Передозировка
Дядя Миша весь состоял из шаров и шариков. Живот - большой шар. Маленький шарик-нос застрял между шарами щёк на голове-глобусе. Пальцы рук - перетянутые складками пухлые сосиски. Высокий и негромкий голос - словно звук воздуха, выпускаемого через растянутую узкой щелью горловину несильно надутого шара. И характер у него безобидный, как у сказочного Пузыря из мультфильма.
Дядя Миша был хорошим электромехаником. Он умел перематывать любые электромоторы. Что такое "перематывать электромоторы" я в детстве понятия не имел, но знал: когда односельчане везли перегоревший электромотор в город к дяде Мише, они были уверены, что после ремонта мотор будет работать долго. Возможно всегда. Главное - попасть к дяде Мише, когда он был трезв. Если же иначе, мотор отправлялся под верстак, где лежало много ничейный поломанных моторов, хранимых там для разбора на запчасти и по причине "жалко выбросить". С клиента взималась одна единица оплаты крепостью сорок градусов в стеклотаре достоинством пол-литра и стоимостью по тем временам два рубля восемьдесят семь копеек, необходимая дяде Мише для поддержания стабильно хорошего настроения. Клиенту рекомендовалось зайти через пару недель, а о моторе, как о вещи, не имеющей никакого отношения к хорошему настроению мастера, забывалось.
Довольно часто у дяди Миши случались запои, которые длились примерно по две недели. Он переставал ходить на работу, пропивал все деньги, как "карманные", так и хранимые на сберкнижке. Впрочем, на эти деньги он больше угощал знакомых и незнакомых желающих выпить, чем пил сам. Самому-то ему, чтобы дойти до кондиции, водки требовалось немного. Доброго и безотказного дядю Мишу знали все выпивохи в округе, и желающие выпить на дармовщинку в периоды его запоев липли к нему как пиявки, высасывая деньги, овеществлённые в водку, до последней копейки.
Добравшись в крупном подпитии домой, он стучал своим пухленьким кулачком в дверь и басом - а, не смотря на высокий голос, при желании он мог говорить и басом - требовал:
- Клавдюшка! - так звали его жену. - Открывай!
И начиналась война.
Нет, он не дебоширил, не гонял домочадцев по квартире...
Дядя Миша во время Отечественной войны служил офицером. После войны сболтнул лишнего про власть и её порядки, за что поплатился несколькими годами свободы. Впрочем, легко отделался - ведь могли припаять и "звание" врага народа с соответствующими последствиями. Дядю Мишу разжаловали в рядовые, он начал пить.
Так вот, придя домой, пьяный дядя Миша вооружался шваброй, "окапывался" под телевизором, стоящим на столике в углу зала, и, уложив швабру-винтовку на бруствер из поваленных на бок табуреток, начинал "бой".
Он командовал кому-то занять позиции, звонил по несуществующему телефону в штаб, докладывая о готовности к атаке, иногда бросался в атаку, неуклюже вылезая из-под телевизора и вперевалку труся на кухню. Там он брал в плен собственную жену. Приставив ей к спине дуло скорострельной швабры, требовал: "Хенде хох!", что в переводе с вражеского значило поднять руки вверх. Жена, надо думать - переодетый вражеский офицер, сопротивления не оказывала, и в плен, как все фрицы, сдавалась по первому требованию.
- Сдаюсь, сдаюсь, - соглашалась она, - только гранаты не бросай. Блиндаж ты уже вчера подорвал, - она косилась на шкафчик с треснутым стеклом.
Отвоевав две недели, а иногда поменьше (если деньги кончались раньше), тихий и виноватый дядя Миша возвращался на работу. За прогулы и пьянство его не выгоняли: он быстро справлялся с долгами, накопившимися за прогульные дни, да ещё и план перевыполнял. Руки у него были золотые: даже безнадёжно поломанные моторы он реставрировал и продавал за бутылку-другую беленькой.
Жена дяди Миши перепробовала все народные и антинародные способы и средства, пытаясь изгнать из него зелёного змия. Змий был неистребим.
Однажды знакомая подсказала ей очередной верный способ лечения алкоголизма в домашних условиях.
