«Единственное, чему может быть предан писатель, - это литература»
Ален Роб-Грийе
…Она остановилась перевести дух. Все жарче палило солнце; разгоряченные бегом девушки собирались вокруг старшей жрицы. «Солнце, солнце, сверкающая ошибка», – всплыла в памяти цитата. Где-то она слышала эту фразу, но где? когда? из чьих снов пришли слова, полные неясной печали? Вот уже несколько недель ее преследовало странное ощущение неполноты, незавершенности, словно что-то в ней – что-то очень значительное – искало выход в творчестве, искало, но не могло найти. Она чувствовала себя маленькой капелькой в безбрежном океане.
«Эй, Навсикая!» – звенели девичьи голоса. Она закрыла глаза. «Поистине, – прозвучало в ее голове, – жизнь - иллюзия. Мы живем не в том мире». Тоже цитата. Но чья? откуда? Подобное всплывание цитат вошло у нее в привычку, и жрицы не удивлялись, когда Навсикая сыпала красивыми словами. И хотя от других жриц она ничем особенно не отличалась – если не считать того, что немножко писала стихи в подражание Сафо, – все прозвали ее «маленькой поэтессой».
«Клянусь котом Вовой!» – прокричала Левкофея и звонко рассмеялась. Навсикая рассеянно посмотрела в ту сторону. Жрицы собрались возле Евриклеи и махали ей руками, привлекая внимание. Она вздохнула, словно нехотя возвращаясь в реальность, и пошла к ним.
Девушки смеялись. В духоте летнего полдня свежим ветерком доносились взрывы хохота. «Опять Евриклея что-то рассказывает», – думала Навсикая. Только подойдя ближе, поняла причину смеха. Вниманием девушек завладела Левкофея, живописавшая приключения рыжебородого купца Алкиноя, шельмеца и любимца всех жриц.
- А потом, – покатывалась от смеха Левкофея, – он пригласил меня покататься на лодке…
- Конечно, – подхватила златокудрая Диона, – не мог же он пригласить тебя на прогулку. Представляю пару: он тебе по пояс, держится за руку и плачет: «Мама, дай сисю подержать…»
Девушки прыснули. Навсикая тоже улыбнулась: малый рост Алкиноя и его необузданная похотливость давно служили поводом всеобщих насмешек. Рыжекудрый, рыжебородый купец, поставлявший для храма Афины льняные ткани и изысканные египетские благовония, периодически влюблялся в какую-нибудь жрицу, осыпал ее подарками и пытался соблазнить. И хотя чаще всего домогания Алкиноя оказывались бесплодными, среди жриц ходили слухи, что кое-кто уступил его настойчивости. И это несмотря на принесенный Афине обет целомудрия.
«Ах, - невольно вздохнула Навсикая, - почему я не выбрала Афродиту?» Однако девушка тут же подавила в себе нескромные мысли и постаралась подумать о чем-то возвышенном, о подвигах и славных деяниях древних героев. «Гнев, о, Богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…» - зазвучали в голове знаменитые строчки «Илиады», но даже они не могли избавить от чувства неполноты и беспокойства.
Вечером Евриклея рассказывала про старые времена. Это было традицией: каждый день после ужина девушки (те, которые хотели) собирались в комнате старшей жрицы и слушали неторопливые рассказы о богинях и богах, великих героях и знаменитых женщинах древности. И, хотя в обычные (непраздничные) дни наряжаться было не принято, девушки старались приодеться на вечерние истории.
Сегодня слушательниц было немного. Благоухая ароматическими маслами, Навсикая в расшитом алыми маками и цикламенами пурпурном пеплосе поверх розового хитона, в украшенном маленькими рубинами поясе и ярко-малиновых сандалиях опустилась на скамью рядом с Дионой.
Диона пришла в молочно-белом хитоне, кремовом пеплосе, расшитом желтыми розами, отделанном золотом поясе («Подарок Алкиноя», – мельком отметила Навсикая) и легких золоченых сандалиях. Навсикая посмотрела на других жриц – ничего особенного, только у Ифигении, похоже, новая головная повязка, искусно вышитая серебром («Тоже Алкиной, – беззлобно усмехнулась Навсикая, – или еще кто-нибудь?»). Возле стола, на котором стоял поднос с фруктами, прижившийся у Евриклеи кот Вова намывал гостей.
