Записки рыболова-любителя Гл. 170-174

Намгаладзе
Вообще в течение всего 1976 года люди, числившиеся на теме "Клён-5", а потом "Клён-6", находились в как бы подвешенном состоянии, под постоянной угрозой сокращения. Дело в том, что источником финансирования этой субподрядной темы был "Тоннель", а заключение хоздоговора с "Вымпелом" по нему затягивалось, несмотря на наличие постановления правительства, из-за элементарной бюрократической волокиты как на "Вымпеле", так и в ИЗМИРАНе. В результате этого деньги в университет перечислялись из ИЗМИРАНа с других тем и с опозданием, что нервировало и Кубаровского, и сотрудников темы, которым не раз задерживали зарплату.
Но даже и открытие "Тоннеля", то есть окончательное оформление договора с "Вымпелом" не решало финансовых проблем в университете. Денег всё равно не хватало, так как штатное расписание ЛПФ составлялось и было заполнено живыми людьми из расчёта такого же объёма финансирования как и в предыдущие годы, когда выполнялся "Каштан". Общий объём финансирования по "Тоннелю" (полмиллиона) был примерно такой же как и по "Каштану", да только распределялся он не на три, а на пять лет и, соответственно, урезалась ежегодная сумма, отпускаемая по субподряду университету. Чтобы сохранить людей, надо было искать дополнительные деньги. А тут ещё Гострем и Кубаровский держали на теме совершенно посторонних людей, нужных им по тем или иным соображениям, и ничего с этим не удавалось поделать.

171

И вот в этой ситуации очень кстати проявил интерес к нашим работам как по моделированию, так и по ИДК Алексей Дмитриевич Данилов, личность известная и весьма яркая. Я не раз уже встречал его на Всесоюзных ионосферных сборищах, где он выделялся и своей внешностью спортивно-американского покроя - высокий, сухощавый, очень коротко стриженый, - и громким, чётким, хорошо поставленным голосом, и безаппеляционностью выступлений в дискуссиях, и прекрасной игрой в волейбол, и пением под гитару.
Он был безусловным кумиром ионосферных женщин, да и многим мужчинам нравился, хотя некоторых и раздражал своей излишней театральностью и склонностью прихвастнуть своими зарубежными поездками ("А вот я, будучи недавно там-то на таком-то конгрессе - сессии КОСПАР, скажем, - беседовал с тем-то и он мне поведал... Покажите, пожалуйста, вот этот цветной слайд, мне его любезно подарил..." - и называлось какое-нибудь светило закордонное). Лет ему было в то время около сорока, недавно (в 1973 году) защитил докторскую, был автором двух монографий: "Химия ионосферы" и "Фотохимия возбуждённых и ионизованных частиц в ионосфере Земли" (вторая совместно о Мишей Власовым)), узкой специальностью его была физика и химия самой нижней части ионосферы - так называемой области Д, но чувствовалось его стремление проявить, где только можно, эрудицию и в других областях физики ионосферы.
Работал он в Институте Прикладной Геофизики Главного Управления гидрометслужбы, там же, где и Гор Семёнович Иванов-Холодный, автор известной книжки "Солнце и ионосфера", написанной им совместно с солнечником Никольским. Данилов в своё время ходил в учениках у Иванова-Холодного, будучи лет на десять его младше, теперь же они занимали примерно одинаковое положение в ИПГ, заведуя отделами. В отличие от Данилова Гор Семёнович говорил всегда голосом тихим, но с избытком преисполненным чувством собственного достоинства и весомости излагаемого. По отношению друг к другу оба держались с почтительной предупредительностью, но непременно пикировались в дискуссиях, так что эти их стычки были неотъемлемой частью семинаров и конференций, и их ждали как зрелища, хотя никакой особой, веской идеологической причины для научных разногласий между ними я не находил, а сами разногласия считал мелкими и не заслуживающими разгоравшихся вокруг них страстей.
