1.
Старый Ван Вэй приподнялся на циновке и тонко чихнул, вызвав тем самым переполох среди домашних: Ю Ту, его младшая невестка, всплеснула руками: «Папа! Вам нездоровится»? В ответ Ван Вэй кротко улыбнулся и покачал белоснежной головой. «Ах, папа, - забранилась в ответ невестка, - вы совсем о себе не заботитесь!»
В дом был призван Лин, внук старика. «Быстро беги к аптекарю, - велела ему мать, - скажи, учитель Вэй простыл, и попроси в долг акульего хряща и тигриного когтя».
Малыш Лин несся в аптеку, мелькая грязными пятками, твердил про себя: акулий хрящ и тигриный коготь, хрящ и коготь, коготь и хрящ … Он не смотрел по сторонам, и не заметил, что улицы необычайно пусты: ни торговцев, ни велосипедов, ни прохожих, которыми изобилуют в предполуденный час улицы Пилоу.
Лин затормозил, лишь упершись головой в ряд блестящих пуговиц, которые, впрочем, были не сами по себе, а украшали толстый живот в кителе; одновременно чьи-то твердые пальцы схватили его за ухо. «Ты откуда взялся, гаденыш? Обыскать его! Покушение на господина Фол Гая!». А следом кто-то промурлыкал: «Оставьте ребенка. Не бойся, мальчик». И ухо отпустили.
Лин поднял глаза и огляделся по сторонам. Рядом стояли два дяденьки, один в форме со злым лицом: тот, что крутил ухо, - догадался Лин. А второй, в светлом костюме и шляпе, ласково улыбался: «Куда ж ты так бежишь, май-бой?» Еще была блестящая открытая машина, и все они вместе находились в круге солдат с ружьями наизготовку, а по краям совершенной пустой улицы тоже стояли солдаты, из-за спин которых выглядывали десяток зевак и два транспаранта: «Ура дорогому Фол Гаю!» и «Да здравствует демократическая Пилоу!» Лин вообще читал плоховато, а, кроме того, не знал, что такое «демократическая».
«У нас деда заболел, - заканючил Лин, - мне к аптекарю надо, может, он даст этого… тигриного хряща…»
«Вероятно, ребенок случайно проскочил через оцепление, - сказал дяденька в светлом, - я не виню вас, полковник. Более того, вот случай стать еще ближе к моим избирателям».
С этими словами он поднял Лина и посадил на белое кожаное сиденье, в свою прекрасную сверкающую машину. «В аптеку!» - махнул рукой бесподобный господин Фол Гай, кандидат на пост президента Пилоу от ЛРДПП - Либерально-Реформистской Демократической Партии Пилоу, мало кому известного государства, территория которого на одну треть состоит из крутых неплодородных скал, а на другую – из совершенно дремучих джунглей. Оставшуюся треть честно делят между собой столичный город Пилоу, восемь запущенных деревень и многокилометровый, пустынный океанский пляж, являющийся предметом инвестиционных вожделений и яблоком раздора для множества заграничных корпораций, а также для частных лиц, традиционно желающих остаться неизвестными.
Крупные морские державы раз в пятьдесят лет предпринимали попытки колонизовать Пилоу; однако загадочным образом ни одна из них не увенчалась успехом, за исключением, разве что, вполне успешной ассимиляции части миссионеров и колонизаторов. Уж больно хорош был климат.
История страны насчитывала семь или восемь веков, и все они протекли медленно и сонно: гончары месили красную и синюю глину, рыбаки тянули сетями океанскую рыбу, а дети в отлив выходили собирать съедобные ракушки.
Пилоу бессменно управляли Славнейшие династии Вянь. Они терпеливо несли бремя законодательной, исполнительной и судебной власти, а заодно отправляли обязанности Верховных жрецов культа Пророчицы Пу. И вот – последний из Вяней скончался совсем молодым при загадочных обстоятельствах, не оставив после себя наследника, и медицинский осмотр показал, что ни одна из шестнадцати законных жен в момент кончины правителя не была беременна. Из-за океана сам собой возник претендент на власть, великолепный демократ Фол Гай, с родословной от самой Пророчицы, целым полком бодигардов и неиссякаемым запасом наличности (банковская система в Пилоу отсутствовала, как таковая). Кроткий, но прозорливый народ Пилоу поднял тихий ропот, что причиной всему белый океанский пляж, и выставил в качестве носителя национальной идеи альтернативного кандидата Ту Суя, не знающего ни единого иероглифа, и в совершенстве владеющего тремя местными единоборствами.
