НЕСКОЛЬКО ОТВЕТОВ
НА НЕСКОЛЬКО ВОПРОСОВ
(из интервью о творчестве)
Кирилл Юрьевич, мы условились говорить о творчестве. Отбросим ли мы в нашей беседе все иные темы: профессию, книги, женщин, политику?
К. Резников: По возможности, хотя из сказанного что-нибудь в интервью все равно просочится. Я хотел бы еще сузить вопрос. Обсуждать не творчество вообще, ибо тема необъятная, а мою попытку сварить похлебку.
Кстати, о похлебке: работа написана рукой человека, имеющего литературный опыт. Но ведь Вы – новичок в изящной словесности?
К. Резников: И да, и нет. Писать я учился на работе. Десятки статей, лекций, несколько книг по нейробиологии и смежным темам не могли не научить связывать слова
в фразы, организовывать текст, уметь выражать мысли четко. Не надо думать, что научные работы лишены стиля.
Я говорю не о гуманитарных дисциплинах, где замечательных стилистов не меньше, чем в беллетристике (вспомним этнографа Тейлора или историков Шлоссера, Тойнби, Гумилева), но о науках естественных, в частности, биологии. Здесь есть прекрасные стилисты – Дарвин, Тимирязев, Фишер, Вавилов; из более позднего поколения – Уотсон, Крик, Эйдельман. Тут мы выходим на новый виток темы о красоте, не затронутый в "Лукошке", – о красоте в науке. Кажется, это был Эйнштейн, сказавший, что хорошая теория обязательно красива. Может, другой ученый, не важно, я с ним согласен. Красивое – значит соразмерное, гармоничное и, чаще всего, долговечное. Таковы физика Ньютона, таблица Менделеева, теория эволюции Дарвина и многое другое. В нейробиологии мне нравится концепция Яноша Сентаготаи о модульной организации мозга. Как только начинается муть, чаще всего за этим полузнание существа дела или просто глупость.
Вроде получается, что красота – не только природа вещей и явлений, но ступень приближения к истине, к правде?
К. Резников: Не всегда, конечно. Вспомните: "Человечества сон золотой". В мире человеческой мысли много красоты ложной, миражей, уводящих путника. Порождены они воспаленным мозгом, и для тех, кто допускает антитезу Богу, тут суть ее. Миражам нет числа, они искушают.
Давайте вернемся к нашим баранам. Можно ли так понять, что весь Ваш литературный опыт – результат занятий наукой?
К. Резников: Не совсем. Не считая юношеских набросков, я написал сказку "Хромой разбойник", посвященную дочке Кате. Сказка многим нравилась. Один художник даже хотел ее иллюстрировать для детского издательства.
В жанре эссе я впервые стал писать в Торонто, где работал по приглашению. Там я столкнулся с русофобией бандеровцев-оуновцев, оказавшихся в Канаде после войны.
Я собрал материал и написал работу по истории украинского национализма. Статью частями печатали в местных русских газетах, но я набрался наглости и послал рукопись А. И. Солженицыну. Как ни странно, Солженицын работу прочитал и направил в журнал "Москва", где ее опубликовали в 1996 году.
Работа прошла незамеченной?
К. Резников: Мне сначала так показалось. Позже, оуновцы пытались приписать мне украинофобию, хотя у меня ничего даже близкого нет. Есть сознание вклада, внесенного моими предками в украинскую культуру. Брат деда в 19-ом веке участвовал в становлении украинского театра. Что касается статьи, то было немало положительных откликов. В частности, общество “Русская община Украины” попросила разрешения разместить ее на своем интернет-сайте.
Кирилл Юрьевич, Вы сейчас что-нибудь пишете?
К. Резников: Вопрос на засыпку. Есть планы, есть наброски, выйдет ли путное – сказать трудно. Дело в том, что я не могу продолжать в стиле "Лукошка". Вторую подобную работу на том же уровне мне не потянуть. Значит, надо менять жанр, то есть, из чистой эссеистики придется уходить. Чистая беллетристика, мне кажется, – не мое. Значит, остается стык, где эссе должны перемежаться с формами художественной литературы. Но идея, конечно, должна все объединить.
А какова идея?
К. Резников: Идея отражена в предполагаемом заглавии: "Конец Рима". Речь пойдет об анализе катастроф. Существует специальное направление в науке – изучение катастроф самоорганизующихся систем. Подобными системами являются биологические группы и общественные формации. Катастрофы обеспечивают исчезновение одних и появление новых форм живого и мыслящего вещества: млекопитающих вместо динозавров или феодальной Европы вместо Рима. Я полагаю, что Россия, русский народ и русская цивилизация вступили в катастрофу. Самое печальное, что катастрофы являются точками только на графике, а в действительности – они длятся десятилетия и даже столетия.
Идея понятна, но как Вы думаете это отобразить?
К. Резников: Попробую использовать параллельные жанровые линии. Одна – перипетии героя, попавшего в катастрофу наших дней. Тут должны помочь собственные впечатления. Другая – историческая эссеистика, где видное место займет крах Римской империи, хотя возможны другие примеры. Эту линию не сложно увязать с первой, поскольку герой – ученый, занимающийся теорией катастроф, и исторические записки представляют материалы его конспектов. Важен еще один момент – катастрофы созревают задолго до их начала. Поэтому могут пригодиться впечатления о сравнительно благополучных, "застойных" годах Советской империи.
Ну что же, успехов Вам, Кирилл Юрьевич.
К. Резников: Спасибо. Они понадобятся.