297
В апреле я снова в Ленинграде. Документы и диссертация наконец-то приняты в Совет. На меня заведена папка, которая хранится у Лены Герасименко - секретаря Совета (не путать с Учёным секретарём!), ютящейся вместе с ещё одной секретаршей в маленькой комнатушке на кафедре радиофизики в старом здании НИФИ, то есть рядом с Главным корпусом ЛГУ на Васильевском острове - зданием "двенадцати коллегий".
Документы у меня, оказывается, не все ещё собраны. Их там прорва требуется, целый список пунктов из 15-ти. Но главное сейчас - отправить текст объявления в Бюллетень ВАК о принятии диссертации к защите в ЛГУ. Только после того, как оно будет там опубликовано, Совет может назначить срок защиты, причём не ранее чем через три или четыре даже месяца с момента публикации объявления. Текст объявления я напечатал и отправил в Бюллетень.
А Лариска в эти дни увлеклась пропагандой творчества Высоцкого. На физфаке был вечер его памяти, который с трудом удалось пробить - требовалось специальное разрешение партийных и прочих органов. На вечере слушали специальный ретро-монтаж из записей его песен и ответов самого Высоцкого на вопросы, касающиеся его жизни и творчества. Магнитофонные записи сопровождались демонстрацией слайдов с кадрами из фильмов, фотографиями его в жизни, на концертах, на сцене Таганки, похороны.
Плёнки и слайды с этого вечера Лариска выпросила себе во временное пользование и теперь проводила такие вечера у себя дома в компаниях своих многочисленных друзей. И Анка с Антоном целыми днями гоняли магнитофон с этими записями.
Большинство из них я слышал впервые. Масштаб творчества Высоцкого представился мне теперь неизмеримо более высоким, чем я представлял себе раньше. "Час зачатья я помню не точно", "Канатоходец", "Он начал робко с ноты "до", "Колея" и множество других песен ("Кони", "Затопи ты мне баньку по-белому" и т.д., и т.п. - невозможно перечислить) буквально покорили меня. От некоторых прямо дрожь пробирала. Гигант. Настоящий народный поэт, необычность которого лишь в том, что стихи его неотрывны от музыки, пусть незатейливой, и его хриплого голоса, пусть надрывного порой. Но какая страстность! "Рвусь из жил, из всех сухожилий..."
В Ленинград я ездил через ИЗМИРАН, куда заезжал по нашим хоздоговорным делам. С университетом (калининградским) ещё в конце прошлого года всё, наконец, наладилось. Были заключены два договора - один с кафедрой теорфизики, по которому пошли все работы по моделированию, и второй - с кафедрой Никитина, которому отошли экспериментальные работы, точнее, не ему самому, а Пахотину, который у него теперь работал.
Из Ленинграда в ИЗМИРАН пришло письмо с "Вектора" (конторы вроде "Вымпела"), который давно затягивал нас в договор на выполнение правительственной темы, а мы не соглашались, ссылаясь на отсутствие своей достаточно мощной ЭВМ, да и Лобачевский не советовал с ними связываться - не солидная, мол, фирма. Так вот, в этом письме содержалось обещание предоставить нам в первом квартале следующего, 1982 года ЭВМ типа ЕС-1045 - одну из самых последних марок, которая нас устроила бы по всем параметрам. От нас же требовалось разработать глобальную прогностическую модель ионосферы с учётом возмущений, провести на её основе расчёты дальних радиотрасс и сопоставить результаты этих расчётов с наблюдениями, которые мы же ещё и должны были в рамках этой темы провести.
Собственно, все ионосферные организации Союза из Академии Наук, Гидрометслужбы и Минвуза, занимающиеся моделированием, до сих пор именно эту задачу как раз и решали и намеревались ещё долго её решать. А нам предлагалось разделаться с проблемой за три года. Но чёрт-те знает, на что мы на самом деле способны со своей машиной такого класса? Другого случая заполучить такую ЭВМ может и не представиться. И мы, обсудив всё с Ивановым и Саенко, решили соглашаться на заключение хоздоговора и начали готовить бумаги к нему - ТЗ, сметную калькуляцию, сам договор и т.п.
