И ещё одна смерть близилась - умирала от рака лимфатических узлов тётя Люся, старшая мамина сестра. Она болела с прошлого года. Её пробовали лечить в больнице, но безуспешно, поскольку её диабет не позволял применять "химию", как она говорила, сильно действующие химические препараты.
Потом её отпустили домой, какое-то время она даже чувствовала себя лучше, но вскоре болезнь стала быстро прогрессировать, и теперь тётя Люся опять лежала в больнице, здесь неподалёку от Сестрорецка, в моей родной тоже Песочной, в Институте онкологии. Тётя Тамара ездила к ней чуть ли не каждый день, кормила и поила её. Тётя Люся быстро слабела и не могла уже себя обхаживать. Дядя Серёжа тоже ездил к ней почти каждый день на своём "Запорожце", который он получил недавно как инвалид Отечественной войны. Он и тётя Тамара по очереди дежурили у тёти Люси.
Сыновья же навещали мать редко, оба в командировках всё время. Тётя Тамара говорила, что старший - Вовка очень переживает за мать, Колька же - любимчик тёти Люсин, бездушный какой-то. Его больше волновало, как бы поскорее переселить отца с матерью в кооперативную однокомнатную квартиру (ради Кольки дядя Серёжа и вступил в кооператив), и его раздражало, что отец с матерью чересчур разборчивы, чего-то там выбирают, тянут, не соглашаются. Какая, мол, им теперь разница? Вот засранец. К матери в больницу иногда поддавши приходил, как-то даже на соседнюю койку свободную завалился - я пока отдохну, мол, тут.
Мы с Сашулей решили навестить тётю Люсю в Песочной и поехали туда с тётей Тамарой. Вот уж где поистине юдоль печали и скорби. "Раковый корпус". Вот в вестибюле симпатичная девушка с забинтованной шеей спокойно разговаривает со своими родителями. Как могут они спокойно разговаривать?! Вот парень на костылях без ноги ковыляет. Ноги уже нет, но и это ещё не всё, жизнь под угрозой. И дети здесь есть, говорит тётя Тамара.
Мы поднялись наверх, подошли к палате, где лежали тётя Люся и ещё одна женщина. Тётя Тамара зашла первой, чтобы предупредить тётю Люсю о нашем приходе, но всё равно он для неё оказался очень неожиданным и буквально потряс её. Она заплакала.
- Сашенька, милая! Видишь, какая я страшная!
Исхудавшая, беззубая, почти безволосая тётя Люся выглядела, конечно, удручающе. Она задыхалась и непрерывно глотала кислород из трубки от кислородной подушки. Мы попробовали её покормить, она поела немного и сказала, что это у неё от нашего прихода аппетит появился. Тётя Тамара сводила её в туалет, перестелила ей постель. Ясно было, что долго тётя Люся не протянет, хотя похоже, что она ещё надеется на выздоровление. И дядя Серёжа уже понимал, что она обречена.
А дядя Вова один раз только съездил в Песочную и так расстроился, что чуть ему плохо не стало. Больше его туда тётя Тамара не пускала, да он и сам уже не стремился ещё раз увидеть всю эту обстановку.
292
Попытались мы с Сашулей навестить её братца младшего Вовку, но застали дома только жену его Тамару, которую увидели в первый раз. Живут они по-студенчески, снимают комнатушку в старом доме у вокзала в Новом Петергофе. Мебель из ящиков да магнитофон - вот и вся обстановка их малюсенькой клетушки. Сын, Антошка, у Тамариных родителей где-то в Казахстане. Живут как птички беззаботные. Вовка в тот вечер застрял в Ленинграде на занятиях по философии для кандидатского минимума, так мы его и не дождались, торопились в Сестрорецк.
На кафедре я доложился вполне успешно перед знакомыми всё лицами: тут и Аида Андреевна, и Металлова, и Люся Порохова, и Игорь Петров, и Гасаненко, и Линьков, и Молочнов, разумеется, и вся пудовкинская контора. Пудовкин, правда, и к этому сроку диссертацию не прочёл, но это не помешало ему выступить с положительным отзывом о работе. Рекомендовали оппонентов: Пудовкина, Полякова, Хантадзе и головную - ПГИ. Я составил развёрнутую выписку из протокола заседания кафедры с рекомендацией работы к защите, которую подписали Молочнов и Свет Санна Зайцева - учёный секретарь теперь кафедры. Тем самым я обзавёлся, наконец, первым официальным отзывом. К этому времени Сашуля с Митей уехали уже домой в Калининград, а я практически переселился к Лариске в Старый Петергоф, чтобы не мотаться в университет из Сестрорецка.
