- Почему? - наивно спросила она, не ожидая подвоха. А зря.
- «Потому. Потому что мы пилоты. Небо наш, небо наш родимый дом. Первым делом, первым делом самолёты. Ну, а девушки, а девушки потом», - ему нравилась эта песня, и он никогда не упускал возможности вспомнить её. Тем более сейчас, когда был задан этот столь несвоевременно бестолковый вопрос.
Она не страдала наличием ума. Дура дурой. Однако, стройные длинные ноги, изящная талия, высокая грудь и милое, довольно симпатичное лицо, позволяли ей быть глупышкой. Как пел Владимир Семёнович: «Я вышел ростом и лицом. Спасибо матери с отцом». Правда, голова её была пуста, как тамбурин с берегов Ямайки, но это нисколько не омрачало её жизни. Скорее, даже наоборот.
Он тоже не был Спинозой, но в её обществе ощущал себя таковым. Именно поэтому он встречался с ней раз, а иногда даже два раза в неделю. Самец тире эгоист.
Ночной клуб. Свет - дерьмо, но в остальном (качество звучания, репертуар и т. д.) - полный порядок. Ди-джей весел, остроумен и не в меру подвижен. Короче говоря, он был неотразим. Не исключено, что случалось это, потому что он просто был пьян. Но из-за того, что пьян он был почти всегда и почти всегда - в меру, лишь немногие могли с уверенностью сказать, когда именно это происходило.
Они сели за столик. Он подозвал официанта, сделал заказ на порцию перепёлок (она есть не хотела) и дождавшись его, решил достать служивого. То ли, оттого что настроение у него было хуже некуда, или же, просто, потому что решил нарисоваться перед своей спутницей, но так, или иначе у официанта, по его мнению, настроение должно было испортиться если не навсегда, то на ближайшую пятилетку - это точно. Но откуда ему было знать, что гарсон был парень не промах, палец в рот не клади и всё такое прочее, в том же духе. Короче говоря, представитель обслуживающего персонала этого ночного клуба ему был не по зубам. Но, поскольку он этого не знал, то приступил к процедуре обламывания последнего уверенно и с самого начала.
- У вас есть грузинское вино? - вопрос на засыпку, но нашего пройдоху таким не проймёшь.
- Четырёх сортов. Какое вас интересует? - без тени сомнения солгал тот.
- А какие именно? - вопросом на вопрос ответствовал жаждущий скандала посетитель.
- «Мукузани», «Саперави», «Хванчкара» и…, - на долю секунды официант заколебался (а стоит ли?), но затем уверенно произнёс: - Гвердцетели, - Семён, а именно так звали нашего главного героя, самца тире эгоиста, подвоха не заметил и (пальцы веером) сказал:
- Несите все.
- По сколько грамм?
- На пробу, идиот, - это было оскорбление. Но профессионал в официантском деле тем и отличается от зелёного юнца, что дарует ослепительную улыбку вместо оплеухи своему обидчику-клиенту. Ослепив Семёна последней (а может быть это просто свет одного из убогих, но движущихся фонарей прошёлся по сетчатке его глазного яблока), гарсон удалился. Или, попросту говоря, пошёл за несуществующим вином.
На кухне одиноко стояла десятилитровая бутыль с красным сухим грузинским вином. Как вино называлось, никто не знал. Его подарил ди-джею один заезжий грузин (за работу, я полагаю), а тот, в свою очередь, продал его по дешёвке хозяину ночника, потому что на дух не переносил сухие вина вообще и грузинские в частности. Одарив ёмкость взглядом, который означал: «Ну, что, родная, выручай», официант, с помощью трубочки от капельницы, налил по двадцать пять капель в четыре одинаковых бокала сухого грузинского вина. Поставив бокалы на поднос и с лёгкостью, присущей мастерам, разместив последний на пальцах, он словно Александр Матросов, двинулся на амбразуру. Амбразура была готова разразиться пулемётным огнём Сениной крутизны в любую минуту, но, наткнувшись на обезоруживающую улыбку гарсона, прекратила военные действия, не начиная последние. Поставив бокалы на стол, официант вопросом предложил:
- С какого начнёте?
