Однажды у меня заболело сердце. И так, знаете ли, оно заболело, что аж мешать начало нормальному существованию. Ну, представьте себе, как лягу я на свой любимый левый бок, так оно и болит, и болит, и главное – спать не даёт совершенно. Просто совсем. Вот я и пошла к доктору.
Нет, вы только не смейтесь, я понимаю, что будь вы на моём месте, то после всех моих предыдущих общений с докторами, вы уже давно завязали бы с новыми знакомствами, но это же вы, а не я – существо нежное, доверчивое и главное - свято верящее во всякие там идеалы…, а также в веру, надежду и любовь…
Прихожу я, значит, к участковому доктору и жалуюсь на сердечные страдания. Она меня, естественно выслушивает со вниманием под грудью, над грудью, вокруг и сзади, сосредотачивается и посылает на три, как водится, буквы.
Вот и снова вы меня перебиваете! Не туда она меня вовсе послала! Не туда! А на ЭКГ. Иду я в тот кабинет, записываюсь в очередь на запись, через неделю прихожу, чтобы занести свои паспортные данные в список, и ещё через две недели, наконец, попадаю непосредственно на то, на что и была послана. К тому времени сердечные мои боли стали уже вообще почти запредельными. Я пила нитроглицерин – на всякий случай, но он мне, вроде, как и не помогал вовсе, а помогал наоборот – анальгин в тройчаточной его форме, или даже пенталгин, то есть в форме пятерной.
В кабинете (подождите переключать канал, эротика будет буквально через пару абзацев) милая тётенька обмотала меня проводами с присосками, защемила руки и ноги какими-то холодными железяками, велела не дышать, не отреагировала на мой вопрос – как долго, и зашуршала белым аппаратом со множеством кнопок. Аппарат выплюнул длинную ленту, судя по всему, содержащую какие-то очень секретные сведения, потому что, как только я не добивалась в последствии права этой лентой обладать, в этом мне было отказано категорично и нелицеприятно. Ну, да ладно, фиг с ней, с лентой. Хотя… Красивая такая…
Ещё через неделю, когда по всем медицинским законам уж пора была и коньки отбросить (а зачем вы думаете придуманы все эти очереди?) я снова пришла к доктору, для которой в полнейшем секрете от меня пресловутая лента была, наконец, расшифрована. Доктор окинула меня грустным взглядом и выдала направление в соседнюю заводскую медсанчасть, для проведения мо-ни-то-рин-га. Классное словечко. Всем советую выучить. Пошла я в эту самую часть и записалась в список ожидания. Через две примерно недели мне позвонили и сказали, что могут записать меня на следующий вторник. Я, естественно, согласилась. Вообще, теперь мне уже кажется наоборот – все эти многодневные очереди жизнь не сокращают вовсе, а продлевают, во всяком случае, на время ожидания точно. Пришла я во вторник, отсидела, как водится, часа два в очереди и попала на приём к кардиологу.
Им оказался импозантный мужчина в усах и бороде, который прямо таки сразу, с порога чрезвычайно огорчил меня сообщением, что хоть толстушек и сложнее лечить, но лично ему, как мужчине, толстушки нравятся гораздо больше худышек, а по сему я могу не беспокоиться – он вылечит меня по первому слову науки и техники…
После этого жизнеутверждающего начала он предложил мне раздеться и лечь. И тут вот я и призадумалась… Вообще-то, я люблю нравится мужчинам, особенно, когда они в усах и бородах… И ещё больше люблю, когда желания совпадают с возможностями… Иногда… Порой… Когда повезёт… Но именно сейчас?… Именно в этом кабинете? Отчего-то не хотелось. Раздеваться и ложиться.
Доктор торопился и настаивал. Намекал на длинную очередь в коридоре, говорил, что он и не мужчина вовсе на данном, конкретном отрезке времени, то есть мужчина, конечно, но только, когда не в халате, а как только он халат этот волшебный надевает, то, значить, сразу все половые признаки у него резко отмирают, и на женщин он реагирует буквально точно также, как на мужчин, бабушек и другую всякую бездушную фауну. И загипнотизировал он меня теми речами.
Разделась я по пояс и возлегла на холодную кушетку грудями белыми вверх. Он сел рядышком на стульчик и велел расслабиться. А потом рукой своей левою грудь мою тож левую эдак приподнял, сжал в ладони, видимо, для удобства и принялся под нею слушать. Ухом. Левым. Долго слушал. Потом ещё стетоскопом слушал. Снова долго.
