Курс занимательной софистики, или бредни пьяного Бесона
Лекция четвертая
ОПИУМ, или о вере
Люди нуждаются в религии, но при этом, рассматривая высший разум в качестве чего-то сверхъестественного, божественное всегда принимает человеческое лицо. Размышляя об этом, на ум приходят слова некоторых мудрецов, которые видели генезис сущности любого античного бога в конкретной исторической личности, проявившей себя какими-то особыми деяниями, в основном чудотворного характера. Не следует ли тогда между божественным и чудотворным поставить знак тождества? Это возможно, поскольку все основные религии современного мира поддерживают свое существование как раз благодаря писаниям о магических (или мифических) деяниях тех или иных праведных личностей, в той или иной степени отождествляемых с всевышним. Но чудотворство само по себе не стоит ни гроша, поскольку должно поддерживаться боязнью людей за собственную шкуру, надеждой на лучшую жизнь или верой в удачу – все это составляет основу религии. Если общество беспокоится за свою жизнь, то религия имеет право на существование, и чем выше уровень этого волнения, тем выше власть и авторитет религии. Если же человечество не беспокоится, к примеру, о своем будущем, не волнуется за себя или своих детей, не боится смерти и вообще ни о чем не тревожится, то его никоим образом не будет задевать вопрос о боге. Но, с другой стороны, могут ли вообще существовать люди такого рода? Сложно себе это представить, а если это все же возможно, то на описываемой почве возникает образ "человеческого камня" или "человека существующего", свободного от людских предрассудков, избегающего всяческих проявлений чувств, и избравшего саму жизнь в качестве единственного друга и врага одновременно.
Человечество часто заблуждается, а в условиях демократии это происходит постоянно, поэтому те действия, которые в определенный исторический период развития были объективно необходимы, теряют свой первоначальный смысл, но по инерции продолжают свое движение вперед, от чего доходят до абсурда. Прекрасно, когда древние египтяне, беспокоясь за свой урожай, благословят и даруют бога плодородия; прекрасно, когда греки, беспокоясь за исход битвы, чтят бога войны; прекрасно, если инки, собираясь на зверя, поклоняются богу охоты. Но сегодня царит другая религиозная позиция, сулящая о том, что бог один; стало быть, все те человеческие деяния, которые ранее отождествлялись с отдельным богом, объединяются в одно целое – в саму жизнь. Получается, что все человеческие беспокойства также объединяются в одно целое, превращая то, что ранее было прекрасным, в пошлую религиозную неврастению.
Зачем на каждом шагу молиться, если нет в этом никакой нужды? Зачем постоянно перекрещиваться, не осмыслив для себя необходимости религии? Зачем носить на шее гигантские кресты, когда можно сразу поставить обелиск? Вы возразите, ведь верить в бога можно и надобно без нужды в том. Согласен, что это возможно, но все же давайте и над этим поразмыслим.
Если нет нужды в вере, то что вообще приводит человека в религию? Вряд ли существует какая-то одна определенная причина для уверования, но их совокупность или соответствующим образом сложившиеся обстоятельства – обязательно. Если человек дошел до этого сознательно, то есть осмыслив бога, то это одно, а ежели он ушел в религию благодаря назиданиям других или дабы угодить моде, то это совсем иное. В первом случае человек стремится к познанию действительности, что весьма похвально; как сказал один мудрец, зачем слепо верить, когда можно проверить? Во втором же нет ничего крайне неправильного и предосудительного, кроме простой человеческой лени или отсутствия стремления к познанию. Обычно это никак не обосновывается, что является наихудшим человеческим проявлением, но если человек мотивирует, то скудно, например тем, что все давным-давно уже объяснено и обдумано другими – и в этом есть доля правды.
До рождества Христа существовало достаточное число личностей, которые благодаря своему авторитету и деяниям могли претендовать на свое возвышение в ранг всеобщего символа религии. Почему им не стал, к примеру, Александр Македонский? Вероятно потому, что это имя ассоциируется с войной – странно, что это понятие у многих вызывает отвращение, ведь это неотъемлемая часть жизни, порой превращающаяся в смысл существования очень многих людей: большинство приемлет войну, хотя, впрочем, это большинство не такое крупное, как в случае чудотворства или "праведности".
Почему им не стал Сократ? Воплощение мудрости, упорная и бескорыстная личность – чем не символ веры? Впрочем, именно за мудрствования он и был казнен. Та же история, что с Иисусом, но разница в том, что Сократа постигла экзекуция, когда ему было семьдесят лет, а Христа – в тридцатитрехлетнем возрасте: оттого и нет большого сожаления в том, что человечество погубило мудрейшего человека. Значит, с верой можно отождествить не только чудотворство, но еще и сожаление или чувство угрызения совести за принесенный ущерб, вред. Это то же ощущение, что у ребенка, наигравшегося со своим маленьким домашним зверьком, и не осознавшего, что этим самым он вредит крохотному созданию; но проходит время, и сожаление к несчастной твари растет, превращаясь в манию.
Неужели ни мудрость, ни военная доблесть не являются более добродетельными и почитаемыми качествами, чем чудотворство? Неужели та концепция бога, отождествляемая с мистическими деяниями Моисея и других подданных всевышнего, кем-то может восприниматься всерьез? А может, ценность религии такого рода как раз и состоит в ее "несерьезном" восприятии, в вере с первого слова, взгляда, предложения?
Что может быть чудеснее того мира (чудеснее не в плане его прекрасности, но воспринимаемого как чудо, с удивлением), где мы существуем; чем все, что вокруг нас; чем, наконец, мы сами? Общественное сознание вновь направляется в далекие глубины абсурда, подразделяя по своей старой привычке все познаваемое на "обычное" и сверхъестественное. Но все обычное сначала ведь было удивительным, и лишь после того как стало мозолить глаза своими частыми появлениями в человеческом сознании, потеряло эту магическую способность.