С переездом физфака в Петергоф Лариске стало очень удобно добираться на работу - 15-20 минут, тогда как ленинградцам - по полтора часа и более. Тем не менее, Лариска как и большинство ленинградцев появлялась на кафедре только в так называемые "присутственные дни" - по средам и пятницам, то есть в дни заседаний кафедры и семинаров лаборатории Пудовкина. В этом отношении в ректорском флигеле, где раньше помещалась кафедра, дисциплина была выше - народ появлялся на работе чаще.
В самих новых зданиях физфака с многочисленными лестницами и непонятными переходами из одного крыла в другое я поначалу блуждал совершенно беспомощно, всё время теряя кафедру, отлучаясь, скажем, в буфет кофейку попить. Потом пообвык немного и стал ориентироваться, но с каждым приездом эти навыки нужно было возобновлять.
Лариска жила в старом доме в двухкомнатной квартире, доставшейся ей с двумя детьми после развода и размена предыдущей, более благоустроенной квартиры. Дети Анка (в 8-м классе), Антон (в 3-м или 4-м) вполне самостоятельные и особых хлопот ей не доставляют. Анка рисует, Антон ходит в бассейн на плавание. Каждое лето Лариска берёт их с собой в геологическую экспедицию на Урал, куда она ездит со знакомыми геологами отдохнуть и подзаработать. А работает там просто поварихой. И дети тут же при ней отдыхают. Лучше, чем в любом пионерлагере.
Лариска готовит кандидатскую диссертацию, летом собирается защищаться. Ко мне относится по-братски, и я чувствую себя у неё почти как дома.
Подруга её по несчастью (разведённая!) - Аллочка Ляцкая в это время как раз переводилась из ПГИ в ЛГУ к Пудовкину. От Лариски я знал, что основная проблема сейчас у Аллочки - разделить со Славой их кооперативную квартиру в Новом Петергофа. Она хотела любой ценой отвоевать или выкупить у Славы его часть, но Слава не соглашался, так как то была его последняя зацепка за Ленинград (правда, где-то в комнатушке в Ленинграде жила ещё его мать). О Славе Аллочка говорила только в презрительно-гневных выражениях. Похоже, что Лариска была права - она не могла ему простить не то, что он ушёл из семьи, а то, что он отрезал все концы, женившись на другой.
Со мной Аллочка была приветлива как и в былые времена, хотя знала, что я поддерживаю со Славой приятельские отношения. Я отвечал ей тем же. И Лариска и Аллочка очень много для меня сделали в моей предзащитной и защитной эпопее.
293
Из Ленинграда я отправился в Апатиты, где мне предстояло выступить на общеинститутском семинаре (руководитель которого - Славик Ляцкий), чтобы получить от ПГИ отзыв ведущей организации. Проект отзыва должен был подготовить Брюнелли, которому я в декабре ещё послал диссертацию. Потом надо было ехать в Мурманск, доложиться в ионосферной лаборатории у Мизуна, чтобы Мизун мог присоединиться к отзыву со своими замечаниями, если они у него появятся. А окончательно утвердить отзыв должен был директор ПГИ Распопов.
В Апатитах я поселился в новой гостинице "Аметист", построенной рядом с горкомом, и первым делом встретился с Борисом Евгеньевичем, ничуть не постаревшим, всё таким же. Работу мою он прочёл, и она ему понравилась, что меня, конечно, воодушевило: уж Б.Е.-то душой кривить не станет, более придирчивым критиком разве только что Славик мог быть. Брюнелли пригласил меня к себе домой и при мне часа за два составил отзыв на пять страниц по всем требованиям ВАК, уточняя вместе со мной формулировки и громко сопя по своему обыкновению. Потом Людмила Михайловна пригласила нас обедать, мы выпили немного, поболтали о том, о сём.