- Доктор, у вас рука не затекла? - вежливо спрашиваю я.
- Не-а, - ответствовал доктор и для наглядности пальцами пошевелил довольно-таки чувствительно.
Честно, скрывать не стану, я принадлежу к секс. Большинству (забыла, как это по научному называется), а моя к грудь к эрогенным (интересно, почему подлый Ворд этого слова не принимает?) зонам. То есть, в обычных условиях я реагирую на мужчин, а грудь моя реагирует на их прикосновения. А тут почему-то никаких ощущений и всё тут. «Что такое? – думаю, - вроде все условия – и кушетка и мужик в усах, а реакции, акромя тошноты, никакой…» Расстроилась даже. Честное слово. Доктор ещё меня помял немного в области сердца, и вокруг и велел дальше раздеваться.
- Это ещё зачем?!! – взыграло во мне ретивое.
- Такой аппарат. Вокруг левой груди будем крепить присоски, а сам приборчик – под юбку на талию.
Плюнула я на все условности и на отсутствие рядом хучь какой-никакой престарелой вдовы или дуэньи, которая могла бы помочь мне в сохранении девичьей чести или на худой конец – женского достоинства и позволила доктору всё. То есть и под юбку залезть и по грудям вволю поволтузить.
Пришла я назавтра аппарат снимать. Тут-то доктор мне свидание и назначил. Но я отказала.
- Что ж, - говорю я ему, - дорогой доктор нам встречаться-то? Промеж нами уже почти весь секс произошедши! Ещё вчера. Вы меня, по-моему, всю уж обсмотрели и вымеряли. А я люблю, чтоб во мне тайна была. Так что простите и прощайте.
А он мне: «Я вам не приглянулся?»
- Что вы, доктор! Вы очень даже! Опять же – усы и борода. Только я замужем, а к вам пришла лечиться, если вы ещё не забыли.
Через неделю мне позвонили и сказали, что мониторинг ничего страшного во мне не выявил, подробности у участкового врача, где я не смогу их получить, потому что это информация только для лечащего персонала.
Плюнула я опять на всё и всех и решила, что раз так, то помирать мне ещё рано.
Я-то решила, а вот организм мой явно сопротивлялся и возболело во мне однажды вечером с такой силой, что испуганные родственники вызвали скорую помощь, которая по приезде вместо облегчения хоть какого, привнесла только разброд и сомнение, что и вылилось в согласие моих родственников сдать меня от греха подальше в больницу. В общем, понять эту самую скорую помощь в лице молоденькой испуганной девушки с пустым чемоданчиком наперевес понять можно. Она ж не знала, что дальше-то со мной будет…
Понимаете, господа, если бы дело касалось гинекологии, то я бы, уж бы поднапряглась и отказалась, но тут-то – кардиология! Я и согласилась. Дура наивная!
Воооот… Привозят нас с мамой в больницу. Пересаживают меня, как распоследнюю инвалидку в кресло имени Павла Корчагина без одного колеса и так вот, с прихрамыванием и застреванием на каждом углу довозят до двери, на которой крупно написано – «Кардиологическая реанимация». Мне эта надпись страшно не понравилась – я как будто чувствовала, что ничем хорошим это не кончится.
Чтобы вы лучше поняли эротичность всех дальнейших событий, я вам опишу тот коридорчик, куда меня ввезли. Итак.
Прямоугольное помещение. Сзади – распахнутая настежь двустворчатая дверь, за которой прогуливаются десятки праздношатающихся кардиологических граждан. Слева – две тоже открытые двери. За одной играют в какую-то настольную игру двое детишек – мальчик и девочка на вид лет одиннадцати-двенадцати, а за второй группа молодёжи – не более пяти-шести человек - в халатах белого, зелёного и голубого цвета изволят принимать пищу. Тут же в комнатке у них стоит электрическая плитка, и магнитофон издаёт отвратительно-скрипучие звуки какой-то, видимо, модной музыкальной группы. Справа ещё две двери. За одной две тётки копошатся в горах постельного белья, а за другой два мужика чинят проводку и громко ругаются при этом матом. По середине помещения стоит каталка.