***
Демократ сиял, вплывая в хижину Ван Вея; одной рукой он вел тихого напуганного Лина, а в другой сжимал матерчатые мешочки со снадобьями; он снял шляпу и почтительно склонил голову, а старик нежнейше улыбался ему с циновки.
- Поправляйся, отец, - звучно сказал демократ, в ответ на что, Ван Вэй мелко-мелко закивал.
- Больно видеть такое положение наших стариков, - продолжал Фол Гай, - заслуженный человек, и на дырявой циновке (Ван Вэй заулыбался шире) – и такое терпение… Как терпелив мой народ…
-Светильник горит во дворце и в лачуге, но гаснет на ветреном пути, - прошелестел мудрец, от чего Ю Ту вторично всплеснула руками, так как он молчал уже добрых шесть лет.
- Я защищу огонь от ветра, - с заметным напряжением подвыл Фол Гай.
-Не буди ветер, и не нужна будет защита.
- Он принесет аромат горных цветов. Отворю плотину, и бурный поток унесет в океан вековую грязь и мусор.
-И вместе с ними он смоет могилы предков.
Фол Гай перестал улыбаться.
- Ты хочешь сказать, уважаемый, что народу Пилоу не нужны реформы? – спросил он с неприязнью, начиная поглядывать на дверь.
-Не Пилоу волнует тебя, а власть и деньги.
- Что ж. Не имея власти, как сотворю великие дела во благо людей? Не имея денег, чем помогу несчастным?
-Власть влечет тебя, ибо ты слаб. Владея другими, хочешь забыть, что не властен сам над собой. Стань сперва себе господином, а не рабом, не то закрутится колесо Вэйсты, а в нем - ты и потомки твои, словно спицы.
Произнеся этот пассаж, старый Ван Вей откинулся и прикрыл глаза; его посетитель пожевал губами, желая сказать еще что-то, но вместо этого начал вглядываться в концентрический орнамент на циновке старика. И чем дольше он смотрел, тем сильнее менялось его полное ухоженное лицо; наконец, либерал тихонечко взвизгнул и, уронив шляпу, устремился на выход. Фол Гай промчался мимо своего автомобиля, мимо охраны; поднимая блестящими туфлями смерчики пыли, он бежал в направлении пристани.
На закате пришелец отплыл на утлой джимке в направлении солнца, и более в Пилоу его не видели. Первые выборы Пилоу автоматически сделались безальтернативными; и по случаю чистой победы мужественного малограмотного Ту Суя был произведен салют из двух ржавых пушек, брошенных на пляже при последней попытке индонезийской экспансии.
Первый вердикт нового правителя, продиктованный секретарю, был категоричен и краток «Чужаков – вон!»
Так шоколадные и лимонные потомки миссионеров впервые узнали, что такое этнические чистки; а затем Ту Суй ликвидировал законодательную и судебную ветви власти, сохранив, за собой лишь исполнительное бремя и обязанности Верховного Жреца Пророчицы. Были выявлены все сто два члена ЛРДПП, имущество которых немедленно конфисковали в пользу казны, а самих подвергли посажению в муравейники - традиционной казни, которая издревле применялась в Пилоу к изменникам родины.
Мировое сообщество содрогнулось. На Пилоу были наложены санкции, включая эмбарго, и разрыв дипломатических отношений. Традиционный промысел Пилоу – изготовление ритуальных статуэток гиббонов из сердцевины дерева Муй, много лет бывших основным объектом экспорта в государстве, начал хиреть. Одновременно засыхали без полива горные делянки опийного мака, обыкновенно служившего начинкой статуэток. Наркодельцы Чикаго и Нью-Йорка нервничали и стреляли друг в друга в борьбе за новых поставщиков, способных насытить потребности рынка.
Ах, зачем Ту Суй не изучал макроэкономики! Минула тысяча отливов, и внешнеторговый баланс Пилоу был необратимо нарушен. Да что баланс!.. Не стало самой внешней торговли. Не стало йен и долларов; новых телевизоров, джинсов и колы. Остались океанские ракушки, красная и синяя глина, и никому уже не нужное дерево Муй. Внутренний спрос на опийный мак хотя и вырос немного, все же сильно отставал от предложения.
Население потянулось на закат солнца. Тщетным было организованное Ту Суем патрулирование береговой линии: трудолюбивый народ Пилоу под покровом ночей покидал родину на семейных джимках. И даже то, что пойманных беглецов подвергали посажению в муравейники, не останавливало исхода.