Вечером я встретился со Славиком, пошли с ним за Юрой к нему домой в ДМС - дом молодых специалистов, точнее: общага для семейных. Юра ютился со своей новой женой и её сыном в небольшой комнатушке. Когда мы пришли, он спал. Сну он всегда посвящал изрядное количество времени. Жена его не произвела на меня впечатления - чёрт те за что люди страдают, разводятся, теряют жильё, которого добивались долгие годы, расстаются с детьми... Не понимаю. Впрочем, сознаю, что это - моя реакция на сугубо внешнее, поверхностное отражение происшедшего.
Подняли Юру, пошли к Славе домой. Они с Таней недавно получили квартиру, однокомнатную, малюсенькую, меньше ещё, чем у нас в Ладушкине однокомнатные были. Стены комнаты увешаны картинами, Таниными произведениями. Слава от них, конечно, в восторге. Что-то в них, может, и есть. Сидели мы на кухне, пили чай с печеньем. Слава после развода бросил и пить, и курить, хотя и тем и другим только чуть баловался до этого.
Беседа наша что-то не складывалась, чувствовалось, как и в Сочи, что интересы наши далеко разошлись. Слава и Юра по-прежнему целиком поглощены были политическими проблемами, все надежды свои возлагали теперь на Польшу.
- Ну, а что здесь, в Союзе борцам за демократию можно реально делать, если не заниматься мечтаниями только? - спросил я.
- Писать. Книги писать, - ни секунды не задумываясь, ответил Слава.
- Для кого?
- Для партийных работников, для среднего руководящего звена.
- Будут они твои книги читать!
- Это зависит от того, как написать.
- Так ты пишешь?
- Может, и пишу, - ответил Слава уклончиво.
- А ты, Юра, как считаешь? - обратился я к Мальцеву.
- Я согласен со Славой, - ответил Юра.
Что касается животрепещущих для меня вопросов о смысле жизни, о Боге, - это их не очень интересовало. Но, впрочем, не по причине незначительности этих вопросов или их незначимости для них. Просто тут у них не было своих идей.
- Вот демократия для того и нужна, чтобы такие вопросы можно было обсуждать и решать, - съезжали они опять к любимой своей проблеме демократии.
На семинаре в Апатитах Славик по своему обыкновению изо всех сил подзадоривал публику, побуждая её к активному обсуждению моей работы, но публика реагировала вяло, не проявив к моей работе особого интереса. Витя Мингалёв, кажется, выступил, но опять-таки не с замечаниями, а с похвальбой. В отзыв Брюнелли рекомендовали вставить критическое замечание Славы о том, что не учтены эффекты продольных токов.
- Иначе как же так? - возмущался Слава. - Что же это за отзыв такой, в котором ни одного недостатка не указано?
Я не стал спорить, и Брюнелли согласился.
Ещё глаже прошло всё в Мурманске, где меня слушали почтительно, как корифея. Замечаний никаких никто не высказывал, Мизун к отзыву Брюнелли присоединился, как говорится, не глядя. Только Саша Волосевич, наша бывшая сокурсница, радиофизик, работающая теперь в ПГИ, подошла ко мне после семинара и поделилась своим опытом недавней защиты кандидатской диссертации в ЛГУ:
- Бардак там страшный! Бумаги теряют почём зря, на почту полагаться совершенно нельзя, поскольку адреса советов (физфаковских специализированных и "большого" Учёного Совета ЛГУ) разные - кто в Ленинграде, кто в Петергофе. Все документы надо хранить у себя и отзывы просить, чтобы слали на домашний адрес.
И вообще там у Учёных секретарей и секретарш разгильдяйство неописуемое, так что зря я, может, и вообще с университетом связался. Я поблагодарил её за информацию.
После семинара я пошёл с Володей Власковым в кассу Аэрофлота, где мне удалось взять билет на самолёт, вылетающий в Москву буквально через три часа. Власков огорчился, что я так быстро сматываюсь, но всё же успел сбегать в магазин за коньяком, затащил меня к себе домой, накормил обедом и проводил до автобуса в аэропорт. Вечером я был уже в Москве.
В ИЗМИРАНе я узнал, что Цедилина лежит в больнице, у неё тяжёлое нервное расстройство, и беспокоить её ни в коем случае нельзя, так что никакого отзыва она сейчас писать, конечно, не будет.
- Да я сам напишу, пусть она только подпишет.
- Нет, нет, нет. Ты что? С ума сошёл? - укоряла меня Юста Всехсвятская, учёный секретарь секции Лобачевского, ко мне относившаяся очень хорошо и даже покровительствовавшая. На своём бюрократическом посту она была отнюдь не бюрократом, с ней всегда можно было договориться о нужной бумажке, какой-нибудь выписке из несуществующего протокола.