Вечерком, посоветовала знакомая, вылови на улице жабу, помести её в графинчик, и залей водкой. Жаба, в отличие от человека, морю водки радоваться не станет. А даже, наоборот, от излишества спиртного, не в пример некоторым, помрёт. Вымачивай, советовала знакомая, преставившуюся лягушку в водке девять дней. Для большей действенности, впрочем, можно мочить и дольше. При случае налей и преподнеси стопочку той "настоечки" мужу. После того, как он выпьет, представь графинчик с мочёной лягушкой пред светлы очи алкоголика и голосом, полным сарказма, изреки:
- А поглянь-ка, милый муженёк, из какого графинчика ты водочку откушивал!
Милому станет дурно, едва он увидит в водке усопшую лягушку. Избавление от пагубной страсти гарантировано, ибо в каждом стакане водки ему будет мниться лягушка-утопленница!
Тётя Клавдя так и сделала. Вымочив лягушку в водке, стала ждать удобного случая, чтобы попотчевать лечебным снадобьем мужа.
Однажды, придя домой, дядя Миша пожаловался:
- Что-то живот у меня крутит весь день. И есть не хочется. Приболел я, что ли?
- Сейчас подлечу! - моментально среагировала жена.
Пошла в спальню, где в укромном месте до поры она прятала "настойку", налила стаканчик и преподнесла на кухне мужу.
Муж недоверчиво понюхал.
- Вроде водка. Только запах какой-то...
- Настойка, - пояснила жена. - На травах настояна. Пей, поможет.
Дядя Миша пожал плечами - дело, мол, твоё. Выпил. Прислушался, как настойка побежала по пищеводу, как улеглась в желудке, как просочилась в кровь и теплом разошлась по телу. Как радостным туманчиком поднялась к голове.
Заглянул в стаканчик, понюхал его пустое нутро, удовлетворённо кивнул головой:
- На водочке настояна!
Посидел, расслабленно откинувшись на спинку стула.
- Помогло немножко. И есть захотелось! Плесни-ка мне супчику, Клавдюш.
Похлебав из тарелки, положил ложку на стол.
- И за что это ты мне водочки поднесла? Вот всегда бы так! А то только и слышишь: опять напился! опять нажрался!
- Так ведь болеешь! Сам говорил, что от живота лучшее средство - стопочка водки. А у меня - лечебная. Я тебе сейчас ещё налью.
"Хуже не будет, - подумала тётя Клавдя, - если две выпьет. Сильнее стошнит!"
Она взяла стопочку и побежала к потайному месту в спальне.
Дядя Миша выпил и вторую. Через минуту вторая порция "догнала" первую. Раздобревший и излечившийся "от живота" дядя Миша начал рассуждать:
- Настойка хорошая. Не знаю, на чём ты её там настаиваешь, но - хорошая. Нет, ты скажи, Клавдюш, и с чего это ты сегодня такая добрая? Раньше я тоже приходил домой больной, а ты: "Жрать меньше надо!" А сегодня - сама! Там у тебя ещё не осталось лечебной чуток?
Дядя Миша в пол-оборота повернул голову к жене и искоса, испытующе и немного заискивающе, посмотрел на неё.
- Осталось, - подтвердила жена. Взяла стаканчик и поднялась из-за стола.
- Слушай, Клавдюш, что ты всё бегаешь да бегаешь? Неси сюда всю свою настоечку! - осмелел дядя Миша. Было видно, что его уже "повело".
Вскоре Клавдюша возвратилась на кухню, держа перед собой стаканчик, а за спиной - графинчик.
- На, Миш, выпей... последнюю.
Миша бережно принял стаканчик, деловито выпил содержимое, похвалил напиток, и поинтересовался:
- Почему последнюю? Кончилась настоечка, Клавдюш?
Клавдюша с победным видом вытащила из-за спины графинчик и сунула под нос мужу:
- А погляди-ка, что ты пил!
Дядя Миша, близоруко сощурясь, оглядел содержимое графинчика.
- Глупая ты, Клавдюш. Лягушку зачем-то убила... Где же последняя? Там, под лягушкой, чуток осталось… Слей, чтоб не пропадало!
Чудо обращения
Мы с матерью обедали, когда в сенях загремела щеколда и кто-то, не спеша, а может неуверенно, прошагал по скрипящим половицам.
Дверь кухни хрипнула и после небольшой паузы распахнулась во всю ширь.
- Гос-споди! - смесь удивления и неудовольствия прозвучали в голосе матери.
Я оглянулся.
В проёме двери, держась руками за косяки, покачиваясь и по-детски беспечно улыбаясь, стоял дядя Миша. Пьяный.
Дядя Миша повернул голову в мою сторону.