Семейство старого Ван Вея хранило верность могилам предков: все равно деда был нетранспортабелен. Но однажды безлунной ночью заплаканная Ю Ту привела тринадцатилетнего Лина за руку на пляж - к джимке соседей, готовящихся покинуть родные берега. «Что бы там ни тряс головой учитель, - пояснила она позже подруге, - нельзя отнимать у детей будущее. Пускай хоть кто-то зацепится».
2.
Джованни Кабальери по прозвищу Гвоздь был вне себя. Два опытнейших курьера с грузом так и не прибыли к месту назначения, следы терялись в Амстердаме. Молодчики из клана Джапуззи совсем оборзели. Вражда тянулась давно, еще со времени дефицита и передела рынка опия, когда из какой-то азиатской дыры прекратились поставки. Тогда Джапуззи и Кабальери основательно перебили друг друга. Сам Гвоздь потерял двоих кузенов и добрую треть сети. Со временем рынок успокоился, но распря не утихла, и что ни месяц, проливалась благородная кровь одной из семей.
Дубовая дверь распахнулась и в кабинет Гвоздя ворвалась двадцатилетняя Анджела Кабальери: красавица, девственница, католичка, чемпионка Чикаго по сквошу, без пяти минут магистр экономики и подающая надежды художница-керамистка. Только она позволяла себе входить к Гвоздю без стука – Гвоздь ей прощал и не то.
-Папа! - вскричал со слезой ангел. Они привезли мне Ламборгини! Понимаешь, Ламборгини?! Ты же обещал мне Порш?!
- Детка, - Гвоздь собрал всю волю в кулак, - я еще раз подумал… Я не хочу, чтобы ты ездила слишком быстро. Ты у нас темпераментная. Такой же была твоя мамочка, упокой Иисус ее душу. Я потеряю сон, лапонька.
-Папа! Мы же говорили об этом! Ты мне обещал! Я уже сказала Роберте и Джулии! Ты не можешь меня так обмануть!
Темпераментом отличались все Кабальери.
- Что-о-о?- взревел Гвоздь. – Так я, значит, тебя обманываю?! Мамма миа, стронца, пер бакко, квесте гросса! Ты совсем потеряла совесть! Мало мне проблем в делах! Мало мне гадских Джапуззи! Еще и ты ведешь себя не как девочка из хорошей католической семьи, а как торговка с рыбного рядов! Вот выйдешь замуж, тогда живи, как знаешь! Только неизвестно, кто такую стерву возьмет!.. Приданого не пожалею, лишь бы сбыть тебя с рук быстрее!..»
Дон Кабальери блефовал. Давно уж была договоренность между ним и давнишним партнером Тони Боско, с которым они плечом к плечу бились за контроль над детским порновидео еще в восемьдесят пятом и до сих пор совместно контролировали бордели на восточном побережье. Идея поженить отпрысков возникла лет пять назад.
«Красавица, девственница, католичка, спортсменка!» - твердил своему сыну старый Дон Боско, масляно блестя глазами. А сорокалетнему сухарю Леонардо Боско, было, кажется, абсолютно все равно, на ком жениться. Он был с головой погружен в свои вполне легальные биржевые дела. Индексы, вот что его действительно волновало. Но против приданого он не возражал. Одним словом, порядочный человек. Так что, ждали только, чтоб Анджелина закончила колледж.
***
Ослепнув от слез и гнева, Анджела Кабальери бежала прочь из отчего дома. Ее пепельные кудри были растрепаны, плащ от Лорана накинут прямо на домашнее платье. Без цента в кармане, она шла и шла, не разбирая пути, и не заметила, как очутилась далеко от родного фешенебельного квартала, в Чайна-Тауне, среди тюков, иероглифов и сложных запахов. Только тут она почувствовала, что натерла ногу новой туфлей, что на ней нет чулок, и, готовая снова расплакаться, присела на хлипкий бамбуковый стул в уличной забегаловке, и в ту же секунду перед ней склонился смуглый парень: «Чего желаете, мисс?»
- Я… У меня нет с собой денег, - растерялась Анджела, - и книжка чековая осталась дома. И карточки.
Официант посмотрел на нее. Раскосые темные глаза встретились с грустными серыми. «Пророчица Пу! Бывают же на свете чудеса! Меня в сердце будто бы медуза ужалила».
«Мадонна, ке белло, миравильезо! Вот так красавчик!»