Её настоящее имя - Иоста (от Иосиф Сталин), отец её - киевский академик, и, кажется, по его брошюре я писал свой философский реферат по космогонии для сдачи кандидатского минимума по философии, в коей брошюре (она была издана году в 1957-м) академик громил "поповствующих физиков-мракобесов" Эйнштейна и Планка. Юста - баба неплохая, ей уже далеко за сорок, курит, но молодится, хранит фигуру, стрижётся под мальчика.
Пошёл к Лобачевскому. Рассказал о своих делах, о поездках в Ленинград, Апатиты, Мурманск, о выступлении в ФИАНе.
- Ну, хорошо, - сказал Лев Алексеевич. - Ставлю Вас на март второй раз на секцию. Доклада делать Вам не нужно, расскажете, где выступали, какие отзывы получили.
- А отзывы ПГИ и кафедры физики Земли сгодятся?
- Отчего же нет? Сгодятся, если они официальные.
- Ну, а, может, ещё и от Цедилиной удастся заполучить, если она выздоровеет.
И домой. Две недели дома не был. А там, оказывается, сезон зимней рыбалки ещё не кончился.
294
В начале марта в двух конвертах пришло последнее (к моменту написания этих строк) письмо от о. Ианнуария от 3 марта 1981 года.
Ленинград, 3.3.81.
Дорогой Сашок!
Вот то письмо, которое я давно начал писать тебе, но давно и бросил. Сейчас продолжил и ещё продолжу. Это вовсе не на тему, какую ты заказал. Просто - несколько мыслей в ходе моих поездок в метро от дома до работы, - единственное время, когда меня вообще посещают какие-то мысли.
Целую, привет и поздравления к 8 марта Сашуле
И.Д.
Во всём сущем, во всём, что есть или даже только может быть, Три - основное число. Его даже нельзя назвать числом: это какой-то конструирующий принцип. Во всём отражена Троица, всё - образ Троицы.
Физики обнаружили удивительную вещь: всякое однонаправленное статическое описание физической реальности (система!) заведомо неполноценно и не приводит к удовлетворительному знанию этой реальности. Реальность познаётся только в живом диалектическом рассмотрении с разных сторон, не с одного направления. Это так называемый закон или лучше - принцип комплементарности, то есть дополнительного описания. Но впервые такая комплементарность была дана в догмате о Троице: единая и нераздельная сущность Бога не может быть познана и описана с одной точки зрения, в одном направлении, с позиций бескомпромиссного монизма, например, как Отец: Отец не может быть бессмысленным, то есть без Сына Логоса, а также не может быть мёртвым, то есть без Духа. Равно как и Сын не мыслим без Отца и без Духа. И Дух не мыслим не принадлежащим Отцу, имеющему Логос. И всё-таки объять "одновременно" все три аспекта нам не удаётся: мы вынуждены обращать свой взгляд хотя бы по очереди на одно из трёх Лиц.
Совершенно то же самое мы видим абсолютно во всём, имеющем бытие. Ну возьмём хотя бы само понятие "бытия", пусть - человеческого. Реальное бытие всегда описывается тремя "координатами", квазинезависимыми друг от друга: действительностью, духом-познанием и индивидуальной самостью (личностью). В самом деле: для меня действительно только то, что познаётся мною; для меня познаваемо только то, что дано мне как действительность; и всё это познание действительности осуществляется именно мною: за пределы себя я выйти не в состоянии.
Бытие - Действительность,
Дух,
Личность.
Таково реальное бытие. Оно всегда описывается тремя компонентами. Ни одна из них не мыслима без двух других и не существует без двух других. Вместе же они дают одну сущность - бытие.
Если мы возьмём любую из этих трёх компонент-координат бытия, то она, в свою очередь, являет собой некую сущность, описываемую в трёх и только в трёх координатах. Например, - действительность. Действительность описывается массой (энергией), распределённой в пространстве и во времени. Не существует никакой массы, которая была бы "вне" пространства и времени. Не мыслимо пространство, не заполненное движущимися в нём и во времени массами. Не мыслимо время, в котором ничего не случается, то есть в котором не событийствуют массы, находящиеся в пространстве. Всякая физическая реальность, то есть действительность, описывается тремя и только тремя компонентами этой единой и нераздельной реальности.
