ЛЕОНИД ЗЕЙГЕРМАХЕР
Библиотека в нашем госпитале
Я много лет проработал санитаром в военном госпитале. За это время в моем багаже накопилось немало пыльных кукол, каких-то сумасшедших посетителей, убогих ветеранов, которые все были одинаковы, потому что являлись однажды сформированными военными чинами.
Некоторые из них писали стихи про границу, про овчарок, про забор, по которому проведено электричество. Я представлял себе маленькие крытые тайные домики, которые надо было охранять, которые были по своей сути бараками, сырыми и безграмотными.
Когда я прибыл сюда на работу, я совсем не рассчитывал, что сразу сделаю себе блестящую карьеру. Мой формальный напарник был математиком. Человек этот всегда мыслил правильно, он бормотал что-то о территориальных исторических принципах и любой предмет расценивал как явление, которое надо долго профессионально изучать, как обычно изучаются труды старых выживших из ума профессоров и свихнувшихся академиков. Эти книги с гордостью хранят в какой-нибудь интеллигентной сельской библиотеке.
Проявляют, конечно, интерес к библиотеке прохожие, они заходят, спускаются по деревянной скрипучей лестнице вниз, мимо бесчисленных полок и стеллажей с книгами. Здесь светит единственная лампа, предусмотрительно вкрученная заботливым хозяином.
Когда-то здесь очень хорошо все было организовано, поставлены были стулья, стол, здесь можно было посидеть и поболтать обо всем.Я помню, тут всегда стоял и сипел чудовищный котел с чаем, специально поставленный для бродяг. Здесь можно было взять с полочки свежие журналы и бегло их просмотреть-бегло, иначе не останется времени больше ни на что. Приходили седые читатели, несомненно умные люди с круглыми головами, доживающие жалкие остатки своей жизни. Они заходили, откладывали в сторону костыли и брали только классические книги. Эти книги полностью захватывали их. Они любили расшифровывать корявые строчки, безотчетно верили, поклонялись этим книгам. Само собой, книги эти содержали какую-то часть обмана, но бедные читатели обман этот никогда не видели, ибо постоянно находились в сонном состоянии, подобно цирковым мышам.
Время от времени они перебрасывались словами-это были правдивые цитаты из древних философов. Что-то как бы важное, поиски гармонии, поиски истины. Также они практиковали удобные размышления о жизни, о смерти и о долге перед обществом.
В госпитале мне также нравилось наблюдать людей, однажды получивших в свое распоряжение безграничную мудрость и теперь со всей силой винных методов пользующихся ею. Они восхищались практически любым объектом и свободно размышляли на любую тему, так же непринужденно, впрочем, кашляя и посмеиваясь над всем происходящим вокруг их. Мне было это странно, но я готовился их принять в своей душе. Я сравнивал их с другими, предыдущими жильцами, людьми, которые совершили не один кавалерийский подвиг и чьими услугами пользовалось самое высокое начальство.
Утром перед главным корпусом резвятся пенсионеры. Все они сумели в нужное время состариться. Они хлопочут в шапках и валенках, трясутся, делают гимнастику. Это очень смешно выглядит. Потом они дружно тянутся в столовую на завтрак. Здесь отдыхают те, кто осуществлял свое невидимое руководство и постепенно уничтожал науку, люди с распухшими от старости головами.
Они гуляют под присмотром медицинских сестер. Из деревянного домика выходит директор в визитной шубе. Директор подпоясан гвардейским ремнем. Он долго смотрит на несчастных этих стариков и убирается обратно. Обычная логика говорит ему, что к ним никто не придет.
-Вот мы и дожили до возраста, когда человека вышвыривают из троллейбуса!
-Да, это великое счастье.
-Я до сих пор не могу в это поверить.
-Самое главное-это здоровье.
-Я с вами полностью согласен, вы абсолютно правы.
-Вы знаете, я что-то в последнее время стал бояться умереть от собственной неосторожности.