Ого! Левая половина его лица представляла собой огромный кровоподтёк!
- Что, не узнали? - спросил, удивился и обиделся одновременно дядя Миша. - А может и не рады гостю?
Он оторвал руку от косяка, потеряв устойчивость, покачнулся. Шумно втянув носом воздух, притронулся пальцами к синей половине лица и скривился от боли здоровой половиной. Синяя часть лица из-за массивного отёка не двигалась.
- Может, и не узнали, - посочувствовал он самому себе. - Пострадал вот. Пострадал, за кого страдать и насильно не заставили бы.
- Господи, кто же тебя так? - обрела дар речи мать.
...Каждое лето дядя Миша брал отпуск и ехал в деревню, поправлять здоровье.
- Свежим воздухом подышать, молочка деревенского попить, - рассудительно объяснял он знакомым.
- Молочка... из-под бешеной коровки, - сердито поправляла его жена.
И этим летом дядя Миша взял отпуск, сел в нужный поезд и отправился в отеческие края "на поправку здоровья".
Перед отъездом он запасся бутылочкой. Поглядывая в вагонное окно на пробегающие пейзажи, дядя Миша неторопливо попивал водочку, коротал дорогу.
Время перевалило за полночь. Проводники спали. Пассажиры сами следили за движением поезда, спрашивая друг у друга, какая станция только что была, и когда будет нужная.
Вот уже и дяде Мише выходить. Он собрал вещички, побрёл в тамбур.
Двое молодых парнишек, едва поезд остановился, открыли дверь вагона и спрыгнули с подножки вниз.
Дядя Миша неспешно слез с высоких ступенек, огляделся. Родные места! Сколько раз за свою жизнь приходилось сюда приезжать!
Он глубоко вдохнул ночной бодрящий воздух, родной и незнакомый.
Несколько сошедших с поезда пассажиров ушли в крохотный вокзал, другие скрылись в темноте неосвещённой улицы. Дядя Миша тоже направился к привокзальной площади, где обычно стояли автобусы, легковушки и грузовики: кого-то привозили к поезду, кого-то встречали. Там можно было найти попутку в деревню.
- Эй, стой-ка! - услышал он окрик за спиной.
Дядя Миша остановился, повернулся на окрик. Его догоняли двое мужчин.
- Ты - Трофимов? - спросил один из них.
- Трофимов, - простодушно ответил дядя Миша, улыбаясь незнакомцам. "Из деревни, может? - подумал он. - Подвезут..."
Один из догонявших зачем-то поднял с земли половинку кирпича.
- Ну, получи, Трофимов! - и с размаху припечатал половинку к дяди Мишиной щеке.
Очнулся дядя Миша, когда вокруг него уже собрался народ.
Он открыл глаза и среди собравшихся увидел... себя. Но почему-то в милицейской форме. В звании майора, кстати сказать.
"Меня же после войны из капитанов разжаловали, - удивлённо подумал дядя Миша своей умеренно пьяной, но сильно ушибленной головой.- Может, реабилитировали после культа личности, да ещё и повысили?"
- Что же это вы, гражданин, в пьяном виде... - наклонившись, сказал он сам себе. Точнее, сказало его милицейское отображение лежащему на земле гражданскому телу. - Документы есть?
- Есть, -добродушно и радостно ответил сам себе дядя-Миша-с-поезда. Не вставая с земли, достал из внутреннего кармана пиджака паспорт и подал дяде-Мише-милиционеру. Брать с собой паспорт, выезжая хоть на пять километров за пределы места прописки, у дяди Миши сохранилась со времён его пребывания в местах не столь отдалённых, сколь заброшенных.
- Так вы - Трофимов? - удивлённо сказал Трофимов-милиционер.
- Мы - Трофимов,- подтвердил Трофимов-с-поезда, имея в виду не себя лично, уважаемого, к которому надо обращаться на "вы", а их обоих, гражданского и милиционера. И прикрыл локтем лицо, опасаясь повторного удара кирпичом в лицо, который, кстати, лежал рядом.
А дело было в том, что наш дядя Миша оказался как две капли воды похож на нового начальника милиции со станции. К тому же - его однофамильцем. За что и схлопотал кирпичом по голове от обидевшихся на милицию мужиков. Ошибочно, конечно.
Начальник милиции посочувствовал своему двойнику и отправил его в деревню на милицейской машине.
Родственников в деревне у дяди Миши было много, и длительность его пребывания в деревне зависела от того, как быстро он надоедал всем родственникам.