Лин, наконец, смог оторвать взгляд от ее лица.
«Плащик мятый. Какие там у нее карточки…»
- В таком случае, не хотите ли настоящего зеленого чаю за счет заведения, мисс? Вы чем-то огорчены?
Было видно, как под его рубахой из тонкого шелка играют молодые мускулы. Широко распахнутый ворот открывал смуглую безволосую грудь. Тонкие пальцы и нежный румянец на смуглых щеках.
Итальянская кровь ударила Анджеле в голову.
«Что там сказал мой папочка?.. Девушка из хорошей католической семьи?.. Кто возьмет замуж такую стерву?..»
- Неловко говорить об этом, но я, правда, голодна. Быть может, вы накормите меня в долг? Я оставлю вам в залог вот это… (она сняла с запястья цепочку венецианской работы) и это… (она нежно вытащила из его нагрудного кармана блокнотик и карандаш для заказов и правдиво написала: «Анджела». И телефон). – Так вы накормите меня в долг?
«…И попроси в долг акульего хряща и тигриного когтя, - всплыло в его памяти. - Что за ерунда…»
- Конечно, мисс. Наш фирменный суп из акульих плавников?
«Узнают - уволят», - промелькнуло в голове.
Лин подсматривал из окна кухни, как сумасшедшая хлебает суп из глубокой чашки и стреляет глазами по сторонам. «Лопай и уходи быстрей, - бормотал он про себя, - не ровен час, хозяин явится. Такую птичку он точно приметит. Небось, не похвалит, что кормлю за так». А она все не уходила. Все съела, сидит за столом, то снимет туфли, то наденет. Лин со вздохом вышел из укрытия.
- Не беспокойтесь, мисс. Суп за счет заведения. А браслет свой забирайте.
- Спасибо, вы так добры. Я страшно устала, знаете… Нет ли у вас тут комнаты, где бы я могла немного передохнуть?
Она смотрела в упор.
«Шлюха!» - сообразил Лин с облегчением. «Обычная проститутка. Ну, ладно, не совсем обычная». Как скромный и достойный сын Пилоу, Лин откладывал половину жалованья и все чаевые, чтобы открыть свою лавку, забрать, наконец, мамулю, помочь родственникам. Но десяток-другой долларов на девушку у него водился. А тут, возможно, он мог рассчитывать и на кредит. Девчонка чудо как хороша. К тому же, его смена как раз закончилась.
- О-кей, бэби! Найдем, где отдохнуть! У нас тут не гостиница, но я живу по соседству.
Он протянул руку, и Анджела, чуть поколебавшись, встала и пошла за ним. Она и правда немного хромала. А шансы Леонардо Боско заполучить в жены девственницу, падали так же стремительно, как курсы акций в черный четверг позапрошлого года.
***
В комнате Лина было пусто и чистенько, из украшений – деревянная фигурка обезьяны и пара циновок на полу. Спал он, все же, хвала мадонне, на кровати. На эту узкую кровать и присела томная Анджела, а Лин остановился рядом в нерешительности: что ни говори, непохожа она на проститутку.
- Как тебя зовут? – спохватилась она.
- Лин. Лин Вей.
«Анджела Вей…», - прошептала она (хорошо, что он не услышал, слишком был растерян), зажмурилась и протянула руки.
Сколько раз уже могла потерять невинность Анджела Кабальери! Например: с легкомысленным мажором - другом детства на вечеринке; с энергичным сквошистом в раздевалке после кортов; со студентом-экономистом на фоне напряженной подготовке к экзамену; с романтическим керамистом, в конце концов. Но никак нельзя было предположить, что она подарит сокровище узкоглазому официанту из Чайна-тауна.
К тому моменту, как Лин вполне осознал, что с ним не проститутка, поделать уже ничего нельзя было.
- Бэби… Мисс… - он вскочил, - как это, Пророчица?! Вы девушка?..
- Теперь нет, - отвечала совершенно довольная собой красотка, потягиваясь и бессовестно маня к себе смуглого парня, - иди же ко мне, мой милый, мой сладкий (Анджела Кабальери была вполне передовой и начитанной, без дурацких предрассудков).
И невозможно было устоять перед ней, хотя Лин и начинал смутно чувствовать, что влип в передрягу.
***
Через четыре месяца Анджела вновь распахнула двери отцовского кабинета. На сей раз, за ее спиной маячил какой-то китаеза.
- Папа, - вкрадчиво начала дочь. - Ты говорил, что меня никто не возьмет замуж… Познакомься, вот это Лин, мой жених.
