Она позвонила утром, в половине четвертого, от подруги. Ее голос то ли за пять лет, то ли из-за выпитого, то ли искаженный междугородней связью изменился. Он казался незнакомым и непривычно высоким. Я еще не вполне проснулся, она не ожидала меня услышать, втайне, видимо, надеясь, что номер окажется неверным. Вязкий разговор разбивали неловкие паузы.
Чужая женщина из прошлой жизни. Посторонний мужчина. О чем они могут говорить? Мы и не говорили почти.
Подруга вырывала трубку и кричала, что я должен немедленно садиться в поезд. Я не отказывался, но и не соглашался. Я хотел спать. Из трубки доносились сдавленный шепот и подозрительный звон.
Я пригласил ее к себе. Не сейчас – летом.
Она легко согласилась: “Да, приеду…”, и я понял, что она не приедет никогда.
Я повторил приглашение.
- Надо бы съездить в Задонск, – устало усмехнулась она.
- Не понял?.. – удивился я. – В какой Задонск?
- Задонск... Это у нас шутка такая. Помнишь Сережку, братца моего? Он последнее время в милиции работал. Подожди, я закурю... Возвращался как-то с работы. Зима, вечер. Его старичок останавливает. “Сереж, - говорит, - не подскажешь, где тут дорога на Задонск? Заплутал я…” Сережка ему и дорогу показал, и удачи пожелал, да вдруг сообразил: что-то не так. Догоняет незнакомца, спрашивает: “Э, дед, а как ты узнал, что меня Сергеем звать?” А старичок улыбается: “Сереж, ты смеешься, что ли? А как же мне тебя еще звать, если тебя Сергеем величают? Егором, что ли? Василь Петровичем? Ну, насмешил…” - “Дед, а ты что за человек-то? В Задонск, смотрю, пешком собрался? Далеко ведь!” – “Что за человек… Я и сам не знаю. Хожу по земле, добрые люди приют дают, пищу. Пол-Расеи уж прошел, а все никак не найду, где приткнуться. Вот, может в Задонске, в монастыре? Как, Сереж, считаешь? Старый я уже, на покой бы… Ты, Сереж, не переживай, помолюсь там за твоих-то. За Иринушку, за ребеночка вашего… Отцу передай, что пил помене. Да и матери уж заодно… Хорошие вы, а силу свою на этой водке растеряли…” Тут у Сережки вообще ум за разум зашел: “А про родню нашу кто тебе рассказал?” А старичок только головой качает: “Эх, - говорит, - Сережка, Сережка... Ну-ка, посмотри на меня! Э-хе-хе… В Задонск бы тебе... Помолиться, свечечку поставить. Водички попьешь. Жену с собой возьми обязательно, сестра пусть тоже приедет. Я там людям шепну, они знать про тебя будут. Ты только себя назови, хорошо? Они подскажут, что делать. Приедешь?” А сам внимательно так на Сережку посмотрел, долго; покачал потом головой, перекрестил, прошептал чего-то, да и пошел своей дорогой. Сережка, сам знаешь, во всю эту ерунду особо не верил. Но тут домой летел сломя голову... Рассказал всё. Отец – тот сразу загорелся. Отец – все, говорит, в это же воскресенье беру машину, всей семьей в Задонск рванем! Ну, сам понимаешь, в воскресенье никто никуда не поехал. Дела какие-то нашлись неотложные. На следующие выходные – тоже что-то воспрепятствовало. Но отец этой затеи не оставлял. Как выпьет – всё, кричит, с делами управимся – и поедем! Али мы не христиане! Потом Сережка уехал в Чечню. Потом его убили.
Она немного помолчала.
- Отец с матерью пьют теперь ещё сильней, чем раньше. Как смертные дали – ни разу ни останавливались. А отец, как нарежется, все по столу стучит, плачет: чего мы тогда не съездили?.. Может, все по-другому бы вышло? Ничего, говорит, мать, я машину возьму на выходных. Надо бы съездить в Задонск…
Она не приехала. Мы увиделись только будущей зимой.