Игорь СМИРНОВ
ВОЗВРАЩЕНИЕ…
Рассказ
Каждую осень, в сентябре, у Курикина возникало ощущение, что начинается какая-то новая жизнь. Это был пережиток ещё школьных, конечно, времён, нет, не институтских - там-то всё на-чиналось, пожалуй, в октябре, хотя… Хотя и тогдашние возобнов-ления не стоило сбрасывать со счетов. Осень это такая штука: ок-тябрь может смахивать на сентябрь, а сентябрь - на октябрь, сплошные перевёртыши. Трудно сказать. Да и очень уж капризной сделалась у Валентина память. Иной раз вытаскивала на обозре-ние такие времена, уж никак заранее не предскажешь. Вдруг вспоминалось, как летом, после пятого, что ли, класса читал он Роберта Шекли - приятель дал - ну очень непривычная книжка, не похожа на то, что раньше попадалось из фантастики. Вроде бы и не скажешь, что суперзахватывающая какая-нибудь, а вот именно: необычная. Ощущение, что если и не с иных миров пришла, так чуть ли не из самой Америки. Шекли ведь американец! Написано, конечно, русскими буквами, русскими словами, но как будто на английском языке. Это, наверно, из-за оформления - абстракцио-нистского, сухого, ненашего, словом… Запомнилась. Чтобы спус-тя годы Курикину, уже тридцатичетырёхлетнему Курикину, каза-лось, что времена возвращаются, те же звёзды сияют вновь, манят иные миры… Опять же и Ницше что-то такое там писал, тоже вспоминалось, уж из совсем другой эпохи, а всё равно созвучно: вечное возвращение… Вот какие минуты у Курикина бывали, ни-кому, конечно, не проговаривался, накатывало вне плана, без раз-бора времен года… А уж осенью-то стабильно, осенью-то всегда донимало то самое ощущение начала… Не сказать, что сильное очень, что обязывало к чему-нибудь. Ну, вдруг хотелось снова по-слушать записи "Битлз", самые старые, самые первые их песни: все эти "Misery", "There"s a place", "Anna", "Baby it"s you" ; хоте-лось посмотреть какой-нибудь ковбойско-индейский фильм, типа "Золота Маккены" или "Шaлако", на худой конец; перечитать рас-сказ Хемингуэя или Сэлинджера. Потому что именно осенью, в сентябре, всё это приходило к Курикину в первый раз, после ка-никул, после немного опостылевших каникул, когда класс собира-ется вновь, со свежим вниманием и интересом друг к другу, и кто-нибудь приносил плёнку с записями, или книжку, или просто сма-нивал всех в кино. Да… А теперь через столько лет возникал ре-цидив, Валентин даже читал про это что-то такое объясняющее: доминанта. Природа вступала в очередную свою пору и вдруг оживляла давно ушедшее с этой порой связанное, возвращала прежние, так сказать, установки, задавала тогдашнее настроение. Только дальше настроения-то дело и не шло.
Ну, послушать песни было проще всего, поставил компакт-диск - и, так сказать, наслаждайся, хотя б и в наушниках, а вот с фильмами было уже тяжелей. Во-первых, фильм надо было ещё как-то, где-то раздобыть, не крутить же, в самом деле, "Маккену" в сотый раз, а новые - и толковые - вестерны на дороге не валя-лись. А потом, во-вторых, и это главное, трудней всего было как раз пробиться к телевизору.
Всегда он оказывался занят в нужный момент, какой-нибудь мурой. КВНом, например, ну как позавчера, - жлобская передача! На эту круглую, вечно юную рожу уж тошно смотреть. А и дру-гие рожи чаще всего мелькали не лучше - из местных новостей; кстати, любимое времяпрепровождение жены: посмотреть их сна-чала по одному каналу, а тут же и по другому. Как будто новое что могут добавить... В соседних комнатах, наверно, и сидят, а то и вообще - в одной.
А что касается новелл, так с ними и вовсе, целые дебри на-чинаются, психологические и всяческие. Ох-хо-хо!.. Для них, но-велл этих самых то есть, надобен самый тонкий настрой; ну до-пустим, что он есть, - так этого мало. Требуется ещё и сосредото-ченность. Здоровая устойчивая непринуждённая, в том смысле, что как будто бы абсолютно самопроизвольная, сосредоточен-ность. Чтоб, начавши дело с толком и вкусом, так же его и закон-чить, а не отступиться позорно где-нибудь на полпути, на третьей странице...
Нет, чаще всего возникал эмоциональный порыв - и не больше, на том и останавливалось. Совсем не по Ницше получа-лось...
И в эту осень должно было это повториться, да только нос-тальгия оказалась ещё сильнее потеснена - всякой житейской че-пухой. Не в ударе был что-то Курикин, прямо сказать. Не вооду-шевляли его дела на службе. И ведь не то, чтобы шло всё к чер-тям! Нет, наоборот, обстановка была очень ровной, спокойной, к напряжённым усилиям не вынуждала... Вот это-то и насторажива-ло. Это-то и отравляло.
Уж лучше бы катастрофы - но он, по крайней мере, нужен был!.. Мог бы проверить свои способности, мог бы их приме-нить...
