Василий Петрович, молодящийся в последние перед пятидесятилетием годы человек, любил мыть голову по утрам, перед работой. В этом случае его редкие уже волосы создавали впечатление густоты и пышности. Делал ли он это, чтобы понравиться женщинам? Скорей всего. Всем хочется. Но, это было не главное. Василий Петрович старался затянуть собственную молодость (и так поступают большинство людей), как будто чего-то не доделал тогда, в юные свои годы. А должен был доделать. Но что, и как это исправить – было непонятно.
Василий Петрович наклонился над ванной, смочил волосы под душем, и набрав в ладонь шампунь, зажмурился и стал размазывать по голове легко взбивающийся гель. Вообще, прикосновение к собственной голове было ему приятно. Он мягко ерошил густые из-за пены волосы, как вдруг палец наткнулся на какую-то гульку с правой стороны лба. Он быстро ощупал её остальными пальцами и сердце тревожно сжалось. Это было твёрдое новообразование. Нисколько, правда, не болезненное. Но! Само слово "новообразование" звучит как свист топора, рассекающего воздух в направлении к шее жертвы. Стремительно крутанув первую попавшуюся ручку крана и обдав голову, да и всего себя ледяной водой, он бросился к зеркалу.
Увиденное едва не свело с ума. На залысине действительно торчал конусообразный бугорок какого-то серого цвета. Василий Петрович перевёл взгляд на левую сторону лба и застонал – там был точно такой же бугорок. Их симметрия не оставляла сомнений. Из зеркала на Василия Петровича смотрел рогатый Василий Петрович.
Смерть, стоявшая за спиной у несчастного, растаяла в воздухе, презрительно и с досадой усмехнувшись ему в спину. Он понял, что будет жить. Всё остальное было непостижимо. Несколько мучительных минут смотрел он в зеркало, затем поднес правый палец к правому рогу, а левый – к левому и попробовал пошатать, а вдруг удастся, как в детстве с зубами… Куда там! Держались намертво. А если сильнее?..
– Да бросьте вы это! – раздался из комнаты спокойный насмешливый голос. Василий Петрович вздрогнул, нервно сглотнул пересохшим горлом и стал медленно выползать из ванной в комнату. В комнате, у окна, спиной к нему стоял некто….
– Вы, кто?.. – просипел хозяин.
Незнакомец обернулся, глянул на его физиономию и расхохотался так беззаботно и весело, что весёлость эта, против воли рогатого передалась ему и он гнусно хохотнул сбивчивым смешком. Ему было жутко неловко. Он вдруг увидел себя в зеркальной стенке, стоящего сбоку серванта. Спутаные, мокрые волосы, мыльная пена, висящая на ушах и шее, мокрая майка, мокрые же трусы, повисшие плетьми руки, слегка согнутые колени ног и над всем этим, на голове – рога. Это было отвратительно. И смешно.
Гость внезапно перестал смеяться, стал задумчивым, скучным и задал хозяину тот же вопрос, правда, избрав для этого более грубую форму:
– Ты, кто?
Василий Петрович внезапно понял, что назвать своё имя или, того хуже, дожность, будет признаком непроходимого идиотизма. Он вдруг увидел себя со стороны, и пытался осознать что же именно видит, и каким словом видимое можно назвать.
Затянувшаяся пауза томила его, но нисколько не беспокоила незнакомца. Тот в упор смотрел скучным взглядом и никуда не торопился. Василию Петровичу всё стало безразлично, он проваливался в зияющую внутреннюю пустоту, зацепиться было не за что. Кто он? Да чёрт его знает… (Незнакомец одобрительно кивнул). Наконец, спрашиваемый понял, что вопрос незнакомца – это и не вопрос вовсе, а констатация факта, истина…
– Я не знаю…
Незнакомец снова рассмеялся.
– Ты – человек, а Я – Сатана, – голос его звучал спокойно, почти торжественно.
– Очень п-п-приятно, – понёс Василий Петрович дикую чушь.
