ездить в Москву считать, к заказчику в РТИ, но что тут поделаешь. Взялся за гуж, не говори, что не дюж.
А главное, что мы не услышали на семинаре никакой критики по поводу физико-математической формулировки задачи - одни стращания сложностью да сомнения в нужности. По существу же постановки задачи возражений нет, и слава Богу. Ну а получится - не получится, поживём - увидим. Так же, похоже, рассудила и Наталья Павловна.
- О чём сейчас спорить? Направление, безусловно, интересное. Пусть товарищи работают. 
Она пригласила нас выступить у них в отделе ещё раз через некоторое время, поделиться опытом удач, если они будут, или неудач. На том и расстались.

119

Как обычно, осенью проходили перевыборы местного комитета обсерватории. На общем профсоюзном собрании председатель месткома Шагимуратов выступил с отчётом о работе месткома за год. Собрание должно было дать оценку этой работе. Начались прения. И тут всех удивил наш новый сотрудник, недавно избранный парторгом, - Валера Пахотин, тот самый с лысиной, похожий на Ленина. Он довольно темпераментно выступил... с гневным возмущением даже, можно сказать, работой месткома и потребовал оценить её как неудовлетворительную на том основании, что несколько членов профсоюзной организации, включая самого председателя (!) месткома, демонстративно не ходили голосовать, отказались от участия в выборах местных органов советской власти. Удивительным было не то, что секретарь парторганизации инкриминировал в вину месткому нашу демонстрацию, а то, что сам Пахотин в то время ещё учился в физтехе, появился у нас совсем недавно и об истории с выборами знал только понаслышке. Когда кто-то из зала упрекнул его в этом, он ответил:
- Сам факт неявки на выборы настолько из ряда вон выходящий, что ему нет никаких оправданий независимо от причин, его вызвавших. Так что и разбираться, и обсуждать здесь нечего, а надо строго осудить и всех участников, и местком, и особо его председателя.
Собрание его не поддержало. Мало того, его не поддержала даже присутствовавшая на собрании представительница обкома нашего профсоюза (высшей школы), приехавшая, видимо, проследить, чтобы собрание прошло без очередных эксцессов. Она, конечно, безусловно осудила нашу весеннюю выходку с выборами, но сказала, что оценивать всю годовую деятельность месткома как неудовлетворительную из-за этого нельзя - ведь они всё-таки вели какую-то работу, вон, у них какой отчёт приличный, и со взносами план перевыполнен...
В общем поставили месткому оценку "удовлетворительно". Шагимуратова в местком не переизбрали, зато избрали меня, поручив мне производственный сектор, а председателем стал Стасик Тихомиров. Интересно, что кроме как у Пахотина ни у кого язык не повернулся осуждать нас за историю с выборами. Известно, правда, было, что очень обиделся на нас наш "кандидат" Ричард Сивицкий, и кипела возмущением его жена Люба, но их можно было понять - несмотря на все наши оговорки им казалось, что мы выступали именно против лично Сивицкого.
Мои университетские коллеги по теме ДМИ - Латышев и компания -отнеслись к нашей весенней демонстрации снисходительно, как к чудачеству.
- Ну, нарушили власти законы, так что, это редкость? А чего вы добились своим протестом? Одних неприятностей себе. Так это и сразу предвидеть можно было. А теперь вот с Гостремом конфликтовать приходится, в работе лишние сложности. Ни к чему это правдоискательство.
Но и оттенки уважения к нашему поступку чувствовались в этих их высказываниях.