Действительность -
Масса (энергия),
Пространство,
Время.
Если мы возьмём любую из этих трёх координат действительности, она, в свою очередь, в реальности может быть описана тремя и только тремя характеристиками, и ни в коем случае не меньшим числом (большим - можно, но не нужно, так как вполне достаточно трёх). Все мы знаем из уроков стереометрии, аналитической или начертательной геометрии, что реальное пространство описывается тремя, например, ортогональными координатами: икс, игрек и зет. Ни одна из этих трёх координатных осей в реальности не имеет смысла без двух других и ни одна из них по существу не предпочтительна другим. Ни одной точки пространства нельзя описать двумя или одной координатой. И т.д.
Но вместе с тем вот что интересно: любую реальность мы можем рассматривать (иметь а-спект, рас-смотрение) с точки зрения предпочтения какой-то одной координатной оси. По существу она не будет предпочтительна, но мы можем её избрать как бы осью отталкивания, базой. Это ещё не беда, если мы всё-таки понимаем относительность нашего предпочтения. Хуже бывает, когда реальность гипертрофирована в одну сторону. Тогда вообще может исчезнуть картина трёхмерности. Так, если какое-нибудь пространственное существо было бы чересчур вытянуто вдоль, скажем, оси икс, то оно и всё остальное считало бы одномерным. Сбалансированную картину трёхмерного пространства ему трудно было бы представить. Или вот еще лучше с действительностью. Представим себе какую-нибудь действительность, лишённую разума, но, фантазируя, наделим её чуть-чуть сознанием. Пусть это будет водопад, падающий с горы в долину. Стремглав летит он с высоты. Если бы он имел чувство и немного сознания, то как бы ему представлялась действительность? Что в ней он нашёл бы основное? Наверное, пространство, перепад высоты. Я, - думал бы он, - наверху и вот я уже внизу. Расстояние, перепад высоты - вот основное в действительности. Время водопад не заметил бы: оно очень короткое, а свою массу понял бы как какое-то пространственное перемещение. А вот медленно течёт река. Пока какая-нибудь её капелька доберётся от истока до устья, она претерпит много приключений: зимой замёрзнет, весной оттает. Вряд ли причину этих перемен она припишет преодолеваемым ею расстояниям в пространстве. Основное для неё - долгое время её движения, порождающее и все изменения её существования. Пространство же она воспримет не иначе как перемены, вызываемые всё тем же временем. А вот - пруд или озеро. У него будет преобладать чувство собственной массивности, самодостаточности. Пространство же и время - это только вместилища его собственной массы. Может быть примеры и не из лучших, но единственное, что я ими хотел выразить, это то, что на себя трудно посмотреть со стороны, трудно дать отчёт в ограниченности и относительности своей точки зрения.
Так вот, если мы возьмём "пространство" человеческого бытия, то тут мы можем также занимать одну из возможных позиций, иметь какой-то один преимущественный а-спект, одно рас-смотрение, а следовательно, - одно миро-воз-зрение. И это не будет означать, что другие воззрения будут неверными. Все три возможных аспекта верны отчасти, так как все три относительны, дополняют друг друга.
Не даром на Земле существуют в общих чертах только три расы людей. Этим трём расам схематически соответствуют три слова в фразе, описывающей человеческое бытие: Я познаю действительность. Для белого человека (западно-европейское бытийственное пространство) характерен взгляд на бытие с позиций действительности. Подлинной реальностью обладает только действительность, которая называется при этом по-разному: материя, объективная реальность, природа. Только действительность обладает подлинно творческим характером: всё "творит" сама природа-художница. Действительность - Абсолют. Она самодифференцируется, порождает из себя массу предметов действительности, эти предметы сталкиваются, взаимодействуют по законам, диктуемым им самой их прародительницей - Действительностью. Что же с такой точки зрения познание, дух? Не более, чем иллюзия реальности. Дух - это что-то нереальное именно потому, что не действительность. Это какое-то фу, не более. Это не сущая в себе "копия действительности". И уж, разумеется, дух не обладает творческой способностью. Задача духа, как какого-то особого порождения действительности, - обнаруживать саму действительность. Дух - самообнаружение действительности. Дух только открывает, делает открытия. Открытия чего? Да того, что уже есть в действительности. Ещё дух обретает, т.е. из-влекает и о-бретает. Что же он находит, обретает? Да то, что уже в потенции есть в действительности. Дух только указывает на эти потенции, на эти возможности самой действительности. Он являет ещё не явную действительность.
