Записки рыболова-любителя Гл. 377-379

Намгаладзе
10 мая. Наши отказались участвовать в Олимпиаде в Лос-Анжелесе. Этого следовало ожидать. Решение, видимо, было принято уже давно. "Советский Спорт" ещё с прошлого года публиковал практически в каждом номере на последней странице материалы о подготовке к Олимпийским играм исключительно негативного содержания, про то, какой Лос-Анжелес бандитский и грязный город. Постоянная рубрика, посвящённая этой теме, так и называлась: "Лос-Анжелес: проблемы остаются". Ждали удобного повода, но время поджимало, и решили удовольствоваться  необеспечением якобы безопасности советских спортсменов, которых американцы собирались то ли перестрелять всех, то ли похитить, то ли соблазнить на измену Родине. Скорее всего, всё вместе.
И официальное заявление Рейгана по этому поводу принято во внимание не было: поздно, мол, да и не верим мы вашему президенту. Теперь братские соцстраны потянутся отказываться, кроме Румынии и Югославии, разумеется.

* * *

Не прошло и месяца, и снова затяжной вояж - Ленинград, Ташкент, да ещё в промежутке между ними должен быть Томск - защита Новикова, но её, к счастью (моему, не Новикова), перенесли на июль. В Ленинграде Пудовкин проводил конференцию по магнитосферному прогнозированию, к ней пристегнули "Итоги МИМ (Международные Исследования Магнитосферы)", в Ташкенте - заседание Секции ионосферы при МГК.
В Ленинград Саенко отпустил со мной Сашулю, всегда готовую навестить любимый город, а тем более теперь, когда Иринка там с её сердечными проблемами. Из писем и телефонных разговоров мы знали, что с Димой они уже помирились, но встречаются теперь не так часто, живёт Иринка в Сестрорецке, возвращается домой вовремя...
Перед самым отъездом я вдруг заболел. Похолодало, а я по инерции бегал раздетым и в кирхе мёрз. В пятницу (11 мая) вечером меня стал бить лихой озноб, поднялась температура, и я весь следующий день провалялся в горячке без каких-либо признаков простуды - ни горло не болело, ни сопли не текли, ни кашля не было, просто лихорадка какая-то вирусная. В воскресенье утром чувствовал себя уже получше, хоть и не вполне здоровым, и мы с Сашулей отправились в аэропорт, а Митю ещё вечером забрал к себе дедуля.
В Ленинград с нами летел ещё Володя Клименко. В Пулково мы наткнулись на Лариску Зеленкову и Людмилу Немцеву, встречавших иногородних участников конференции. Они отправили нас на автобусе прямо в Ольгино, где в "Интермотеле" селили гостей, и там же предстояло заседать. Мы зарегистрировались у Аллочки Ляцкой, я забил место в коттедже (Сашуля решила поселиться в Сестрорецке, побыть с Иринкой), записались на экскурсии и в театры и отправились в Сестрорецк, до которого на автобусе от мотеля 20 минут езды.
Там нас уже давно ждали, опять был царский стол с обилием вкусностей и даже рюмкой водки для меня. Говорили о том, о сём, про "развод" не вспоминали. Болезнь моя всё ещё давала о себе знать, к вечеру опять поднялась температура, и я остался ночевать в Сестрорецке.
В последующие дни мы с Сашулей жили порознь - я в Ольгино, она в Сестрорецке, встречаясь на заседаниях и на вечерних культурных мероприятиях. Доклады были по физике Солнца и магнитосферы, безо всякого прогнозирования, которое Пудовкин притянул только для вывески, так что в некотором смысле конференция не оправдала моих ожиданий - я надеялся и в самом деле послушать про последние достижения в области практического прогнозирования магнитных возмущений, но достижений, судя по всему, просто не имелось в наличии, хотя, конечно, Пудовкин был прав в том смысле, что к физическим основам прогнозирования конференция имела самое прямое отношение.
