Настала, приползла драное животное. Явилась, запылилась. Мутный солнечный свет в лёгких, грязь на стенках трахей. Обесцвеченное небо невского района. Троицкое поле. Несут свой чёрный крест вороны, взмывая с виселиц деревьев. Тянутся голыми костьми туда, содрогаются в порывах мусорного ветра. Надрываются бесконечные птицы на высоченных тонах, режут пыльные барабанные перепонки. Обуховские колдобины съедают хрупкие валкие грузовики. Тонут в грязи дети, страстно прожёвывая двадцать первый век. Последний век города…
Горячая пыль растекается под курткой, шарф душит горло. Но если прижаться лицом к земле, судорожно закатить глаза, почувствуешь, как жуткий холод, который затаился в ней, проходит через поры, кожу, в кости, до самого сердца. Поглотит всего, несмотря на тёплые носки.
Два бодрых опера будут ярко жестикулировать о выпитом вчера. Из тридцать второго отдела, серого, с красно-зелёными стенами внутри, вывалится всклоченный алкаш. Вскинет опухшие веки, пристально посмотрит в яркое небо и пустится в путь. Его мутные глаза, словно жёлтое, цвета мочи солнце, сквозь пелену медленного дыма. Горят старые листья, сжигая будущее, понося настоящее. Снег не может гореть, он тоскливо умирает в тени, оставляя лишь грязь и туманное серое прошлое.
Из распахнутого весеннего окна трёхэтажного, ещё дореволюционного дома салютует стерва-страна. Мелкий чёрно-белый телевизор, как диковинный карлик режет слух, хрипит фальшивой высокочастотной музыкой.
Явилась пыльный медиум, гнусаво зашевелила руками. Потянула свои оголённые пакши к горлу. Словно осиновые колы, вбиты в длинный хребет серых построек завода «большевик», грязно красные трубы. И, словно, Она сама хочет выдернуть их, размахнуться, ухмыльнуться и запустить тебе в сердце. Но сердца уже нет, его поглотил асфальт, осев вязкой ватой на губах и руках. И постоянно падая, вставая, дёргаясь, пытаешься добраться до дома. Но дом съели крысы. Весенние озлобленные крысы питаются ленинградскими хрущёбами, маленькими котёнками и мной. Не доползти…
А ужас такой солнечный, такой по весеннему шумный, будет спокойно оседать на обломках души. Завод, помойка и менты. Вот он Питер, любуйтесь!
Но после зимы не будет лета…
11.04.02.