Но, что бы ни сказал он сейчас, всё было бы ложью. Кругом была ложь. Завалы лжи. Василия Петровича затошнило, стало трудно дышать. Краем глаза он заметил на лице сатаны брезгливое выражение.
– Что, Вася, наворотил… – полувопросительно усмехнулся сатана и успокоил, – не страшно, не в этом беда. Кто без греха? Однако, давай займемся делом. Пойди, приведи себя в порядок.
Василий Петрович, как зомби вернулся в ванную, вытерся насухо, оделся, глянул на себя ещё раз в зеркало – передёрнуло – и вышел к гостю.
Сатана сидел в кресле и бесстрастно глядел на спящую ещё жену хозяина.
– Может, в кухню? – Василий Петрович кивнул на жену.
– Нет, не надо, она будет спать.
Как бы в подтверждение, женщина томно вздохнула, улыбнулась и заняла более удобное положение, слегка оголив бедро. Василий Петрович почувствовал лёгкий укол ревности и тотчас же вспомнил сколько сотен, а может даже тысяч раз ловил он мимолётным взглядом случайно открывавшиеся женские ножки, бёдра, трусики, лифчики и прочие привлекательности.
– И что, стало им от этого хуже? – усмехнулся сатана, подхватив его мысль. – А вот ей хорошо, – добавил он, глядя на женщину. Василий Петрович нервно, но с намёком на достоинство провёл ладонью по волосам, наткнулся на рога и стушевался.
– Чем могу служить? – попытался он ввести разговор в иное русло.
– Я знаю, – буднично ответил сатана. И, увидев непонимание, добавил, – я знаю, чем ты можешь служить и чем уже служишь.
– А разве я…уже, – Василий Петрович никак не мог вымолвить слово, так легко давшееся ему вначале, – мы же вроде раньше…я вроде не давал повода?
– Ну уж и не давал… – протянул многозначительно сатана и ухмыльнулся. – Освежить память?
И снова, внезапно, Василий Петрович ощутил грандиозную тяжесть в том, что называют душой, из глаз потекли слёзы, он почувствовал себя такой сволочью, что готов был уже просить смерти, как самого лёгкого наказания за всё содеянное. Что-то, однако, не позволяло ему распластаться ниц перед сатаной. Было что-то явно недоступное для сатаны, иначе разговор шёл бы совсем по-другому – это Василий Петрович интуитивно понимал. Он попытался защищаться.
– Да, я грешил, но в целом я старался вести праведный образ жизни. И мне удавалось это даже больше, чем некоторым, – закончил он несколько обиженным тоном, вспомнив про рога.
– Ты значит полагаешь, что чай, в который по ошибке насыпали соли, можно исправить изрядной порцией сахара? А, по-моему, это будет тошнотворное пойло, – возразил сатана, – вот вас и тошнит друг от друга, – закончил он ехидно.
Василий Петрович не знал, что возразить. Сатана был прав. Но так не должно быть! А в чём была его хитрость понять было невозможно.
Грех и добродетель всегда шли вместе, неразлучной парой. По-видимому, они даже смысл обретали лишь в сравнении друг с другом. Сколько раз Василий Петрович из самых лучших побуждений творил, в конечном итоге, зло. Хотя, конечно, и добро. Но, отделить одно от другого никогда не удавалось и это всегда беспокоило его, настолько, что последнее время он вообще предпочитал бездействие.
– Да, – подвёл итог сатана и, обращаясь не конкретно к Василию Петровичу, веско констатировал, – так было, есть и будет!
В его потемневших глазах заполыхала схватка запредельной мудрости с беспредельным могуществом. Какое-то время сатана молчал, поглощенный этим вселенским напряжением. Наконец, его отсутствующий взгляд сфокусировался на человеке.
– Вот, мы с вами и будем это делать, – вежливо, ни с того ни с сего, обратился он к Василию Петровичу.
– А вы разве имеете какую-то цель в отношении меня? – с недоверием спросил тот, надеясь, что никакой цели нет и этот кошмар вот-вот закончится.