Среди участников были и Славик, и Юра, и Борис Евгеньевич, вся пудовкинская бригада и просто старые хорошо и не очень хорошо знакомые магнитосферщики (Серёжа Гриб, Володя Барсуков, Лазутин, Кропоткин, Алексеев, Тверской и т.д., и т.п.). Слава не замедлил повеселить публику очередной выходкой в своём стиле: прицепился к кому-то из докладчиков с вопросом, что же, мол, нового мы услышали, и всё не удовлетворялся ответом; председательствовавший Пудовкин, блюдя регламент, начал Славу "пресекать". Тот обиделся, встал и демонстративно направился к выходу, заявив:
- Если здесь не дозволено обсуждать доклады, то мне тут делать нечего!
Зал, в котором большинство хорошо знало Славу, дружно завопил:
- Слава, Слава, что Вы! Не надо, останьтесь!
И Слава соизволил удовлетворить эту просьбу. Пудовкин, впрочем, не сильно на него рассердился. Слава остановился не в мотеле, а у родителей жены, которую с сыном Отто привёз из Апатит. Жена и сын болели, так что пообщаться помимо заседаний нам с ним не пришлось.
В кулуарах я делился новостями с Грибом и Барсуковым. Володя недавно обзавёлся новой молодой совсем женой. Гриб уверял меня, что отец Ианнуарий сотрудничает с органами. Совсем ошалел (Гриб, конечно). У Мальцева с диссертацией дела всё в том же состоянии - не выпускают из института, ждут, когда Распопов из больницы выйдет, он, бедняга, в автомобильную аварию на институтской "Волге" угодил, сильно ногу повредил. Серёжа  Авакян надоедал мне со своими Оже-электронами, он сподобился докторскую написать и теперь обхаживал меня как предполагаемого оппонента.
Сашуля с энтузиазмом использовала возможности побывать в театрах и на экскурсии. Экскурсия, которую она выбрала, называлась "Мосты повисли над водами" и большей частью была посвящена мостам Мойки и Фонтанки, начиная от Летнего Сада. От экскурсовода (молодой, интеллигентной женщины, понравившейся Сашуле) я ничего интересного для себя не услышал, но сама прогулка доставила удовольствие, напомнив то чувство очарования, которое в былые времена вызывали у меня виды Ленинграда петербургского.
Ходили в театры Ленсовета и Коммисаржевской, популярные, как говорили, теперь. В Ленсовета смотрели пьесу Эдуардо де Филиппо "Люди и джентльмены", типичную для него, без особой глубокой мысли, с итальянским шумом-гамом и любовными страстями. Актёры играли неплохо и временами заставляли зал хохотать, в чём, собственно, и состояло всё удовольствие от этого спектакля.
С нами были Ирина с Димой - первая встреча моя с ним после того телефонного разговора Сестрорецк-Московский вокзал. Держался он напряжённо. Ещё бы. Не думаю, что свидание это доставляло ему удовольствие. Но так получилось, что мы с Сашулей почти не разговаривали с детьми, да мне и не хотелось, помирились и Слава Богу. К тому же меня Авакян перехватил, мы похвастались друг перед другом своими красивыми взрослыми дочерями. Серёжа потом, кстати, рассказал мне, что ему случайно пришлось увидеть, как Дима, купив сигареты в киоске, забыл взять сдачу с крупной купюры, потом вернулся и спросил про неё. При этом, по словам Авакяна, он держался очень достойно для юноши в такой ситуации. Деньги ему вернули.
В театре Комисаржевской смотрели "Царь Иоанн Васильевич" А.К.Толстого. Сама пьеса, конечно, не то, что "Царь Фёдор Иоаннович", да и актёры не блистали, хотя и старались.
Май был удивительным в этом году в Ленинграде, жара за тридцать градусов в один день перевалила - абсолютный рекорд! И это в середине ещё только месяца. Окончательно оклемавшись после своей лихорадки, я даже бегал пару раз по утрам в Ольгино. Финский залив там совсем рядом с мотелем и рано утром очень красив - гладь и Гавань видно, уже освещена взошедшим солнцем, а здесь на берегу тень от деревьев. Народу никого и приятно сделать зарядку.