- Вот с этого, - указав на ближайший к нему бокал, ответил Сеня, - Что это за вино?
- Это «Мукузани».
- Ваше «Мукузани» прокисло, - попробовав его, возмутился Семён.
- Тогда попробуйте, пожалуйста, вот это, - гарсон был спокоен, и его спокойствие непонятным образом передавалось его клиенту, - это «Хванчкара», - и для убедительности добавил: - урожая 1986 года.
- Да. Это хорошее вино, но чего-то в нём не хватает, - бедняга не знал, что вкусовые рецепторы, с каждым глотком атрофируются, и одно и тоже вино способно вызывать новые ощущения вкуса.
- На этот случай у нас имеется «Саперави», - сказал довольный удавшейся шуткой, официант и («тут Остапа понесло») продолжил: - вино с тонким вкусом и изысканным ароматом. Оно, как мне кажется, вполне Вам подойдёт. А вот Вашей спутнице я бы порекомендовал, - в пылу, нахлынувшего на него словесного поноса, он чуть было не ляпнул Кикабидзе, но, вовремя спохватившись, сказал: - Гвердцетели.
Заказав себе «Саперави», а ей «Гвердцетели» (!?) и отведав оного, Семён, в отличном расположении духа, уставился на танц-пол. А там, подстёгиваемая ди-джеем, в танце веселилась публика. Мальчики и девочки. От шестнадцати до сорока лет. В наличии столь широкого возрастного контингента был виноват ди-джей. Он настолько удачно совмещал, разбавлял, одним словом, миксовал песни, что сорокалетние чувствовали себя желторотыми юнцами, а те, в свою очередь, обретали жизненную мудрость, которой, несомненно, некоторых из нас одаривает Господь к сорока годам.
Семён не работал, но деньги у него не кончались никогда. Такое приятное стечение обстоятельств было вызвано его грязными носками. Вернее, не самими носками, а потом его ног, который те впитали, и, вдохнув чей аромат, вы добивались того же эффекта, что и употребив по назначению дорожку кокаина. Причём, для достижения вышеозначенной цели, нюхать нужно было именно носки. Пот Сениных ног, так сказать, в чистом виде для этого дела не годился. Для достижения эйфории пригодны были только носки, чья вонь мало чем отличалась от вони сотни, или даже тысячи таких же грязных носков, но вот последствия… Последствия были уникальны. Такого ещё не было в практике наркоманов. Скажем, если их нюхал чернушник (человек, употребляющий опиаты), то он достигал своего кайфа, а любители «винта» и «джефа» - своего. Короче говоря, если вас прут грибы, кактусы, Карлос Кастанеда, кроличий помёт, или же несколько кубов кислого борща по пятке, то своего долгожданного кайфа вы могли добиться с помощью носков Семёна. На людей ни разу не пробовавших наркотиков они действовали, как уже было сказано выше, словно кокаин. Странно, но на алкоголиков, дипсоманов и иже с ними они действовали так же, как и на простых смертных, не давая им возможности погрязнуть в синем угаре, но даруя радость (или печаль - это уж кому как) выхода из запоя и кратковременную передышку от злодейств последнего. Сам Семён на них не реагировал никак, и сколько он не припадал картофелеобразным носом к своим драгоценным (буквально) и нечистым (в переносном смысле также) носкам, ничего, кроме запаха, распространяющего кислую гниль, почувствовать ему не удавалось, а по сему, приходилось Сене нюхать порошок, приготовленный из листьев коки, в первично-приготовленном виде.
Когда я впервые уселся на унитаз, то и не подозревал насколько комфортно, уютно, умиротворённо, одним словом, хорошо я буду себя чувствовать. Я до сих пор испытываю те же ощущения. Пойду, попробую ещё раз. Попробовал. Понравилось. Впрочем, хватит о возвышенном. Пора вернуться к прозе жизни.
Торговать своими грязными носками Семён начал случайно. Просто, как-то раз, один из его немногочисленных знакомых наркоманов, занюхав Сениным носком пол стакана водки, неожиданно для себя, Семёна и всего прогрессивного человечества, поймал настолько конкретный кайф, что ему стало даже как-то не по себе. После чего он предложил:
- Продай.