Сегодня полдня проиграл на компьютере в "тетколор"- ком-бинации из падающих цветных кубиков строил. Что за тупая, жлобская игра! Хотя тем и притягательна - мудрствовать не надо и - скоротечна. И хотелось-то совсем немногого, ну не переплюнуть рекорд шефа, а всего-то собственный в память машины записать, внести новую цифру в таблицу Top-30 (справа от игрового окна, 30 - по числу строк), - а не получалось. Таблица была, естественно вся занята; Курикин не мог взять планку низшего результата. Смех да и только. Нет, надо было всё-таки хоть немножко да ду-мать, - но терпения уже не было. Когда бросаешь кубик в тысяч-ный раз (а про себя это так воспринимается - что ты эти фигурки швыряешь, хотя, если точным быть, компьютер их десантирует, одну за другой, а ты их только укладываешь, приземляешь); так вот... просто тупеешь, теряешь всякое соображение. Просто броса-ешь и бросаешь. В надежде, что вдруг составятся горизонтали и диагонали и затрещат, аннигилируя, осаживая всё здание вниз, со-ставляя новые горизонтали и диагонали, а... кубик падает - и ниче-го не происходит. "GAME OVER", - объявляет тебе ящик. Игра за-вершена. Да как же это! Такая вырисовывалась комбинация! Ещё раз, ведь быстро же, секунды! И не замечаешь, как время летит. И вдруг опомнился, а уж домой пора идти, - день-то и прошёл.
Перед глазами всё кубики проклятые мелькают - цепочки взрываются, красные, синие, желтые, голубые, зелёные, лиловые; трещат в голове. И ничего теперь не надо, ничего-то не охота. Наигрался. Домой, домой, ужинать, сначала в трамвай, как робот, забиться в местечко поспокойней.
Трамвай шелестит колёсами, осень за окном. В этом году она началась очень уж строго по календарю. Ещё в конце августа в рубашках ходили, а первое сентября - и за ночь улицы выстудило, чуть ли не мороз. С утра светило солнце, но уже не грело, да и его хватило, может быть, только на церемонию первого звонка, а по-том небо заволокло. И остался только холод. Сухая серая стужа, как в октябре. И уж не до ностальгии. Хочется только самого за-урядного, простого тепла.
Выбравшись из трамвая, на своей остановке, Валентин ша-гал домой, поёживался. Погорячился с утра, ничего не поддел под ветровку - а куртка-то летняя по сути дела. Понадеялся, что за день всё-таки разойдётся погода. А она не разошлась. Переоценил. Ветер задувает, собака. И никакой надежды на потепление. Это осень, железно. А впереди только зима.
На финишную прямую Курикин вышел. Вдоль пятиэтажки 125-ой пройти, а следующий дом, тоже 125-ой серии, но девяти-этажный, развёрнутый фасадом, - уже его дом; его - крайний, са-мый ближний подъезд. Курикин своими близорукими, да вдобавок ещё ослепшими глазами уже его видит. Какие-то люди там стоят. Наверно, девки, пацаны. Вечно пасутся. Есть среди них одна ко-была четырнадцатилетняя - здоровая, круглолицая, нос картош-кой, Кустодиеву портрет с неё писать. Только что не ночует у подъезда - и утром и вечером попадается. Лолита Мценского уез-да, всегда втихомолку так, травоядно, глянет в глаза...
И сейчас, похоже, стоит. С подружками своими, которых на голову и на две задницы переросла, в длинной кожаной куртке. От холода спасается... Но что это?.. Кто это?.. Неужели? Кто это ещё? Тетколор проклятый, глаза слезятся, ни хрена не разобрать... Витя?.. Витя... Иванов?.. Виктор Иванов, не галлюцинация?
Да, да, он это, в джинсах и белой куртке стоит. Куртка - та самая, Валентину знакомая. Из ткани такой синтетической, бле-стяще-шелестящей, болоньи, что ли, в своё время очень были в ходу. Красивая - хотя, собственно, красивой-то однажды назвала её жена, первая жена Курикина, тоже Валентина, Валя… и было это… ещё, наверно, в 88-м году. Точно! Потому что в 89-м году Витька пропал. Пропал совершенно натурально, без всякого пере-носного смысла. Поехал на дачу на велосипеде. И сгинул. В кус-тах нашли только велосипед. Абсолютно целёхонький. А Витьки не было. И больше он не появлялся.
Тогда все решили, конечно, что свершилось убийство. Поли-тическое убийство. До этого ни одного такого, кажется, не было, но все их ждали - должно ж было состояться "усиление и обостре-ние классовой борьбы"! И вот, исчезновение - нет, не исчезнове-ние - гибель Виктора Иванова, талантливого, подающего надежды рабкора и поэта, как бы и стала первой ласточкой. Никаких сколь-ко-нибудь веских доказательств насильственности случившегося найдено, естественно, не было, так в сводках официальных утвер-ждалось, да кто верил тогда официальным сводкам! Ясно было, эту туфту отнесли на счёт глухого сопротивления властей… Убийство Виктора Иванова стало почти что хрестоматийным об-разцом… Да-да, в каком-то центральном издании, "Огоньке" или "Литературке", на происшествие это ссылались, вот мол, в городе NN таинственно исчез талантливый публицист-самородок Вене-дикт Иванов (имя, чёрт знает почему, исковеркали, хотя фамилию и сохранили), яркий представитель нарождающейся перестроеч-ной прессы, - а всё из-за того, что слишком смело писал, за слиш-ком острые и опасные темы брался. В кругу, который знал Викто-ра хорошо, к которому и Валентин принадлежал… - да, он тоже пописывал когда-то, в школу общественных корреспондентов при редакции горкомовской газеты ходил; и - кстати! - после смерти Виктора вдруг начал охладевать к журналистской стезе… - так вот, в этом кругу, или даже точнее сказать, кружке, причины ги-бели Иванова уяснили для себя очень конкретно: в последних сво-их статьях Виктор начал глубоко копать, слишком глубоко, под некоего N.N., главу крупного промышленного объединения, кан-дидата в народные депутаты Съезда СССР, противника другого кандидата, представителя перестроечных, демократических сил… Видимо, Виктор подобрался слишком близко к каким-то чрезвы-чайно опасным тайнам - и эта чёрная бездна, не дав себя разобла-чить, поглотила его… Виктор погиб… И что-то вместе с ним по-гибло в душах его друзей, в душе Валентина.
