13.
«Со-сёнки, бе-рёзки, ле-са, пере-лески, до-роги, про-сёлки, по-ля…»
Сту-тук колес на стыках и какой-то мерзкий запах чеснока, грязной одежды, табака, пота.
- Профессор, очнись! Бросай свою книжку, к городу подъезжаем.
Вздрогнув от неожиданности, открываю глаза.
Старый обшарпанный общий вагон. На противоположном сидении парнишка отрывает взгляд от книги, поправляет очки и задумчиво смотрит на меня. Сидящий рядом с ним небритый мужчина, одетый в черную засаленную спецовку, толкает парня локтем:
- Давай-давай, «профессор». Начитаешься еще. Надо к выходу пробираться, чтобы первыми в автобус залезть.
Вагон забит мужчинами примерно того же вида, что и он, и примерно так же пахнущих. Дышать тяжело.
Я ослабляю узел галстука. Боже! Я одет! Я, в костюме и в плаще, сижу возле окна в общем вагоне и еду неизвестно куда. Под столиком пристроились оба моих чемодана и не дают вытянуть ноги.
- Простите, какая сейчас станция? – спрашиваю сидящую рядом со мной толстуху в синей вязаной кофте. Кофта под мышками обесцветилась от пота. Похоже, что именно этот аммиачно-мочевинный запах и привел меня в чувство действенней, чем это бы сделал нашатырный спирт.
- Так какая станция? Конечная! Приехали. У этого поезда всего две станции: Город и Комбинат, и обе конечные. Сейчас – Город.
«Слава Богу! Я все-таки приехал туда, куда надо. Но как я здесь оказался? Когда и кто меня одел? Неужели все, что со мной произошло – встреча на перроне, обед, маскарад – мне только приснились? Уж очень нереально, чтобы «средь шумного бала, случайно» я оказался голым. А вот только сейчас, по-настоящему, я приезжаю. И сейчас меня будет встречать Оленька. Какой, однако, интересный сон!»
За окном потянулись черные бревенчатые дома в один, два этажа.
Вот, в этом доме жил Серега – мой друг детства. Сейчас опять за что-то сидит. А ведь как рисовал! Вполне мог бы стать художником мирового уровня. Все эти Глазуновы и Шиловы ему бы и в подметки не годились. А вот за тем домиком должен быть наш. Эх, деревья разрослись, и не видно ничего…»
Поезд тормозит, и все заторопились на выход.
«Ладно, пусть идут. Толпа немного рассеется, легче будет сестренку найти».
Беру чемоданы и одним из последних иду к выходу.
Вот и перрон. Состав куда-то на задворки загнали. Ставлю чемоданы и ищу взглядом Ольгу. Платформа просматривается хорошо, но сестры я не вижу. Я вообще никого не вижу. Пусто! Всех в себя всосал подземный переход под путями. Ладно, пойду и я. Обидно, что не встретила, но что поделаешь…
14.
- Севочка, здравствуй!
- Оленька, родная, привет! Я-то уж думал: все – не захотела встречать.
- Что ты, Севочка. Я просто задержалась на работе и опоздала. Как ты доехал? Все нормально?
- Нормально! Правда на пересадке пришлось поволноваться – все-таки рабочий поезд, кто его знает, как он ходит, но ничего, устроился. А в вагоне такой запашок стоял, особенно от одной тетки, аж глаза защипало.
- А где твои вещи?
- Ох, ты! На перроне оставил! Как это я их там забыл? Видно, очень расстроился, что тебя не увидел. Пойдем быстрее, а то их украдут. Или лучше стой здесь – я сейчас, бегом.
Слетаю по ступенькам в переход и лихо бегу по нему – благо, людей нет.
«Должны стоять. На перроне никого не было. Но как я мог их там забыть? Что за провал в памяти? Вот ротозей!». Выскакиваю из перехода – стоят.
- Уф! Слава Богу! Никому не понадобились. Чуть чемоданы не потерял. А в них почти оконченная диссертация!
Я вспомнил свой сон, торжественную встречу на перроне и свое беспокойство в нем по поводу чемоданов. Ухмыляюсь: «А сон-то «в руку»!
- Ну вот, Оленька, нашлись. Никто не взял – видом не вышли. Но как я их мог оставить? Ума не приложу.
- Эх ты, ученый! Вечно витаешь в облаках. Ладно, уж, пойдем.