В середине мая (18-го) пришла телеграмма от дяди Серёжи: "Тётя Люся умерла 15-го похороны 20-го или 21-го Мороз". Мы с отцом вылетели в Ленинград 19-го. И там узнали по телефону от заливающейся слезами тёти Тамары вторую печальную новость - накануне нашего приезда случился обширный инфаркт у дяди Вовы. Причём это произошло с ним в больнице, куда его увезли ещё до смерти тёти Люси с прединфарктным состоянием после очередного сердечного приступа. О смерти сестры он до сих пор не знал, лежал теперь в реанимации.
Хоронили тётю Люсю в Сестрорецке рядом с еле заметной могилой её матери, моей бабушки - Александры Владимировны, там, где хотела быть похороненной наша мамочка. Вывозили тело из Песочной, там и прощались с ней, излишне полной во здравии, а теперь совсем высохшей, совершенно на себя не похожей. На похоронах кроме близких - дяди Серёжи, Вовки, Кольки - были ещё родственники, которых я давно уже не видел - Галка и Серёжка Яковлевы, дяди Серёжины племянница и племянник, похоронившие уже своих родителей, живших когда-то вместе с Морозами в подвале на Степана Разина - тётю Веру, сестру дяди Серёжи, и мужа её - дядю Федю. Была здесь тётя Женя Гришанова, старшая сводная сестра моей мамы и тёти Люси, перенесшая давно уже инфаркт и оперировавшая опухоль, а всё живая и выглядящая бодро. А в Сестрорецке на кладбище пришла бабка Вера Николаевна, которую мама моя называла тёткой, но была она, кажется, женой брата маминого отчима - Кузнецова или что-то в этом роде. Она, будучи далеко уже за пенсионным возрастом, продолжала работать в Сестрорецком промтоварном магазине, я с ней ездил за грибами, когда учился на первом или втором курсе. Теперь ей было уже под девяносто, но меня она вспомнила и узнала. Сыновья её - Петька и Алька считали маму и тётю Люсю сестрёнками. Петька давно уже умер, а Алька - широкий седой курчавый мужик был здесь.
На поминках дядя Серёжа всё пытался рассказать про последние минуты тёти Люси, как мучилась она, задыхаясь, как глаза её говорили - не хочу умирать... А Вовка останавливал его: - Не надо, батя, кому это интересно, помолчи.
А поздно вечером, когда все уже разошлись, я распекал Кольку за разгильдяйство и бессердечность, поддерживаемый женой его - Ниной, довёл Кольку до слёз, но назавтра мы уже помирились, и он помогал нам с отцом затариваться продуктами в Калининград - мясом, маслом.
Съездил я в Сестрорецк, сходили с тётей Тамарой в больницу, я заглянул в реанимационную палату, увидел там на крайней кровати под капельницей дядю Вову. Он был в сознании и выглядел спокойным, меня не заметил. Врачи говорили, что самое страшное уже позади, в этот раз смерть его миновала.
298
Наш "географический ребёнок" Митя в возрасте 5 лет 10 месяцев выдавал такие шуточки (записано 28 мая 1981 г.). Ему Сашуля говорит: "Чай остыл уже, пей его не из ложечки, а через край". "Через Красноярский?" - спросил Митя.
И ещё: Сашуля искала соринку у него под веком, а он ей советовал: "Ищи на северо-западе глаза".
В первых числах июня - очередная командировка, на этот раз в Якутск, где СибИЗМИР совместно с ИКФиА проводил Всесоюзное совещание "Крупномасштабная структура высокоширотной ионосферы". Восточная граница моих поездок отодвинулась ещё на два часовых пояса, до этого восточнее Байкала я не бывал.