Но чёрт возьми! Вот же он стоит, живой! На скамейке сидят две здоровенные девицы-кобылицы, причём не по-людски, задни-цами на спинке, а копытами марая седалище, и еще две пихаются у стенки, в том числе и любимица Валентинова, с хорошим, меж-ду прочим, рыжим хвостом на затылке, так, а Виктор-то рядом! Глаза блестят, а физиономия непонятно кривится - не то улыб-нуться, не то расплакаться собрался (вообще-то гримаса как раз типичная для него). Валентин даже почувствовал, что ноги у него будто деревенеют с каждым шагом. Раз, два, три - и каждый но-вый короче предыдущего.
Виктор этот, будь он неладен, со своим поэтическим блеском в глазах… он же поэт, у него вечно слёзы вдохновения… да он смеётся, собака, смеётся!.. Бледный только… а может, это на нём уже курикинская бледность отразилась? Как в зеркале?.. Но какое там рыдать!.. Да и Валентин в обморок падать отнюдь не намере-вается, тем более на глазах этих акселераток-Лолит (вообще-то самую приметную он про себя Венерой Пуговкиной окрестил, чёрт знает почему, а интересно, у неё ведь и настоящее имя есть, какая-нибудь Оля или Галя?). О какой я думаю ерунде, Курикин себя поймал. Нет, он шагает уверенно, как ни в чём не бывало.
- Виктор, - сказал он просто и руку протянул.
- Здравствуй, здравствуй, Валя!.. - выдохнул тот, и глаза у не-го аж брызнули влагой - от восторга, от полноты чувств? Так весь и кинулся вперёд, руку Валентинову схватил жадно своей неожи-данно холодной, иззябшей как будто рукой, - вроде и тепловатая с ладони.
- Ты ко мне, что ли? - спросил Валентин небрежно. А сам ду-мал: "Чертовщина какая-то! Его ж все убитым считают. А он взял да и воскрес!"
- Ну да, ну да, - торопливо закивал тот.
- Ну так поедём, что ли, - бросил Курикин ("Венера-то Пугов-кина ишь пялится на нас").
Да, вот так вот просто, без всяких громовых фраз и бурных объятий…
Зашли в лифт, поехали. Оба молчали. Виктор кривовато улы-бался, опустив глаза вниз, - хорошо, пол сегодня был сухой, не-держания ни у кого не случилось; да и темно: лампочка за подпа-лённой пластмассой больше годится для карманного фонарика. Курикин прикинул, какой там, дома-то, расклад? Дочка ещё в му-зыкальной школе, а значит, и жена ещё не пришла.
Мысль о жене по цепочке вызвала другую мысль, как всегда в последние дни: десять миллионов… где взять десять миллионов?.. Если бы Люда не ввязалась в эту афёру… В течение месяца надо отдать… А откуда? Курикин плохо себе это представлял - и ста-рался вообще не думать, не вспоминать. "Сама затеяла, сама и вы-путывайся…" Но знал ведь, что не обойдётся без него, и не мог забыть.
- Ну раздевайся, - буркнул дежурную фразу, когда вошли. Виктор тут же начал послушно сдирать с ног башмаки, а Курикин быстро, придирчиво зыркнул по сторонам: ну как тут? как всегда бардак или не очень? Жена его, Людмила, ну прямо из кожи вон лезла, чтоб не подумал никто, что дома у них непорядок, - видно, и Валентину передалось.
Одно было несомненно: в квартире стоял холод, колотун, чуть ли не хлеще, чем на улице. Не скоро дадут тепло. Экономия. Пока не начнут жильцы, как тараканы вымерзать. Раздеваться страшно: чувствуешь себя начинающим моржём.
А Виктор-то, Витёк, совершенно бесстрастно свою знамени-тую куртку снял и на вешалку нацепил, а сам остался в одной ру-башке, светленькой такой, летней, - больше ничего! Ни свитера, ни джемпера тебе. И вот что Валентин успел приметить за ним: странно как-то поглядывал он вокруг себя. Даже трудно и объяс-нить, в чём состояло несоответствие. Ну хотя бы так: полагалось в его положении на всё оценивающе смотреть, - каков, мол, рост благосостояния за последние восемь лет? Лично Валентин бы на его месте, наверно, так смотрел, - а у Иванова как будто что-то другое написано было на лице. Любопытство, конечно, любопыт-ство и любопытство, а вместе с ним и настороженность какая-то. Ожидание подвоха, подавленный испуг.