Ни с Даниловым, ни с Ивановым-Холодным я в то время ещё близко знаком не был. В отношении к Холодному у меня таилось некоторое  предубеждение из-за того, что он "пригрел" Мишу Никитина. Миша собирался вначале защищаться в ИЗМИРАНе (на начальной стадии его диссертационной работой руководил я; затем, когда наши отношения испортились, и Миша окончательно встал на сторону Гострема, я перестал интересоваться его диссертацией, но был рецензентом на предзащите в университете и в целом работу одобрил, хотя и с рядом замечаний), но очень неудачно выступил там на секции Учёного совета.
Завёл публику Николай Константинович Осипов, который из-за Багно имел зуб на Гострема, а заодно и на Мишу из-за его холуйства у Гострема. Мишину работу раскритиковали в пух и прах. Мишу, однако, это не очень смутило. Почувствовав неодобрение аудитории, он нагло отказался отвечать на вопросы, заявив, что не будет защищаться в ИЗМИРАНе, раз тут его не понимают, и перебросился в ИПГ. С помощью Гострема Миша уговорил Иванова-Холодного быть оппонентом и благополучно защитился там, так что в этом смысле ставка на Гострема себя оправдала.
Более того, Никитин с Гостремом выбили в ИПГ через Иванова-Холодного небольшую сумму на отдельный хоздоговор, по которому теперь Миша и работал в университете совершенно независимо от нас. Конечно, глупо было винить Иванова-Холодного в поддержке Никитина - что он знал о нашей ситуации в Калининграде? Но всё же было и обидно где-то, что ИПГ заинтересовался работами Никитина, а не нашими. Лишь позже выяснилось, что в ИПГ нас, калининградцев, по-прежнему рассматривали как единый коллектив. О нашем разрыве с Гостремом тогда ещё мало кто знал.
Так вот Данилов, будучи членом секции Учёного совета ИЗМИРАН по ионосфере и распространению радиоволн, присутствовал на нашей защите "Каштана". После заседания он подошёл ко мне и поинтересовался, почему в защите не участвовал Гострем. Я коротко живописал ему положение дел у нас. Для Данилова оказалось новостью, что обсерватория и университет - это в общем-то совершенно разные организации, принадлежащие разным ведомствам, хотя и связанные хоздоговором, и что в университете большая часть людей сотрудничает с нами, а часть - нет, и что у Иванова-Холодного заключён договор не с нами, а только с Гостремом и Никитиным. И похоже было, что для Данилова это оказалось новостью приятной.
Я спросил из вежливости, как у него дела, - ходили слухи о каких-то пертурбациях в ИПГ. Данилов понизил голос и не без хвастовства сообщил ("пока между нами, так сказать"), что скоро у него под началом вся ионосфера в ИПГ будет: его ставят завотделом краткосрочного прогнозирования, а Иванов-Холодный будет заведовать долгосрочным прогнозом, то есть прежде всего Солнцем, так что пересекаться они теперь не будут. И в связи с этим новым назначением у него появились задачи, для решения которых он привлекает массу организаций; заинтересован он и в сотрудничестве с нами как в части моделирования, так и в части оперативного получения ионосферных данных, то есть работ по ИДК.
В свою очередь я признался Данилову, что мы изыскиваем дополнительные источники финансирования, чтобы сохранить в университете тех, кто сотрудничает с нами, и не прочь были бы заключить хоздоговор с ИПГ. На это Данилов ответил, что в принципе такие возможности есть, но всё надо согласовывать с начальством - дирекцией ИПГ, и потом он хотел бы сначала побывать у нас в обсерватории, посмотреть своими глазами, что там у нас имеется, быть может, заключить для начала договор о содружестве, а там видно будет.