– А как же! – с серьёзным и почти испуганным лицом воскликнул сатана, – как же без цели? Конечно же есть цель! – и продолжил с лёгким презрением. – О, боги! Сами-то живут не дольше мухи, а туда же! Цель им нужна! Ну, будешь ты знать цель и что? Будешь выстраивать свою жизнь в соответствии с этой целью? Все 70-80 лет? А потом умрешь, и конец! А цель-то останется…
– Кое-кто намерен жить вечно – возразил Василий Петрович не очень уверенно.
– Послушай, Вася, – начал сатана задушевно, – подумай сам, можно ли получить то, что невозможно ни определить ни объяснить? А? Ты сам-то понимаешь что такое вечная жизнь?
Василий Петрович, конечно же не понимал, что такое вечность, он просто привык пользоваться этим понятием и не сильно задумывался над его смыслом.
– Ты думаешь, это просто жизнь, которая не будет сопровождаться признаками старения, да? – продолжил сатана. – Ты так думаешь? А вдруг тебя обманут? Вдруг ты умрешь, не осознав факта смерти?
– Как это, не осознав? – в голове у Василия Петровича был полный бардак. Его вообще не заботил этот чисто теоретический вопрос, он бездумно переживал о случившемся и не видел разумного продолжения всей этой истории. Его вопрос был чисто механическим.
Некоторое время сатана молчал, глядя в пространство.
– Ладно, – непонятно к чему заявил он и добавил легкомысленно и весело, – осточертели вы мне! За что Он вас любит? Да и любит ли? Только и слышишь от вас:"…у меня открылись глаза!". Наивные… Ты уснёшь и тебе приснится вечная жизнь и ты не сможешь нарушить этот сон… иначе кто-нибудь уже нарушил бы. Какой бы ни была твоя цель тут на земле, тебе можно организовать любой сон – хоть рай, хоть ад. И ты ни-ког-да не поймёшь бесконечность это или нет… и жив ли ты ещё или уже мёртв. Понимаешь?
– Да, – ответил, ничего не понимающий Василий Петрович.
– Ну, ещё бы, – ирочно заметил сатана, но не стал развивать тему. – Сегодня у вас в клинике будет решаться вопрос о целесообразности проведения операции на сердце академика Благина.
Василий Петрович сначала с удивлением глянул на собеседника, но тотчас вспомнил с кем говорит. Конкретный вопрос на профессиональную тему пробудил в голове способность соображать.
– Да, а что?
– Операция не должна состояться.
– Почему? Там неплохие показания к операции… Операция может продлить его жизнь на несколько лет…
– И за эти несколько лет он угробит одно весьма перспективное исследование, которое без его присутствия благополучно завершится значительным научным открытием.
– Простите, но я тут при чём? Я не могу…
– Ну, как хочешь – безразлично сказал сатана и направился к выходу. Через мгновение его не было.
Василий Петрович в растерянности стоял посреди комнаты, пытаясь понять, что произошло. "А рога!" – вспомнил он с ужасом. Сатана появился мгновенно, вроде и не уходил.
– Не беспокойся, их никто кроме тебя не видит, – успокоил он.
– Но, почему, почему я? – в отчаянии спросил Василий Петрович.
– Потому, что к тебе прислушаются. Ты умён, тебя уважают – в словах сатаны не было лести, но Василий Петрович почувствовал некоторую приятность.
– И почему, в конце концов, Благин должен пользоваться плодами научного прогресса в медицине, – продолжал сатана, – если сам не сильно поддерживал прогресс в науке, которой занимался? Зато высидел себе должность академика. Не ты, и даже не я определили ему срок жизни, но Он, – сатана одними бровями повёл вверх, – не нам его и продлевать. Разве нет?
Василий Петрович, в который уже раз, не знал что сказать.
Он и не заметил как опять остался один. Проснулась жена. Василий Петрович пытливо посмотрел на неё – заметит ли рога. Но, она лишь побеспокоилась, что выглядит он усталым и спросила, хорошо ли спал.