Дав жрицам вволю наглядеться на чужие наряды, обменяться ехидными замечаниями и дежурным подтруниванием, Евриклея примирительно подняла руку, и, когда все затихло, начала рассказ:
- Дело было давно, незадолго после того, как погибла Троя. Жены троянцев оплакивали смерть своих близких и разрушение родного города, жены ахейцев с нетерпением дожидались загулявших мужей (девушки хихикнули), а их победившие мужья грабили и насиловали местных женщин. В это время хитроумный Одиссей, царь Итаки, нагрузил свои корабли богатой добычей и с попутным ветром отплыл от разоренной Трои…
Навсикая закрыла глаза. Какое чудесное ощущение, какой невиданный восторг вызывали у нее рассказы старшей жрицы! Она буквально растворялась в словах Евриклеи, становясь то богиней, то царем, то нимфой, то критским быком – в зависимости от того, о чем рассказывала Евриклея.
Словно в тумане перед мысленным взором Навсикаи возник разрушенный Одиссеем Исмар, буря, отнесшая корабли Одиссея далеко на юго-запад к берегам Африки, трудное возвращение с посещением Сицилии и Италии, кораблекрушение у острова Дрепана и, наконец, возвращение домой и месть женихам Пенелопы…
«Пенелопа?» – удивилась Навсикая. Где-то она уже слышала это имя. Навсикая открыла глаза. Завороженные историей Одиссея, девушки медленно расходились по своим комнатам, Евриклея неторопливо отщипывала янтарные ягоды от большой виноградной грозди. Прямо над жрицей застыл, подняв голову, нарисованный чибис; слева от чибиса безмолвно таращилось чучело совы. Задрав хвост, Вова переместился поближе к Навсикае.
- Скажи, Евриклея, – задумчиво проговорила Навсикая, – ты не помнишь, где еще была Пенелопа? Кажется, я уже слышала это имя.
- Я знаю, моя маленькая поэтесса, – кинула старшая жрица, откладывая в сторону виноградную гроздь. – Так звали Афродиту, когда в ее честь устраивались весенние оргии. Девушки пели гимны плодородия и водили хороводы вокруг костра, а потом шли на свежевспаханное поле и отдавались мужчинам.
- Зачем? – не поняла Навсикая.
- Они верили, что это позволит получить хороший урожай, – Евриклея машинально отщипнула виноградинку. – Говорят, в самом деле помогало…
Кот мяукнул и стал тереться о ногу Навсикаи.
- Вот видишь, и Вова подтверждает, – улыбнулась старшая жрица.
Она ненадолго задумалась, потом добавила:
- А еще жрицы Богини каждые полгода устраивали праздники в дни летнего и зимнего солнцестояний; праздники, на которых выбирали нового царя.
- Разве такое возможно? – удивилась поэтесса, нагибаясь, чтобы погладить кота. – Разве царь не сам определяет, сколько ему править?
- Теперь - да, – согласилась старшая жрица, – но прежде - нет. Каждые полгода старый царь приносился в жертву Богине, а новый царь занимал его место. Вспомни хотя бы историю краснолицего царя-жреца Улискея, который должен был умереть по окончании срока правления, но ему девять раз удалось избежать смерти.
- Это не тот Улискей, что жил у нас на Сицилии?
Евриклея кивнула.
- Помнишь, как его затравили вепрем, а он выжил и скитался вокруг Сицилии, спасаясь от смерти?
Навсикая задумчиво повертела на пальце серебряное колечко. Действительно, несколько дней назад Евриклея рассказывала удивительную историю Улискея, много раз чудом избегавшего смерти. Он вышел живым из страны лотоса, из пещеры свирепого циклопа, из рук разбойников лестригонов, с острова смерти волшебницы Кирки, с острова мертвых нимфы Калипсо и из загробного мира Персефоны. Также Улискей уцелел, проплывая мимо острова сирен, мимо чудовищ Сциллы и Харибды, и только возвратившись домой, на Сицилию, утонул в бухте Форкия…
Сияла луна, заливая мир волшебным светом. Где-то под окнами трещали сверчки. Словно во сне Навсикая попрощалась с Евриклеей и медленно пошла в свою комнату. Сбросила одежду. Умылась. Легла в постель поверх покрывала. Спать совершенно не хотелось, и девушка полежала еще немного с раскрытыми глазами, любуясь луной и яркими звездами на чистом небе. «Даже самая яркая звезда не заменит сияния луны», – откуда-то из глубины выплыла цитата. Пытаясь понять, где она могла ее слышать, Навсикая неожиданно снова вспомнила Гомера, Трою, его волшебную «Илиаду». «Поистине, – вздохнула жрица, – поэты древности умели прислонять слова друг к другу. Не то, что теперь…»
Она почти не удивилась, когда увидела перед собой незнакомого мужчину, только инстинктивно прикрылась рукой. Высокий старик в легком струящемся плаще и запыленных сандалиях стоял перед кроватью, прикрыв глаза. В руках он держал желтую чайную розу. («Роза цветет безо всякого почему», – пронеслась еще одна невольная цитата). Жрица недоуменно приподнялась в постели.