Мотель сам построен сравнительно недавно и рассчитан, судя по всему, специально на финнов, приезжающих в Ленинград на выходные пить водку. В обычные дни постояльцев там мало, по вечерам лишь определённая категория соотечественников приезжает в ресторан, если в других мест нету, а нормальным людям здесь делать нечего. Кормили нас там по талонам, очень дорого и мало есть дают. Бастурму в гриль-баре съесть и то выгоднее и сытнее, чем по талонам в ресторане пообедать (если, правда, вина не брать к бастурме).
Зато финнам тут раздолье. Уже в пятницу вечером они съезжаются сюда на автомобилях марок всех стран и начинают "отдыхать" ("гудеть" по-нашему). В Ленинград они не стремятся, им и здесь хорошо. Берут в баре водку и пьют её без закуски, запивая пивом или разбавляя водой со льдом. И балдеют. Просто так, безо всяких там разговоров за жизнь или коллективных песнопений. Наливаются потихоньку и чувствуют себя распрекрасно. В субботу начинают (или продолжают) с самого утра, часов с восьми.
Бармен - сравнительно интеллигентный на вид парень общается с ними по-свойски, запросто говорит по-фински (как, впрочем, и по-английски, и по-немецки). Он на посту круглые сутки, потом двое отдыхает. Люда Макарова его узнала, её однокурсник, он также её признал, кончал физфак через год после нас с Димулей. Так что выпускники физфака не только в Духовную Академию потом подаются. Помощницы у него - самые настоящие шлюхи толстозадые.
В гриль-баре мы с Володей Барсуковым и его женой оказались за одним столиком с финном нашего возраста или чуть помоложе и его женой, уже тёпленькими. Финн поведал нам на квазианглийском языке, что здесь водка очень вкусная и дешёвая, поэтому они сюда и едут. А дерут с них за эту водку в несколько раз дороже, чем если бы они её брали за те же советские рубли в магазине, но почему-то им здесь в баре больше пить нравится, хотя тут нет даже музыки. Впрочем, многие пьют и на свежем воздухе, тут же в кемпинге рядом со своими машинами расставляют жаровни и собираются вокруг них небольшими компаниями. Кто-то здесь же корчится в судорогах, блюёт, его со смехом похлопывают по спине, помогая процессу.
На банкет Сашуля не пошла - чего ради 15 рублей платить? И в самом деле, было скучно и для души, и для желудка - поесть не разбежишься, в духе этого мотеля. Я, правда, не удержался, чтобы не пристать к Мальцеву с вопросом о смысле жизни.
- Вот для чего ты наукой занимаешься, скажи мне, пожалуйста, - допытывался я у него.
- А мне это удовольствие доставляет, прямо жгучее такое, когда я задачу интересную решаю. Вот ради этого самого удовольствия.
- Совсем по моей теории удовольствий, которую я лет десять тому назад разрабатывал. Ну, а разве вопрос о смысле жизни - не самая интересная задачка? Может, тут как раз максимум удовольствия можно получить?
- Это у нас есть Володя Козелов, ты его знаешь, наверное, так он тебе в два счёта докажет, что этот вопрос нельзя разрешить в пределах опыта той жизни, смысл которой ты ищешь. Надо постулировать что-то. Вот придумай себе постулат подходящий.
- А если я постулирую, что смысл жизни в том, чтобы искать и найти смысл жизни? Чем такой постулат плох? Как мне тогда быть?
Юра задумался, хмыкнул, что-то показалось ему интересным в такой постановке вопроса, но тут к нам подскочила бойкая Лиза Антонова из НИИЯФа МГУ (довольно сильный физик и считающая себя очень умной, как высказался о ней Слава), объявила, что смысл жизни в любви и утащила Юру танцевать.
