Ну, вот я в вагоне электрички, моем обиталище на время дороги. В нем еще нет света, тихо, тепло. Раздается извечный запах путешествий, состоящий из запаха сырой пыли и большого человеческого скопления. Где-то под полом гудит двигатель,
выстукивая свои электромагнитные трели на деревянном полу.
От этого стука по всему вагону проходит мелкое подрагивание.
Сквозь мокрые ,с потеками, стекла едва виден неоновый фонарь.
Скорее всего, виден лишь его ртутный свет, запутавшийся в мелком бисере капель, покрывающих стекло. Он светится на стекле большим пятном, и мириады фиолетовых и светло-зеленых искорок составляют его, делая каким-то об"емным. Постепенно, в вагон заходят люди, сильно шумя и громыхая упрямо не уползающей в стенку тамбура дверью. Раздаются вздохи, короткие реплики, шарканье ног скрип ручных тележек, запах и кашель курильщиков.
Полумрак вагона заполняется вялыми, вполголоса, как теплый битум беседами, приносимыми людьми. Разговоры не клеятся только короткие обреченные жалобы на жизнь, иногда, о делах а, в общем - ни о чем…
Вдруг, резкое шипение дверей, рывок и… поезд тронулся, теряя перрон, кажется навсегда. Окно проснулось, резвее заблестело,
угасая и вспыхивая вновь и так все чаще и чаще.
В вагоне, наконец, воцарился бледно-желтый свет, тусклый,
с резкими тенями. И, как бы, в такт этому болезненному свету,
машинист сделал какое-то об"явление через совершенно охрипший
громкоговоритель. Люди заговорили громче из-за того, что добавился стук колес. Мир тишины и полумрака резко опрокинулся и забылся.
Мы в пути.