- Не бойся, Навсикая, – сказал старик, открывая глаза и глядя ей прямо в лицо. – Я – Гомер. Пришел, передать просьбу богов.
«Гомер?» – с каким-то смешанным чувством удивилась Навсикая.
- Я не боюсь. Только…
Она запнулась. Гомер внимательно смотрел на девушку.
- …странно. Говорят, что ты слепой… – Она запнулась и замолчала.
- Кто говорит? – улыбнулся он.
- Все, – смущенно пояснила девушка, – и Евриклея, и даже в книгах…
- Ну, если в книгах… – вновь улыбнулся Гомер и поднес цветок к лицу. – Кто же верит тому, что написано в книгах?.. Впрочем, – он принял серьезный вид, – в этом мире я действительно был слепым. Но там, где я сейчас нахожусь, физические недостатки не имеют никакого значения.
Он задумался, словно что-то припоминая, потом продолжил:
- Так вот, маленькая поэтесса, – он внимательно посмотрел на девушку, – боги хотят, чтобы ты написала поэму.
- Какую? – искренне удивилась Навсикая.
- Поэму про Одиссея.
- Но ведь я никогда не писала поэмы, – запротестовала жрица. – Я даже не знаю, как это делается…
- Ничего, – успокоил ее Гомер. – Все когда-нибудь случается в первый раз. Доверься своему дару, дар выведет. И еще, поэты богаты тремя вещами: мифами, даром своим и чужими стихами. Не нужно бояться учиться у предшественников. Я бы даже сказал, что учиться следует у всего на свете, ибо у каждого можно чему-нибудь научиться. Даже у цветка, даже у кота, даже у шума прибоя…
Гомер замолчал, задумчиво вертя в руках розу. Навсикая тоже молчала. Потом решила, что хорошо было бы спросить о чем-нибудь, пока он не ушел. Она задумалась, лихорадочно подыскивая нужные слова, и вдруг выпалила первое, что пришло в голову.
- Скажи, Гомер, почему в «Илиаде» героям всегда помогают боги?
Он улыбнулся:
- Никто не идеален. Каждый хотел бы видеть богов на своей стороне.
Девушка хотела спросить, каких богов предпочитает видеть Гомер на своей стороне, но тут за окном громко заухала сова. Навсикая вздрогнула и проснулась.
Стояла душная летняя ночь. Ярко светила луна. «В такие ночи раки гурьбой выползают на берег, завороженные сиянием луны», – словно во сне вспомнила Навсикая где-то услышанную фразу. Вновь за окном заухала сова, и все надолго затихло. Жрица полежала в тишине с открытыми глазами, размышляя над своим странным сном, потом что-то привлекло ее внимание. Девушка слегка скосила в сторону глаза и чуть не подпрыгнула: на полу, прямо на том месте, где во сне стоял Гомер, лежала желтая чайная роза.
Навсикая поднялась и осторожно, словно опасаясь, что роза внезапно исчезнет, приблизилась к цветку. Взяла цветок в руки, поднесла к лицу: настоящая роза, даже пахнет. Она задумчиво повертела цветок в руках и вдруг укололась. От боли и неожиданности девушка хотела отбросить цветок, но тут же передумала: ведь роза не виновата. Просто ей больше нечем защищаться. «Ты всегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за твою розу», – всплыла в голове еще одна загадочная фраза, но теперь жрица не обратила на нее внимания.
Легла в постель и положила розу возле подушки. Попыталась собраться с мыслями, но комната вдруг поплыла перед глазами, и Навсикая уснула. И больше не было ощущений неполноты или беспокойства. Она спокойно спала, спала и видела сны.
Ей приснилась будущая поэма. Всемогущий Зевс, кот Вова, Одиссей, похожий на коротконогого рыжекудрого Алкиноя, шрам на бедре царя от клыков вепря, царица соблазна Прекрасная Елена, крики и слезы женщин разрушенной Трои, отплытие кораблей Одиссея, разграбление Исмара, побег от лотофагов, ослепление Полифема, остров Эола, бухта лестригонов, заросший ивами и дубами остров Кирки, путешествие к Персефоне, ласковые песни сирен под звуки лиры, морские чудовища, прибытие на солнечную Сицилию, богатую стадами коров, гнев Зевса, заросший ольхой и черными тополями остров Калипсо, кораблекрушение и помощь Левкофеи, остров феаков и сон Одиссея на берегу Итаки…