ИКФиА - Институт Космической Физики и Астрономии Сибирского отделения Академии Наук СССР, созданный на базе станции космических лучей и по сю (ту) пору возглавляемый профессором Шафером - типичным сибирским научным организатором, о котором я давно слышал (именно как об организаторе, а не как об ученом), прежде всего от Осипова, но ни разу с ним не встречался. К Шаферу, между прочим, ушел из "Вымпела" Томашук, который, по слухам, тут окончательно и спился.
В Домодедово Аэрофлот отмочил со мной свой очередной номер. Прибыв туда загодя, я, чтобы не толпиться в очереди, не спешил на регистрацию, слонялся по аэровокзалу, а когда осталось человек десять, подошёл к стойке. И меня не взяли, как, кстати, и Горохова из ПГИ, сколько мы с ним своими билетами не размахивали. Безо всяких объяснений. Кончились, мол, места. Отойдите в сторонку. Пошли мы с Гороховым в бар и улетели часа через три в полупустом самолете.
Якутск оказался самым захудалым из всех виденных мною до сих пор сибирских городов. Как и Норильск, он стоит на вечной мерзлоте, но справиться с нею здесь удалось в гораздо меньшей степени. Каменных домов немного - одна улица в центре, да по сторонам от неё кое-где, а так всё деревянные дома. Мостовые поразворочены, фонарные столбы выпирают из земли вместе с бетонными или деревянными чушками оснований, заборы перекошены; такое впечатление, что ворота все лезут вверх и тянут за собой заборы, которые одним краем соединяются с воротами, другим - с домом.
Это всё шутки вечной мерзлоты, как нам потом рассказали в Институте мерзлотоведения. В результате периодического оттаивания лишь верхнего слоя почвы и, соответственно, колебаний объёма, занимаемого этим слоем, столбы и ворота как бы выдавливаются постепенно из земли, выдирая за собой проложенные в земле кабели и прибитые к воротам заборы, так что электрические провода уличного освещения приходится подвешивать по старинке к верхушкам столбов ("воздушка").
Зелень чахлая, на улицах пыль, а ведь это лишь начало лета, скорее даже конец весны ещё только. Потом будет зной, а зимой жуткие морозы под пятьдесят градусов, переносимые только из-за сухости воздуха и безветрия.
С питанием как и везде в Сибири (исключая Норильск, пожалуй) плохо, по карточкам куры, масло, варёная колбаса. Но в ресторанах и в гостиничном буфете имеется местный деликатес - копчёная конина и жеребятина, очень любимые якутами. В первый раз я не сразу и догадался, что это конина, подумал, что шейная вырезка. Короче, мне понравилось.
В первый же вечер Шафер организовал катание избранных гостей, в число которых почему-то попал и я, по Лене на институтском катере "Профессор", похожем на "морской охотник" времён Отечественной войны. Лена в окрестностях Якутска широка, но разделена на рукава островами с невыразительными плоскими берегами, поросшими чем-то вроде ивняка или тальника, так что фактически только эти рукава и видишь. Пробовали высадиться на берег, но быстро сбежали обратно на катер от комаров. Гвоздём вечера оказались водка с омулем, выставленные Шафером в "кают-компании", если так можно назвать то место на катере, где мы эту водку распивали. Тут же я узнал, что планируется и более широкомасштабное мероприятие: всех участников совещания повезут на теплоходе к Ленским столбам с банкетом и ночёвкой на острове.
И действительно, после трёх дней заседаний, проходивших в здании ИКФиА с бесплатными кофе и бутербродами с икрой в перерывах, участников совещания погрузили на специально зафрахтованный теплоход, который отплыл вечером из Якутска и направился вверх по Лене. А наутро взорам проснувшихся путешественников предстала совсем другая чем близ Якутска картина Лены и её берегов. Один берег, правда, оставался по-прежнему унылым. Зато другой, к которому мы приближались, представлял собой зубчатую стену из высоких отвесных скал, вплотную подступивших к воде и красиво озарённых утренним солнцем. Это и есть знаменитые Ленские столбы.