-Осторожно, не споткнитесь. Я дам вам одно средство, это хорошее лекарство.. .
-Спасибо, у меня уже есть хороший яд, его мне дал мой дядя.
-Простите, ваш дядя-интеллигент?
-Да, конечно, мой дядя является настоящим интеллигентом.
В палате они перебирают смутный багаж и радуются своему бессмертию. Если они заснут не вовремя, их разбудят. Здесь усиленные стены и крепкие потолки.
Видимо, планируется крупная диверсионная операция. Сюда зачастил любезный безликий воспитатель. Он наслаждается всеми пытками, которые только существуют в природе. От него невозможно уклониться. Пытки для него-игра. Можно сказать, что некоторые старики боятся его.
Старики лежат на лежанках, греют ноги под теплыми одеялами. Воспитатель говорит мрачные разрушительные вещи, суть которых сводится к тому, что надо расстрелять всех инвалидов. "Он дело говорит" -думает каждый утомленный пациент.
Воспитатель не призывает к дисциплине, но его и так никто не перебивает, все слушают крайне внимательно. У всех в голове получается богатое нагромождение чужих мыслей.
-Государство о вас позаботилось-говорит воспитатель. -Мы вас вытащили из такого болота, из такой грязи! Вы же были тупы, ограниченны, страдали от чрезмерного пьянства. Нам удалось избавить вас от вашего окружения и наладить вашу нынешнюю жизнь. Мой путь-прямо по коридору. Потом будет поворот. Я знаю, когда мне надо оглянуться, чтобы увидеть стеклянную колесницу, которая едет в сверкающей черноте. За мной гонятся жильцы вон из того дома, потому что им не нравится, как я живу. Это свойство моего мозга, я всегда жил так. Я всегда говорил, что эти важные самоуверенные люди насквозь фальшивы. Они целыми днями что-то жуют, им все равно, что есть, пирожки с капустой или кашу. Сейчас я уже могу точно сказать, что в них нет никакой ценности.В моем погребе темно, я туда иногда спускаюсь, чтобы послушать своих врагов. Раньше они угрожали мне, а теперь-все! Я очень давно здесь работаю. Я помню самые первые стада, помню, как все толпились в очереди к умывальнику. Меня бесили эти ненормальные старухи, все палаты двух корпусов были забиты ими. Я постоянно дежурил на вахте, у меня не хватало времени ни на что. Старухи ломали все, ломали выключатели в коридоре, били посуду, особенно стаканы. Впрочем, я хорошо понимаю их- все они когда-то работали на общественной кухне, пока не состарились.Я пытался воспитывать их, преобразовывал их изощренную психику. Это собачья работа, потому что мозг у них, как лабиринт. Все очень запутано. Некоторые из них носили политические галоши, это несколько облегчало мне задачу. Моей жизни больше не было, то есть я уже себе не принадлежал. Общество долго готовило меня к страшным испытаниям и я чувствовал, что я полезен коллективу. Я должен был оправдать доверие тех, кто послал меня на этот трудный участок. Правда, я не знал, когда все это кончится, но я верил, что все пройдет благополучно.
Слова воспитателя были логичны и просты. У стариков перед глазами был вечерний туман. Собственная старость казалась гораздо светлее.
-Сегодня я принес вам конфеты из своих запасов. Возможно, они покажутся вам сладкими. Я хочу выяснить роль смеха в вашей жизни.Я обратил внимание, что некоторые из вас пребывают в дурном настроении, поэтому мои конфетки должны пригодиться. Они действуют мгновенно, кроме этого, они совершенно безопасны для стариканов.
Воспитатель заботливо подходит к каждой койке и дает каждому конфетку. Старики смотрят добродушно и печально.