- Что продать? - не понял Семён.
- Носки.
- Купи в магазине.
- Мне нужны твои.
- Но у меня сейчас нет чистых, - Сёме было непонятно желание собутыльника приобрести именно его носки.
- Да не нужны мне чистые. Кстати, на сколько их хватает? - для наркомана, он был чересчур спокоен.
- Кого их? - Семён подумал, что у его соратника по бутылке поехала крыша и, на всякий случай стал более осмотрительным.
- Не кого, а чего. Ты, что не видишь, что меня прёт, как медузу на солнцепёке? - наркоша начинал раздражаться и всё же, я бы вручил ему орден за выдержку.
- Вижу…
Через пол часа Сеня понял, чего именно от него хотят и, продав по доллару за носок две пары, избавился от опасного общества шизофреника. Причем, столь дорогую цену буквально навязал ему психически неуравновешенный (по мнению Семёна, и тут я с ним категорически не согласен) товарищ, говоря при этом: «Не люблю быть должен».
Через месяц Семён оброс клиентурой, как старый пень опятами после дождя. У него появились деньги, а вместе с ними, власть. Правда, кое-какие неудобства он всё-таки испытывал. Дело в том, что теперь ему приходилось буквально спать в носках и с женщинами, причём, также. Спрос явно превышал предложения и для того, чтобы хотя бы частично компенсировать нехватку товара, ему приходилось даже летом ходить в тёплой зимней обуви.
Продвинутая молодёжь восприняла это, как очередной каприз моды (или, говоря языком этой продвинутой молодёжи, феню. Хотя, на блатном жаргоне, слово «феня» означает ни что иное, как сам блатной жаргон) и незамедлительно последовала его примеру. И теперь союз голых коленок и зимних ботинок был столь же естественен, как и сами голые коленки в летнюю пору. Более того, если вы, находясь в возрасте до двадцати лет, не расхаживали по городу в тридцатиградусную жару в зимних ботинках, вы автоматически обрекали себя на звание лоха. А кому охота быть лохом, к тому же, в двадцать лет. Да никому. Вот и приходилось бедной молодёжи жертвовать прохладой ради продвинутости. Для того, чтобы сохранить лёгкость повествования, я умолчу о том, что многих из них, как издержки производства, немилосердно доставал грибок, но, пожалуй, скажу, что Семёну удавалось избежать этих проблем с помощью разнообразных и зачастую недешёвых мазей.
Как-то в один из вечеров в его квартиру позвонили. За три часа до этого звонка он запихнул в себя обильную порцию кокаина, но, не удовлетворившись оным, перешёл на коньяк. Так что дверь он открывал будучи в стельку пьяным. С той стороны порога на него взирал типичный представитель гомосексуальных меньшинств. Голубок с холеными перышками, маникюром и если бы не тяжёлые зимние ботинки, то Семён мог бы узреть, вдобавок к вышеперечисленным достоинствам, наличие педикюра на его кривеньких, но бритых ножках.
- Чего надо? - не церемонясь, спросил Сеня.
- Я прошу прощения, но мне нужен Семён, - я, к сожалению, не могу передать жеманную интонацию, с которой отвечал ему гость. Да и не надо, потому что всем и так хорошо известна вышеозначенная, звучащая из уст голубого.
- А зачем он Вам понадобился и кто Вы, собственно, такой? - Сеня попытался передразнить своего светло-синего визитёра, но у него получилось препаршиво.
- Я модельер…, - в связи с этим заявлением и глядя в телевизор, я прихожу к выводу, что наличие сексуальной ориентации предполагает профессия. Скажем, любители баб среди модельеров и парикмахеров - исключение из правил, а не наоборот, как хотелось бы. А, между тем, модельер продолжал: - и хотел бы проконсультироваться у Вас по паре вопросов. Можно зайти?
- Заходи, - и после непродолжительной паузы, Семён добавил: - те.
- Александр Грустный, - представился вошедший.