Теплоход притыкается бортом прямо к берегу безо всякого причала - глубина достаточная - и матросы швартуют его за кусты и деревья. Поодаль стоят ещё два таких же туристских теплохода - место пользуется популярностью. Прибывшая отдохнуть на лоне природы публика разбивается на две части: одна лезет наверх, на верхушки столбов, частично, впрочем, оседая с бутылками на полдороге, другая остаётся на теплоходе ловить с борта рыбу.
Ловят ельца размером с некрупную салаку на примитивную снасть: леса, грузило и два-три поводка с крючками, наживляемыми червем или хлебом. Лесу держат в руке и поклёвки контролируют пальцем - так мальчишки ловят бычков в Севастополе. Клюёт неплохо, с разных глубин, вытаскивают и по паре штук сразу.
Я поглазел на рыбалку, но самому развлекаться таким образом не захотелось и вслед за большинством я полез на Столбы. Лезть было трудно, главным образом из-за того, что из-под ног лезших впереди сыпались камни. Не все добрались до вершин. Казимировский осел вообще у подножья, заявив, что ему и там хорошо. Мирмович, потешавший меня своими репликами, преодолел свыше половины пути, но большинство цели достигло. И, надо сказать, она стоила того. Вид с макушек Столбов открывался потрясающий. Если глянуть вниз в сторону реки, то дух захватывает. И Лену видно во всю её ширь с островами и протоками. Красота!
Спустившись со Столбов, мы погрузились на теплоход и отправились на один из близлежащих островов, где планировался товарищеский ужин. Как и у Столбов, теплоход приткнулся прямо к берегу. Здесь на острове yжe неделю бригада шаферовских добровольцев трудилась по подготовке к товарищескому ужину: сооружала столы, скамьи, оборудовала футбольную и волейбольную площадки (к банкету!) и ловила рыбу на уху.
Рыбы им удалось наловить только ельцов на удочки (с ведро), да одного налима на донку. Ставили и сети, но ничего не поймали. Вот тебе и сибирская река с осетрами, стерлядью, омулем и тайменями. На рыбалку из Якутска за сотни, а то и за тысячи верст ездят. А ельцов я половил на удочку, с обрыва, раздевшись до пояса и загорая на солнышке. Штук шесть поймал, пока народ знакомился с островом и готовился к банкету.
Потом играл в футбол в одной команде с Ледомской и Людой Макаровой, стоял на воротах и героически бросался в ноги нападающих.
Наконец, позвали к столам, которые стояли тут же вдоль футбольного поля. В уху к ельцам и налиму добавили привезённой с собой благородной рыбы, и уха получилась отменная, особенно с учётом нагулянного аппетита и водочного изобилия. Темп взяли сразу высокий, и многоопытный Шафер выгонял пару раз всех из-за стола на десятиминутные футбольно-волейбольные разминки для просвежения голов. В футбол играли, двадцать на двадцать, а в волейбол - десять на десять.
Когда стемнело, запалили костер, орали песни. Народ гулял до восьми утра, а я угомонился сравнительно рано. Боря Некрасов помог мне добраться до каюты, я рухнул на койку и моментально уснул.
Разбудил меня хриплый голос из матюгальника, повешенного в каждой каюте: - Пассажиры первой, второй и третьей смен приглашаются к завтраку!
Я умылся и поднялся в ресторан. Со всех смен там еле три человека набралось, остальные не были в состоянии подняться. Теплоход шёл к Якутску. Заботливые хозяева подобрали все тела, на острове никого не забыли. Не обошлось, правда, без травм: у Мирмовича руки в волдырях, вытаскивал из костра рухнувшего туда учёного, я ногу растянул во время футбола, сгоряча не почувствовал, а теперь с трудом ступал на неё.
В Якутске узнал новость: иркутяне во главе с Климовым собираются посылать отрицательный отзыв на докторскую диссертацию Власова. Я спросил у Коли: - В чём дело?
Он в свою очередь задал вопрос мне: - А ты его автореферат читал?
- Нет. Мне он почему-то не прислал.
