Рукопись, найденная в бутылке

Bell
Великолепное время, чудесный день. Что может быть лучше: проснуться в постели, тёплой, уютной постели с настоящим отдельным одеялом, пусть даже рядом с Чибисовым. Вероятно, сил вчера хватило добраться до кровати и даже слегка раздеться. Утро невероятно тихое, славное зимнее утро, по квартире ходуном ходит ветер, заглядывая под шторы; надо вставать, приводить себя в порядок и ехать, ехать, быстрее ехать; сегодня последний день отпуска, и нужно многое успеть. Что с того, что нет воды; осталось немного водки, утоляющей жажду, и вот уже пелена спадает с глаз, и в зеркале медленно проявляется до боли знакомое лицо, и приятной расцветки галстук проявляется, и трёхдневная щетина, только штаны никак.

Я стал будить Чибисова и звать с собой. Тот бормотал жалобное «Ща», кутаясь в плед, однако до двери проводил и даже дёрнул на прощание мою руку, позёвывая:
- Уезжаешь?
- Уезжаю…
- Надолго?
- Надолго.
- Давай на посошок?
- Кто ж такие вещи предлагает молоденьким девушкам? – смутился я и быстренько скинул куртку.

Мы выпили по рюмке, крякнув, как положено, покурили, предприняли безуспешную попытку разбудить Костика, хозяина квартиры; выпили ещё, в голове зашумел весёлый ветер, и я покидал осточертевшую квартиру в приподнятом настроении. Каждая ступенька лестницы отдавалась звонким голосом, ко мне возвращались моя молодость и прежняя смелость, я толкнул дверь подъезда и остановился в недоумении.

Передо мной ничего не было. То есть, вообще ничего. Пустота. Я бросил осторожный взгляд вниз и плюнул. Слюна унеслась, беззвучно плюхнувшись в облако, отчего-то плывущее снизу, под домом. Облако слегка напоминало сахарную вату, не настолько, впрочем, чтобы я поверил в его реальность. Я затворил дверь, прикурил сигарету, помассировал виски и вновь высунул голову наружу. Облако слегка изменило свою форму, но расположение его оставалось прежним – внизу. Я ещё плюнул. Беззаботный ветерок подхватил плевок и повлёк его всё к тому же пушистому облаку. Я начал терять терпение, но в голову пришла трезвая мысль: отложить на некоторое время объяснение странному явлению, вернуться в квартиру и уже там обдумать положение вещей.

Чибисов долго не открывал, этого времени хватило сообразить, что моему рассказу он не поверит. Он, впрочем, заметив мою нерасположенность к дискуссиям, лишь уточнил:
- Не поедешь?
- Попозже… - задумчиво протянул я, разглядывая вчерашнюю непочатую бутылку на подоконнике.
- А мне пора. Давай на посошок?

Я молча кивнул, обратившись к привычному пейзажу за окном. Всё – и серые дома, и облупленная краска вывесок, и ночной магазин, и  дальняя кирпичная труба – всё ласкало глаз. Конечно, это водка, обрадовался я, и, успокоенный, присел к столу.

Прощались со слезами на глазах. Чибисов долго мял мою руку, многословно рассуждая на тему “Когда ещё свидимся”. Я рассеяно вторил ему, украдкой поглядывая на часы. Закрыв дверь, уселся на кухне.

Ждать пришлось недолго: ровно через четыре минуты раздался осторожный звонок, Чибисов, смущённо переминаясь с ноги на ногу, произнёс:
- Да… Вот. Это… Попозже поеду. Ну и холод!.. Да ты видел, наверное… Чаю попью – и поеду, - решительно закончил он.
- Воды нет, - предупредил я. – И ещё долго, похоже, не будет.
- Ничего! – жизнерадостный Чибисов как бы невзначай подошёл к окну и уставился в него беспокойным взглядом. – В чайнике найдётся немного. Костика, что ли, разбудить…

Пробуждение ничуть не обрадовало Костика. Он остался равнодушен к чистоте на кухне, к остаткам спиртного, он был не в меру обстоятелен, бродил по квартире и заполнял пакет кассетами и пластинками. Он отказался пить, аргументируя решение дневным эфиром. Он был каким-то… Правильным, что ли. Более того – наши осторожные намёки находили у него простые объяснения. Воды нет – и так каждое утро, газа нет – авария, свет – ну что свет, веерные отключения… Наконец собравшись, он тщательно расчесался и осведомился:
- Ты сегодня уезжаешь?

Я улыбнулся и бросил выразительный взгляд на Чибисова. То хмыкнул и глубокомысленно изрёк:
- Всяко-разно.
А я добавил:
- Ты иди, иди, мы ключ положим, куда надо.
- Чудные вы какие-то, - Костик покачал головой и хлопнул дверью. – Ну, пока!
- Ага, до скорого, - я машинально взглянул на часы.

Дверь по молчаливому согласию закрывать не стали. Чибисов преувеличенно внимательно листал журнал, я курил, сосредоточенно разливая остатки водки в три рюмки. Нетерпение росло с каждой минутой. Видимо, поздно проснувшемуся Костику думалось туговато, лишь девять с половиной минут спустя дверь распахнулась, и возбуждённый Костик влетел на кухню и уставился в окно. Свой рассказ начал с междометий. Чибисов всё ещё листал страницы тоненького журнала, я преувеличенно аккуратно стряхивал пепел:
- Что, родной, не пойдешь на работу? На-ка стаканевич, а то заикаться стал. Ишь, нервный… Забыл чего? Соскучился об нас? Чего вернулся?