Борис Евгеньевич жил в одном из мотелевских коттеджей вместе с Людмилой Михайловной, которую я давно уже не видывал - три года, но она как и Б.Е. молодцом, мало изменилась. Сюда в Ольгино к ним приезжала младшая дочь Лиза с мужем и сыном, я не узнал даже её поначалу - приятная молодая женщина, а занюханная такая девчонка была, когда Брюнелли приезжали в Ладушкин отдыхать. Брюнелли с умиротворённым видом выгуливал внука по дорожке мимо коттеджа, где я, загорая на балконе, строчил свои записки. Перед отъездом он что-то расхромался сильно, открылась старая военная рана у него на ноге, и он признался мне, что перепугался даже от необычности ухудшения состояния ноги, ранее лишь изредка его беспокоившей. Врачи, однако, успокоили его, но сказали, что нужно ложиться в больницу. Как бы оправдываясь за это, Б.Е. сказал, что оно так даже и лучше, там он сможет спокойно над книгой поработать.

378

20-го мая мы с Сашулей разъехались из Ленинграда, точнее, разлетелись в разные стороны - сначала она домой, а потом я в Ташкент. Мой рейс был около полуночи, погода лётная, но Аэрофлот за мою нелюбовь к нему всё равно устроил развлечение мне и прочим страдальцам с этого рейса, в том числе Беспрозванной с Широчковым из ААНИИ - рейс был задержан до четырёх утра, сообщили об этом в час ночи, когда стало уже бессмысленным уезжать из Пулково, и мы провели эти три часа, притулившись на лавочке, где Антенна Семёновна темпераментно доказывала мне, что открытие Колесника вовсе не открытие, об этом (явлении полной тени) они давно знали, только называли по-другому, а Колесник очень некорректно экспериментальные данные использует, даже на подтасовку похоже. Так мы с ней и не сомкнули глаз.
Смысл предстоящего сборища в Ташкенте был не совсем ясен. Секция ионосферы при МГК (Межведомственном Геофизическом Комитете) представляла собой общественную организацию из ведущих исследователей ионосферы, созданную во времена МГГ (Международного Геофизического Года - 1957-58 г.г.) и имевшую своими задачами проведение ионосферных конференций и семинаров, выпуски тематических сборников и реализацию научных проектов. Числилось в ней человек сорок со всех закоулков нашей необъятной Родины, и собиралась Секция обычно на конференциях по физике ионосферы. Такой специальный съезд её членов, как ныне, проводился впервые по инициативе Данилова - заместителя председателя Секции (Беньковой, а бессменным Учёным секретарём была Юдович).
Обуреваемый энтузиазмом Данилов зачем-то хотел "оживить" работу Секции и уверял, что на конференциях Секция не работает, так как не все приезжают, есть другие дела и т.д., и т.п. В чём должно было состоять "оживление", никому, да и самому Данилову, наверное, не было понятно. Тем не менее поехать в мае в Ташкент никто не отказался.
Почему в Ташкент? Да просто место хорошее и давно там не собирались. Функционировала под Ташкентом ионосферная станция при Институте сейсмологии, на которой один сотрудник (Шамиль Хисамутдинов) искал в ионосфере эффекты землетрясений, да работал подчинённый ИПГ региональный ионосферный прогностический центр в лице Алика Сыроватского. Силами ионосферной станции и проводилось мероприятие.
Проходило оно не в самом Ташкенте, а в месте ещё более приятном - в колхозном Доме отдыха "Сумча", расположенном в 90 км к югу от Ташкента, уже в предгорьях Памиро-Алая, на высоте чуть больше 1000 метров, где воздух чище и прозрачнее, и попрохладнее, чем в Ташкенте (где в эти дни температура воздуха была за 30 градусов, а здесь в Сумче - 25-27). Трёхэтажный корпус утопает в зелени, окрестные горы невысоки, но за ними видны и снежные вершины, бурливая горная речушка протекает, якобы с форелью, сейчас у неё ширина метров пять всего, но видно по каменистому руслу, что весной (сейчас уже лето) она разливается на все пятьдесят метров, необычные птицы порхают размером с голубя, яркой сине-чёрно-бело-красной расцветки и птички, похожие на воробьёв, но лихо ползающие по голой вертикальной стене.