Отдыхал дядя Миша в деревне "по круговой системе".
Приехавшего в гости по неписаным деревенским законам сажали за стол, ставили бутылку. Бутылку дядя Миша выпивал. Чаще в одного, по причине занятости хозяина в летней страде. Реже с хозяином. Если хозяин любил выпить - доставали вторую бутылку. Зная бесконечность желаний дяди Миши в отношении выпить, обычно на этом возлияния заканчивались и дядю Мишу, если дело было вечером, пытались уложить спать. Этому дядя Миша категорически противился и бродил по комнатам всю ночь, ворча себе под нос недовольства и то и дело разогревая чай. Чифирить приучился дядя Миша тоже в "тех" местах.
К утру хозяева были сыты гостем по горло. На осторожную дяди Мишину просьбу: "Похмелиться бы..." отвечали радостным согласием, если водки не было, занимали у соседей, приглашали за стол. Поступались, так сказать, меньшим, чтобы не потерять большее.
Дядя Миша быстро хмелел. Его под белы рученьки выводили за калитку и со словами: "А про тебя Катя (или Нина) спрашивала, хотела видеть...", слегка подталкивали в спину, придавая поступательное движение в сторону проживания Кати или Нины. На третьем шагу дядя Миша уже твёрдо верил, что идёт к горячо любящей его Кате или Нине по собственной воле и по их настойчивому приглашению.
Другие родственники принимали дядю Мишу, и цикл повторялся.
Через несколько дней, обойдя всех дальних и близких родственников, дядя Миша возвращался к дому, стоящему на том конце деревни, что ближе к железнодорожной станции, и от которого он начинал своё гостевание. Родственники запускали дядю Мишу по второму кругу.
Но на втором круге система приёма гостя начинала давать сбои: дядю Мишу за стол сажали, но водкой угощали уже не все. Второй круг дядя Миша пробегал быстрее, у тех, кто не наливал, не задерживался.
А потом родственники, зная, что где-то бродит дядя Миша, и вообще начинали запираться.
- Что, не узнали? - спросила белая половина лица дяди Миши, в то время как его сине-чёрная половина оставалась неподвижной. Причём, тон, каким дядя Миша задал вопрос, походил на тон известного группенфюрера, спросившего Штирлица: "Ну что, сами сознаетесь, или немножко попытаем?"
- А может и не рады гостю? - даже и не допуская мысли о негативном ответе, пошатнувшись, задал второй вопрос дядя Миша.
- Гос-споди! - всплеснула руками мать, а ответ на вопрос, прозвучавший бы, примерно, как: "Чёрт тебе, такому, рад!", оставила при себе.
- Пострадал вот, - пожаловался дядя Миша, нетвёрдым шагом прошёл к столу и грузно сел на табурет. Посуда в шкафу за его спиной задребезжала-зазвенела, будто обсуждая странного гостя.- Пострадал, за кого страдать и насильно не заставили бы.
После нескольких лет, проведённых в заключении, к милиции дядя Миша относился сдержанно-отрицательно.
- Полечи!- спросил и потребовал одновременно дядя Миша, взял стоявший на столе пустой гранёный стакан и, решительно стукнув о стол, поставил его перед собой.
- Господи, кто же тебя так? - обрела дар речи мать. - Угощу, коли приехал. Гость всё же...
Насколько она рада такому гостю было и слышно по её интонации, и видно по лицу.
Мать налила и поставила перед гостем миску щей, принесла бутылку белой.
- Есть не буду, аппетита что-то нету. Видать, с ушиба, - отодвинул миску дядя Миша. - А водочки откушаю.
Прошло немного времени и у бутылки, как говорится, дно высохло.
Дядя Миша, сидя за столом, что-то "буровил" себе под нос, невнятно ругаясь и возражая кому-то. Замолкал, подперев щёку рукой, громко и сердито сопел носом, слюна скользила из угла его рта.
Мать занималась на кухне своими делами, гремела посудой, ходила туда-сюда.
- Ну что, - обратился дядя Миша к матери "на чистом языке". Когда речь заходила о водке, дядя Миша словно трезвел на короткое время, необходимое для испрашивания добавки.- Не угостишь больше гостя?
- Да уж хватит, наверное. Упадёшь скоро, - попыталась возразить мать.
- Эх, родственники! Я к ним раз в год приезжаю, а они и принять как следует не могут!
