Я уже почти зашел в метро, когда краем глаза заметил знакомую фигуру со скромным букетиком гвоздик в руке, кого-то ожидающую. Сердце ёкнуло, но я придал себе невозмутимый вид и с чувством поприветствовал её.
Она явно удивилась, увидев меня. Она попыталась спрятать цветы. Она ойкнула. Она откусила слишком крупный фрагмент мороженого. Она говорила: “А мы вот тут…”, но слова застревали в ее горле. И ещё я заметил тающие пластины шоколадной оболочки мороженого на листе из ежедневника, и улыбнулся: она, как обычно, бережет зубы. Прежде я любил смотреть, как ловко у нее выходит обивать длинным ногтем шоколадный слой “Лакомки”.
Вынырнувший из толпы молодой человек несколько раз с любовью стукнул по теперь уже чужой спине, буравя меня глазами, затем что-то буркнул насчет времени и мягко, но настойчиво оттеснил её в сторону Театра Сатиры, небрежно помахивая бумажками с фиолетовыми буквами.
Я смотрел вслед удаляющимся фигурам, неумело улыбаясь не вполне уместной в данной ситуации фразе; солнце, отраженное в окнах здания напротив, заставляло щуриться. Я еще раз придирчиво осмотрел огромные стекла и, отсчитав несколько купюр, неожиданно для себя спросил у мороженщицы, выбирая плитку поувесистее:
- Вот как Вы считаете, есть город под Москвой? Или как?
- Город-то? – зевнула она. – Город есть. Во-он он. Вход по жетонам. Иди, милок, не мешай работать.
Я поблагодарил добрую женщину и пошел к пыльным дверям метро, роняя на асфальт жирные капли.