Непосредственно рядом с Домом отдыха расположено всего лишь несколько домиков местных сельских жителей, спрятавшихся за глухими глиняными заборами. Самих жителей на улице не видно, в пыли на обочинах дороги дремлют ишаки. До ближайшей деревни с магазином километра три. Обслуживают Дом отдыха селянки в халатиках и длинных штанишках, по оторочке и длине которых можно узнать замужняя это женщина или девушка. По-русски не говорят, но вроде бы понимают. Кормили в "Сумче" на убой - в пять раз дешевле и во столько же сытнее, чем в Ольгино.
Главная достопримечательность Дома отдыха - бассейн. Большой - метров семьдесят на пятьдесят, и с трёх сторон нырять можно, глубоко сразу, а с одной стороны дно очень полого выходит к берегу, здесь мелко, вода прогрета, цветёт, зелень всякая плавает, и лягушки собрались сюда со всей округи справлять свои свадьбы, оглашая окрестности хоровым урчанием к восторгу жены Мизуна и ярости Фаткуллина. Вода в бассейне почти проточная, наполняется он горной водой из системы арыков, регулярно её сливают и набирают новую. Поэтому прогрет обычно лишь самый верхний слой воды, с полметра, а глубже вода холодная.  В первый же день только мы с Гинзбургом и Широчковым рискнули искупаться в этом бассейне и получили большое удовольствие. Больше никто нашему примеру не последовал, впрочем, как и в последующие дни. Да и публика собралась всё неспортивная, солидные мужи и кучка почтенных старушек. Гинзбург возмущался - что такое, не на кого глаз положить, где же женщины?
Мы с ним поселились вместе, и по утрам, когда солнце ещё не вылезло из-за гор, бегали по сорок минут. Приходилось бежать сначала в гору и против ветра (по утрам стабильный ветерок задувал с гор вдоль дороги), тут мне было тяжело за Гинзбургом держаться, но я терпел, а обратно летели как птички, и с ходу - бултых в бассейн! Отлично!
Однажды мы примчались утром с пробежки, а в бассейне почти вся вода спущена. Старый узбек, заведовавший её уровнем, объяснил нам с серьёзным видом, что кто-то из отдыхающих, купаясь в бассейне, потерял золотую челюсть, теперь искать будут. Мы было поверили и даже начали гадать, кто бы из наших это мог быть. Впрочем, а нам-то где теперь освежиться после пробежки? В номерах душ не работает. Айда на речку! И вот мы с Гинзбургом по очереди становимся на четвереньки на самом глубоком месте речки, где воды почти по колено, и отжимаемся на руках ото дна, окунаясь таким образом в леденящий поток. Конечно, не то, что в бассейне, но тоже неплохо.
На заседаниях же было скучно. Отчитывались руководители подсекций и направлений за свою убогую "координирующую" деятельность, в том числе и мы с Поляковым: какие семинары проведены, сколько сборников выпущено - тут, конечно, Мизун оказался рекордсменом. Научные проблемы практически не обсуждались. Больше всего шуму было вокруг обветшавшей сети станций вертикального зондирования, выходящих одна за другой из строя, ибо давно уже не выпускались лампы к ихним допотопным приёмникам и передатчикам. Но шум был такой - пустопорожний. Не Секция эти вопросы решает. Данилов уверял, что где нужно, там знают об этом, но не знают, что делать, нет разработок, нет денег, чего только у нас нет... А наша обсерватория числится в передовых и ставится другим в пример по части бесперебойности наблюдений и автоматизации обработки данных.
В день, когда участников повезли после обеда в Ташкент в знаменитый своей внутренней отделкой оперный театр на какой-то спектакль, Авакян пристроил меня в блатную компанию при Данилове, которого Алик Сыроватский вывозил на "рафике" в горы, к Чимгану. В компании этой кроме названных оказались ещё Андрей Михайлов и Лёня Колоколов (бывший наш ладушкинский основоположник на пару с покойным Суходольским, а теперь давно уже камчадал паратунковский). Перед отъездом я заговорил с Даниловым о нашей книге с Б.Е. (я обещал Брюнелли, что договорюсь с кем-нибудь из титулованных ионосферщиков об её редактировании), рассказал, что книга предполагается широкого плана и большого объёма с рассмотрением практически всех вопросов физики ионосферы, но преимущественно с позиций двух методов - экспериментального (некогерентное рассеяние радиоволн) и теоретического (математическое моделирование).