Представили себе? Молодцы! Значит, вас не удивит то всепоглощающее состояния ужаса, которое охватило меня, когда вбежавший в коридорчик парень лет эдак двадцати-пяти на вид, в халате и со стетоскопом на шее вдруг заорал на меня: «Быстро разделась догола и на каталку. Мне некогда, у меня больные!»
Ну, не буду я вам тут описывать, как сердце моё ухнуло сначала в пятки, а потом перекрыло напрочь дыхание, вскочив в горло, не стану рассказывать о величине поползших по всему телу мурашек и о степени черноты, которая вдруг стеной встала у меня перед глазами.
- Двери можно закрыть? – прошептала я, прикидывая в уме пути возможного отступления.
- Я закрою, закрою, - засуетилась моя дорогая мама, и я увидела, как она схватилась за сердце.
- Зачем это? – грозно проорал красивый доктор. Кстати, не знаете, почему они всегда такие красивые? Доктора, перед которыми надо трусы снимать?
- Я не могу перед всеми…, - совсем по-девчоночьи пролепетала я.
- Надоели эти ваши песни! Здесь нет мужчин и женщин, здесь некого стесняться, здесь только пациенты и врачи!!! Господи, как хорошо, когда их привозят без сознания!
- Я вам сочувствую, - сказала я, - в следующий раз обязуюсь прибыть к вам без сознания, а раз уж вам так не повезло, можно двери закрыть и детей убрать?
Доктор, громко скрипя зубами, позволил мне и моей маме закрыть дверь в коридор, в комнату с детьми, в комнату с электриками, но дверь в столовую закрыть не разрешил.
- Там наши студенты – будущие врачи, их нечего стесняться, - крикнул он.
Я почему-то всё ещё смущалась. Даже не знаю, почему… То ли оттого, что с детства не люблю в бани ходить, то ли потому что никогда раньше не выступала в роли стриптизёрши, тем более, под такую ритмичную музыку. На меня внимательнейшим образом смотрели: доктор, четверо студентов-парней, две студентки, две медсестры, и выглядывающие в щёлку электрики… Меня затрясло… Меня, вообще-то всегда трясёт перед выходом на сцену…
У меня страшно закружилась голова, я вдруг почувствовала, что сводит нижнюю челюсть, и отнимаются руки. Ноги же просто стали чужими…, я не ощущала их вовсе…, и никак не могла взять в толк, зачем в кардиологии раздевать человека догола и почему, ну, почему, черт побери, это надо делать так всенародно?!!
«Наверное, это кому-нибудь нужно», - подбодрила я себя и начала расстегивать пуговицы на блузке.
- Я долго ещё должен ждать? – с ненавистью в голосе произнёс доктор, и мои движения ускорились.
Я погрузилась в тёмную пелену отчаяния, и заставила себя думать, что это происходит не со мной, попыталась было представить себя на подиуме, или на помосте… Причем я - самая дорогая из наложниц и к осмотрам привыкшая…, но вместо этого в голову полезли мысли о Бабьем Яре и Освенциме и о милом докторе Менге, на которого так потрясающе похож был этот доктор. Наверное, красивым своим лицом, выглаженным белым халатом и вдруг появившейся на лице доброжелательной улыбкой.
- Быстро, быстро! Трусы и лифчик! Быстро.
Я попросила маму выйти. Вдруг подумалось, что её больное сердце всего этого может просто не вынести.
Так…, спокойно, ты героиня сопротивления, и тебя запугивают, чтобы добыть секретные сведения… Мальчишу-Кибальчишу было проще – он был мальчиком, и раздевать его принародно было никому не интересно.
И вот я уже стою, отвернувшись от них, ослепляя всех присутствующих новенькой, с иголочки, никем, кроме супруга, не виданной, задницей, и пытаюсь прикрыть двумя руками оставшиеся два передних бюста – нижний и верхний. Естественно, ничего не выходит. Ручки у меня маленькие, а бюсты… Большие бюсты.