Увидел из коридора телевизор "Сони" в комнате, в углу, - нельзя было с его точки не увидать, топтался всё ещё у порога входной двери, - ничего не сказал, глаза заблестели… то есть, они всё время блестели у него … Чего тут такого… ну телевизор и те-левизор, чёрт, что ли, высунулся оттуда?
- Воспользуюсь возможностью? - усмехнулся Виктор, кив-нув на туалет в другом конце куцего коридорчика.
- Конечно, конечно, - подтвердил Валентин, а про себя скис-лился. Романтик затаённый обиделся в душе…
Виктор делал пока свои дела, а Валентин на кухне в холо-дильнике ревизию провёл. Можно сказать, шаром покати. Нашёл кусочек заветрившейся колбасы. Тоже режим экономии. Надо скоренько, срочно сэкономить десять миллионов рублей. А тем временем кашу придётся варить из топора. Ладно, есть ещё мака-роны. И тушёнка, китайская, "Великая стена", с тех ещё времён. Вот и настал момент, пригодилась.
И долгонько что-то Виктор в уборной сидел. "Как будто все восемь лет не был", - невольно Курикин оценил. Он уж почти ус-пел макароны сварить, когда тот наконец появился.
- Слушай, не холодно тебе? - спросил Валентин озабоченно. Сам он, скинув полупарадный свитер, тут же напялил нательную рубаху американских лётчиков-истребителей, малиновую, сильно поблёкшую уже - купил по специальному талону как остромодный джемпер лет семь назад. Тёплая такая, уютная, с начёсом. Полго-рода тогда щеголяло в них. Курикин знал даже случай, порвать пригрозили пацану - шпана на рынке - если не перестанет в ней ходить: отказался на какую-то рвань поменять. Да, семь лет назад это предмет зависти был.
- Холодно? - как будто не понял Иванов, повёл плечами, словно проверяя. - Да мне даже, пожалуй, жарко… Слышь, Вэл, попить у тебя что-нибудь найдётся? Воды…
- Чаю? Или, может, кофею? Да ты есть, наверно, хочешь...
- Не откажусь, - усмехнулся Иванов. Усмехался он не пере-ставая…
- Сейчас…сейчас… Обождать немного придётся… - под нос себе забормотал Курикин. - За встречу-то, наверно, выпить пола-гается? Садись…- он собрался было выдвинуть из-под стола табу-ретку, ту, что у батареи, сейчас, правда, совершенно ледяной, по-думал - и указал на другую табуретку, по другую сторону стола. Виктор сговорчиво сел, положил на стол сцепленные ладони, сам откинулся на дверцу посудного шкафа-колонки за спиной. Кури-кин, из кухоньки ступив в коридор, достал из встроенного шкафа - во всю стену высотой, от пола до потолка, - длинную коническую бутылку.
- Вот, - улыбнулся он, ставя её на стол. - Красной икры и ба-лыков, к сожалению, нет…
- Ты вроде водку предпочитаешь, - продолжал он оправды-ваться. Виктор, тоже улыбнувшись, тряхнул головой.
- Ничего не изменилось, - хохотнул он - как-то нехорошо, по-казалось Курикину. - Что за… напиток? - крутнул бутылку к себе этикеткой. - Импорт…
- "Арго", греческий… - пояснил Валентин, - знаешь… - хотел сказать, что предпочитал греческие - бренди или коньяки, чёрт знает, как правильно их называть… только вообще-то это было раньше; началось года три назад, тогда и про коньяки эти ещё шла добрая слава; вообще-то он мало пьющий, но коньяк - штука полезная, вымывает канцерогены, виноградный спирт… правда, "Арго" из этой серии как раз хуже всего - у Курикина от него по-чему-то сердцебиение… да и вообще ещё посмотреть надо, что это за "Арго"; знатоки говорят, что всё это подкрашенные и аромати-зированные спирты, малоарнаутские, одним словом, а настоящие-то греческие коньяки просто не доходят до нас… короче, эта бу-тылка у Курикина случайно залежалась; последние разы он поку-пал отечественную продукцию - более дорогую и куда более скуч-но оформленную - всякие там "Каспии" и "Белых аистов"… хотя, кой чёрт отечественную?.. а впрочем, впрочем, и это уже тоже бы-ло раньше, а сейчас тянулся период великой экономии…
Мелькнуло всё это в голове у Валентина, а говорить он не стал. Виктор и сам должен многое знать и понимать…
… в общем, - снова начал было он - уже сидел за столом, на-против Виктора, на той табуретке, которую хотел сперва ему дать, и оба они поднимали рюмки трети на две полные красновато-золотистой жидкостью, - и опять никак не закончил фразу, чок-нулся, и оба молча выпили залпом, Курикин про свою привычку смаковать забыл.
"Где же ты был-то эти годы, - подумал он; остро сощурив-шись, взглянул на Иванова быстро, исподлобья, чтоб тот заметить не успел. - Прятался от опасности, унёс ноги… - Вспомнились разные истории от 37-го года, про вовремя смикитивших партий-ных и советских работников и спецов, заранее ударившихся в бега от НКВД, к чёрту на кулички. И опять-таки вполне современные уже американские фильмы, сходные по сюжету, разные там "Сти-ратели". - Инсценировка собственной гибели…Здорово. Только не слишком ли круто? Пропасть на восемь лет… И ради чего?.."