Данилов соглашался, что такая книга нужна, хватит иностранцев переводить, старьё всякое, когда сами можем написать, и я с его точки зрения как раз тот человек, которому следовало бы это сделать, но почему с Брюнелли? Я объяснил - это мой учитель, он прекрасно читал в ЛГУ свой курс лекций по аэрономии, у него очень чёткое физическое мышление, глубокое понимание множества вопросов физики ионосферы и магнитосферы, широчайшая эрудиция и т.д., и т.п. Это настоящий классик геофизики. Данилов поморщился.
- Году в шестьдесят седьмом я слушал его доклад по Д-области, и он мне ужасно не понравился, просто безграмотно было. Может, он в другом чём хорошо разбирается - не знаю. Тебе бы стоило скооперироваться с кем-нибудь из настоящих специалистов по физике ионосферы.
"Уж не с тобой ли?" - подумал я про себя, а вслух сказал:
- Ну, Лёша, этот вопрос не обсуждается. Мы уже работаем над книгой вместе.
- А жаль. Ко мне прислушиваются в "Гидрометеоиздате", и я мог бы обеспечить любой объём.
- Что поделаешь, - вздохнул я. - Ну, а редактировать ты не возьмёшься?
- Ой, у меня так много дел сейчас, просто некогда.
- Да это не сейчас, а через год, полтора.
- Всё равно, не смогу, забот всяких и так хватает.
- Ну, смотри. Я ведь к тебе по долгу вежливости обратился, как к зампредседателя Секции, чтобы ты не в претензии был, что мы тебя не попросили редактировать.
На другой день я с тем же обратился к Иванову-Холодному.
- Молодцы, правильно, давно пора, - заявил он мне. И очень хорошо, что с Борисом Евгеньевичем, он прекрасный человек и учёный. Сочту за честь Вашу книгу редактировать.
Поездка к Большому Чимгану была интересной. Там строили огромный туристско-горнолыжный комплекс. К сожалению, из-за ветра не удалось прокатиться на подъёмнике вверх по Чимгану. Зимой здесь, видать, здорово. Но что делают толпы туристов тут сейчас? Похоже, водку просто глушат с шашлыками. Правда, дельтапланеристы здесь ещё тренируются и соревнуются, планируя с горы в долину водохранилища на реке Чирчик. На той стороне Бричмула, о которой так красиво поют Никитины. Там, говорят, много уродцев рождается из-за отравлений висмутом, который добывают неподалёку. Останавливались у наскальных изображений первобытных людей, рядом священное дерево, всё увешанное платочками желающих что-то от этого дерева получить.
Экскурсия в Ташкент была на следующий день после банкета. На банкете я пил очень умеренно, не курил и собрался  было уже чинно пойти баиньки после его окончания, как вдруг взял меня крепко под руку Гор Семёнович и затащил к себе в номер. Потом там оказались ещё могучий Александр Иванович Лихачёв из Томска и Коля Климов. Лихачёву - седому, усатому, высокому, жилистому мужику, отцу Миши Лихачёва, уже далеко за 70 (78, кажется, тогда было, если не путаю), но пьёт он как конь и держится - дай Бог молодому каждому так держаться. На заседаниях он обычно спит, но в нужный момент просыпается, просит слова и выступает с одним и тем же тезисом, показывая при этом один и тот же слайд. Смысл тезиса в том, что традиционная статистика данных вертикального зондирования далеко себя ещё не исчерпала и таит в себе ключи к разгадкам многих тайн поведения ионосферы.
Гор Семёнович пытал меня и Лихачёва по поводу Колесника: как мы к нему относимся? Я сказал, что недостаточно знаю его лично, но как специалиста уважаю, хотя и вижу недостатки в его работах. Лихачёв заявил, что в доктора ему ещё рано, годика два надо бы ещё поработать (тогда я не знал ещё о вражде его сына с Колесником, так, слышал только что-то). Гор Семёнович же упорно настаивал на том, что Колесник, может, и хороший специалист, но человек очень плохой, ничем, впрочем, своего мнения не мотивируя.