На том мы с ним и расстались, а вскоре Данилов приехал к нам вместе со Свидским - специалистом из ИПГ по распространению радиоволн, заведующим смежным отделом, также завязанным на проблему краткосрочного прогнозирования. Предполагалось, что кроме поездки в обсерваторию, в Ульяновку, мы проведём объединённый семинар KMИО и ЛПФ, на котором расскажем о своих последних достижениях и планах на будущее. Но предварительно надо было нейтрализовать Гострема, который наверняка стремился заключить договор с Даниловым прямо на университет, минуя обсерваторию, чтобы быть полным хозяином этих денег, отчитываться только перед ИПГ и никак не зависеть от нас.
Обычно Гострем имел привычку охмурять официальных визитёров прямо в гостинице, и, чтобы опередить его, я пригласил Данилова и Свидского в день их приезда поужинать ко мне домой. Они с удовольствием согласились, я дал им свой адрес, назначил время, а сам помчался к Латышеву - пригласить и его как, пожалуй, наиболее заинтересованное в этом деле лицо. Костя больше других жаловался, что денег на теме нет, будущее не обеспечено, люди разбегутся, и всё развалится.
Костя к этому времени переехал из окраинного Балтрайона в новую трёхкомнатную квартиру, такую же как наша, в центре города, на набережной Преголи. Квартиру получила его жена Галка, работавшая юристом по колхозным делам, чрезвычайно напористая женщина, от которой Костя тщательно скрывал свои долги. В этой квартире я у них ни разу ещё не был. На новоселье не приглашали - Костя оправдывался, что нет денег его справлять. Но и просто так в гости после защиты Костя меня ни разу не звал, хотя ещё всего лишь год назад я был вроде бы всегда желанным гостем у них на Кровельной... Похоже, Галка не могла мне простить, что Никитин защитился раньше Кости, и считала, что я обманул их надежды. Хотя мне казалось, что на Никитина и Гострема они смотрят совершенно так же, как я, и понимают, что Костя не такого нахрапистого характера как Миша, и ему нельзя было рисковать и торопиться. А, может, и сам Костя обиделся на меня за публичные нравоучения в присутствии всей нашей группы или просто устал зависеть от меня и подчиняться, взыграло, наконец, самолюбие... Чёрт его знает.
В этом же году, когда Костя получил подтверждение из ВАК о присуждении ему учёной степени ("получил корочки", как говорят), он не сообщил мне, своему бывшему научному руководителю, эту приятную новость, а наверняка ведь обмывал "корочки" с Медведевым и Бобарыкиным, и я совершенно случайно узнал от Лёньки Захарова, что Латышева утвердили. Может, боялся, что придётся "на обмыв" слишком много народу приглашать, а денег нет? И опять - чёрт его знает. Внешне же наши отношения сохранялись приятельскими. Правда, и по работе мы встречались всё реже, былые соавторские отношения вытеснялись отношениями "заказчик - исполнитель".
Так вот, когда я в тот раз примчался к Латышеву домой, он пил водку с соседом, просто так, по случаю того, что они оказались соседями. Я извинился перед ними и вытащил Костю из-за стола:
- Данилов приехал. Пошли ко мне в гости. Надо разъяснить ему ситуацию.
Костя не возражал, тем более что предстоящий разговор подразумевал продолжение выпивки. Я дал ему деньги и отправил за закуской, сам купил спиртное - водку и коньяк, приличное вино тогда уже не водилось в наших магазинах. Костя на всю сумму накупил какой-то дряни, консервов каких-то, чем очень огорчил Сашулю. Тем не менее она сумела быстро приготовить вполне приличный ужин, благо грибочки, сало, квашеная капуста, огурчики у нас зимой всегда имелись бабушкиными и нашими собственными стараниями.