- Семён Весёлый, - неудачно пошутил хозяин, но Александр, не смотря на свою сексуальную ориентацию (а, может быть, как раз, благодаря ей) был человеком тактичным, а по сему, пропустил мимо ушей язву, сошедшую с уст пьяного. А тот, тем временем, продолжал: - Какого господа мне благодарить за визит столь популярного человека в мире моды и чем, так сказать, обязан? - Семёну ранее доводилось слышать это имя. Да, и читать о нём кое-что приходилось также.
- Во-первых, меня интересует, каким образом Вам в голову пришла мысль относительно использования зимней обуви в летнее время? И во-вторых: что Вы думаете о тенденциях моды на будущее?
- Ещё не вошёл, а уже загрузил, - пробурчал Семён, надеясь, что его не услышат, но он был пьян и поэтому, не рассчитав силы своего голоса, был услышан. Однако, не зная об этом, он продолжал: - Просто ноги постоянно мёрзнут, - не открывать же истинную причину первому встречному. Каким образом ответить на второй вопрос звезды отечественной моды, Семён не знал. Он вообще в моде не разбирался, но, дабы не прослыть некомпетентным в этой отрасли, он, вспомнив некогда очень популярное словоблудие, значительно произнёс: - Отвечая на Ваш второй вопрос, скажу лишь, что никакой нормальный индивидуум не станет игнорировать тенденции парадоксальных эмоций, - Сеня был очень горд за себя и за свою находчивость.
Господин Грустный воспринял последнее заявление Семёна несколько не так, как того тому хотелось бы и пошёл в массированное наступление на девственного в голубом плане Семёна, пуская в ход весь набор голубых ужимок, которых в его арсенале было предостаточное множество.
Опустив стадию прибалтывания, хотя она и является самой интересной (но уж больно противно смаковать все эти голубые штучки), скажу, что Александр Александрович Грустный трахнул-таки Семёна. Правда, сделал он это так, как это обычно делают с мужчинами женщины, то есть, практически, это Семён поимел Сашу Грустного, который в момент совокупления таковым совершенно не выглядел.
"У меня тут, - Сеня стоял у зеркала и, обхватив голову руками, смотрел на своё отражение, - сплошные провалы".
Единственное неудобство, которое он испытывал по утрам от вечерних излияний - это полное отсутствие памяти. Остальные симптомы похмелья ему были совершенно незнакомы. Тяжёлая головная боль, невыносимая тошнота и страшная душевная раздвоенность - всё это ему было так же неведомо, как эффект wow, не читавшим Пелевина.
Мне, откровенно говоря, тоже захотелось написать о чём-нибудь эдаком, странном и необычном, но, учитывая тот факт, что я не Пелевин, придётся мне копаться в грязном белье скучной и ничем непривлекательной жизни Семёна Гвоздичника - якобы наркоторговца, якобы популярного человека в мире моды, а с прошедшей ночи ещё и якобы голубого.
Требовательный стук в дверь застал Семёна за тем, за чем мы его оставили: он стоял у зеркала, обхватив руками голову. И, хотя голова его не раскалывалась от вчерашней пьянки, он все равно неприятно поморщился. Его раздражали громкие звуки вообще и громкий стук в дверь в частности, который, к тому же, был столь по-мусорски настойчивым. Несмотря на провалы в памяти, Семён хорошо помнил, что вчера звонок работал, правда, из его головы совершенно вылетело, кому именно он открывал дверь своей в общем-то негостеприимной квартиры. Не любил он гостей. А таких господ (хотя, впору этого господина обозвать простым советским словом «товарищ»), что стоял на пороге, он не просто не любил, а просто ненавидел.
- Товарищ Гвоздичкин? - спросил Семёна майор милиции.
- Нет, - ответствовал тот, на что блюститель порядка, недоумённо посмотрев на хозяина, после чего, с таким же недоумением заглянув в извлечённую из внутреннего кармана шпаргалку, произнёс:
- Извиняюсь. Гвоздичник?
- Да, - Сеня и с друзьями-то был немногословен, не говоря уж о мусоре, которого, к тому же никто не звал.