Выпили по рюмке в тишине. Первым нарушил молчание Костик, он как бы невзначай спросил:
- Мужики, вы на улице были? Как там погода?
- Погода знатная, - уклончиво ответил Чибисов, - немного солнца в холодном снегу. На работу передумал идти?
- Вы только не смейтесь, - кашлянул Костик, - идти некуда.
- Угу, - я внимательно осмотрел мокрые до колен джинсы Костика. – Ты где воду нашёл в сей чудесный денёк? Во всём доме нет, а у тебя – разливанное море.
- Вот именно, море! Самое что ни на есть! Волны там, ракушки. Опять же, медузы. Я, наверное, что-то пропустил, но внизу, от самой двери подъезда, вода. Солёнищая. Пойдёмте, пойдёмте, сами увидите! Что хоть творится?

Я озадаченно уставился на Костика и отложившего журнал Чибисова. Чибисов хмыкнул:
- Да. Вот то есть как на самом деле. Я хотел сказать – холодно. Только там не море, на улице-то. Там снег. Много снега. Очень холодно, и бегают пингвины. Больше ничего нет. Может, ночью, пока мы спали, что-то произошло, а мы, как дураки, всё узнаём последними?
- Ерунда! Возможно, как-то связанная с водкой ерунда. Не напрямую. Я вот ничего не видел. Дом висит в воздухе, и редкая птица пролетает мимо. Не уверен, что вообще пролетает. Врать не стану, пока на глаза не попадалась. Где-то внизу подразумевается земля, но её не видно. Да, дурацкие облака ещё внизу.

Костик рывком допил свой стакан и решительно пододвинул телефон:
- Надо на работу позвонить, что задержусь.
- Ага! – поднял рюмку Чибисов, - Созрел тост! За Белку и её верного спутника Стрелку выпьемте! Не мучай аппарат – бо нет гудков.
- Так. Чего ещё нет?
- Ничего. Газа. Воды. Батареи холодные. Радио молчит.
- А в окне почему всё нормально? – заинтересовался Костик.

С научной целью познания окружающего мира мы вышли на балкон и следующие полчаса посвятили бросанию пустых бутылок. Долетев до земли, те загадочно пропадали, причём Чибисов слышал в этот момент похрустывание снега, Костик – всплеск волн, а я ничего не слышал, кроме завывания ветра и свиста, что-то из военной хроники.
Потом мы стояли у двери подъезда. Костик промок до нитки, вытягивая из воздуха разноцветные камешки. Чибисов чуть не поморозил руки, словно фокусник, доставая из неясного для меня места совершенно реальный снег и засовывая его нам за шиворот.

Зато я первый увидел приближающуюся точку и заорал:
- Птица!
- Пингвин, - поправил Чибисов.
- Дельфина узнаю по хвосту и толстым губам, - радости Костика не было предела.
- Счастливые вы… У тебя, Костик, есть море. Ты можешь купаться и ловить рыбу. Ты, Чибисов, снеговиков катать. А я? – мне неожиданно сделалось грустно.
- Ничего, - утешали меня, - зато ты летишь. Хотел быть лётчиком?

Мы долго стучались в другие квартиры, но никто нам не открыл, и тогда мы вышибли дверь у соседей. Там никого не оказалось. Мы стали методично ломать все двери подряд, но факт остался фактом: во всём доме находились только мы трое. В холодильниках и кухонных шкафах опустевших жилищ сохранилась кое-какая еда, и мы не голодаем (отдельное спасибо жильцам квартиры # 52 Батарейкиным Феде и Наташе). В одной из кладовок нашёлся керогаз и запас керосина, на нём мы разогреваем пищу. Вечерами жжём свечи и что-нибудь пьём (с водой проблем нет – Чибисов нашёл льдину с пресной водой), редко спиртное (экономим), чаще кофе и странный чай, часами рассуждая о том, что же всё-таки произошло, как и за что мы сюда (куда? куда?) попали, и куда делись остальные люди. Когда не штормит, Костик ловит рыбу, и у него это неплохо получается, за глаза мы дали ему имя «Хемингуэй». Мы много читаем, хотя и не совсем понятно, для чего, так как не знаем, что происходит и закончится ли когда-нибудь. Иногда пишем письма и даже умудряемся отправлять их: я приманиваю голубей и привязываю свёрнутый в трубочку листок к ноге; Костик любит опустошить бутылочку и кинуть её в своё море; труднее всех приходится Чибисову, но что толку: ответов мы ни разу не получали. За окном уже осень, но очень индивидуальная осень, другая у каждого, и с каждым днём наши оценки этой осени ещё сильнее разнятся. Магнитофон играет всё реже, так как запасы батареек в квартирах иссякают, а мощность собранного мною гальванического элемента слишком мала. Костик полюбил свою бывшую работу: прячется за телевизор и оттуда ведёт авторскую музыкальную программу (называется “На Земле, в Небесах и на Море”) по нашим заявкам, а мы сидим на диване и слушаем (“Наш слушатель из Антарктиды просит передать для воздухоплавателя такого-то… и т. д.”

Впрочем, каждый из нас надеется – чёрт его знает, на что. Костик сколачивает из шифоньеров плот, надеется добраться хоть куда-нибудь или уж утонуть насовсем. Чибисов подобрал себе по размеру великолепные лыжи и готовится к длительному переходу (куда?). А я… Я исколол все пальцы иглой, сшивая из простыней парашют, с помощью которого надеюсь достигнуть земли, если только она есть на самом деле, как не устаёт повторять Чибисов.