Дома у нас Данилов держался довольно чопорно, рассматривал иллюстрированные издания по искусству из нашей библиотеки, вежливо восхищался ими, рассказывал о своей недавней поездке в Индию. За столом пил мало, о делах говорил не очень охотно. "Ситуацию" нашу с Гостремом, взаимоотношения обсерватории с университетом мы тем не менее ему живописали, и он вроде бы всё понял. Костя, начавший пить ещё дома, быстро добрал до нужной ему кондиции, расслабился, начал жаловаться Данилову на Никитина, что тот его обобрал, защитился на Костиных разработках, а он вот ещё не утверждён и всё такое прочее. Я даже начал ёрзать на стуле, поскольку всё это как-то выпадало из общей корректно-сдержанной тональности вечера, и я боялся, что у Данилова может испортиться впечатление от нашей команды.
Но обошлось. Семинар, поездка в обсерваторию - всё прошло хорошо. Гострем, действительно, вился вокруг Данилова, но тот на него реагировал лишь из вежливости. В общем-то основной интерес для Данилова представляли регулярные данные ионосферных наблюдений, а ими располагала обсерватория, и Данилов выяснял в первую очередь возможности их оперативного получения. Здесь не оплошал, как политик, мудрый Иванов: условием такого предоставления данных он поставил (перед ИПГ) финансирование аренды линии связи между обсерваторией и Гидрометцентром, хотя в принципе такую связь можно было организовать и за счёт средств ИЗМИРАНа. Плюс к этому мы просили ещё деньги на работы по моделированию возмущений, выполняемые совместно с университетом, но под нашим руководством. Эти деньги нужны были на зарплату НИСовцам и на оплату дорогостоящего машинного времени в Вильнюсе, которое мы продолжали тратить в огромных количествах.
В принципе со всеми этими условиями Данилов согласился. Начать наше сотрудничество мы решили с "Договора о творческом содружестве", который послужил бы в дальнейшем основанием для хоздоговора. Предложения к этому договору о содружестве мы с Ивановым обещали продумать и выслать в ИПГ, дабы Данилов мог их представить своему начальству. На том и распрощались. Это была наша первая самостоятельная попытка добыть хоздоговорные деньги, что раньше было исключительно прерогативой Гострема, включая и "Тоннель", по которому мы теперь работали.

172

Где-то в начале 1976-го года снова появилась возможность перевести кого-нибудь из университета в обсерваторию - освободилась ставка инженера, и я опять предложил перейти к нам Смертину, наша совместная работа с которым двигалась вполне успешно. И снова Володя заколебался: с одной  стороны - твёрдая бюджетная ставка, независимость от хоздоговоров, Гострема, Кубаровского, здоровый коллектив. С другой стороны - в университете платят больше. Володя попросил пару дней времени подумать, посоветоваться с женой.
И тут появилась Филь. Бог знает, кто её навёл на обсерваторию. Работала она перед этим в КТИ. Представилась как специалист по программированию на всевозможных языках. А мы как раз решили хотя бы часть небольших задач из числа вспомогательных решать на своей машине ЕС-1020, которая, наконец, была установлена, запущена, налажена и вполне прилично функционировала. Для этого требовалось перевести соответствующие программы с АЛГОЛа, на котором мы работали в Вильнюсе, на ФОРТРАН. Заняться этим было некому, и Филь показалась подходящей кандидатурой для этого: побеседовав с ней, я убедился, что квалификация у неё достаточно высокая.
Иванов посоветовал взять её, а не Смертина - Смертин, мол, и так никуда не денется, будет продолжать работать с нами, а мы приобретём нового специалиста. Я согласился с ним, и когда, наконец, Смертин, посоветовавшись с женой, решил принять моё предложение, было уже поздно - в обсерваторию взяли Ларису Филь.
Вид у неё был довольно впечатляющий: худющая, бледная до синевы брюнетка с прямыми распущенными волосами, разведённая, между тридцатью и сорока годами, курит, одета сверхэкстравагантно - какая-то помесь цыганского и модного современного одеяния (типа брюки и шаль, сумка с развевающейся бахромой, шуба без пуговиц).