- В таком случае, разрешите войти, - что-то подсказывало Семёну, что даже если он откажет милиционеру, тот всё равно найдёт причину для проникновения в его жилище, которое, как известно, у добропорядочных граждан (да, и не только у них) является крепостью, а по сему, ему ничего не оставалось, как дать согласие.
- Пожалуйста, - произнёс ответственный квартиросъёмщик (кажется, так я Семёна ещё не называл), хотя и желал обратного, - у Вас есть какие-нибудь документы?
- Майор Липский, - сказал, протягивая милицейское удостоверение, непрошеный гость, - отделение по борьбе с наркотиками.
- А чем, простите, обязан? - Семён сотворил на своём лице искреннее удивление. Это ему удалось.
- Говорят, что ты торгуешь, - видимо, предполагая, что Семён уже если не на зоне, то в КПЗ - это уж, как пить дать, майор пошёл в наступление. Первым шагом в этом направлении был элементарный (и, к тому же, никем не санкционированный) переход на «ты».
- Чем?
- Да всем.
- А с каких пор у нас торговля стала противоправным деянием?
- Ты чё, меня за лоха держишь? Где наркота? - перешёл на «феню» милиционер, потому как, что менты, что бандиты - разницы нет. Только, некоторые из них не продаются. Причём, как с одной, так и с другой стороны.
- Какая наркота? - недоумевал Сеня, - пойдите, проверьте.
- И пойду. И проверю.
После непродолжительного шмона, майор Липский, не удовлетворившись результатами последнего, тем не менее, прекратил его, потому что его намётанный глаз (алмаз) говорил ему, что он (по крайней мере, сейчас) не добьётся искомого результата.
Вообще-то майор был капитаном танковых войск, но после распада Советского Союза оставил танки, соблазнившись недостижимым для себя в армии званием и, по тем временам, неплохой зарплатой, пошёл работать в милицию. Там его определили в отдел по борьбе с наркотиками, руководствуясь, наверное, тем, что он служил не в Афгане, а в ГДР, где, как известно, конопля не произрастает, а если и культивируется там подобное растение, то пригодно оно, разве что для производства пеньки и ни для чего больше.
Липский собрался уходить. Он был расстроен. Если бы он не был при исполнении, досада заставила бы его расплакаться. Видя скрытые слёзы в глазах майора, Семён пожалел его и предложил ему задержаться на коньяк. Служебное положение плакать майору не позволяло, но оно вполне демократично относилось к тому, что он в рабочее время употреблял напитки крепче кефира.
- А водки нету? - глядя на то, как Семён достал из бара бутылку французского коньяка, спросил гость и, после чего, как бы извиняясь, добавил: - я, знаете ли, больше люблю водку, - обломавшись со шмоном, Липский, как ни в чём не бывало, прекратил звать Семёна на «ты».
- Водки нет, - Сеня начинал жалеть, что поддался минутной слабости и пожалел блюстителя порядка, - но у меня есть виски.
- Виски из моей писки, - ляпнул эрудит Липский и, оставшись довольным своей сомнительной шуточкой, продолжил: - тогда лучше уж коньяк.
Они съели две бутылки коньяка. Сначала разговор не клеился, но уже к концу первой ёмкости с французским напитком бравый майор поведал Семёну о том, что раньше он был танкистом и дослужился там до капитана. А на исходе второй, как он, будучи уже майором, в составе захватгруппы взял наркопритон, где находился популярный музыкант Миша Левский.
- Ты представляешь? - искренне удивлялся служитель фемиды, - он, оказывается, тоже колется.
- Было бы странно если бы он не кололся.
- Это почему?
- Да, потому что все двигаются.
- Как это все? Не все. Я, например, не кололся ни разу.
- Ты просто не пробовал, - и тут Семён сделал то, что делать ему было категорически запрещено.
Он встал из-за стола, подошёл к шкафу и достал из него носок. Один. Грязный. Затем, вернувшись к служивому, он резким движением приблизил к его лицу носок, после чего прижал последний к носу майора. Мусор, как будто ожидал от Семёна чего-то такого неординарного и привычным движением повалил его на пол. Он уже собирался нанести если не смертельный, то сокрушительный удар в глаз, как его догнало. Моментально отрезвев, Липский почувствовал себя младенцем и гладиатором одновременно. Ничего не понимая, он спросил:
- Что это со мной?