А с Климовым мы выясняли наши отношения к Коену и Хазанову, обсуждали моё столкновение с Кринбергом на защите Хазанова и возможное будущее столкновение с ним - Колей Климовым на защите Коена. Коля спросил меня:
- Будешь так же биться за Коена, как за Хазанова?
- Смотря от чего придётся защищать, - отвечал я. - Вообще-то я предпочитаю давать положительные отзывы, это приятнее, или не давать никаких, и уж только в крайнем случае, как с Бобарыкиным, например,... А ты будешь Коена топить?
- Буду, - обещал Климов. - Он меня надул со своей моделью, она до сих пор у нас не работает.
- Так же как Кринберг будешь бить - из-за угла?
- Да, у Кринберга неудачно получилось. Мы рассчитывали, что оппоненты нас послушают...
- Оппоненты не любят, когда их учат. Кринберг же не стал ко мне прислушиваться, когда у Бобарыкина оппонентом был. А там работа явно липовая была. Вот вам и ваша объективность. Поверю я теперь, что вы к Коену и Хазанову объективно относитесь?
Но что Коля на этот счёт думает, мне так и не удалось выяснить, что-то нас отвлекло, очередной тост, наверное, а вскоре мы уж и совсем оба закосели и начали, кажется, песни петь.
А наутро - экскурсия по Ташкенту. Причём сначала 90 километров от Сумчи до Ташкента в автобусе тряслись, потом и по Ташкенту преимущественно в автобусе мотались - город, ведь, огромный по площади, а жара градусов 35, и всё это с похмелья - нелегко было. Оттого, может, и Ташкент должного впечатления не произвёл, слишком много пустых пространств, просто залитых асфальтом - широченные магистрали, бескрайние площади. Асфальт отнимает место у зелени, которую, правда, приходится поливать, на всех газонах трубы, из которых фонтанирует вода для полива травы, кустов и деревьев. Но, говорят, что воды хватает (от горных речек).
У одного из таких поливочных фонтанов напротив Дворца Дружбы народов произошла сценка, произведшая на меня большее впечатление, чем что-либо ещё в Ташкенте. С этого фонтана был снят рассекатель, дробящий поток воды на множество мелких струй как перевёрнутый кверху душ, и вода лупила вверх одной мощной струёй. Мы с Колесником подошли к этой струе, желая освежиться, помыть руки, попить. Однако, не тут-то было. Струя своим напором просто откидывала руку при попытке удержать её над струёй, и мы с Колесником так ничего и не добились. А вот Александр Иванович Лихачёв подошёл, сунул в эту струю голову и зафиксировал её там. Подержал так над струёй лицо, разинув рот, чтобы напиться заодно, и отошёл весьма довольный, утираясь платком. Как ему голову только не оторвало! Моя бы шея, точно, не выдержала. Во, мужик! Сибиряк - не то, что нынешнее племя.
А в музеях было хорошо, прохладненько. Особенно приятно было в самом шикарном из них - Дворце Искусств, так он, кажется, называется. Там, кстати, выставлено несколько картин художника Бенькова, отца нашей Натальи Павловны, "одуванчика божьего", как её Юдович называет. Трудно себе представить, что и она была маленькой девочкой, дочкой художника. Но старушка молодец - из Ташкента в Самарканд ещё потащилась, на экскурсию. Мне в Калининграде Шагимуратов тоже советовал в Бухару и Самарканд съездить, но я не решился - уж больно утомительно здесь перемещаться.