Работала  она вроде бы усердно, чему я вначале радовался. Но вскоре выяснилось, что толку от её усердия маловато. Программистом она, действительно, была неплохим, но в алгоритмах разбираться, а тем более составлять их или усовершенствовать, не желала, капризничала, хотя по образованию была математиком, а особых умственных подвигов от неё и не требовалось, иметь же "чистых" программистов, не вникающих в суть алгоритмов, нам представлялось непозволительной роскошью, неэффективным использованием людей, также как и держать "чистых" физиков, не умеющих программировать и не знакомых с численными методами.
Пришлось оказывать некоторое давление на Филь, заставлять её работать с литературой, самому объяснять непонятные ей вещи. Из-за этих ли деловых контактов или по какой другой причине Филь стала наведываться к нам в комнату чаще, чем нам бы этого хотелось. Мы в то время с Володей Клименко в обед регулярно пили кофе, у нас была кофейная касса, каждый день мы ходили в магазин за калачами и шпротным паштетом или брынзой, иногда повидлом, и Филь несколько раз буквально навязывалась к нам на "кофеёк", против чего мы поначалу-то, естественно, не возражали. По ходу кофепития и последующего перекура Филь охмуряла нас разговорами о биоритмах и биоциклах, которые она для каждого человека может рассчитать по специальной программе, о телепатии и об искусстве и т.д., и т.п. Экзальтации в этих её разговорах было предостаточно, а больше ничего, и мы с Володей стали старательно избегать её компании.
Отлаживать на машине программы, которые составляла  Филь, нужно было в Ульяновке. Когда она в первый раз поехала туда, то доехала до Ладушкина и из Ладушкина в Ульяновку шла по шоссе пешком под дождём (дело было весной) в своей шубе без пуговиц, в брюках и туфлях на босу ногу (!), и этим своим неописуемым видом произвела потрясающее впечатление на Нину Коренькову и других сотрудников обсерватории.
- Ну и кралю себе Намгаладзе отхватил! - только и смогла изречь Коренькова.
Но произведённого фурора Филь сочла недостаточным. Поскольку она жила, как оказалось, где-то на частной квартире в Зеленоградске, то, естественно, ездить оттуда каждый день в Ульяновку ей было тяжело, и она попросилась поселить её в гостиничную квартиру в нашем измирановском доме в Ладушкине. В квартире этой тогда жил наш новый сотрудник, недавно принятый в обсерваторию на должность начальника машины, Игорь Шандура - невысокий, хромоногий, еврейского склада парень в очках, толковый специалист, но не любимый Ниной Кореньковой, её непосредственный начальник, которого она-то не считала толковым специалистом (ещё меньше таковым она считала Лаговского, стоявшего над ними обоими). Несколько дней Игорь с Ларисой жили вместе в одной квартире, и Шандура с содроганием вспоминал об этих днях, так она допекла его своими разговорами и манерами.
Зачем-то пришлось послать её на пару дней в командировку в Вильнюс (отвезти или привезти колоды перфокарт или распечатки). Она с радостью туда поехала и... пропала. Появилась через две недели.
- Где же Вы были, Лариса?
- Как где? В Вильнюсе.
- А почему так долго? Что Вы там делали?
- Я болела там.
- А почему телеграмму не дали о продлении командировки?
- А разве надо было?
- Конечно.
- Я не знала, что это для Вас так важно.
- Это не для меня так важно, это порядок такой. А справку взяли от врача, больничный, то есть?
- Вы что, мне не верите?
- Ох ты, господи, боже мой! Да Лариса, Вы что, первый год работаете?
В то время как раз я случайно повстречался с Валеркой Машавцом, сыном наших соседей по Красной, работавшим теперь в КТИ.
- Вы, я слышал, Филь к себе взяли? - спросил он меня.
- Да. А что? Ты её знаешь, что ли?
- А как же. У нас работала. Ну и намучаетесь вы с ней.
- Что, специалист плохой? Нам не показалось.