Чтобы сократить путь, идем по первому перрону до конца. Я останавливаюсь, чтобы снять плащ.
- Как тебе, Оленька, работа в школе? Уже привыкла?
- Что тебе сказать, Сева? Тяжело. Дети очень трудные сейчас. Все вокруг меняется, они все это видят, но понять не могут. Что ты хочешь, взрослые не понимают. Давай плащ, понесу.… А где опять твои чемоданы?
Я озираюсь.
- Не знаю…
Я уже в полной растерянности: что за проклятье? Чемоданов опять нет. Смотрю на Олю, она – на меня. В ее глазах читаю беспокойство о моих умственных способностях, – я не могу сосредоточиться на простой вещи: переноске двух чемоданов. Но ведь я их нес! Я их держал в руках и поставил только сейчас, когда захотел снять этот чертов плащ! Я их поставил…
Я их поставил на тележку, в которой к почтовому вагону подвозят посылки и мешки с письмами! А эта тележка сейчас пересекает по специальному переезду пути, в самом конце перрона, чтобы подъехать к другому поезду. И на ней красуются оба моих чемодана, которые можно узнать издали по броским наклейкам с видами Эйфелевой башни и Биг Бэна, наклеенными на них во время стажировки в Новосибирске.
- Оленька, жди меня здесь! – я бросаюсь в погоню.
- Осторожно, не попади под поезд! – слышу откуда-то издалека ее голос.
Все это напоминает фрагмент из фильма Феллини, где герой Мастрояни чувствовал себя так же дурацки, как и я себя сейчас.
Одновременно с моими мыслями из вокзального репродуктора раздалась музыка именно из этого фильма, и уже невозможно определить очередность, кто кого активизировал: мысли – музыку или музыка – мысли. Я перебегаю пути, а тележка уже скрылась между составами. Где? На какой платформе? Беспокойство о судьбе диссертации сейчас намного сильнее, чем накануне, когда я бежал по тоннелю.
15.
В груди жжет, губы пересохли, – я в погоне уже минут пятнадцать. В мозгу бьется мысль: «Что же это, я такой идиот, что не могу уследить за своими вещами? Ведь никогда такого не было. Может, у меня какое-то заболевание мозга? Что-то вроде болезни Альгеймера? Не рановато ли в тридцать лет?»
Тележки нет ни на одном перроне. Я с трудом взбегаю на пешеходный мостик через пути и с высоты осматриваю все пространство станции: составы, перроны, люди, много людей! Вот она! Вот она эта тележка! Она где-то далеко. И я, сломя голову, весь в поту, задыхаясь, устремляюсь к ней: виадук, вниз по крутой лестнице, вокзал, тоннель, вверх по лестнице, перрон, тележка!
Чемоданов нет!
- Где чемоданы? – слова едва различимы сквозь вырывающееся с хрипом дыхание.
Но водитель услышал, окидывает меня равнодушным взглядом:
- Какие чемоданы? Не видел никаких чемоданов. Мы чемоданов не возим, только почту.
- А еще кто-нибудь почту возит?
- Сегодня только я – напарник бюллетенит.
Всё!
Медленно сползаю на корточки, опираюсь спиной на тележку и обречено застываю.
Все материалы и черновики моей диссертации пропали. Хотел закончить дома, в родных стенах. Закончил. Теоретически их можно найти, кому они нужны в этом городишке? Теоретически. Но практически: несколько лет работы – коту под хвост. На восстановление уже времени не осталось.
- Эй, ты! Мне ехать надо. Отойди в сторонку и там поплачь.
Что это? Комок в горле я чувствую, а слезы на разгоряченных бегом щеках –нет.
Бреду к Ольге, к тому месту, где она меня ждет. Пассажиры из только что подъехавшего поезда неохотно уступают дорогу, бьют по моим ногам сумками, коробками, чемоданами.
Вот и сестра.
- Севочка, вот они! – указывает на чемоданы, стоящие у фонарного столба. - Тележка проезжала мимо, я и выхватила.
- Оленька, ты моя спасительница!
Усталость, нервное возбуждение выплескиваются и я, как ребенок, плачу навзрыд на ее плече.
- Что ты, милый? Ну, что ты? Успокойся, родной.… Вот увидишь, все будет хорошо. Папа с мамой завтра в круиз уезжают, и ты спокойно поработаешь. Я тебе мешать не буду.
- Круиз?! Им нельзя в круиз! Им нельзя в круиз!