Главное сейчас не встретиться ни с кем взглядом. Этого мне уже просто не пережить. Интересно, хоть у одного из них хватило человечности, если и не отвернуться, то, хотя бы, не смотреть? Я в это не верю. Они уже не люди, они уже сдали в своём медицинском вузе экзамен на профпригодность. Они не понимают, что я – живая, что я – женщина, что мне плохо, им на это наплевать. Я – объект изучения, я – звено в цепи их карьер, я – та самая дамочка из очередного медицинского анекдота… Ну, и что?!! Анекдоты я очень даже люблю! Кроме тех, в которых присутствует гинекологическое кресло. Почему то…
Иногда я перестаю верить сама себе, и начинаю думать о том, что не права. И что они – студенты – вовсе не такие уж непонятливые и прекрасно понимают наши чувства…, и получают истинный кайф от власти, которую имеют над нами, нашими чувствами и эмоциями… Но ведь берутся откуда-то и другие. Которым не наплевать, которые испытывают искреннее сочувствие… Мне повезло быть с такими знакомой. Я даже уверена, что их много! Тем больше я ненавижу этих – недочеловеков в белых халатах. Ненавижу!
- Лезьте на каталку, - доносится до меня будто издалека, и я послушно иду к длинному сооружению на колёсах.
- Лезьте!
Каталка очень высокая. Она приходится мне под грудь. Залезть на неё я не смогла бы никогда и ни за что на свете, о чём я и оповещаю зрителей. Я слышу смех. Ни на что другое я и не рассчитывала. Смех. Анекдот. Голая тётка. Голая задница. Большая голая задница. Пусть насмотрятся на всю оставшуюся жизнь. А и фиг с ними. Может быть, им уже никогда в жизни так не повезёт. Может быть, я – единственная такая тётка за всю их долгую, уважаемую, увитую лаврами и праздничными благодарственными венками, врачебную практику?..
Что делать-то? И тогда я повернулась к ним лицом, и весело помахивая грудями, прошла в столовую, раздвинув руками плотный ряд глазеющих на меня студентов. Взяла стул и подтащила его к каталке, а потом, продемонстрировав всем желающим не только свои внешние, но и внутренние половые признаки, залезла на ледяную клеенчатую поверхность и замерла. Подумала немного и прикрыла себя лежащей в ногах простынёй, выдохнула и закрыла глаза.
Никогда мне не будет так мучительно, так болезненно стыдно, как было в тот момент. Никогда! Никогда! И никогда прежде мне так остро и мучительно не хотелось умереть.
Понимаете, граждане, у многих из вас всё это ещё впереди! Вы уж извините, не подумайте, что я злорадствую. Я добрая! Я только хочу, чтобы вы были к этому готовы. Или уезжайте из этой грёбанной страны нахрен!
Вы думаете это всё? Нет, хорошие мои. Не всё!
Каталку ввезли в холодный «плиточный» зал и поставили рядом с другой каталкой на которой лежал и улыбался мужчина примерно моего возраста или чуточку постарше. Мужчина мне совершенно несимпатичный – какой-то грязноватый и давно не чёсанный. Чему он улыбался, я поняла через несколько минут, когда подошедший доктор сорвал с меня простыню и принялся прослушивать моё сердце.
Я попыталась дотянуться до простыни, доктор стукнул меня по руке, но я уже не могла выносить всего этого анатомического театра и, глядя на усмехающегося соседа, снова потянулась. На этот раз я опередила доброго доктора и стукнула его первой. Он опешил и молча с выражением крайнего удивления на лице наблюдал, как я обматываю вокруг себя простыню.
- Мне надо выслушать сердце, - сказал он на удивление тихо.
- Оно во мне, - ответила я.
- Вы мне мешаете работать.
- А вы мне – жить. И закройте занавеску между мной и соседом.
- Каким соседом?
- Тем самым, перед которым вы только что обнажали моё тело и который на меня глазеет.
- А-а-а…..
Вы бы видели его вмиг посеревшее лицо – он был в шоке! Судя по всему, я стала первой в его практике жертвой, которая подала голос, во-первых, и не умерла сразу, во-вторых.
Доктор поднял руку, закрыл занавеску, выслушал сердце, просмотрел тут же сделанную ЭКГ и, ничего не сказав, скрылся. Даже не попрощался, зараза такая неблагодарная. А я то… И всем телом перед ним трясла, чуть не джигу станцевала по его просьбе, а он даже спасибо не сказал! Вот она – благодарность человеческая! Или в данном случае – человекообразная… Подбежала медсестра и поставила мне в левую руку капельницу. Я очень просила её поставить в правую, потому что знаю свои вены – они слева у меня после роддома просто ужасные, но на мои просьбы она просто не обратила внимания… Или она глухая была? Я вот в медсёстры только глухих бы и брала – удобно очень.
