Охотники на единорога

Анна Гамаюн
Снёг всё падал и падал. Теперь, когда ветер угомонился, его хлопья больше походили на ромашковые лепестки, чем на рассерженных ос. Они кружили в воздухе, не спеша опускаться на землю. С высоты, размытый силуэт леса казался им бездонной чёрной дырой, а фигуры солдат, неумело ступавших по сугробам, букашками, барахтавшимися в густой манной каше.
Ричард Лешек остановился, и, поднёся руку к потрескавшимся губам, дыхнул на обмороженные пальцы. С трудом отодвинув от лица задубевшие складки башлыка, он посмотрел на остатки истерзанного бураном отряда. Наёмники в расшитых ледяным бисером кафтанах, рассыпались по снежной равнине, оцепеневшие от усталости и холода, отрешённые словно призраки.
Лошади, с трудом перебирая ногами, резали колени о наст. Конь Разумовича повалился в снег. Изо рта его вырвался храп. Разумович неслушающимися руками дёргал узду в безнадёжной попытке заставить животное подняться. Но то лишь судорожно вскидывало голову и неуклюже трясло огромным телом, чьи истощённые члены были теперь за пределами власти как лошадиного разума, так и причуд человека.
Лешек смотрел на эту агонию, и ему вдруг захотелось проснуться в комнате на втором этаже трактира "Хромой гусь". В убогой, грязной, наводнённой тараканами каморке, сквозь тонкие стены которой доносились снизу пьяная ругань солдат и визг шлюх. Желание было таким сильным, что он явственно ощутил запах кислого пива и подгоревшего мяса. Снег валил и валил, но там, за окном. А здесь, в комнате, было тепло и покойно.
- Что это? - подумал он.
- Я замерзаю. - ответило откуда-то издалека угасающее сознание.
Из кухни в комнату вплыл едкий дым. Кто-то положил в очаг отсыревшее полено. Лешек поморщился
- Дым. Дым. Дым. - донеслось до него. Он открыл глаза. Это Разумович тряс его за плечи, возбуждённо повторяя:
- Дым! Ты слышишь, Ричард? Дым!
Лешек посмотрел туда, куда указывал скрюченный палец Разумовича. Из ложбины у края леса подымался ровным столбом белый дымок.

Он проснулся после полудня. Тело отдохнуло, но в голове была тяжесть. Приснилось что-то сумбурное - не то он кого-то догонял, не то за ним гнались. За столом на другом краю горницы сидел Разумович и шумно хлебал из деревянной миски. Девчонка лет семи испуганно таращилась на него из угла. Лешек поднялся и побрёл к столу. Толстая баба немедленно появилась из-за отделявшей кухню занавески и поставила перед ним чугунок с горячим варевом.
- Что за место? - спросил Лешек Разумовича.
- Вакулово.
В Вакулово оказалось двенадцать дворов. Разместившись кое-как, наёмники залечивали раны. Лешек подсчитал потери. У него всё ещё оставалось девяносто семь солдат, а с ними и надежда на успех. Приказав Важичу отправляться с рассветом по соседним сёлам собирать припасы взамен утерянного в буран обоза, Лешек вернулся в избу. Темнело рано.

Старик при свете лучины строгал витой посох. Стружки неслышно падали к его ногам. Девчонка, та что давеча подглядывала за Разумовичем, сидела на лавке, слушая святочную сказку. Лешек тоже прислушался.
- Живёт в лесу индрик, зверь дивный. - рассказывал старик нараспев. - С одной стороны - коник, а с другой стороны - козлик. Шерстка у него белая как снег, грива - чистое серебро, а во лбу - рог золотой. Сила у него неуёмная. Как индрик разыграется, вся земля колыхается. А как индрик загрустит, цельный день снег летит. И был как-то в наших краях князь. Вздумалось тому князю поймати индрика себе под седло...
Лешек зевнул и посмотрел на Разумовича. Тот сидел, подперев руками голову, и жадно внимал стариковым байкам. Юному варшавскому дворянчику, пустившемуся в поход от любви к приключениям, всё было ново и диковинно. До самого Стежкиного моста ему и в голову не приходило, что он едет на войну.
Лешек вынул из-за пазухи письмо Марины, вручённое ему в Литве в начале осени гонцом из Москвы, и вновь перечитал скудные, пышущие отчаянием строки. Король Сигизмунд осадил Смоленск, польские дворяне бежали прочь из-под Москвы. Дмитрий был слаб, а Юрий Мнишек томился в Ярославле. Годовое стояние под Москвой грозило закончиться крахом. Свою последнюю надежду Марина возлагала на Лешека. Две недели спустя он с сотней наёмников перешёл литовскую границу.