- А, что с тобой? - Сема решил сначала узнать у подопытного о его ощущениях, а уж потом, может быть, рассказать ему об истинной причине произошедшей с ним метаморфозы.
- Не знаю, но я, кажется, могу перевернуть весь мир, - новоявленный Архимед был заметно возбуждён.
- Зачем же весь?
- Да, хрен его знает, - в этом ответе частично скрыта тайна непостижимой русской души. Мы можем перевернуть весь мир и, причём, сделать это особенно не напрягаясь. Вот только для чего это нам - непонятно.
Через два месяца на Сенины носки подсела вся мусарня. О деньгах не могло быть и речи. Семён, скажем так, взял шефство в плане обеспечения вышеозначенной кайфом. Блюстители законности в открытую нюхали носки Семёна, потому что на их употребление не распространялось действие статьи два, два, девять уголовного кодекса, и химический анализ последних ничего, кроме наличия органических веществ, не показал. Так что, Сема перед законом был чист, как раскаявшийся грешник перед Богом. Об этом ему поведал адвокат из конторы «Брутберг и сын», который плату за консультацию взял, естественно, носками.
Впрочем, оставим Семёна Гвоздичника с его нечистыми носками, для того, чтобы посмотреть, что делает его спутница. Её звали Клара. Она была молода и, как уже было сказано выше, красива. Красота - страшная сила. Особенно, если она не обременена продуктом работы серого вещества.
А в ночном клубе, тем временем, наличием неприглядных светоэффектов, жизнь била ключом. Иногда он, во время медленного танца, как последний самец (тире эгоист) хватал её за зад. Ей это нравилось. И отсутствие ума было тут не при чём. Просто, прикосновение его крепких мускулистых рук приносило ей то, что принято называть наслаждением.
Но, помимо этого, ей также были приятны взгляды, полные желания, а иногда, похоти потенциальных мастурбаторов и простых мужиков (ничто человеческое нам не чуждо). Иногда, из-за этого у него возникали проблемы, но ей было достаточно одного взгляда, чтобы погасить любую конфликтную ситуацию. Мне кажется, что её взгляд обладал гипнотическим действием. Правда, действовал он только на мужчин, и, не зная об этом, она искренне удивлялась, когда огромные мужики, словно сказочные крысы, влекомые звуками волшебной дудочки, подчинясь работе её небогатой мысли, послушно исполняли её желания, которые, при этом, вслух не высказывались. Ей, например, не стоило никакого труда заставить какого-нибудь представителя сильной половины человечества в течение всего вечера не отрываясь смотреть на неё, раздевая, трогая и лаская её взглядом, при этом пошмыгивая носом. Как говорится, глазами поимел и кончил носом. Впрочем, всё это мне только кажется и она ни чем таким сверхъестественным не обладала. Просто, она была очень красивой женщиной. Достаточно в данном повествовании одного обормота, страдающего аномальным потоотделением.
Англоязычные вывески в витринах магазинов, над входами в бары, кафе, рестораны, а иногда и просто на стенах домов - не редкость. Они по-разному оформлены, но, при этом, не страдают разнообразием содержания. «Зайди. Купи», «Закрыто», «Открыто», «Перерыв на обед», «Распродажа», «Не курить» и многочисленные названия фирм, предлагающие свою единственно качественную и настоящую продукцию (всё остальное - дрянь, дерьмо, подделка) - вот, в принципе, и всё, что доступно нашему взгляду. Мы настолько привыкли к ним, что иногда русские слова читаем в английской транскрипции (в связи с этим, вопрос на засыпку. Что такое пектопах?).
Ресторан был не большим, но довольно уютным. В огромном аквариуме, расположившимся прямо посередине зала, плавали три крокодилоподобных существа. Именно это обстоятельство позволило хозяевам этого заведения прилепить у входа вывеску с грозным названием «Аллигатор». Она была нарисована Пикассо местного разлива в разуахибистом готическом стиле, отчего напоминала скорее о третьем рейхе, нежели о крокодилах. Нет ничего удивительного в том, что буквы в этом шедевре были латинскими.