- Ну, так почитай. У него такие формулировки - упадёшь. Заложил якобы основы прогнозирования ионосферы с помощью физических моделей. А ты знаешь хоть одну модель, разработанную им самим? Примазался к результатам Колесника и выдаёт их за свои. А если его в доктора пропустить, так уж он потом никому проходу не даст.
Я, конечно, знал Мишины замашки, но полагал, что дальше выпяченной груди, напыщенного вида и поучительных интонаций его апломб не заходит и, в общем, безвреден. Многие, однако, считали не так, в том числе и Серёжа Авакян, и Жора Хазанов. Толя Колесник, правда, отмалчивался, хотя его-то Власов и обобрал больше всего в своей диссертации. Но Колесник зависел от Власова и как от заказчика, и не хотел портить с ним отношения, имея в виду свою будущую защиту. Я спросил у Данилова, непосредственного шефа Власова, его соавтора по монографии, как он расценивает Мишины шансы на защиту. Лёша ответил:
- Фифти-фифти, то есть низко. Мы ему не советуем сейчас защищаться, конъюнктура неблагоприятная, общественность настроена против. Следовало бы на некоторое время затихнуть и переделать диссертацию. Но он и слушать не хочет об этом, прёт напролом, и боюсь, что нарвётся.
Для меня это явилось неожиданностью. Ещё полтора года назад, в Звенигороде Данилов целиком и полностью поддерживал Власова и его нападки на Андрея Михайлова. Теперь, похоже, у них с Мишей единства уже не было.
В Якутске я побывал с экскурсиями в Геологическом музее и в Институте мерзлотоведения, где показывали эффектные слайды, демонстрирующие разрушительное воздействие на почву в зоне вечной мерзлоты даже одного проезда гусеничного вездехода, а также извлечённые из вечной мерзлоты куски туши мамонтов и доисторических носорогов. Узнал о бесперспективности края с точки зрения столь многообещавшей прежде добычи алмазов, золота и цветных металлов.
Перед отъездом гостей Шафер снабдил всех копчёной рыбой - сигом и горбушей, я угостил ею в Москве Бирюковых.
Из Якутска ведь родом Мишка Давыдов, лохматый очкарик-теоретик, сосед мой по комнате в Первой общаге. И ещё один знакомый тут жил, тоже Давыдов, Володя, занимавшийся геомагнитными пульсациями. Он навещал меня иногда в Калининграде, куда приезжал летом к родственникам. Года три или четыре назад он защитил докторскую и вдруг умер вскоре. Мишка же Давыдов окonaлся в секретном Арзамасе-16 (вместе со Славкой Борисовым) и ни слуху, ни духу от них не было.
299
Домой вернулся 9-го июня. 10-гo - день рождения у Серёжи Лебле, 12-го - наш с Сашулей день свадьбы, семнадцать лет совместной жизни. Отмечали, как обычно, дома. В гостях были отец с Тамарой Сергеевной и Кореньковы. Мы с Юрой изрядно нахлебались, а наутро мне предстояло ехать с Митей в Клайпеду, на экскурсию в нашем обсерваторском автобусе - ПАЗике, который мы недавно получили, и который регулярно курсировал теперь между кирхой и Ульяновкой. А из Ладушкина на работу ездили по-прежнему в ЗИЛовском фургоне, но в новом.
Накануне было переменно с дождем, но не холодно: +18 градусов, а в день экскурсии резко похолодало - до десяти градусов, западный ветер усилился до ураганного, хлестал дождь. Торопясь утром к автобусу, да ещё с похмелья, я и одеться как следует не успел, Митю же Сашуля экипировала как следует. Плохая погода ничуть не уменьшала его энтузиазм, он был очень возбуждён и рвался в путешествие.
Ехали через Куршскую косу, а не через Советск, как когда-то, лет десять тому назад. В районе Морского, в самом низком месте косы дорогу затопило, автобус буквально плыл, приводя этим Митю в восторг. В Клайпедском конце косы поставили автобус на стоянку и перебрались на паром, на котором предстояло преодолеть пролив, разделяющий косу и Клайпеду и соединяющий Куршский залив с Балтийским морем. Из-за сильной волны паром минут сорок болтался посередине пролива, не рискуя причалить на клайпедской стороне. Наконец, пристали, высадились.