За завтраком Василий Петрович ощутил, что ему как-то неприятен академик Благин. Странно, он сам всю жизнь стремился сделать приличную карьеру и академик, в этом смысле, служил ему примером. Василий Петрович уже лет десять заведовал хирургическим отделением в клинике и собирался со дня на день защитить докторскую диссертацию, что позволило бы ему занять профессорскую должность в мединституте, где он читал лекции.
По пути на работу, Василий Петрович мучительно пытался определить кто и что является причиной такого поворота его жизни, всё у него в душе колотилось из-за проклятых рогов и разговора с сатаной. Он лихорадочно перебирал в уме различные "спасительные" варианты и всякий раз упирался в академика, раздражение против которого росло неконтролируемо. "Чёрт бы его побрал с его сердцем!" – с досадой думал хирург.
Сам факт, что Благин – такая величина – спустился с академической высоты и пришел к нему за помощью принижал значимость академика и как человека, и как учёного. "Да какой он, на фиг, учёный! – мысленно восклицал Василий Петрович, – чего он там добился в своём институте?". Василий Петрович до этого дня представления не имел, чем занимался благинский институт – это была далекая от него техническая область – но, теперь это незнание легко трансформировалось в убеждение, что ничего серьёзного там и не делалось.
Приехав в клинику, Василий Петрович заперся у себя в кабинете и два часа, оставшиеся до начала совещания, попытался посвятить разработке аргументации в пользу отказа от операции. Конечно, риск неудачи был, это понимали все, в том числе и сам академик. И риск этот был не маленьким. Но оние уже удачно проводили и более рискованные операции.
"Вот если бы передать Благина в другую клинику…" – мечталось хирургу.
Оставалось только одно: доказывать, что теперешнее состояние академика не так плохо, и традиционная терапия даст результаты сравнимые с результатом хирургического вмешательства, при меньшем риске летального исхода. "Господи, какой бред! – подумал он. – Все же видят объективные данные, не дураки же".
Некоторое время он меланхолично смотрел в окно, потом вспомнил о научном открытии, которое может состояться в отсутствии Благина. "Что там такого важного, – размышлял он, – и что случится, если это открытие сделают другие люди, в другом месте и в другое время?".
Он представил себе медицину без современной аппаратуры и внутренне содрогнулся. Для академика это была бы гарантированная смерть. С другой стороны академик, придерживая прогресс в той области, которой занимается, вполне вероятно тормозит, косвенно, и медицинское приборостроение. То есть, по сути дела, согласен с собственной смертью!
"Ну, а если даже и так, – рассматривал Василий Петрович противоположный вариант, – нет аппаратуры, не развита медицина и десятки тысяч людей умирают. Что с того? Тысячи лет дело обстояло именно так". Он погрузился мыслями в прошлое, вспомнил великих врачевателей, оттуда перешел к медицинской этике с её знаменитым "Не навреди!" и задался вопросом, можно ли обвинить врача, отказавшегося от лечения больного, во вредительстве. Как можно навредить, взявшись за лечение, Василий Петрович имел печальное представление, но наоборот?.. Мысль эта, однако, показалась ему настолько дикой, что он тотчас же отбросил её. Лечить надо – это необсуждаемый закон, сродни религиозному.
Тут он спохватился:"А чего это сатана так обеспокоен научно-техническим прогрессом? Ему-то какая печаль?". Василий Петрович стал с трудом припоминать обрывки сведений из Библии, касающихся целей врага рода человеческого. Вспомнилась лишь фраза:"…сами будете как боги…". Так и не поняв где тут связь с научным прогрессом, Василий Петрович вынужден был прервать размышления, поскольку время совещания наступило, а происходить оно должно было в его кабинете.