Поначалу всё шло гладко. Несколько дней подряд на небе не было ни облачка. Потом началась Псковщина. Зарядил снег. Телеги обоза вязли в сырой земле. Деревни становились всё малочисленнее и беднее, а жители вероломнее. У Стежкиного моста закололи вилами одного из солдат. Хуторян конечно пришлось повесить. Ещё две недели пробирались пустынными болотистыми равнинами. Начался буран.
Вакулово возникло на их пути словно спасительный остров в бескрайнем снежном море. Хорошо и то, что обошлось без крови. Поселяне безропотно впустили наёмников на постой, поделились хлебом, теплом. Правда взять у них было почти нечего. Голытьба. Пара гусей, мешок гороха, мука, да поношенный бараний тулуп. От того приходится посылать Важича в соседнее Михайлово за припасами. Как то оно у него сложится завтра? А послезавтра можно снова в путь. Ещё две недели, десять дней, если снег перестанет, и они соединятся с осаждавшими Москву. А ещё через месяц... Образы новой, неведомой дотоле жизни возникли в воображении Лешека. Он прикрыл глаза и долго ещё грезил о дворцах, плодородных землях и стаях породистых сук.
Наутро отправились в церковь. Разумович продолжал верить, что чудесное спасение отряда было делом рук божьей матери и хотел ставить свечку. Лешек не разубеждал его.
Под сводами православной церкви латынь Разумовича звучала как белиберда сумасшедшего. Он был искренен впрочем. Лешек скромно отошёл в сторону и огляделся. Стены покрывали евангелические сценки. Лики святых укоризненно взирали на Лешека с потолка. Он стойко выдержал их взгляд. Он не был безбожником, хоть не был моралистом. Он был нищим, а мораль - роскошь, которую он не мог себе позволить.
На стене у подставки для свечей висела потемневшая икона, изображавшая страдания чистой Ксении. Дева стояла на коленях, голова опущена, руки скручены за спиной, губы благословляют собственных мучителей. Огромный детина держал Ксению за рыжую косу, занеся короткий кнут для удара. В нижней части иконы располагалась сцена возмездия: белоснежный единорог-спутник девственницы раскалывал земную твердь копытами, а мучители святой падали сквозь трещину прямо в преисподню.
От алтаря донёсся всхлип. Лешек обернулся. Разумович в смущении наклонил ещё ниже голову и зашептал свои молитвы с удвоенным рвением.
Лешек приблизился к двери и посмотрел сквозь неплотно прикрытые створки на сливающуюся с белым небосводом белую же землю. Было что-то невыносимо тоскливое в вакуловском пейзаже, и ему вдруг захотелось немедленно двинуться на Москву.
У церковной ограды их догнал болезненного вида поп, тощий, с нелепой козлиной бородой, и зачастил что-то насчёт украденного наёмниками золотого кадила. Лешек досадливо отмахнулся от него, торопясь сесть в седло. Ему не терпелось вернуться в Вакулово и услышать, что у Важича всё прошло гладко, и что завтра можно будет отправляться в дорогу. Уже отъехав от церкви шагов на триста, он вдруг обернулся и посмотрел на попа. Тот всё ещё стоял у ограды и глядел им вслед. В своей просторной чёрной рясе он походил на нахохлившегося от холода ворона.
Важич с солдатами возвращался из Михайлова по полудни. Позади экспедиции поскрипывали сани, нагруженные снедью и тёплыми вещами. Добыча была обильной и лёгкой. Поселяне оказались покладистыми, отдали всё, что потребовали. Важич посетовал только на уродливость михайловских баб - всё какие-то старухи, да расползшиеся от зимней еды тётки. Молодых, вероятно, прятали. Не иначе как ночью из Вакулова выскользнул гонец. А ведь он часовых выставил. Заснули, поди, собаки ленивые.
Снова зарядил снег. Он заботливо укутал в белое одеяло опустевшие поля и присыпал словно кулич сахаром одинокий стожок у края дороги. Внезапно от стожка отделилась лёгкая белая тень и понеслась к лесу. Солдаты Важича замерли на мгновение, а потом бросились в погоню за неведомым зверем. Над равниной раздался звук охотничьего рожка. Охотников набралась чёртова дюжина, но в пылу гонки этого никто не заметил. Словно заразившись от всадников азартом, снег пошёл быстрее и гуще, и через час засыпал следы бегунов.