-Бригадир меня сегодня просил, чтобы я не изнурял вас пытками,а угостил чем-нибудь. Мне было трудно с ним согласиться, но я все-таки пошел на это. Он очень мягкий человек, наш бригадир. Сегодня я исполняю его указание. Смотрите, я даже кнут свой сегодня не взял. Я ведь тоже не хочу, чтобы вы считали меня людоедом. Я выступаю за развитие нашего города. Мне нравится хлестать человека плетью, ремнем, кнутом или дубасить специальной палкой. Кто-то скажет, что это гнусное занятие,а вот я так не считаю. Нас долго тренировали в отряде, нас учили, что неудачников нужно бить, иначе ничего не получится. Мы как-нибудь с вами спустимся в учебный корпус, вы все увидите сами, своими глазами. Там на стене висят различные плетки. Скоро в университетах снова будет дисциплина, студенты станут поклоняться убийственному богу. Мне безразличны любые разговоры насчет убийства, потому что я солдат,я должен выполнять приказы своего командира. Подождите, я вам сейчас включу хорошую музыку.
Воспитатель ставит пластинку. Играет могучий орган. Воспитатель застыл у окна. За окном качаются милицейские деревья. Барабан грохочет как-то очень механически. Капли хмуро стучат в днища дождевых баков. За забором по лужам бегают ребятишки. Один старик вдруг встает с койки, осторожно надевает тапки, тихо подходит к воспитателю и протягивает ему листок бумаги, сложенный наподобие солдатского письма.
-Передайте это, пожалуйста, директору
-Это что такое? -брезгливо спрашивает воспитатель. -Жалоба опять?
-Нет, это не жалоба, это просьба моя... Видите ли, гражданин воспитатель,уважаемый гражданин воспитатель, это просьба, я здесь прошу, чтобы меня отпустили домой. Я уже давно не был дома, не видел своих родных.
-Домой, значит, захотел? А здесь тебе уже не нравится?
-Нравится, здесь очень хорошо, но я давно дома не был.. .
-Нет, стоит мне только прийти на работу без плетки, сразу появляются какие-то претензии... Никаких домой! Ты поступил сюда и будешь здесь торчать, пока не сдохнешь, понял? Ты понял меня, нет?
-Да, да, спасибо. Все понял. -нервно говорит старик и торопится вернуться на свое место.
-Бумажку свою отдай, я порву ее. Я сегодня скажу санитарам, чтобы тебя связали. Да и дополнительный укол явно не повредит.
Дождь кончился. За окном размеренно крутится аварийная хирургическая карусель. На ней укреплен плакат, призывающий трудиться. Пациенты слушают своего воспитателя.
Существуют, наверное, места, где все по-другому. Туда умчались паровозы с тонкими вредными голосами. В троллейбусной комнате допоздна горит свет. Я хорошо помню момент, когда я встретил эту удивительную дурочку. Ночь была прекрасна, как сон преступника. Нам светили виноватые фонари. Город ничего не подозревал о нас, все спали, а мы гуляли себе по старым кривым улицам. Рано утром появились первые прохожие в усталой одежде. Они были испуганы жуткими ночными кошмарами. Им приснилось, что городскую библиотеку закрыли, закрыли навсегда,и теперь в их глазах было нетерпение-хотелось проверить, что это не так.
Да, чувствовалось, что люди спешат в библиотеку. Мне тоже вдруг захотелось вернуться в темный пыльный зал, где за столиками тихо сидят ученые люди в очках и с бородками. Я стоял как-то на крыльце двухэтажного маленького домика-сохраненной властями библиотеки.У меня тогда мелькнула мысль, что эти достойные ступени являются бесконечной лестницей знаний. Мы все когда-то читали правдоподобные книги и абсолютно все имели свое мнение по поводу красивых картинок, которых, если говорить честно, было в этих книгах немало.