А примерно через полчаса я почувствовала, что с рукой что-то происходит, уж очень она болела. Я позвала кого-то из мимо пробегающих, и тут-то мне в первый раз крупно повезло. Во-первых, потому что это была женщина, во-вторых, потому что она явно была како-то начальницей, в третьих, потому что она не поленилась размотать бинт. Под бинтом, кроме огромного синяка был большущий надутый шар, и он увеличивался на глазах.
Врачиха кричала на кого-то, и топала ногами, и заставила сестру переставить мне капельницу на другую руку, чем удивила меня до чрезвычайности. «Чегой-то она, - думала я, глядя на её бурную деятельность, - может, она меня спутала с кем?» Повертела я извилинами и так и эдак, и решила подмену не раскрывать – сами пусть распутываются.
Не буду вдаваться в подробности. Скажу только, что уже к середине следующего дня я окончательно утвердилась в мысли о своей распутности. Не иначе, как врождённой. А, как же иначе? Ведь я уже совершенно не реагировала на то и дело слетающую с меня простыню, на мужчин и женщин, девушек и юношей, разглядывающих, упаси бог, не меня, а моё бренное тело. Мне, судя по всему, это самое тело и не принадлежало вовсе… Никто, ни разу со мной не поздоровался, не поинтересовался самочувствием, не спросил разрешения моим телом воспользоваться. Видимо, оно перестало быть моим, - решила я и плюнула на него.
Иногда, я успевала задерживать простыню где-то под грудью, но мне это удавалось не так часто, как хотелось бы, и вскоре я поняла, что эти мои попытки не имеют никакого смысла, ведь меня все равно уже наверняка увидели все, кто только хотел. В том числе два электрика, один сантехник и столяр, которого вызвали починить столик на сестринском посту прямо напротив моей каталки. Столяру я очень понравилась! Он мне так подмигивал, что прямо чуть не окосел, бедолага! Это правда, что многим пампушки, вроде меня, нравятся. Хотя…, если задуматься и поразмыслить по честному, то трудно сказать, кто или что именно понравилось столяру… Другие-то мужики из подсобного хозяйства тоже не без интереса и удовольствия на меня посматривали. Просто столяр делал это с таким вожделением в глазах… Ничего себе, кстати, был мужик – высокий, толстенький, с румяными щёчками и в рыжих усах. Обожаю таких!
Вот мне бы и удовлетвориться достигнутым результатам! И успокоиться! Так нет.
Не смогла устоять и совершенно безобразно нахамила какой-то, не представившейся мне, преподавательнице, приведшей группу человек в 15 посмотреть на пациентов, а заодно и на меня. Подумаешь! Жалко мне было что ли? Ну, посмотрели бы, потрогали и ушли бы восвояси. Что, убыло бы от меня?!! А я в бутылку полезла, обиделась, женщину высокообразованную и культурную в двадцать пятом поколении обидела…. Ладно бы она первая была, или я бы ещё не обвыкла! А так уж совсем с моей стороны нехорошо получилось. Да ещё и при студентах. Они-то уж точно совсем не при чем. Они в институт поступали, чтоб людей лечить! А как ещё научишься этому тяжелому процессу, если не отучишься раз и навсегда в людях видеть человеков, да ещё и живых… Вот я им и напомнила… Ух, как они испугались! Наверное, представили себе, что им в их тяжёлой практике придётся периодически сталкиваться с такими вот стервозинами, каковой им, наверняка, показалась в том момент я.
Кстати, вспомнилось. Однажды сидели мы в компании, и был среди нас один молодой гинеколог. А подруга моя как раз рассказывала весёлый случай из своей жизни, что вот, мол, ей аборт делали, так в метре от неё сантехник-сан как раз кран починял, а гинеколог и говорит вдруг задумчиво: «Странно, ты ж должна была быть без сознания – под наркозом…»
Так мы и поняли сразу, что с нами - с бессознательными - любой доктор имеет законное право вытворить абсолютно всё, что его душеньке угодно… Ну, например, раздеть и сантехнику показать…
Или вот ещё история. На днях, буквально, пошла я к доктору, чтобы в коленку укол сделать, а то болит, зараза. Доктор ушёл шприц готовить и велел коленку обнажить. А для этого и надо–то всего – юбку приподнять и колготку вниз стянуть. Ничего особенного, а всё же… Я уж, было, приступила, как смотрю – стажёр нашего хирурга не уходит, а стоит в метре около меня и пристально наблюдает.