Тринадцати хватились на следующее утро. Лешек сперва подумал, что обозников побили в Михайлово, но его заверили, что там всё прошло гладко, свидетельством чему были сани с хлебом и салом, пригнанные накануне местным мужиком. Мужик прибыл один и на вопросы о Важиче и его солдатах, отвечал только, что паны поскакали травить зверя, а ему приказали ехать дальше в Вакулово. Он испуганно сжимал в руках шапку и неистово крестился, призывая бога в свидетели правдивости его рассказа.
Когда его спросили, какого зверя поехал охотить Важич, мужик отвечал обыденно:
- Дак, этого... Однорогого.
Разумович захохотал, а Лешек выругался. Он надеялся, что они в тот день снимутся-таки на Москву, но вместо этого, приходилось разыскивать горе-охотников. Отряд из десяти отправился прочёсывать западные окрестности. Ещё десяток поскакал на восток. Двоих Лешек послал в Михайлово, проверить, не объявятся ли там потерянные всадники.
Он долго не мог уснуть в ту ночь. Воздух в избе был слишком жаркий. Сон не шёл. А когда он наконец уснул, уже под утро, его одолели беспокойные, странные грёзы. Действительность причудливым образом перемешалась с героями давешней сказки. Разумович привиделся ему единорогом, а сам он был князем, выслеживавшим зверя из укрытия. Внезапно единорог обернулся и подмигнул Лешеку хитрым голубым глазом. В возбуждении Ричард крикнул, и хор гортанных, злобных воплей отозвался изо всех уголков леса. Единорог сорвался с места и помчался прочь. А в следующее мгновение он сам в теле единорога нёсся по лесной тропе туда, где белел проход к лугу. И вдруг... Тёмная тень возникла в конце лесного коридора - охотник со вскинутым на изготовку луком. Он развернулся и побежал в другую сторону. Вот деревья стали редеть и вдали заблистало озеро. Ещё несколько шагов и... Серебряная сеть перегородила ему дорогу. Он помчался назад, но сеть уже опоясала весь лес, замкнувшись кольцом. Он метался туда и сюда. Вопли и крики охотников становились всё ближе и ближе. Он видел зловещие фигуры за каждым кустом, за каждым деревом. Вот одна из них занесла руку с копьём...
Лешек проснулся в поту. Разумович тихонько похрапывал на лежанке у печи. Где-то под половицей мышь грызла сухарь. Ветер тихонько подвывал в трубе. Лешек вновь улёгся, закрыл глаза и постепенно опустился в глубокий сон, лишённый видений. И даже давешний кошмар стёрся из памяти.
Разъезды не вернулись в Вакулово ни вечером, ни на следующее утро. Лишь те, кого посылал в Михайлово, воротились, не принеся никаких вестей о пропавших всадниках. Лешек просидел всю ночь, глядя на зловещие короткие тени, отбрасываемые предметами в свете лучины.
Его охватывал страх. Что-то странное происходило на заснеженных просторах Вакулова, что-то, чего он не мог ни понять, ни объяснить. Казалось невероятным, чтобы больше тридцати солдат исчезли без следа средь бела дня. И вместе с тем, так оно и было, и сам Московский поход Лешека в одночасье оказался под угрозой.
На рассвете, взяв с собой Разумовича и ещё троих, он отправился на поиски западного разъезда. По счастью погода накануне стояла ясная, и следы всё ещё виднелись на снегу. Но чем дальше в лес они углублялись, тем запутаннее становились конные тропы. Казалось, что отряд метался всем скопом туда и сюда, вместо того, чтобы, растянувшись в цепь, планомерно прочёсывать заросли. На какое-то время Лешек совсем запутался в лабиринте густо-истоптанного снега.
После долгих блужданий они вновь взяли след и выбрались на границу болотной пустоши. Тёмно-бурая поверхность болота с редкими кочками, присыпанными снегом, походила на огромную тарелку бурды с манными галушками. Они поискали гать, но болото было неприступно. Отряд повернул коней и собрался уж было назад, когда Лешек заметил некий предмет на ветке одинокого дерева посреди трясины. Он спешился и медленно, нащупывая посохом дорогу, подобрался к болотной кочке, на которой притулилось скрюченное деревце. На одной из его голых ветвей висела кожаная фляга.
Флягу опознали как собственность Леха Войновского, одного из тринадцати участников злосчастной охоты. Но если судьба охотников таким образом прояснилась, то исчезновение поисковых разъездов оставалась загадкой. Канули ли они в ненасытную утробу болота или стали жертвами волчьей стаи? Или всё ещё блуждали в лесной чаще, потерянные и истощённые? При других обстоятельствах Лешек потратил бы больше времени на поиски легионеров, но сегодня судьба русского престола зависела от него, и он решил немедленно двигаться на Москву, пока оставшиеся у него шестьдесят четыре солдата не сгинули на предательских снежных просторах.
