Она смотрела в монитор. Уже который вечер подряд он приходил домой и видел только ее спину. Что она там искала – он не знал, ему из-за ее спины были видны только мелькающие разноцветные банеры и строчки каких-то чатов или форумов.
Она смотрела в монитор. Он разогревал себе ужин, ел в одиночестве, читал книгу и снова приходил к ней. Раньше она хотя бы говорила с ним иногда и гладила по голове, когда он садился на пол у ее ног, а потом - завела собаку, которую можно было гладить молча.
Она смотрела в монитор. Он подумал – может быть, я тоже увижу там что-нибудь интересное? – но она сказала, что не любит, когда стоят за спиной. Тогда он купил еще один компьютер, поставил его в другой комнате, соединил оба компьютера в сеть, и тоже стал смотреть в монитор по вечерам – в надежде встретить ее взгляд – пусть даже оказавшись с той стороны стекла. Но и там он ее не находил.
Он заходил иногда комнату, в которой она смотрела в монитор. Ему хотелось подойти ближе и обнять ее худенькие плечи, но он знал – она будет недовольна. И он не подходил.
Уходя по утрам на работу, он старался не будить ее – она вчера снова очень долго, почти до утра, смотрела в монитор, и, наверно, устала.
Она была так красива... Он любил смотреть, как она пьет чай с молоком из большой прозрачной чашки, он любовался ее почти кукольными шелковыми локонами – она заправляла их за такие же крохотные кукольные ушки, чтобы не лезли в глаза и не мешали смотреть в монитор. Он любил ее собаку – совершенно кукольного щенка голден ретривера – и с удовольствием играл со щенком у нее за спиной – по возможности, тихо, чтобы не мешать ей. Он все ждал, когда, наконец, ей надоест читать эти буквы и смотреть на эти картинки, и она повернется, и они снова будут говорить, как раньше. Он очень любил ее. А она любила смотреть в монитор.
Однажды он пришел домой, как обычно, разогрел свой ужин, поел, почитал книгу, поиграл с собакой, включил и выключил телевизор, немножко посмотрел в окно – и вдруг понял – она НИКОГДА не повернется. Она всегда будет сидеть в своей уютной комнатке, пить чай с молоком, убирать со лба непослушные локоны, гладить собаку и смотреть с монитор.
Он так устал…И от этой усталости было так больно и тоскливо, что он подумал – я так больше не могу. И тогда он просто открыл окно и вышел прочь. А душа его, покинув тело, поднялась по ступенькам на четвертый этаж, просочилась сквозь дверную скважину, и, вытолкав из собачьего тела недоумевающую щенячью душу, насильно вселилась в этот маленький пушистый комочек.
Теперь он был счастлив. Его душе было немного тесно и очень непривычно в собачьем теле, но зато теперь н ощущал десятки, сотни новых, необычных запахов, и все эти запахи сливались в один – восхитительный запах Хозяйки; теперь она будет кормить его, гладить, иногда – о, счастье !- даже ругать за какую-нибудь мелочь вроде лужи в коридоре – и он сможет каждый день слушать, как звенит такой любимый, почти забытый серебряный колокольчик ее голоса, и приносить в зубах ее тапочки, и… Он лежал под столом и взвешивал все плюсы и минусы своего нынешнего положения. Правда, теперь его жизнь по сравнению с прежней, человеческой, сократилась почти в три раза, но и в этом, подумал он, есть приятные стороны – зато он не увидит, как будут седеть ее шелковые локоны, как появятся первые морщинки на ее лице – уж теперь-то она наверняка будет смотреть на него, и он наконец сможет видеть ее лицо, а не только затылок. Впереди у него было десять, а если повезет, то и больше – лет настоящего собачьего счастья. Он радостно тявкнул и ткнулся холодным мокрым носом в ее теплое колено.
Она вздрогнула и посмотрела вниз, под стол.
То, что он увидел, было ужасно.
У НЕЕ БОЛЬШЕ НЕ БЫЛО ЛИЦА.
На его месте не было совсем ничего –
просто черная дыра,
кусок пустоты без всякого выражения.
Он взвыл, и, в последний раз обняв ее ноги своими собачьими лапами, умер. На этот раз окончательно.
Душа ретривера, временно пережидавшая катаклизмы в теле кактуса на подоконнике, вздохнула с облегчением, выпрыгнула из растения и заняла свое законное место, от счастья сделав лужу прямо под столом.
Она поджала ноги, допила чай и молча пошла в кухню за тряпкой.