Тщательно прицелившись, дядя Миша нахлобучил на горлышко бутылки её алюминиевую "фуражку".
Упаивать гостя до бессознательного состояния цели у матери не было, да и водку переводить зазря было жалко. И так уже еле соображает... А если!..
Мать взяла пустую бутылку со стола и пошла за посудный шкаф, где у неё стоял "рабочий" кухонный стол. Через воронку налила в бутылку обыкновенной воды, прикрыла пробкой, сдавив алюминиевые краешки поплотнее. Взглянув на икону, перекрестилась:
- Господи, помоги!
Вынесла бутылку дяде Мише. Держа бутылку перед его лицом, сделала вид, что распечатывает её. Потом скажет, что подсунули поддельную бутылку, а больше нету.
- Последняя. Больше нету.
- А больше и не надо! - радостно мотнул головой дядя Миша.
Непослушной рукой изловил стоящую перед ним бутылку, прицелился, прижал мотающимся горлышком бутылки стакан к столу. Налил полстакана, поднёс его к глазам, задумчиво разглядывая содержимое, удивился:
- Зач-щем пьём?
Удовлетворённо пояснил сам себе:
- Ды-ля р-радости!
Понюхал содержимое стакана. Мать выжидающе наблюдала за действом. Гость скривился от отвращения:
- Кхакхая г-гадость! Кхак её немцы пиют?
Выпил эту гадость, с затяжным сопением занюхал корочкой хлеба.
Мать покосилась на икону, перекрестилась.
- Хороша, - как-то обыденно признал дядя Миша и налил ещё полстакана.
Мать удивлённо посмотрела на гостя, недоверчиво взяла стакан.
- В-выпьешь со мной? -обрадовался дядя Миша.- А то ты никогда со мной не выпиваешь... Сделай радость!
Мать спиртного в рот не брала лет уже двадцать. Она понюхала содержимое стакана, попробовала жидкость на язык. Всё нормально, в стакане была вода, слегка припахивающая водкой.
- Проверяю, не выдохлась ли, а то давно стоит, - объяснила мать.
- Нет, крепкая, - успокоил её дядя Миша. Выпил ещё полстакана, сморщился, занюхал с сопением, уложил голову на стол рядом с мисками и крепко уснул, пуская на клеёнку пьяным ртом пузыри и тягучую слюну.
Провокатор
У Зойки день рождения. Тридцать пять - круглая дата!
Праздничный стол, точнее - несколько столов, составленных в один ряд, словно широкая улица, протянулись от одной стены горницы до другой. Деревенских разносолов на столе столько, что ставить некуда. А блюда всё подносят и подносят. Их пристраивают вторым этажом, на края уже стоящих на столе мисок-плошек.
Дядя Миша в этот приезд угоди как раз на день рождения.
Дядя Миша постарел. Сдал, как он говорит сам про себя. Круглые раньше щёки пообвисли, лысина от макушки спустилась чуть ли не до ушей, потеряла свой задорный блеск. Да и у хозяина прыти поубавилось. Дядя Миша на пенсии.
- Да... - гордится он деревенским обильем передо мной, давно городским - будто сам он деревенский! - у нас в городе не так. Мясо - порционное, и сметану деревянной ложкой из тазика не загребают...
- Чтобы эту сметану можно было ложкой из тазика загребать, за неё пахать надо, - замечает племянник Игорь, местный тракторист.
- Да мы в городе тоже не сидим, - миролюбиво машет рукой дядя Миша на Игоря. - Но с едой у нас всё равно получается пожиже. Мне-то уж много не надо...- дядя Миша задерживается взглядом на бутылке с "белым вином", как здесь называют водку. - И употребляю я сейчас мало. Три стопки - и хватит. Здоровье не то! Ну, наливай, Игорёк. Чего сидим? Вроде все собрались.
Произносится тост во здравие именинницы, все выпивают, закусывают. Над столом повисает непривычная тишина, дробимая бряцаньем вилок о тарелки. Гости пришли сразу после работы, едва помывшись и переодевшись, дома не ужинали.
Дядя Миша, выпив стопарик и занюхав корочкой, наблюдает, как пьют и едят гости, продолжает свои рассуждения:
- Да... Раньше как было? Сбросишься по рублю на троих, купишь бутылку и сырок "Дружба" на сдачу - хватало! Домой придёшь - хор-роший! Жена ругается... а сейчас водка, что ли, не та стала?
Дядя Миша удивлённо крутит головой.