- Хороший коньяк определяют так, - сказал он вслух, пере-хватив горькую гримаску собутыльника, - если рука после стопки не тянется инстинктивно к солёному огурцу, значит, коньяк хоро-ший…
- Это я к тому, что теперь самое время закусить, поесть, то есть, - заметил он, как будто злясь, что Виктор никак не прореаги-ровал на его остроту. Или ещё за что… Поднявшись из-за стола, взял с плиты кастрюлю, начал раскладывать макароны по тарел-кам.
- Маслица! Обязательно маслица сюда! - с некоторым даже пафосом воскликнул он, подвигая маслёнку Виктору.
Макароны были обжигающие, хотя и малость разварившиеся; оба они всасывали их в себя со свистом, закусывая холодными ломтиками китайской свинины, и не до разговора было.
- Может, ещё? - поинтересовался Валентин, когда Виктор свою порцию умял, - и не из чистой вежливости даже; просто по-казалось ему, что друг сегодня ест с хорошо скрываемой жадно-стью.
Похоже, он был не так уж не прав. Скривился Иванов, будто замявшись, но тут же нашёлся, даже тарелку для убедительности отодвинул от себя: - Спасибо, сыт. На первый раз хватит…
- Ну ладно, - рассудил Курикин философски. - Тогда, значит, по второй, - и стал разливать "Арго".
- А потом чайку… или кофейку, - как бы сам с собой совето-вался, - уж это по вкусу… Ну и надеюсь, ты наконец поделишься, что это с тобой такое стряслось.
Он специально отвёл глаза в сторону - щадил вопреки до-вольно решительному, угрожающему даже тону, - только напрас-но, оказалось, Виктора этим не смутить.
- А ты нетерпеливый! - неожиданно рассмеялся тот. Странно, правда, как-то рассмеялся, со слезами, навернувшимися на глазах, - ох уж эти вечные его поэтические слёзы… И назад попытался ещё сильней откинуться - да шкаф не дал.
- Да уж… - у Курикина вырвался смешок, больше похожий на икоту. - Выкладывай…
- Ладно, ладно, - Иванов похлопал ладошкой по столу, радо-стью аж так и светился, но со стороны казалось: уговаривает сам себя.
- Вэл, ты в летающие тарелки веришь? - вдруг брякнул он. И тоже глаза отвёл, сконфузился.
- Я? - у Валентина слегка дёрнулась бровь. У него даже за-шумело в голове… Он считал себя очень покладистым и незлоби-вым человеком, пожалуй, даже чересчур, но сейчас ему хотелось выругаться, выругаться погрязней, что вообще-то перестало быть диковинкой в наши дни… заляпать, утопить в словесном дерьме, а ещё лучше, ещё лучше, запустить чем-нибудь тяжёленьким в эту глумливую поэтическую рожу… Свалился на голову, чтоб такими байками кормить…
- Конечно, я не верю в них… - отвечал холодно Курикин.
- Я тоже не верю… - непонятно от какого облегчения перевёл дух Иванов. - Раньше не верил и сейчас не верю… А вообще-то, - он искательно заглянул в недобрые курикинские глаза. - А вооб-ще-то мне всё равно больше нечего сказать: я был похищен ле-тающей тарелкой… Вот так вот, да, - и он скроил уж совсем скорбную физиономию.
"Продолжает издеваться… - подумал Валентин. - Или на са-мом деле спятил. Летающие тарелки… А ведь на них и в самом деле урожайным был тот, 89-й, год…" Вспомнилось тут же, как однажды в мае кричала с лоджии жена, звала его, мол, смотри, смотри, по небу летит летающая тарелка!.. А он замешкался, чего там ещё может летать, и прозевал всё… Тарелка улетела. Для не-го, впрочем, небылицы про зелёных человечков уже тогда давно пройденным этапом были - ещё в институте он приобщился к идеям Станислава Лема, зачислил себя в их приверженцы…
И вот сейчас, глядя на Иванова, Иванова, поедающего его глазами, с мольбой, Курикин тоже как будто стал трогаться умом. Нет, не то чтобы вдруг поверил его словам, а только смотрел на него, смотрел, а мысли неслись сами по себе, достаточно вздор-ные, надо сказать, мысли…
Вспомнилось Валентину уже другое, американский фильм, "День Независимости", кажется, рекордсмен там у них в Америке по кассовому сбору. Вполне занимательная сказка, а в общем - че-пуха. Опять инопланетных захватчиков вирус погубил, только не биологический, как у Г.Дж. Уэллса, а компьютерный - как же, веяние наших дней! - видно, программное обеспечение у зловре-дов было тоже от фирмы "Майкрософт"… И сочинил этот вирус, естественно, сын богоизбранного народа. А вторым спасителем человечества стал, конечно же, негр, или colored1, как их там веж-ливо называют… Такая вот история. Но не в этом сейчас суть. Был там один второстепенный, а может, и третьестепенный персонаж, - замечателен он был лишь тем, что побывал в лапах пришельцев ещё до их нашествия. Да-да, он летающей тарелкой похищен был. (Ну совсем как Иванов!) И мало того... Эти монстры опыты стави-ли на нём…
"Может, они и на тебе ставили опыты?" - Курикин опять су-зил пристально глаза - будто под кожу Иванову собирался загля-нуть. И только почувствовал, как мурашки у самого побежали по спине.