А что такое с этой позиции личность? Но даже сам вопрос этот излишен. Ведь всё здесь как-то само собой разумеется. Вот один стол. Вот другой стол. Вот эта книга, а там другая книга. Вот моё тело, а это твоё тело. Это моя мысль, а та мысль твоя. Только и всего. Ведь действительность самодифференцирована. Она порождает множество вещей, действительных вещей. Вот продукты этой дифференциации мы и называем самостями, отдельностями. Никакой самостоятельной значимости так называемые "личности" не имеют: это всё та же действительность.
И действительностью определяется абсолютно всё в этом бытийственном пространстве. Скажем, искусство. Грубо говоря, для европейского человека искусство - это копия. Копия действительности в действительности. Пейзаж, портрет тем лучше, чем больше он "похож" на действительный пейзаж или лицо.
Мистика - по определению - попытка вырваться из ограниченности своего бытийственного пространства, стремление восполнить недостающее в чувстве бытия, в его осознании, т.е. стремление расширить мировоззрение за счёт освоения иных бытийственных координат. Согласно этому, европейский, слишком погрязший в действительности и материальности человек, "плотской" человек, стремится за счёт принижения и умервщления плоти, за счёт пренебрежения к действительному миру вырваться в сферу "чистой" духовности. Акт мистического экстаза, характерный для европейца (да и для семита), есть именно эк-стаз, т.е. ис-ступление, ис-ход, вы-ход в собственном смысле слова. Человек экстазирует, вы-ходит из своего действительного тела, погружаясь в дух. Вспомним какие-нибудь классические примеры, особенно у католиков, но и у дервишей-мусульман. Скажем, св. Тереза. Вот её бездыханное тело лежит в углу её кельи, сама же она витает три дня в небесах, вернувшись откуда, она с великим трудом пересказывает "непостижимые" и "неизречённые" свои впечатления. Во всём этом обращает на себя внимание следующее: от действительности даже в духовной сфере белому мистику никуда не деться. Поневоле духовные "небеса" приобретают космоморфный характер, духи же, души и ангельские умные воинства хочешь - не хочешь, с одной стороны, всё-таки именно бесплотные существа, а с другой стороны, довольно искусно владеют крыльями, растущими из, разумеется, эфирно-тонкого, но всё же материного тела. Прекрасный образец такого "оплотянения" духа - картины, изображённые Данте, а также вся послеренессансная религиозная живопись.
Описанное бытийственное пространство обнаруживает замечательные стороны: активность, практицизм, упорную экспансию. Здесь процветают науки, технические искусства, производство, грубая, но эффективная медицина, энергичное освоение действительного мира и т.д. Отрицательные черты этой культуры тоже очевидны: бездуховность и обезличенность. Последняя вполне понятна там, где личность - всего лишь фактор массы, отрывок действительности.
Полная противоположность всему этому, как бы зеркальное отражение - бытийственное пространство темнокожего человека, получившее высшее духовное определение в Индии. Для индийца характерен взгляд на бытие с позиций духа. Подлинной реальностью обладает только дух - истинная материя, природа всего существующего. Только дух обладает творческим характером: всё "творит" Всеединый Дух. Дух - это Абсолют. Он самодифференцируется, порождает из себя, как бы эманирует массу духовных предметов: богов, демонов, людей, зверей. Эти духи взаимодействуют по законам, восходящим к их прародителю, Абсолютному Духу. Что же с такой точки зрения действительность? Не более чем иллюзия реальности, фантом. Это сон, мечтание, грёза, гипноз, внушение высших духов более слабым низшим духам. Как если бы я внушил мужчине, что он - женщина. Он стал бы прихорашиваться, кокетничать, одним словом, жить в своём маленьком женском мире, не сомневаясь, что этот мирок - сущая реальность. Так и все мы. Всё, что нам видится действительностью, всё, что мы называем законами природы - всё это кажимость, внушение вышестоящего духа или духов. А их собственная "действительность" - внушение ещё более сильных духов и т.д., до великого сна самого Атмана. Действительность - это не сущая в себе "копия духа". Она не обладает творческой способностью, ибо она - мираж. Задача действительности, как порождения духа, - обнаруживать дух. Действительность - самообнаружение духа. Действительность только открывает, являет духовное. Действительность - явление, феномен духа, не более.