Мы с Митей пробежались по центру, причём Митю очень радовали нерусские вывески и вообще иностранный вид города, он чувствовал себя в полной мере за границей. А тут ещё я закатил ему шикарный обед в "Меридианасе" - ресторане на шхуне, почти пустом из-за скверной погоды, где нас обслужили исключительно вежливо, и Митя сам выбирал себе блюда, а я поправил своё здоровье рюмкой-другой не помню уж чего.
Но главной целью путешествия был клайпедский Морской музей-аквариум, расположенный на морском побережье косы, километрах в полутора от паромной переправы. Мы снова переплыли пролив и отправились к музею вдоль набережной пролива, продуваемые штормовым ветром и поливаемые дождём. А по пути находился ещё один музей: усадьба местного рыбака довоенных времен со множеством хозяйственных построек, и Митя не преминул их досконально осмотреть, заглядывая в каждое помещение с вопросами: - А там что? А это зачем? - и внимательно прочитывая поясняющие таблички.
За усадьбой рыбака новая экспозиция - установленные на пьедестале рыбацкие суда - ветераны, на каждое из которых можно залезть и осмотреть всё тщательно, на чём Митя и настоял. И мы с ним лазили и осматривали.
Но вот, наконец, и собственно Морской музей, расположенный в старинном немецком форту, состоящем из центральной круглой башни диаметром метров в тридцать, окружённой внутренним двором, а по его периметру оборонительным валом с помещениями внутри него. Всю башню занимал аквариум. Таких больших я ещё не видел, куда там севастопольскому до него!
Со двора к башне примыкают два открытых небольших бассейна. В одном ныряют пингвины - императорские, красавцы, в другом - тюлени. Заходишь в башню, спускаешься вниз и из подвальной галереи можешь наблюдать через большие окна в стенах этих бассейнов, как ведут себя пингвины и тюлени под водой. А с другой стороны галереи такие же окна в центральный бассейн, расположенный посередине башни, где плавают здоровенные осетры, севрюги, стерляди, скаты и прочие рыбины.
Галерея следующего (первого) этажа идёт по краю этого бассейна, и этих же рыб тут можно наблюдать сверху. В галерее второго этажа отдельные аквариумы сооружены в стене башни; в них представлены в основном обитатели местных водоёмов, главным образом, Куршского залива и впадающих в него рек: лещ, судак, угорь, окунь, плотва, щука, рыбец, сиг, балтийский лосось, камбала, форель, чехонь, жерех - и какие экземпляры! В натуре я таких и не видывал, хоть и заядлый вроде бы рыбак.
В галерее третьего этажа - чучела, раковины, кораллы, крабы, раки и т.п. В помещениях наружного вала - музей истории судоходства, макеты кораблей, а на самом валу - выставка якорей. И всё, всё мы осмотрели, Митя не позволил ничего пропустить.
Обратно к автобусу идти было полегче: северо-западный ветер дул в спину, дождь перестал, и мы пообсохли. По дороге нам навстречу попался ЗИЛ-фургон, за рулем которого сидел ... Юра Багно! Он устроился (давно уже, сразу после защиты кандидатской) в КВИМУ и проводил на косе какие-то хоздоговорные экспедиционные работы, чуть ли не по лазерному зондированию атмосферы. Мы радостно поприветствовали друг друга.
На обратном пути останавливались в Ниде, затаривались продуктами, а от Ниды до Калининграда Митя спал как убитый, сморённый впечатлениями. Поездка ему, да и мне тоже, очень понравилась.
А через неделю, накануне отъезда в очередную командировку я ездил с ночёвкой на морской канал, на 14-й километр Балтийского шоссе. Как раз в эту ночь кончался двухмесячный нерестовый запрет на ловлю в этих местах. "Созрел" я для этой поездки так неожиданно, что не успел ни с кем договориться и ездил один, о чём горько сожалел, когда, не доехав километра до канала, капитально застрял со своим мотоциклом в глубокой луже. Уж не знаю, как и вылез, весь в грязи, конечно.