- Я тебя понимаю, конечно, - лепетал тем временем Иванов. - Никаких доказательств… То есть, никаких доказательств у меня нет… вещественных, я имею в виду…Какой сейчас месяц?
- Сентябрь… Начало сентября…- отвечал Валентин угрюмо.
- Да… та газета была августовская… - я видел в киоске! - бы-стро пояснил Виктор. - А какая цена! Пять тысяч, пять тысяч руб-лей! Да я столько не получаю и за год! Я… Послушай, Вэл, а ка-кой сейчас год?
- Девяносто седьмой, - сказал Курикин уж совсем хмуро.
- Да-да… - закивал Иванов. - Верно… Это я тоже ведь ви-дел… Я проверяю… Нет, не тебя!.. И не себя!.. Просто - прове-ряю. Я ведь тоже до сих пор поверить не могу. Я ведь хоть и ска-зал тебе про эти… про тарелки, а я и сам не уверен. Никакой та-релки, понимаешь, я и не видел…Какое-то яйцо… светящееся. И вообще я плохо помню… Ничего можно сказать, не помню… Это вчера было, я ехал на велосипеде, на дачу. И вдруг, когда мимо кустов проезжал, ну знаешь, там на болотине… (Курикин кивнул. Действительно, это место он знал. В этих кустах велосипед Вик-тора и нашли.) Вдруг вспышка, столб огня… А дальше…дальше пятна светящиеся, искры… и - темнота. Говорю же я, что плохо помню. Так что про тарелку - это всего лишь так, версия… При-думал её, можно сказать, сейчас… Потому что - как ещё это на-звать? Темнота, темнота… а потом раз - и я уже стою, стою на ал-лейке, я сразу узнал, сквер Лермонтова…Ну где ещё его бюст (во-ронами загаженный, подумал Курикин)… Я ведь в статейке про этот сквер писал, мол, какое отношение к нашему городу Лермон-тов имеет? Никакого… Хотя я лично Лермонтова очень люблю… Вот в этом скверике я вдруг и оказался… Только дорожки-то пли-тами были выложены. А тут нет плит. Тропы какие-то…козлиные. Пошёл я по тропе. Ну и вышел - к киоску, "Союзпечать"…
- "Роспечать", - машинально, себе под нос поправил Курикин.
- Что? - не понял Иванов. Да так и продолжал: - Вот там эту газетку я и углядел. Много газет… Некоторые, по-моему, явно порнушные. И ещё журналы… Я там видел один явно порнушный журнал. Глянцевый такой, с голой бабой на обложке. Послушай, Вэл, это что, на самом деле всё разрешено?
- Ну конечно!.. - буркнул Валентин.
- А цены, неужели теперь такие цены? Боже, какую чушь я говорю!.. Ну конечно же, раз всё остальное, то и цены… А я ещё на трамвае решил прокатиться, ха-ха!.. - он залился тоненьким, на истерику неприятно смахивающим смехом. - Спрашиваю, сколько стоит билет - на меня смотрят как на дурака. Полторы тыщи!.. - сымитировал он чей-то бас. - Вовремя сойти успел, а то б ещё за-гребли (а что, очень может быть, мысленно согласился Валентин). Я решил пойти к тебе. Сначала хотел - домой, а потом подумал, нет, лучше к тебе.
- И правильно сделал, - глухо сказал Курикин.
- Что? Да? Сколько сейчас времени? Я ведь болтаюсь с само-го утра. Ты веришь мне, Валентин, ты мне веришь?
- Да что ты заладил! "Веришь, веришь!" - сорвался Курикин. - Конечно, верю…Уже верю. Успокойся ты…
- А ты постарел, Вэл, - вдруг улыбнулся Виктор. - Точно, по-старел… Это самое лучшее доказательство…
- Тебе-то какое ещё доказательство нужно?! - "Ты на себя по-смотри", - Курикин хотел сказать. Но не сказал - из-за своей веж-ливости проклятой.
А в самом деле, кого Иванов должен был в зеркале увидать? Он-то постарел или не постарел? Вот тоже доказательство. Если б оно очевидным было. А то ж не сказать ничего. Физиономия вроде бы и осунувшаяся, но это, между прочим, не довод.
- Ты тоже неважно выглядишь, - довольно дипломатично за-метил-таки Курикин.
- Да? - Виктор рассеянно потёр щепотью лоб. - Вэл, а строй, строй какой у нас теперь?
- Ну… - замялся Курикин. Хотел сказать: демократия, рыноч-ная экономика. - Ну… в общем, капитализм.
- Капитализм? - скривился Виктор. Повторил слово, будто разжёвывая его: - Капитализм…Ну в общем я так и понял… По некоторым признакам…
- Да?.. Ну и что? А ты бы чего хотел?
- Я-то? Не знаю… Только ты ведь знаешь, мне никогда не нравился весь этот трёп, про Запад, про то, насколько там всё лучше…Я считаю, что у России свой путь…
- Ну да, ты - славянофил, - важно кивнул Курикин.