- Вы не могли бы выйти? – вежливо так, и, заметьте, безо всякого нажима, спрашиваю я.
- Это ещё зачем? Я вам не мешаю, - говорит он и вроде как мне под юбку заглядывает.
- Мне не очень приятно, что вы смотрите, как я раздеваюсь.
- Подумаешь, стесняется она. Если так будете мужчин стесняться, то, как же в больнице лечиться сможете?
Он вышел за дверь и долго читал мне лекцию, о белых волшебных халатах, делающих врачей бесполыми и тд и тп… Ну, как объяснить этому юному идиоту, что я бы и женщину постеснялась, что выйти ему следовало без разговоров просто из вежливости, просто из порядочности… Этого не объяснишь! С этим родиться надо!
Что же ещё? А! Вспомнила. Знаете, зачем мне капельницу ставили? Ни за что не угадаете! На всякий случай. Так медсестра и сказала: «А вдруг с тобой что-нибудь посреди ночи случится? Мне, что-же, спросоня, иголкой незнамо куда тыкать?» Вооот…
А то, что я двое суток из-за этой капельницы не спала, потому что не умею спать на спине, никого ровным счётом не волновало, а уж врача моего – менее всех. Зато я, пока не спала, столько в голове сюжетов литературных прокрутить успела… Так что я всему персоналу кардиологической реанимации чрезвычайно благодарна за время, проведённое с пользой. А ещё за прядь седых волос. А то мне сверстники мои завидовали – не единого седого волоска не было до того на моей густо-шевелюрной голове. А зависть я вызывать терпеть ненавижу. Так что и за это большое моё человеческое мерси. Сами подумайте, разве ж раньше я могла написать роман от первого лица о тяжёлой судьбе сексуальной рабыни? Конечно, нет. А теперь могу. Запросто. Во всяком случае, о её морально-психологических мучениях могу точно. Так что скоро и вас порадую новым романом с эротической подкладкой. Или прокладкой? Подумаю ещё, как правильнее говорить в наших новых реалиях.
Чем ещё вас обрадовать? Самое главное – не сердце у меня болело! Не сердце. Это такой приступ остеохондроза был. Хи! А, если бы сердце, так разве я те муки адовы вынесла бы?… Конечно, нет. Так что не повезло сатрапам из двадцать девятой городской клинической больницы города Москвы. Я выжила и всё вам про них рассказала. Почти всё. Потому что самое позорное и страшное я решила всё-таки оставить при себе… Вдруг сын прочитает… Вырастет и убьёт их всех… Как Бэтман…
И очень хорошо сюда вписывается рассказ моей подруги, счастливо прозябающей без работы в Израиле. Когда она там лежала в гинекологическом отделении местной больнички, то всё удивлялась, отчего это вокруг неё всё круговую шторку закрывают, даже, когда просто кровь из пальчика берут. И сестра ей ответила: «Но ведь это может смутить вас, или ваших соседок…» Смутить?… Н-да… Знакомо ли это слово нашим докторам нынешним и будущим?.. Кстати, лично меня смутить уже ничего не сможет. Так что, если где нужна не очень молодая и вся такая в широком и мягком теле стриптизёрша – пишите. Теперь мне это запросто! И на каталке могу номер изобразить. А что? Очень, думаю, будет оригинально…
Вы не подумайте, я понимаю, что эта история могла случиться, и наверняка случается ежедневно в любой из наших больниц…
Говорят, что оптимист это тот, кто готов к самому худшему. Вот я и постаралась, как смогла, вас к нему подготовить. К худшему. Извините, если у меня это получилось плохо.
За время написания сего рассказа ни один врач не пострадал. Выпито два флакона валерьянки, баночка рудотеля, несколько чайников заваренного зверобоя продырявленного и средство от нервов, которое так и называется – «Крепкие нервы». Кстати, очень советую. Хорошее средство. И не очень дорогое.
Соболезнования принимаются круглосуточно.
* * *
«И вот ведь…, после всего этого она не озлобилась, а продолжала любить людей, не зависимо от их профессиональной деятельности, до самого своего последнего дня» - из слов, сказанных на моей могиле, сами понимаете, после моей смерти.