Читатель ищет смысл в потерянных строчках, ищет мысли, которые туда заложил автор. Сыплются романтические слова, шуршат листки, но смысл далеко не всегда пронизывает страницы школьных книг. Читатели ничего не могут с собой поделать, они просто не могут порвать с таким раскладом. Крутятся картонные жернова, делая тонкую аккуратную бумажную пыль. Истину приходится объяснять, но читателю это нравится. Читатель разбирает сплошной хлам древних книг, в кучу свалены книги с тревожными обложками, а детские книжки заботливо перевязаны веревочкой. Это библиотека, куда ведут все трамвайные дороги. Здесь кругом книги-на столе, на полу, на полках. Здесь даже печка топится книгами, какими-то ненужными книжонками.
Каждый видит музыкальные картины, они не прекращаются, потому что никому не мешают. Я не хочу никого пугать, но все мои ровесники лежат в буйных палатах, они там бесятся изо всех сил. Это закаленные сильные люди, но все почему-то жалеют их. У них в карманах серого больничного халата лежат разноцветные яркие платки, и когда к ним приходят родные и друзья, объятья их крепки. Мои сверстники все перебрались в психушку,в этом нет ничего странного, ничего странного здесь действительно нет. Они сидят за прочными дверями и решетками, пока ласковые врачи что-то вопросительное шепелявят им. Кстати, в этих стенах ломается талант или же оттачивается ядовитая мудрость жизни. Эти люди-игрушки времени, во всяком случае, я их так понимаю. В современной библиотеке летают разбитые мгновения, возможно, они пригодятся кому-то.
Любая невинная фраза, сказанная честным пациентом, может стать для него приговором. Здесь каждое слово имеет свое, особое значение. Недаром люди надевают на себя клиническую пижаму и обособляются по палатам. На мой взгляд, каждый здесь излишне драматизирует свою проблему, обычно ситуация гораздо проще. Надо сказать, что они, эти больные, не такие уж беспомощные. Я видел однажды, как больной довольно маленького роста избил здоровенного санитара.
Здесь мраморный пол, он молочного цвета. Книг мало, почти нет их здесь. Некоторые могут, конечно, побаловать себя сказками-это разваливающаяся детская книга-от нее головная боль, сразу размагничивается левое полушарие. Сосед что-то шепчет, у него жесткие глаза. Я не знаю, как он оказался за оградой. С некоторыми совсем невозможно разговаривать, другие только выдают себя за пациентов, это студенты психиатрического отделения, лежат здесь под видом больных, изучают всякие невероятные болезни. Они-настоящие артисты, нисколько не смущаются, когда делают вид, что страдают от активной формы неподвижности. Вы уверены, что они будут шутить с вами? Кое-кто уже ходит с синяком, отворачивается, когда его просят показать. Сам виноват. Здесь гулкий коридор, они ходят по коридору, мои ровесники. Их редко посещают, их бьют санитары, это обычное явление. Они ходят, ловят местные пузыри и тут же продают их кому-нибудь. Кого-то заставляют делать уборку. Кто-то рассуждает о политике, а кто-то взъерошенный благодарит за все наших врачей.
Если присмотреться, здесь можно увидеть все богатство, накопленное человечеством. Кто-то, правда, поспешно спрячется при виде постороннего, убежит в свою палату, потому что очень боится. Кто-то только выглядит сумасшедшим, пытается задержать собеседника своей глупой болтовней.
У каждого здесь свои призраки. Они прозрачней, чем самое лучшее стекло из тещиного сервиза. Тот слышит голоса, они что-то говорят, но только ему. Этот собирает какие-то варианты, чтобы потом убедиться, что ни один из них никому не нужен. Другие поднялись на вершину такого просветления, что понять их может далеко не каждый. Здесь великая концентрация мысли. Здесь собраны самые сложные человеческие судьбы. Один вежливо тыкает свою подушку перед сном, как будто это перед ним живое существо. Другой сопровождает меня во всех моих направлениях, куда бы я ни отправился.
Здешние врачи-контролеры скуки, равнодушия или же, наоборот, чрезмерного веселья. Больные сидят, каждый в собственной отдельной конуре. За окном темнеет, является вечер. Никто не будет больше издеваться, врачи уходят домой, остаются сиделки и дежурные медсестры.