- Да нет, пожалуй. Работать она может. Вот только мозги у неё со сдвигом, по секрету.
Но мы намучиться с Филь как следует не успели. Вскоре она снова исчезла и теперь уже окончательно. Правда, через месяц от неё пришла записочка из Сухуми, что она там болеет (в Сухуми у неё вроде бы жил отчим), а ещё через месяц она запросила туда же свою трудовую книжку. Огорчало меня в этом то, что у Ларисы в пользовании находился талмуд - конторская книга со сводкой всех формул, используемых в модели, и я уже мысленно распрощался с ним, хотя и написал Филь письмо с просьбой вернуть талмуд, выслать его почтой. На письмо это долго не было никакого ответа, но вот, наконец, на адрес кирхи пришла телеграмма из Сухуми: "Не беспокойтесь сегодня удалось отправить нежный привет кирхе = Лариса". Это была последняя весточка от неё (я долго хранил эту телеграмму у себя на столе под стеклом), а вскоре пришёл и талмуд.

173

С 16 апреля по 3 мая 1976 года в Сочи проходила 4-я Международная школа по физике ионосферы, организуемая раз в три года Секцией ионосферы Межведомственного геофизического комитета при Президиуме Академии Наук. Председателем этой Секции бессменно числилась Наталья Павловна Бенькова, патриарх отечественной геофизики, а её заместителем являлся Лёша Данилов, с которым мы окончательно перешли на "ты" после его поездки в Калининград. Лёша и был фактически главным организатором Школы, а его правой рукой служила Лариса Абрамовна Юдович, учёный секретарь Секции, жена Фельдштейна, известного магнитосферщика, сотрудница лаборатории Зевакиной, сверстница Данилова, то есть в районе сорока лет в то время. Собственно, и все остальные ионосферные сборища - семинары, симпозиумы и конференции проводились при главенствующем участии Данилова и Юдович, но в сочинскую Школу они вкладывали всю свою душу, и это мероприятие заметно отличалось от остальных.
Проводилась Школа традиционно в одном и том же месте - в Международном (тогда ещё Международном) молодёжном лагере (ММЛ) "Спутник", расположенном в устье речки Агура, впадающей в Чёрное море между Хостой и Мацестой. Теперь это место входит в состав Большого Сочи, на автобусе до центра города от "Спутника" минут 20-30 езды, а за час можно и пешком дойти если не до центра, то до дендрария во всяком случае. Время для проведения Школы выбиралось в апреле-мае или в октябре-ноябре, то есть либо до начала курортного сезона, либо сразу после его окончания, когда основная толпа отдыхающих ещё не нахлынула или уже скатилась, но погода была всё же достаточно приятной, и особо желающие могли даже купаться в море, температура воды в котором в это время бывала градусов 14-17.
Основная идея Школы - чтение лекций по физике ионосферы ведущими учёными для молодых, начинающих специалистов, а также взаимное ознакомление с достижениями в смежных областях науки. Участники делились на три категории: высшая - лекторы, приближённая к ней - так называемые "приглашённые для дискуссии" - тоже из числа ведущих специалистов, и, наконец, основная толпа - собственно "школьники", для которых весь огород и городился. Школа считалась международной, так как на неё приглашались ионосферщики из соцстран, преимущественно из ГДР, сотрудничавшие с СССР в рамках проектов КАПГ (Комиссии Академий наук соцстран по Планетарной Геофизике) и "Интеркосмос".
Отбор лекторов и приглашённых для дискуссии проводил оргкомитет, а в сущности - Данилов и Юдович при участии Натальи Павловны, к мнению и пожеланиям которой первые двое почтительно прислушивались, стараясь во всём ей угодить, но и свою линию при этом обязательно провести. Прочие в оргкомитете подчинялись энергичному напору первых двоих и авторитету третьей. Субъективизм при таком отборе был несомненный, но на то ведь они и активисты Секции, общественной организации, для проведения такого рода мероприятий и созданной.