- И у нас есть от чего оттолкнуться… У социализма, между прочим, есть свои достоинства!.. ("Были, были…" - пробурчал Ва-лентин себе под нос.) Жаль, жаль… Ты знаешь, я никогда особен-но не любил коммунистов, но коммунизм, по-моему, - это… это лучшее, что придумало человечество… самая светлая мечта…
- Брось! Может быть, и так, но - забудь. Коммунизма не бу-дет, это точно. Так сказать, но пасаран… Нет, теперь-то уж ясно… Да какой там коммунизм!.. Человек человеку…
- А что, что? - встрепенулся от мечтаний своих Иванов. О, было у него чутьё! - Ты хочешь сказать, возникли какие-нибудь неодолимые препятствия, что новоявленные буржуины или даже весь народ, купившийся…
- Причём здесь буржуины, причём здесь народ? - поморщился Курикин. - То есть народ-то как раз и причём… Выяснилось… ну да ладно, чего там говорить, слишком долго… а я не какой-нибудь Спиноза…
- Хорошо, ладно… - согласился Виктор. - Слушай, а Ницше издали, а?
- Ницше? - Валентин удивленно на него взглянул.
- Ну да, да ты ведь сам же и говорил: настоящей свободы мысли у нас не будет, пока не издадут Ницше…
- Я? А мне всегда казалось, что это - как раз ты…
- Да нет же, нет!..- Виктор даже хихикнул коротко, негромко.- Я-то помню…Это ведь позавчера было. У Ефима Львовича сиде-ли, портвейн его пили…
- "Агдам"? - бог весть с чего уцепился Валентин.
- Да чёрт знает, "Агдам" или не "Агдам"… Это-то как раз не-важно. Пили, ну ты и сказал, мол, Ницше…
- Да?
- Так издали?
- Конечно… Ещё, кстати, в 89-м году, кажется, сборник вы-шел, "Сумерки богов", там что-то Ницше было...
- Да?! И у тебя есть? Можно взглянуть?!
- Конечно… Только он у меня зарыт где-то… Есть и другое… Пойдём, покажу.
Прошли в комнату. Виктор опять как-то недоверчиво поко-сился на телевизор "Сони", "Техникс" - музыкальный центр, но только на секунду одну, и сразу - к книжному шкафу.
- Вот, Ницше… - бормотал Валентин, открыв дверку и вытас-кивая томик из туго набитого ряда.
- "Воля к власти"! - ахнул Иванов. И тише, с досадой: - 94-й год… И ты всё это прочитал?
- Да нет… - Курикин сконфузился.- До всего… до всего руки просто не доходят. Я ведь совсем недавно его купил, - соврал он.
- А-а… А Солженицын? Солженицына выпустили?
- Из Америки? А, ты про… Да, - пожал плечами Валентин. - И Солженицына… И, кажется, почти всего Набокова… ("Лоли-та"!- радостно вскрикнул Виктор.) В том числе и "Лолиту", а что? И Лимонова, и Виктора Суворова…
- Виктор Суворов, а это кто такой?
- Ну-у… писатель, агент… бывший, - уточнил Валентин, - пе-ребежчик…
- А-а… Я тут пока слонялся, в магазинах видел не один стол с книгами. И всё одни и те же… Это что, какая-то сеть? Авторы в основном всё незнакомые… Оформлены шикарно, может, даже чересчур, но названия… По названиям видно, что всё это мура. Всякие там "Убей первым" или "Умри первым"… "Со смертью в обнимку"… "Любовь, не снимая сапог"… ну, это я уж утрирую, но смысл в общем… И вот это теперь читают?
- Не знаю…
- Послушай, - Виктор быстро повернулся на сто восемьдесят, к "Техниксу". - Здесь настоящий лазерный проигрыватель?
- Настоящий…
- Можно послушать?
- Ради бога…- Валентин наклонился к тумбочке, на которой стоял центр, распахнул стеклянные дверцы. - Выбирай…
На полке, делившей тумбочку на два этажа, стопками лежали коробки компакт-дисков. Виктор присел на корточки, начал чи-тать названия на корешках.
- Вот это, - указал он на один из дисков, - поставь, пожалуй-ста.
- "Wings" "At the speed of sound"1? - уточнил Валентин и вы-тащил коробочку.
Иванов серьёзно наблюдал за тем, как Курикин управляется с заморской техникой: коснулся кнопки - с урчанием выехал подно-сик с круглым ложем для диска; ещё раз нажал - и всё убралось внутрь. Что-то тихонько, быстро и тоненько зашелестело, засви-стело. И вдруг послышалась музыка: минорный растворяющийся в тишине звон - как бы дверного звонка, такие называли мелодич-ными, а затем - жестковатые аккорды фортепьяно под скупой бой ударных.
Чуть наклонив лицо, со странным, почти страдальческим вы-ражением Иванов слушал…
Вдруг он поднял голову.
- Вот это и есть хвалёный цифровой звук? - быстро спросил он.
- Да… А что? - подтвердил, недоумевая, Курикин.
- Хм… А я, честно говоря, большего ожидал. Чего-то тако-го… Знаешь, эта пластинка, "Со скоростью звука", это ведь была первая пластинка которую я услышал… ну, фирменная, настоя-щая, с Запада… стерео… Парень у нас в классе был, за сборную Союза в хоккей играл, ну и привёз, из Швеции. Так понимаешь, я тогда просто обалдел… А тут… тут вроде и чисто… но… но хило как-то, несерьёзно. Как воздушка против порохового ружья.