Подходил к концу 1971-й год. Какие ещё в нём были знаменательные события?
Женился Юра Шагимуратов, чего от него уже никто не ждал. Пытался он вроде бы ухаживать за Лией Силячевской, но ничего у них не вышло, остались просто друзьями. А тут появилась в Ладушкине новый врач местной больницы Елена Фёдоровна - ровесница Шагимуратова, то есть лет тридцати, и подстать ему по размерам и худобе, такая же щупленькая, большеротенькая, в очках, с заметной щелью между передними зубами, и тем не менее симпатичненькая. За её подружкой, тоже врачом, тоже симпатичной - Ирой стал ухаживать Круковер, невзирая на свою лысину, фиксы и некоторую потёртость (ему было ближе к сорока, чем к тридцати, и он уже был один раз женат). Лена с Ирой ходили парочкой, и, чтобы отвлечь Иру от Лены на себя, Круковер вовлёк в параллельное ухаживание за Леной Шагимуратова. Дело у всех четверых прекрасно сладилось - Круковер женился на Ире, Шагимуратов на Лене. Лена легко влилась в нашу компанию. Валя Тихомирова именовала её почему-то не иначе как почтительно - Елена Фёдоровна, хотя самого Шагимуратова никогда всерьёз не принимала.
В конце года у Тихомировых родился второй сын - Федька. Теперь Иринке ходить к ним заниматься музыкой на пианино стало совсем неудобно, бросить занятия было жалко, они вроде бы шли успешно, и мы вплотную встали перед проблемой приобретения собственного инструмента. Как всегда в те годы в таких случаях, на помощь пришли родители, и мои, и Сашенькины, и в январе мы приобрели в Ладушкинском универмаге рядовое пианино "Смоленск" за 550 рублей и водрузили его в углу большой комнаты - занимайся, доченька! Радуй папу с мамой, бабушек и дедушек...
Осенью этого же года Жорка (Пронько, муж моей сестры Любы) поступил в очную аспирантуру Института физики высоких энергий, расположенного под Серпуховым, в Протвино, и знаменитого своим ускорителем частиц. В аспирантуру при своей кафедре (теоретической физики ЛГУ) Жорку не взяли, не было мест, но рекомендовали в ИФВЭ, один из сильнейших НИИ страны. Люба же училась на последнем курсе Ленинградского военмеха, ей ещё нужно было подготовить и защитить дипломную работу. Теперь им с Жоркой предстояло какое-то время жить порознь, встречаясь наездами, как ещё недавно жили мы с Сашулей. Наш пример, похоже, подтолкнул и их и повлиял на отношение к этому родителей обоих сторон, которые не стали возражать против того, что Жорка оставляет Любу с Андрюшкой в Ленинграде, перекладывая часть забот о сыне на бабушек: всё-таки аспирантура есть аспирантура, не следует упускать шанс сделать и защитить кандидатскую, раз уж пошёл в учёные.

120

Итак, мы перешли в 1972-й год. Начался он, как положено, с зимы. Кошмар предыдущего года, когда заливы не замерзали, слава Богу, не повторился. В середине, примерно, января залив встал. В понедельник, помню, приехал ко мне в обсерваторию по делам Лёнька Захаров. Приехал не вполне здоровый, то бишь с похмелья после выходных, предложил пойти проветриться к берегу залива. Погода была тихая, ясная, небольшой мороз. Выйдя на обрыв, мы увидели, что залив стоит и какая-то отчаянная фигура уже передвигается по льду.
- Айда, спустимся, посмотрим, какая толщина льда!
- Пошли.
У самого берега от первых подвижек молодого льда образовались небольшие торосики. Дальше лёд был чёрно-зеркальный, снег ещё не выпадал. Лёнька отломил кусок льда от тороса и подкинул его высоко вверх. Упав обратно на лёд, кусок разбился с красивым звоном, а осколки с гулким шуршанием помчались веером по льду. Тогда Лёнька взял кусок побольше - глыбу целую и повторил номер, который в этот раз чуть не окончился плачевно. Лёнька кинул глыбу вверх прямо над собой и наблюдал её полёт, задрав голову. Когда он сообразил, что глыба, падая обратно, летит ему прямо на голову, то попытался отскочить, но ноги заскользили по льду, и глыба брякнулась буквально рядом с ним, не задев, к счастью. Мы оба с ним сначала перепугались, а потом хохотали до упаду. Вот был бы уникальный несчастный случай!
Мы довольно смело прошлись по заливу, пока не наткнулись на полынью, чуть-чуть затянутую тонким льдом, хорошо, что вовремя её заметили. Небольшой ветерок тянул с востока, предвещая устойчивые морозы. Я радовался - скоро за судаком!
Но нарастал лёд медленно. Морозы были небольшие, часто перемежались с оттепелями. Когда толщина льда достигла сантиметров пятнадцати, я решился выехать на лёд на мотороллере вместе с Толей Лариным, сравнительно недавно поступившим к нам на работу электриком. Ларин почему-то привязался ко мне, помогал возиться с мотороллером, сделал мне выпрямитель для зарядки аккумулятора. Летом я брал его на рыбалки в камыши, а теперь предложил приобщиться к зимней ловле. Для страховки мотороллера от опрокидывания на скользком льду мы подвязали к его брюху детские санки, и при поворотах мотороллер опирался на один из полозьев. Система эта, однако, оказалась непрочной - санки, как и следовало в общем-то ожидать, быстро развалились, и после первой поездки мы от неё отказались. Проще было научиться опираться об лёд ногами на ходу и притормаживать ими на поворотах, что на мотороллере затруднялось более высокой посадкой, чем на мотоциклах, так что ноги еле доставали лёд.(продолжение следует)