Слушателей на Школу направляли организации согласно количеству предоставленных им мест, определяемому опять же оргкомитетом, то бишь Даниловым с Юдович. Из калининградцев на предыдущие школы ездила только Алла Николаевна Суходольская. Теперь же наш научный авторитет вырос настолько (по крайней мере, в глазах Данилова и Юдович), что я оказался в числе "приглашённых для дискуссии", а, кроме того, обсерватории было выделено ещё три места для слушателей и университету  - два. Каждому следовало выкупить путёвку в ММЛ стоимостью около 90 рублей (тогда, может, и меньше, потом с ростом инфляции росли цены и на путёвки), куда входило жильё и питание, причём жильё оплачивалось по авансовому отчёту как и обычная гостиница в командировках. С учётом того, что это - Сочи и кормили досыта, стоимость была вполне божеской.
Итак, поехали: от обсерватории Кореньков, Саенко, Клименко и я, от университета Медведев (от Латышева) и Воронков (от Никитина). Наша четвёрка летела самолётом. В адлеровском аэропорту нас встретило лето и автобусы "Спутника". Поселились мы в одном номере, похожем, как и все остальные, на железнодорожное купе: спальные места на откидных полках в два этажа, но вдоль одной стены. Тесно, но ещё есть отсек общего балкона, опоясывающего каждый из двух этажей здания пансионата. Туда можно было выносить столик, там мы загорали, любовались окрестностями, сушили купальные принадлежности, играли в шахматы и карты, пили, курили, разглядывали прочих участников Школы, гуляющих по территории или таким же образом торчащих на балконе.
А бедному Володе Медведеву не повезло с самого начала. Он ехал поездом, пил в ресторане, а пиджак с документами и основной частью денег оставил в купе, где его и обчистили. В "Спутник" он приехал без денег и без путёвки. Всё же его поселили, а деньги на обратную дорогу прислала жена. Вскоре он повеселел и часто примыкал к нашей компании. С Воронковым же мы не контактировали по причине некоторой его странности и некоммуникабельности.
Большую часть свободного времени я проводил... с Юрой Мальцевым, к великой моей радости оказавшимся в числе участников Школы. Юра жил вместе с Володей Власковым и ещё кем-то из ПГИ, но чаще находился у нас в комнате или на балконе, где мы с ним резались в шахматы, как, впрочем, и на пляже, играя по несколько партий в день, благо силы наши оказались примерно равными. С удовольствием Юра и наши ребята, особенно Володя Клименко, вели дискуссии на научные темы. Юре ребята понравились, и он им тоже. Политику же как-то совсем не затрагивали, без Славы на эту тему беседы и споры не разгорались, тем более, что мои калининградские коллеги были довольно равнодушны к этим проблемам, а нам с Юрой и так всё ясно было.
От Юры я узнал, что с женой он разошёлся, но ещё не разведён и живёт по-прежнему с ней в одной квартире, малогабаритной к тому же: уйти некуда. Это было грустной новостью для меня - при всей внешней невыразительности его жены она казалась мне доброй и преданной Юре женщиной, и дочка симпатичная у них (последний раз я их видел, когда с Латышевым приезжал в Апатиты, и мы ходили в гости к Юре). Вот тебе и решил проблему раз и навсегда - вспоминал я когдатошний наш разговор с Юрой в электричке. Но что поделаешь? Похоже, что у Юры появилась другая женщина. После Школы он собирался остаться в Сочи отдохнуть, догулять отпуск и, кажется, ждал сюда её...
Система занятий в Школе была устроена очень хорошо. В первую половину дня - с 9-ти до 13-ти - одна четырёхчасовая (с перерывами, разумеется) или две двухчасовые лекции, затем двухчасовой перерыв на обед и загорание, а с 15-ти до 18-ти - дискуссия по утренней лекции. Лекции читали доктора Данилов, Иванов-Холодный, Поляков, Фельдштейн, Гершман, Жулин, Грингауз, недавно защитившийся Казимировский и близкие к докторскому уровню кандидаты наук Кринберг, Власов, Ерухимов, Беспрозванная, Мизун, Часовитин - в общем, весь цвет физики ионосферы.