- Диск болгарский, конечно, - сухо сказал Валентин.
- Болгарский слон до сих пор лучший друг советского сло-на? - невесть с чего развеселился Виктор.
- Выходит так, - буркнул Валентин.
В прихожей зачавкали открываемые замки - вернулись жена с дочкой. Курикин сделал звук потише.
- Здравствуйте, - Людмила, высунувшись из коридора, одним взглядом окинула Виктора с головы до ног. Сама была в кожаном плаще с капюшоном, по периметру которого топорщился блестя-щий удивительно длинный и в то же время воздушный, мягкий на вид пух, в шляпе - в тон плащу.
- Света, что сказать надо? - строго спросила она.
- Здрявсте… - старательно пропищала Света.
- Ты что, женился во второй раз? - удивился Виктор, когда домашние Курикина скрылись из вида, на кухню, должно быть, потому что послышалось: кастрюля - или что там - гремит.
- Да… - процедил Курикин нехотя.
- А Валя?..
- Разошлись… - Какая-то тень в глазах у Иванова мелькнула, кивнул чему-то.
Чему ты там киваешь, вскипел про себя Валентин. Сочувст-вуешь? Или не можешь представить? Я сам не мог! Что она сдела-ет такое!.. И с кем… С Валерием, зятем его, мужем его сестры. И его личным кумиром... Про которого он только и твердил: Валера, Валера, мы с Валерой... Валера, сука, каких поискать надо…
…Кемарил вечером на даче, на диване. Проснулся - услышал: на веранде смех, возня какая-то, приглушённые голоса. Один - точно, Валеркин (всегда вместе ездили, неразлучные, как ложка с тарелкой); другой - женский, спросонья подумал - сестры. Встал, тоже попёрся туда, за компанию посмеяться…
Вошёл заранее счастливый, улыбаясь. Валера, идол его, в са-мом деле на стуле сидел. И Ольга, Ольга сидела у него на коленях. То есть не Ольга, совсем даже не Ольга, что за бред! Валентина - Валя, и она его обнимала! А он обхватил её одной рукой и огла-живал, мял грудь сбоку, а другую ручищу вообще сунул под по-дол. И она не кричала, не отбивалась, потягивалась тяжеловато, томно… При виде мужа ухмылка слетела с её лица. Побелела, уцепилась Валерке за плечи - он, пятнами покрывшись, стряхнуть её хотел… А Валька тяжёлая, уж он-то, Курикин, знал это… Она поднялась сама, тут же, молча; ладонями по бёдрам провела - са-рафан поправила, сбился…
…- Да, с Валентиной я разошёлся… А твоя Ольга… она ведь уехала из города, - вздохнул Курикин (чтоб поменьше кивал!). - В твоей квартире… бывшей, теперь другие люди живут… Так что хорошо, что ты…
- Ну а родители? Родители?! - побледнел Иванов.
- Они не пережили… Ты ведь… все думали, что ты пропал… то есть, ты убит…
- Даже так? - криво усмехнулся Виктор.
- Да… А на что ещё… на что ещё было думать? А ты ведь… (ты ведь был у них единственным сыном, хотел Курикин сказать) Мы думали тогда, что это происки N.N., что это его заказ…
- Вот как, а потом думали на что? - выдавил Иванов саркасти-чески. - Сам-то он где сейчас, N.N.? Небось, важная шишка?
- Да нет… Выбрали тогда не его. ("Да я знаю", - быстро вста-вил Виктор.) А потом он вскоре умер… ("Умер?") Да, угорел но-чью в деревне, вместе с женой…
Оба замолчали, на какое-то время.
- Да, так вот… - протянул невесело Иванов. - Новелла Эдгара Пое "История Рип Ван Винкля, найдёныша"… Что подсоветуешь мне, друже?
- Не знаю… Поживи пока у меня (ещё как жена-то посмот-рит! - мысленно передёрнул плечами Валентин)… Денег я тебе дам (где бы их только взять!..)…
- Я всё понимаю, Вэл. Всё. Можно, эту ночь я перекантуюсь у тебя, а потом… В общем, я сам. Ну, сделаю, наверно, новые доку-менты. Можно ведь?
- Да, наверно…
- Начну новую жизнь… В общем, о большем пока и загады-вать не стоит.
Виктор прошёлся взад-вперёд по комнате, перед Курикиным, опустившимся в кресло, да и поникшем там. И тот вдруг чисто машинально отметил, внезапно допёр, что джинсы-то на бедолаге, настоящие, не турецкие, пусть и не американские, а всё-равно са-мые что ни на есть западные - из Западного Берлина…
- В общем, утро вечера мудренее, правильно я говорю? - поч-ти весело Виктор щёлкнул пальцами.
Валентин молча кивнул.
…Утром они вышли из квартиры вместе. Попили чаю и вы-шли. Валентин - на службу, а Виктор… И больше он не видел его. И ничего о нём не слышал. И сам ничего никому не говорил.
Что сталось с Виктором? Тайна. Это по земным законам сна-ряд не падает в воронку дважды. А по чужепланетным? Может быть, Виктор опять сгинул, чтоб через сколько-то лет ещё раз вер-нуться назад. Как Мельмот Скиталец...