Заказав две порции супа из черепахи и по тэкилле с причитающимися к ней прибамбасами (соль, лимон, тыльная сторона ладони, язык и т. д.) и по быстрому разделавшись с ними, они вышли на улицу. Свежий морозный воздух приятно ударил его в лицо и в пах, а её лишь потрепал по моментально раскрасневшимся щекам.
С противоположной стороны улицы им, видением, сошедшим с картин Сальвадора Дали, как откровение явилась золотисто-зелёная неоновая надпись: «Got save me from you». Не понимая значения, но поражённая красотой неона, она спросила:
- Что это означает?
- Боже, спаси меня от тебя, - он был удивлён. Ему раньше никогда не приходилось видеть подобные заявления, к тому же украшенные золотисто-зелёным неоновым светом.
- Похоже что там собираются атеисты, - он поразился не столько тому, что она знала о том, кто
такие атеисты, сколько логичности её мышления, но, не показывая этого, он произнёс:
- Или сатанисты, - после чего предложил: - пойдём, проверим.
Это был ночной клуб. Свет - дерьмо, но в остальном (качество звучания, репертуар и т. д.) - полный порядок. Ди-джей весел, остроумен и не в меру подвижен. Короче говоря, он был неотразим. Публика, не похожая ни на атеистов, ни, тем паче, на сатанистов, совершенно не думая о Боге и, тем не менее, благодаря Ему, а вместе с ним ди-джею, вдохновенно выплясывала на пятачке, именуемом дансингом.
- Пойдём, потанцуем, - предложила Клара. Она, в отличие от него, любила и умела это делать.
- Я предпочитаю сесть и если есть, что-нибудь съесть, - сам того не желая, скаламбурил Семён.
- Мы же только что поужинали.
- Этот черепаший суп только разозлил мой аппетит, - они присели за стол, и он подозвал официанта.
Тот не заставил себя ждать. Меню было достаточно разнообразно. Изучая его, Семён, усмехнувшись, с сарказмом в голосе, спросил:
- Перепёлка? Что это за перепёлка такая? - он конечно же знал, что это за блюдо, но ему не понравился официант, и он решил достать последнего. Но тот был, как эстонский удав и холодно, почти со смертельным спокойствием, произнёс:
- Перепёлка - это такая птичка.
Получив на ужин птичку и испив грузинского вина, Семён расслабился и приобрёл благодушное настроение. Правда, прибывал он в нём недолго, потому что Клара, находясь под воздействием винных паров Грузии, разговорилась, а это не сулило Сене ничего, кроме головной боли.
- Почему здесь темно? - начало многообещающее, но ничего не попишешь и Семёну пришлось отвечать:
- Потому что это дискотека.
- На других дискотеках светлее.
- А эта дискотека не богатая, и, наверное, у её хозяина нет денег на приличные светоэффекты, - внешне он был выдержан, хотя в эти моменты он её ненавидел за бестолковые вопросы, ответ на которые вполне очевиден, - Пойдём танцевать.
- Пойдём, - обрадовалась она.
Они танцевали. Им было хорошо. Семён, ощупывая её упругие бедра, был где-то далеко от этого ночного клуба со странным и длинным названием. Раззадоренный тэкиллой, подогретый грузинским вином и окончательно сбитый с толку запахом её духов, он был у неё в спальне, где она танцевала для него стриптиз. Вот она бросает на пол свою блузку. Ещё пара мгновений и её, ищущая свободы, грудь освободится от плена бюстгальтера…
- Почему этот мужчина такой лысый? - она вывела его из сексуального транса.
- Что этот мужчина такой лысый? - он прослушал начало вопроса и теперь ему было трудно поймать его смысл.
- Почему? - наивно повторила она не ожидая подвоха. А зря.
- «Потому. Потому что мы пилоты. Небо наш, небо наш родимый дом. Первым делом, первым делом самолёты. Ну, а девушки, а девушки потом», - ему нравилась эта песня, и он никогда не упускал возможности вспомнить её. Тем более сейчас, когда был задан этот столь несвоевременно бестолковый вопрос.
02. 03. 01 г. Ялта.