- Knowledge itself is a power, - произнёс Роджер Бэкон, - или, по-вашему roughly speaking, so (*англ. грубо говоря, так*): знание есть сила, - и сделал указующий жест чаркой.
- А у нас ещё и так говорят, - отметил Евлампий Изборский, - сила есть, ума не надо, - и сделал встречный жест своей посудиной.
- O, well, you're right! (*англ. О, хорошо, Вы правы!*), - обрадовался Роджер, - and all together it means (*англ. и вместе это значит*): знаний есть, ума не надо, - и, чокнувшись с Евлампием, отхлебнул зелена вина.
- Хм, - сделал, отхлёбывая, Евлампий довольный звук между глотками. Затем, уже осушив чарку, добавил:
- А ты хошь и немчура аглицкая, а в силлогистике не промах. Однакож, знание как сила имеет разную природу и сродство, - и отёр усы.
У Бэкона усов не было. Промокнув рукавом рясы потную тонзуру, он констатировал:
- Я есть не понимающий, что иметь в виду my wise friend (*англ. мой мудрый друг*).
- Да где уж вам, бусурманам, - съязвил Евлампий, но, смилостивившись, разъяснил:
- Вот, к примеру, магнит-камень: сила у него сугубо магнитная, бо сродство токмо к железу имеет. Сила чесночная имеет сродство к упырям, а сила дихлофосная - к тараканам. Так и знание.
- Как знание? I am not understanding (*англ. я не понимаю*).
- Ну вот, скажем словесное знание - оно сродно мыслям и действует убеждающе и побуждающе, - охотно пояснил Евлампий Изборский, - Quum tu, qui nobis infundet novum vinum viridum, quod nunc assurge et affere, sentis eorum odorum, erit ratio pro hoc afferristi. Gratiam ago! (*лат. Когда ты, наливая нам ещё зелена вина, которое сейчас встань и принеси, почувствуешь его запах, это будет доказательством того, что ты его принёс. Спасибо!*)
Роджер Бэкон не медля сбегал за вином и разлил его по чаркам.
- Или вот ещё пример, - продолжил Евлампий, - ты, Роджер, волков боишься?
- Yes (*англ. да*), - печально согласился Бэкон.
- А КАК ты их боишься?
- O, I see a wolf gnaw through a friars throat (*англ. О, я вижу, как волк перегрызает горло монаху*), и у меня внутри всё сжимается, - Роджер Бэкон, метнув взор в пустоту, сжался так, что и снаружи стало заметно.
- Вот, - поддержал Евлампий, - стало быть, страх твой имеет две природы: сперва зрительную, затем внутренне-чувствительную. И знание, чтобы пересилить этот страх, должно иметь к нему сродство, а значит, быть сперва зрительным, затем внутренне-чувствительным.
- Евлампий весьма и весьма мудрый человек, - взвесив, резюмировал Бэкон.
- Чай, не вам, бусурманам, чета, - согласился Евлампий.
- А что ещё может your russian knowledge (*англ. ваше русское знание*)? - испытующе спросил Бэкон.
- Да всяко, - просто ответил Евлампий. Для примера он превратил медную чарку в золотую, зародил в ней гомункула, незаметно стащил у Бэкона подштаники, изобрёл кыргызскую азбуку, полетал под потолком харчевни, начертал квадратуру круга и сделался бессмертным.
- Wow! My God Jesus Christ! Cool! Super! (*англ. Ух ты! Боже мой Иисусе Христе! Круто! Супер!*) - восхтился Роджер Бэкон.
- Да чего там, - примиряюще махнул рукой Евлампий, - Ваши ин тож не лыком шиты. Вон Беда Достопочтенный таку гисторию написал - зачитаешься!
- О, мой друг умеет читать!
- Латынь дело-то, поди, немудрёное. Ты знай в харчевню нашего брата води, я тебе и вечный двигатель покажу, и сапоги-скороходы, и притирку дам вон от плеши твоей.
- Это есть не плешь, - обиделся францисканец, - это есть тонзура.
- Да ты немчура, не забижайся, - унял его Евлампий, - лучше принеси-ка ещё зелена вина.
И монах пошёл за вином.