Я и из Ташкента-то еле выбрался, чуть не застрял там, причём будучи уже совсем без денег - не рассчитал, в Ленинграде с Сашулей поистратились. На мой прямой рейс до Калининграда (с посадками, разумеется) организаторы не смогли достать билет, хотя и обещали до последнего дня, но не сумели, а тем временем и на Москву билеты кончились. Я же рассчитывал ещё денёк отдохнуть в Сумче безо всяких заседаний, позагорать, в бассейне покупаться. Вместо этого пришлось тащиться в аэропорт, чтобы попытаться там подсесть на какой-нибудь рейс до Москвы. Тут мне, правда, повезло, и я улетел первым же аэробусом.
В Москве жара, духотища, хотя температура воздуха всего 28 градусов, но переносится тяжелее, чем в Ташкенте 35. В переполненных автобусах (на экспресс сесть не удалось) я за три часа перекантовался из Домодедово в Шереметьево, где выяснил, что билетов на Калининград на ближайшие дни нет, надежды на подсадку тоже практически нет, потому что у регистрационной стойки уже человек десять таких толпится.Опять в автобус и снова в Москву, на Белорусский вокзал. На Калининград на сегодня билетов нет, но я канючу:
- Девушка, посмотрите, может, найдётся один какой, хоть на крыше...
- Сейчас, ещё разок запрошу.
И мне наконец-то везёт: дают плацкартный боковой на "Янтарь", отправление через 20 минут. И через сутки я уже дома, на день раньше запланированного срока.

379

2 июня Серёжа поймал на донки трёх судаков на Зелёном острове. Судак хватает просто на кусочки плотвичек, насаженные на крючок. Кто там был, все поймали.

7 июня уехал Ситнов. Приезжал "разбираться" с Бобарыкиным, пил с ним водку. Срам один. Эх, Ситнов, Ситнов.
Вряд ли он думал, когда Коля Бобарыкин благополучно защитился при его попустительстве, что ему придётся через несколько месяцев снова заниматься Колиным делом. Он, ведь, и мотивировал своё потворство Колиному диссертационному продвижению тем, что зачем, мол, лишний шум в Совете поднимать, пусть себе защищается, не стоит с ним связываться, а то в ВАКе на Совет будут косо смотреть. Из высших политических соображений, короче.
А Коля Бобарыкин тем временем совсем раздулся от гордости, пьяный ходил по университету и хвастался, что его уже утвердили в ВАК, хотя диплома не показывал. С собой таскал всюду свою дочку, чтобы в вытрезвитель не забрали. Перелаялся со всеми сотрудниками на кафедре Латышева, на самого Костю - пестуна-благодетеля своего, что называется, бочки катил, Галку - жену Костину публично оскорбил где-то в компании, на юбилее Гречишкина, что ли. Тут уж и Костя не выдержал, стал требовать, чтобы Коля убирался с кафедры к чёртовой бабушке куда-нибудь "по собственному желанию". А Коля и сам уже собрался уходить, потому-то и наглел так. Преподавательское место ему не светило, в НИСе со степенью невыгодно. Он перебрался в НИИ электротранспорта, что неподалёку от кирхи, на той же Каштановой аллее. Там электромобили разрабатывают и давно уже трудится Валера Ваганов ("жизнь - борьба"), нашедший, кажется, наконец, своё счастье.
Когда после выступления Колесника у нас в кирхе на семинаре мы с Кореньковым, Латышевым и Медведевым пили у Колесника в номере, Костя признался нам с Кореньковым, что насчёт Бобарыкина мы были полностью правы - дерьмо он самое что ни на есть последнее, хотя работа у него хорошая получилась - от этого Костя не мог отказаться. Мы-то, конечно, считали, что и работа дерьмо, но спорить тогда с Костей не стали. Чего теперь-то уж, коли раньше не сумели этого доказать...
Да. Ну так вот, уже волившись из университета, Коля Бобарыкин по пьянке подрался в университетском общежитии с неким Нефёдовым, бывшим своим коллегой, сотрудником Костиной кафедры, которого я вовсе не знаю, но, по слухам, - тип под стать Бобарыкину. Обстоятельства драки точно не известны. Якобы Нефёдова избивал не Коля, а пришедший вместе с ним его приятель, чуть ли не студент, которому Нефёдов обещал зачёт поставить, да не поставил.
(продолжение следует)