Что такое с этой позиции личность? Этот вопрос для индийского (как и для европейского) мировоззрения не стоит на повестке дня. В духовном пространстве взаимодействуют разные духовные сущности. Вот - один дух, вот - другой дух. Ведь Дух самодифференцирован. Он порождает массу духовных предметов. Продукты этой дифференциации мы называем личностями, которые никакой самостоятельной значимости не имеют, ибо все они - дух.
Всё определяется духом в этом бытийственном пространстве. Индия, например, не знает эстетики в европейском смысле. Искусство, мастерство для индуса инвертировано в дух. Это - копия духа в духе, сила сосредоточенного созерцания и специфической фантазии. Действительно силовой технике европейца здесь противопоставлена развитая техника применения духовной силы, т.е. магия. Колдовство, целительство, заклятие, всё, что так настораживало европейца, казалось ему таинственным, так что он колдунов сжигал на кострах, - всё это для индуса - заурядные занятия. И не мыслимо, чтобы в Индии казнили магов только за то, что они маги. Напротив, европейская техника всегда заставляла индусов относиться к ней с опасливой настороженностью, как к чему-то таинственному, чуждому и необъяснимому.
Мистика здесь - тоже полная противоположность европейской. Аскетическая техника устремлена здесь не на "умервщление" тела, а на обуздание духа, на его послушливое сосредоточение. Человек в мистическом экстазе стремится вырваться из плена духовной тюрьмы, в которой его держат высшие духовные, чаще злобные силы. Мистик стремится скинуть с себя иллюзорное "покрывало Майи". Он наделяет творческой силой действительность, тело, которое, вырвавшись из духовного плена, пребывает в свободе, неподвластной посягательствам гипнотической агрессии. Этот экстаз - йога. Но освобождение действительного тела из-под власти духовного насилия, этот своеобразный эк-стаз, выход их духа в действительное тело никогда не бывает полным. Тело отнюдь не приобретает в совершенстве свойств независимой от духа действительности. Напротив, оно приобретает подчёркнутый, несвойственный действительности духовный характер. В действительность человек переносит свои духовные умения и внушения. Тело как бы "одухотворяется". Как европейца в небесах не оставляет самопротиворечивая "активная бестелесность", так же и в йогических экстазах - самое характерное - "спиритуальная бездуховность". Всё, всё здесь вывернуто наизнанку по сравнению с европейской культурой.
Индийское бытийственное пространство обнаруживает замечательные свойства: духовность, непостижимое для нас умение сосредоточенно медитировать, развитую технику столь таинственного для нас "чудотворения", особенную медицину, построенную на методах внушения. Отрицательные черты этой культуры - пассивность в отношении к действительности и полное пренебрежение к личности. Что касается первого, то это видно по тому, какую судьбу претерпевают в странах этой культуры хотя бы какие-нибудь сталелитейные заводы, которые без регулярного обслуживания европейцами проржавеют не позднее чем через пару недель. Что касается личности, то ведь личное бытие есть всего лишь фактор дифференцированной духовности, обрывок духа. А действительная жизнь личности - не менее иллюзорна, чем всё остальное. Когда на улицах Калькутты рядами лежали умирающие люди, индусы проявляли по этому поводу куда меньше беспокойства, чем западные миссионеры. Да и сами умирающие выражали довольно слабое желание продлевать свою иллюзорную жизнь, а то и оказывали активное сопротивление "спасителям".
Внизу - бездна моря - действительность. Вверху - бездна неба - дух. А между этими безднами - неуловимо тонкая граница - поверхность моря, или, что то же, - поверхность неба. На этой границе, как в зеркале, отражают себя море в небе и небо в море. Эта граница есть неуловимая для этих бытийственных пространств Личность - третья необходимая координата бытия.
Кстати, рассматривая мистику белых и индийцев, можно сделать вывод о том, каким заблуждением было бы механически перенимать мистическую технику чужого бытийственного пространства. Европейская мистика для Индии - именно не мистика, а усугубление отрицательной гипертрофии духовности, присущей самой Индии. Для европейца йога - именно не мистика, а усугубление той бездуховности, которая и без того угрожает европейской цивилизации.
(продолжение следует)