Ещё одна ночь прошла в нервной бессоннице. Мистицизм недавних событий настораживал и нагонял мрачные мысли. Браги за ужином было выпито больше, чем обычно, несмотря на запрет Лешека. Поднялись на заре с головной болью и всё тем же предчувствием надвигающейся беды.
С утра опять пошёл снег. Он застилал полупрозрачным белым занавесом горизонт, создавая ощущение замкнутости пространства, и Лешеку показалось на мгновение, что он никогда уже не выберется из проклятой деревни.
Никем не провожаемый, отряд миновал огороды и церковь и наконец выбрался на узкую дорогу, ведшую в Михайлово, а оттуда на юг, на Москву. У развилки Лешек придержал коня и в последний раз оглянулся, словно надеясь, что пропавшие легионеры в последний момент появятся на горизонте. Но горизонт был чист. Лешек вздохнул и потянул было повод, как вдруг что-то шевельнулось на снегу у самого края леса. Он замер и присмотрелся. Снежная гладь оставалась неподвижной. Показалось? Он выждал и не напрасно. Вдали, скрываемое занавесом снегопада, некое существо медленно двигалось вдоль горизонта. Вот оно достигло михайловского леса, и на тёмном фоне деревьев стал отчётливо виден его силуэт - мощная спина, изогнутая шея и длинный золотой рог.
Лешек ахнул. Это был он, мистический, иллюзорный единорог.  Он неторопливо брёл по равнине, отыскивая под снегом остатки прошлогодней травы. Лешек сам не знал, что случилось вдруг с его холодным разумом и стальной логикой, ещё два дня назад шептавшими ему, что этого нет и быть не может. Они вдруг сжались в комок и уползли в глубину, а их место занял один лишь неистребимый и всёподчиняющий инстинкт - инстинкт охоты.
- Ату его! - закричал Лешек и пришпорил коня. Отряд последовал за ним с радостными воплями.
Холодный воздух бодрил Лешека, а крики всадников за спиной доводили нервное возбуждение до предела. Как рой взбешённых пчёл они влетели в лес, презирая опасность столкновения с густонатыканными деревьями. Не замечали ни зимней красоты леса, ни его полускрытой угрозы, и видели лишь тонкий абрис единорога, мелькавшего за деревьями. Внезапно он исчез.
От неожиданности Лешек дёрнул поводья так, что конь его вздыбился и захрапел - губа прищемлена мундштуком. Огляделся, надеясь увидеть меж сосен взмах серебристого хвоста. Прислушался, не скрипнет ли снег. Но всё напрасно. Единорог словно сквозь землю провалился.
Лешек сделал всадникам знак притаиться и ослабил узду. Какое-то время разгорячённый бегом конь перебирал ногами и фыркал, пытаясь выплюнуть ненавистный мундштук, но постепенно успокоился. Лес, дом его далёких предков, пробудил в животном древние страхи и любопытство. Заинтригованный непосильными людскому уху звуками скакун завертел ушами. Где-то в глубинах кажущегося мёртвым леса бурлила жизнь. Конь прислушался, повернул сперва уши, а затем голову на юго-восток. Лешек слегка стукнул каблуками по лошадиным бокам, и зверь медленно побрёл сквозь галереи деревьев. Вот дорогу ему перегородила сломанная сосна - две половинки застыли под углом, образуя треугольник на манер юрты кочевника.
Из-за юрты виднелась узкая морда единорога. Лешек потянулся к притороченной к седлу верёвке, когда его конь внезапно всхрапнул. Единорог повернулся, посмотрел на замершего Лешека своими огромными грустными глазами и, шаловливо тряхнув гривой, бросился прочь.
Лешек выругался и помчался за неуловимым зверем, призывая на ходу отряд. Погоня возобновилась с удвоенным пылом. Наёмники визжали и улюлюкали. С громким треском ломались ветки, падали копны снега с попадавшихся на пути сосновых лап, бряцали сабли и кирасы, словно отряд спешил удариться лбами о заслоны защитников Москвы.
Единорог уводил их всё дальше и дальше на юго-восток. Вот показался просвет, и ещё через мгновение они вырвались на снежный простор. Растянулись в цепь. Левый и правый фланги ускорили бег, намереваясь захватить единорога в кольцо. Лешек прижался грудью к шее своего скакуна, сщурил глаза от ветра и снега, вылетавшего из-под копыт лошадей обошедших его всадников. Впереди маячило зелёное пятно кафтана Разумовича. Тот привстал в стременах и залихватски размахивал арканом.