Тут надо отдать должное Данилову и Юдович - их субъективность была вполне объективной, лекции в большинстве своём были содержательными и интересными, дискуссии шли живо, темпераментно и порой затягивались сверх положенных сроков, когда лекционный зал требовалось освободить для использования по прямому его назначению - в качестве кинозала, огромного, между прочим, занимавшего большую часть здания так называемого культурного центра "Спутника".
Конечно, большинство публики ходило не на все лекции, одних интересовало то, других - другое, к тому же соблазняла прекрасная погода, по-настоящему летняя уже, море, бассейн, живописнейшие окрестности, спортплощадки, бары и всё такое прочее. Мы с Мальцевым были, пожалуй, самыми дисциплинированными слушателями. Судя по моим записям (а я тщательно конспектировал не только сами лекции, но и выступления в дискуссии), я пропустил лишь лекции Часовитина и Ерухимова, да и то лишь потому, что вёл в это время переговоры с Даниловым (по поводу всё того же договора) и с немцами по их просьбе - рассказывал о наших работах. Коренькова и Клименко я тоже пытался заставить ходить на все лекции, но полного успеха не имел. А Саенко, так тот и вовсе предпочитал сидеть у себя на койке в комнате и выводить формулы, чем слушать лекции или загорать. От своих формул он и вечерами не отрывался, полностью игнорируя бушевавшие вокруг развлечения.
Ну, а на лекции Данилова, Иванова-Холодного, Власова, Полякова наши ходили все - они были ближе других к нашей тематике. Правда, Валерий Михайлович своим докладом разочаровал (как признался потом Коля Климов: "Не подготовили мы Валерия Михайловича как следует") - много общих мест, мало свежих результатов. Но это дало мне повод выступить в дискуссии с довольно большим сообщением, чуть ли не с целым докладом, чем я и выполнил добросовестно свою роль "приглашённого для дискуссии".
Как всегда хорош, был Данилов, если не по существу излагаемого, то во всяком случае, по форме изложения, заунывен, но интересен Иванов-Холодный, напыщен Миша Власов, задавивший всех метастабильными частицами, по которым он готовил докторскую диссертацию, темпераментны спецы по полярной ионосфере Мизун и Антенна Семеновна Беспрозванная, раскатист Грингауз, пижонист Жулин - нет, не скучно было на лекциях, нисколько. Ну, а в свободное от лекций время скучать тем более не приходилось.

174

Из спортивных развлечений помимо шахмат играл я в футбол с Клименко, Борей Чехошвили, ещё кем-то (основная масса резалась в волейбол, где блистали высокорослые Данилов, Власов, Ерухимов), да так азартно, что получил травму от Клименко - тот головой врезался мне в грудь, причём ушиб болел у меня до осени. К тому же у меня не было с собой подходящей обуви, и разок я попробовал сыграть босиком на асфальтовой площадке, результатом чего явились ужасные мозоли на подошвах и несколько дней я еле ходил. Тем не менее это не помешало мне обегать окрестности "Спутника", сходить по каньону Агуры к Агурским водопадам, прогуляться по Сочи.
Но самые сильные впечатления остались у меня после поездки в Новоафонские пещеры. Ездили туда на автобусах экскурсией от "Спутника" в один из выходных дней. По дороге останавливались в Гаграх, где я гулял с Юрой Мальцевым и Серёжей Авакяном (из старых ленинградских знакомых встретил я на школе ещё и Серёжу Гриба), а по Новому Афону мы бродили вместе с Жорой Хазановым, пожалуй, тогда и началось наше более или менее близкое знакомство.
(продолжение следует)