Ловил на спиннинговые донки. Засветло ещё поймал одну плотву, на закате - двух угрей. Ночью были такие поклёвки, что дважды вытаскивал лесу с оборванными поводками. Вытащил одного угря, да и того упустил в траве. Упустил, потом поймал, а потом опять упустил, пока пытался его засунуть в садок, да так и не нашёл, хоть и был с фонариком. Поискал, пошарил везде руками, потом плюнул, перезакинул донки, сижу на стульчике, курю. Тишина. Вдруг слышу - плюх! - это мой беглец с берега в воду шлёпнулся.
А на утренней заре стали клевать окуни - граммов по двести. Поймал семь штук, а как солнце поднялось и над водой перестало парить - клёв прекратился.
300
С 22-го июня по 2-е июля опять в отъезде - ИЗМИРАН, Ленинград. В ИЗМИРАНе мне нужно было забрать из печати весь тираж автореферата, его срочный выпуск по блату устроил мне Симаков. Хоть с этим повезло, ибо вообще-то полагалось печатать его в Ленинграде, раз я там собрался защищаться, а не в ИЗМИРАНе, а на печатание автореферата в Ленинграде могли уйти месяцы. Потом мне надо было узнать в ВАКе, в каком номере бюллетеня ВАК будет опубликовано объявление о моей защите. Прошло уже почти два месяца как я его послал в ВАК, а оттуда ни слуху ни духу, тогда как должны были послать уведомление в Совет. Может, уже и послали, да не дошло? Дозвониться же было невозможно, а знать номер бюллетеня мне нужно было, чтобы Совет мог назначить срок защиты, не ранее чем через три месяца после выхода этого номера, и, соответственно, разослать автореферат с указанием срока защиты.
Все эти свои дела я приурочил к делу общественному: мне предстояло выступить официальным оппонентом на защите кандидатской диссертации Кима - молодого сотрудника Марата Дёминова.
В ИЗМИРАНе я узнал сногсшибательную новость: со всех своих постов и из партии загремел Игорь Алексеевич Жулин, замдиректора ИЗМИРАН, председатель специализированного кандидатского совета, председатель секции по солнечно-земной физике, завотделом, один из руководителей программы "Интеркосмос". Его задержали на таможне, когда, возвращаясь из командировки в Штаты, он попытался пронести в книжке бриллиантик стоимостью в 75 тысяч долларов (якобы). Купил там себе безделушку. А, может, и не себе. Ситнов говорил, что скорее второе, и что это-то, мол, и спасло его от более крупных неприятностей в виде привлечения к уголовной ответственности.
В ИЗМИРАНе все только об этом и жужжали, хотя подробностей никто не знал. Ожидали, что Мигулину достанется на орехи, а то и тоже полетит, поскольку не так давно уже было ЧП - один молодой парень из ИЗМИРАНа поехал на Кубу в командировку и сбежал по дороге в Канаде. К нему незадолго до того его тётя из Канады в гости приезжала, уговорила, видать, а органы прошляпили.
В один день с Кимом, которому я оппонировал, защищал свою кандидатскую диссертацию по радиоголографии ионосферы наш заведующий - Вадим Иванов. После Коренькова он стал вторым выросшим в КМИО кандидатом наук. Отметили это дело мы, конечно, хорошо (Ким непьющий и свою защиту не отмечал). Диссертант до позднего утра не ложился, а меня поднял Ситнов, гулявший накануне с нами, и мы поехали с ним в Москву в ВАК, а заодно и пивком опохмелиться. У Ситнова в ВАКе тоже было дело - проконсультироваться, кого вместо Жулина назначать председателем спецсовета (а Ситнов был теперь его учёным секретарем) и можно ли его оставлять в рядовых членах совета.