Вдруг конь под Лешеком споткнулся и повалился в снег. Один из наёмников, молодой парень, не-то литовец, не-то пруссак, остановился и помог предводителю подняться. Остальные пронеслись мимо, все во власти азарта.
Потирая ушибленный бок, Лешек смотрел вслед удалявшемуся отряду. Огромное круглое пятно темнело слева от цепочки охотников. Лешек сперва подивился этому невероятно раннему признаку оттепели. И тут же страшная догадка осенила его. Но прежде, чем эта догадка успела превратиться в уверенность, а уверенность - сформироваться в слова в его сдавленной от ужаса глотке, до Лешека донёсся звук ломающегося льда.
Миллионы трещинок побежали по прочному ровно настолько, чтобы выдержать снежный покров, льду. Полынья стремительно расширялась, захватывая в свои глубины охотников. Вопли захлёбывавшихся в студёной воде людей смешались с ржанием обезумевших от страха лошадей. Лешек в оцепенении смотрел на этот ледяной апокалипсис. Битва с водной стихией продолжалась несколько минут, но предводителю отряда эти минуты показались вечностью. Стихия победила, и успокоенные всадники медленно опустились на дно Тихого озера. Их отороченные мехом шапки, похожие на странных птиц, плавали какое-то время в гигантской проруби.
Лешек сидел на обочине дороги. Он не замечал ни холода, ни ещё сильнее зарядившего снега, ни молодого пруссака, стоявшего подле него в вопросительном ожидании. Лешек думал о неотвратимости судьбы. Той, что дразнила и пытала его, а после, оставила как был, нищим и отчаявшимся, бросив надежду на мешки червонцев и сотни вёрст кормовых земель в воды Тихого озера. Имя судьбе было единорог.
Ход его мыслей прервало поскрипывание снега. Лешек поднял глаза. По дороге в направлении Вакулова шёл единорог. Не смея пошевелиться, он заворожённо глядел на приближавшегося зверя. Тот шёл неторопливо, легко, словно подкрадывался.
Приблизившись к наёмникам, единорог остановился. Глаза его, не голубые как на иконе, а карие смотрели на них открыто и безбоязненно. Льняная грива присыпалась ворохом снежных хлопьев. Рог словно золотое копьё нацелился в грудь Лешеку. В тусклом мерцании его золота было столько притягательной магии, что Лешек, не выдержав соблазна, протянул дрожащую руку и прикоснулся к рогу. Он даже зажмурил глаза, ожидая, что сейчас грянет гром, земля раскроется у него под ногами и он полетит прямо в ад бессрочно расплачиваться за дерзость.
Но грома не было. Лешек открыл глаза. Единорог спокойно стоял, ожидая, когда человек удовлетворит своё любопытство. Тогда, осмелев, Лешек провёл рукой по гриве животного, по короткой шерсти, покрывавшей щёки, за которыми мощные челюсти перемалывали прошлогоднюю траву. Он был разочарован. Издали единорог казался божественным, неуловимым, блистательным и жутким. Он был сильным и достойным противником, и Лешек испытал благоговение в тот миг, когда увидел единорога у края леса. Теперь вблизи он походил на обыкновенную лошадь, меланхоличную и тупую. Лешек вновь положил руку на золотой рог, всё ещё надеясь испытать некое удивительное чувство. В этот момент зверь наклонил голову за очередной порцией пожухлой травы. Рог слегка изогнулся и... остался в ладони у Лешека.
Пан Ричард поднёс рог к глазам. Это была обыкновенная палка, покрытая слоем позолоты. К тупому концу палки были привязаны белые ленты, вроде тех, что девки вплетают в косы. Зверь, лишённый маскарадного костюма, предстал тем, чем он был на самом деле - конём. Он смущённо поглядывал на Лешека и махал хвостом. Лешек долго не мог справиться с удивлением. Затем просветление снизошло на него. Воспоминания словно кусочки мозаики сложились в картину - святочные рассказы, старик, строгающий посох, украденное кадило, пропавший разъезд, необъяснимое смирение вакуловцев.
Лешек открыл рот, чтобы в который раз в тот день выругаться, но вместо брани из горла вырвался смех. Пруссак в ужасе посмотрел на предводителя. Даже белый конь шарахнулся в сторону.
Наконец запас смеха в Лешеке истощился, и он измождённо опустился на землю. Он сидел прямо на снегу, обхватив голову руками, и мерно покачивался взад и вперёд. Белый конь, заскучав, потрусил в деревню, над которой начинал собираться дымок из растопленных в преддверии обеда печей.