- Нет, дядь Миш, - скептически смотрит на него Игорь. - Это мы покрепчали.
- Какая во мне крепость! - дядя Миша со смехом хлопает по своему колышущемуся животу. - Это в ней крепости нет! - он игриво щёлкает бутылку по этикетке. - Пьёшь её, пьёшь, а толку... Но я сейчас - нет! У меня норма. Три стопарика - и всё! Давай-ка по второй, Игорёк, пусть первую догоняет - им вдвоём теплее будет.
Игорь наливает по второй.
Снова произносятся тосты, гости выпивают. Тишины за столом на этот раз меньше.
- Нет, не та водка пошла, - продолжает развивать интересную тему дядя Миша. - Раньше как было? Всего-то два сорта - "Московская" по два восемьдесят семь для будней, и "Столичная" под белой головкой, как сейчас шампанское - для праздников. "Столичная" - хороша была! А сейчас? Зайдёшь в магазин, этикеток - больше, чем книг в библиотеке!
- Не знаешь, что и "почитать", - подначивает Игорь дядю Мишу.
- А чего выбирать? Вся она плохим автором написана. Нет, слабая водка пошла... Разве что "Рояль"? На этом "инструменте" если в три руки сыграть...
Дядя Миша знающе оттопыривает нижнюю губу, одобрительно качает головой.
- Ха, на "Рояле"! - как специалист, Игорёк не может не выразить своего мнения при обсуждении профессиональных вопросов. - "Рояль" - спирт не разведенный, да в литровой бутылке... Это, если на поллитры перевести... На троих чуть не по литру получается!
Дядя Миша и Игорь радостно смеются, будто им в "сухой" день досталось по тому литру.
- По литру - много, - соглашается дядя Миша, посерьёзнев. - Я вот в последнее время норму держу... Здоровье не то! Наливай, Игорёк, чего сидеть-то? Выпьем, пока место холодцом не заняли!
Игорь, скептически взглянув на дядю Мишу, наливает. Остальные за столом тоже наливают. Выпивают.
Благочинность, с которой начиналось застолье, потихоньку тает. Гости, "скучковавшись", громко разговаривают, закусывают.
- Вот, вроде бы загоношились, - одобрительно оглядывает застолье дядя Миша. - Но всё равно, не дошли ещё, песни не поют. Мы раньше, когда гуляли, песни пели! А сейчас - напьются, наедятся, магнитофон включат со своим "бум-бум" - вот и всё веселье. Наливай, Игорёк, гостям. Может, выпьют ещё по одной - повеселеют... Песню хоть какую споём!
Игорёк наливает. Помня, что дядя Миша обозначенную норму - три стопарика - уже принял, проносит бутылку мимо его стаканчика. Но, словно споткнувшись, останавливается. Испытывающе взглянув на дядю Мишу, возвращается к его рюмке, наливает и ему. Наверное, для порядка. Пусть стоит.
Гости выпивают. Племянник Игорь, глядя на дядю Мишу с выжидающим интересом, тоже.
Выпивает и дядя Миша.
- Не то, что у нас в городе, - дядя Миша одобрительно хрустит солёным огурчиком, оглядывает "двухэтажный" стол. - И выпить есть, и закусить чем найдётся! Наливайте, наливайте, - обращается он к соседям. - Пейте без команды, хватит уже тосты говорить. Выпейте ещё по одной, да песню споём!
- Куда гонишь, дядь Миш? - пытается тормознуть его Игорь.
- А чего сидеть? Пришли на день рождения, значит, повеселиться надо!
Игорь пожимает плечами. Ему что, он молодой, здоровый. В него этого зелья много войдёт, через край не польётся.
Раскупорив очередную бутылку, со снисходительным видом наливает гостям, над дяди Мишиной стопкой рука Игорька вздрагивает. Взглянув на дядю Мишу, Игорёк скептически хмыкает, наливает и ему.
- Слушай, - обращаюсь я к Игорю. - А чего ты дяде Мише всё подливаешь, да подливаешь? Он же сказал, что больше трёх не пьёт. А из-за тебя уже пятую поднимает. Провоцируешь старого!
- Ага, спровоцируешь его, - спокойно отвечает Игорь, взглянув на дядю Мишу. Запрокидывает голову, выплёскивает в рот очередную порцию спиртного. Выдохнув, продолжает. - Это он меня провоцирует. После третьей все ноги под столом испинал: наливай, да наливай!
Дядя Миша невозмутимо выпивает свою пятую.