Коллеги входили и рассаживались с той обычной несерьёзностью, которая всегда сопровождает мероприятия с не очень ясной целью. "Действительно, – подумал Василий Петрович, – к чему это совещание… я мог бы своим решением назначить или отменить операцию". В какое-то мгновение эта мысль показалась ему спасительной, хотя и запоздалой.
Большинство склонялось, естественно, к необходимости операцию делать. Заведующий понимал, что помимо, действительно объективных показаний к операции, тут проявлялось ещё желание прослыть клиникой, где всё могут вылечить, за что ни возьмутся. Это было естественно во время, когда конкуренция между лечебными учреждениями, немыслимая раньше, стала реальностью. Каждый, кроме профессионального интереса, имел ещё и вполне материальный. Нашлось, однако трое коллег, которые высказались весьма скептически относительно успеха операции.
Василий Петрович также не скрывал своих опасений, и оценивал шансы двух подходов к лечению: хирургического и терапевтического, склоняясь осторожно к последнему. Он уже видел удивлённые глаза некоторых молодых, а потому нетерпеливых врачей. Суета исчезла, поскольку мероприятие явно начинало приобретать в глазах собравшихся ясную цель. Все притихли.
– Таким образом, уважаемые коллеги, – заканчивал заведующий, – исходя из объективных показаний и учитывая риск операции, а также вероятность успеха медикаментозного лечения я считаю возможным согласиться с коллегами, предлагающими, – Василий Петрович тяжело вздохнул, – провести операцию…
В глазах у него тотчас же потемнело, дыхание перехватило и чтобы не упасть он схватился за стол. Сердце тупо и сильно заболело. В ту же минуту опытные коллеги, мгновенно оценив его состояние, уже принимали необходимые меры. Василия Петровича перенесли на диван, расстегнули рубашку, закатали рукав, чтобы вколоть шприц. От охватившей его слабости он покрылся холодным потом. Жизнь постепенно покидала Василия Петровича. "Не может быть, – мерцало в угасающем сознании, – он говорил, что я умру не осознавая смерти, а я осознаю, что умираю… Не может быть…".
Он уже был не в состоянии противиться, просто отмечал стадии перехода к небытию. Вот сейчас, отключится зрение и он увидит далекое яркое пятно, которое видят все, уходящие из жизни люди, принимая это за свет в конце какого-то длинного туннеля. Потом – осязание, и он станет невесом. Последним отключится слух и тогда – конец. Однако, приглушенные голоса были отчетливо слышны, а осязание подсказало, что укол был сделан.
Он возвращался в мир. Уже можно было видеть серьёзные, озабоченные лица коллег. Спасённый слабо улыбнулся, он любил их всех сейчас… Любил и за то, что сумел не предать, за то, что они были частью мира, которому он сам выбрал только что путь.
Медленно поднял он руку к лицу, чтобы отереть пот, провел ладонью по лбу – их не было! "…сами будете как боги…" – опять всплыло в памяти.
Операция прошла очень успешно. Через три дня, Благина даже перевели из реанимации в палату. Василий Петрович зашёл к нему только один раз и, сухо поинтересовавшись самочуствием, ушёл. Неприязнь к Благину нисколько не уменьшилась.
Через две недели академик выписался из клиники. За ним приехали две большие легковые машины. Были цветы, хлопоты, улыбающиеся лица. Василий Петрович наблюдал за этим из окна кабинета и ему было тяжело. Он не сомневался, что выбрал правильный путь для маленького мира, в котором вместе с ним жил академик, но уже не был уверен, что мир этот стал лучше. Хирург мрачно наблюдал как все расселись по машинам и те резко, как это было принято у бывшей номенклатуры, взяли с места и понеслись к воротам клиники.
В это мгновение у ворот появилась какая-то странная фигура… Василий Петрович обмер и всё внутри сжалось от дурного предчувствия – это был он! Через секунду первая машина выскочила из ворот на улицу и была мгновенно смята в лепешку огромным панелевозом.
Сатана обернулся и без выражения посмотрел человеку прямо в глаза. Путь, который выбрал для мира Василий Петрович оказался именно таким.