Гвоздь перестал дышать. Он багровел и багровел. Потом все-таки вдохнул, побледнел и рассмеялся:
- Ну и шутки у тебя, детка. Я тоже тогда пошутил. Ты же знаешь, Леонардо ждет тебя – не дождется.
- Не дождется, - подтвердила Анджела.
Гвоздь снова поменялся в лице.
- Баста, молла! – он еле сдерживался. - Гони этого молодца в шею.
- Ничего не выйдет, - спокойно отвечала дочь. – Римская церковь запрещает аборты. А я добрая католичка.
Никогда еще клан Джапуззи не был так близок к полному контролю над чикагским рынком. Дон Кабальери глотал ртом воздух, рвал с шеи галстук и ронял на пол пуговицы.
Любящие дочь и зять хлопотали вокруг него, несли воду, махали бумагами.
И осевший Гвоздь отстранил их рукой: «Делайте, что хотите». Он как-то разом устал бороться. Что толку сражаться с судьбой и конкурентами, завоевывать новые рубежи, выстраивать тактику и стратегию, если единственная дочь бьет вас ножом в спину и в одну минуту все рушит к дьяволу.
***
Молодым сняли квартиру на Лоунли-Харт стрит. Гвоздь был пока еще не в силах смотреть на зятя. Ночами Лин баюкал свою Анджелу и шептал ей про белый океанский пляж, про цветение дерева Муй, про то, что вредный диктатор обленился, завел жен и детей, и все пошло по-прежнему, как идет уже семь или восемь веков, и что на его милой родине снова наступили счастливые времена.
***
Ребенок появился на свет в солнечный июньский день. По приемному покою госпиталя нервно расхаживали Дон Кабальери и Лин. Встречая друг друга, они сначала отворачивались, потом пару раз встретились глазами, а когда за ними, наконец, вышла сестричка в белом халате, бежали в палату к Анжелине плечом к плечу.
Дон Кабальери принял внука из рук дочери, и его большие итальянские глаза увлажнились.
-У него в точности твой нос, папочка! – сообщила Анджела. Дон Кабальери вернул ей ребенка и отошел к окну. Пару минут он постоял, отвернувшись, затем подозвал к себе Лина.
- Вот что… сынок… - выговорил он с затруднением, - хочу тебя представить сегодня нашим друзьям. Поедем прямо отсюда, посмотришь, что к чему.
Младенец на руках матери сморщил кабальеревский носик и чихнул. Возможно, от запаха пряного парфюма Версаче или сигар «Ромео и Джульетта», которыми пропахли дедушкины усы. Однако молодой отец встревожился.
- Я нагоню вас, Дон Кабальери, - сказал он. – Только заеду в аптеку, спрошу, чем лечить насморк у новорожденных. Заодно присыпку куплю, и что там еще нужно.
- После приезжай на Драйзера, семнадцать. Там в дверях будет стоять человек, скажешь ему, что тебе нужно видеть Лучано и Монти, он проводит.
3.
Через два часа Лин Вей ехал в такси по улицам Чикаго. На коленях у него лежал пакет, полный новейших средств детской гигиены. Водитель включил радио на полную громкость и вырвал Лина из его мечтаний.
«…на площади Драйзера. В доме семнадцать произошла ожесточенная перестрелка, три автомобиля, припаркованных возле дома, взорваны. По непроверенным пока данным внутри здания около шести убитых. На месте преступления работают полиция и скорая помощь».
- Назад, в госпиталь, - скомандовал Лин шоферу.
***
И еще целую неделю с первых страниц газет не сходили заголовки:
«Конец крестного отца и его подручных»,
«По подозрению в организации убийства арестован Джузеппе Джапуззи»,
«Единственная дочь Кабальери бесследно исчезла из родильного дома вместе с младенцем».
***
Нежный ветерок шевелил кудри печальной Анджелы, выбивающиеся из-под черной косынки. Лин вглядывался вперед, тщетно пытаясь согнать с лица выражение бесконечного блаженства. Позади были: перелет до Сан-Франциско, а затем до Сингапура (прямого рейса пришлось бы ждать целые сутки), и не слишком комфортное плаванье на пароходе в Тайминь. Теперь они стояли на носу ржавого катера, осуществляющего регулярные пассажирские рейсы по маршруту Тайминь – Пилоу и ждали, когда же впереди появится остроконечные скалы, белоснежный пляж и нежно-розовые кроны цветущего дерева Муй.