Был жаркий, полноценный летний день - конец июня! Нам не повезло - ВАК переезжала из старого здания в новое, специально для неё построенное. Процесс этот тянулся уже долго, и никто не знал, кто уже переехал, а кто ещё нет, и кто где сидит, и где какой отдел, и где документы находятся. Бoльшинcтвo всё-таки уже переехало, поэтому в старом здании мы ничего не нашли и отправились в новое, а туда попали в обеденный перерыв. К счастью, из-за переезда охрана находилась в расслабленном состоянии, и нас пропустили самих искать, чего нам нужно, в недрах этого огромного нового административного корпуса.
После уличной жары бродить здесь было одно удовольствие, прохладно. Правда, в комнатах, куда мы заглядывали, спрашивая, где здесь "Бюллетень ВАК", на нас остервенело рычали - чего, мол, суётесь в обеденное время, и кто вас вообще сюда пропустил? Но мы не сникали и настойчиво продолжали поиски, благо за шиворот нас не хватали и пинком не выкидывали. И, наконец, нашли.
Изображая невероятную почтительность, я вкрался в комнату, где за столами две женщины пили чай, и, беспрестанно извиняясь, забормотал: - Вот, в командировке, проездом, хотел бы узнать про объявление о докторской...
Но одна из женщин тут же резко меня остановила:
- Фамилия?
- Намгаладзе.
Она несколько секунд порылась в картотеке и объявила:
- В четвёртом номере, выйдет в июле. Мы ещё месяц назад открытку в Совет послали, там надо было спрашивать.
- Спасибо большое. Там не получали. Ещё раз спасибо огромное, и извините, пожалуйста.
И я отпятился в коридор, где ждал меня Ситнов.
- У меня всё в порядке, я свободен! Давай с тобой теперь кончать.
К несчастью, нужный Юре чиновник сидел и не в старом, и не в новом здании ВАК, а в здании Архитектурного института недалеко от ЦУМа, куда мы и потащились по жаре. Там Юре разъяснили: Жулина в Совет не допускать, председательские обязанности пока пусть сам Мигулин исполняет.
Вот теперь, наконец, можно было и пивка попить вволю. По паре-то кружечек из автоматов мы уже походя пропустили. В ближайшем гастрономе мы заполнили портфели бутылками жигулевского, а в киоске у ЦУМа набрали горячих чебуреков в целлофановый мешочек - не обедали ведь ещё даже! Со всем этим добром отправились искать место, где бы приземлиться и, наконец, устроились на скамейке в детском скверике на Цветном бульваре. Уф! Сидим, пиво пьём, чебуреки едим, по сторонам озираемся, - хорошо! Смотрим, на соседней аллейке видеокамеры устанавливают, снимать чего-то будут. Потом глядим - знакомые лица! Вон, Каневский, артист, а вон Леждей, так это же очередную серию из "Следствие ведут знатоки" снимают! К чебурекам и пиву нам ещё и зрелище предлагают. Славно мы тогда с Ситновым посидели! Отдохнули от Ивановской защиты и беготни по ВАКу.
301
А на следующий день вечером (или в тот же вечер?) я уехал поездом в Ленинград. С одной защиты на другую. Там Лариска Зеленкова защищалась как раз. Приехал я утром, а защита у неё после обеда в главном корпусе, на геологическом факультете. Первым делом я, конечно, в Совет к Лене Герасименко. Так, мол, и так, был в ВАКе, они говорят - месяц назад вам уведомление о напечатании объявления послали.
- А мы ничего не получали, - развела руками очаровательная Лена. Как Саша Волосевич и предсказывала. Ну, да ладно.
- А чего делать-то теперь? - спрашиваю.
- Теперь надо созвать наш Совет, чтобы он назначил срок защиты. А впрочем, ведь это можно сделать как раз сегодня, сегодня же у нас защита Зеленковой!
- Но у меня нет никакой бумажки из ВАКа, что объявление будет напечатано в четвёртом номере.
- Но Вы же там были, в ВАКе? Вам сказали? Этого достаточно. Наш Совет и так поверит. Я поговорю с Новиковым.
- Ну, тогда отлично.
(продолжение следует)