Гостиничный номер снова блестел идеальной чистотой. Были заменены даже шторы, о которые Саша, выделываясь вчера перед гидом, вытирал липкие от клюквенного морса руки. В злополучной вазе торчал свежий веник, но он быстро перекочевал туда, где ему, по мнению Саши, и положено находиться – в прихожую возле двери. Бар был совершенно пуст, зато появился новый предмет обстановки – холодильник, пульт управления которым лежал на столе. Из-под пульта выглядывала сложенная квадратиком стодолларовая банкнота – чаевые маленького японца. Саша вздохнул и спрятал деньги в карман. Что-то он здесь, всё-таки, не понимал, что-то делал неправильно.
Такой холодильник Ракитин видел впервые. Мало того, что он под завязку был забит всякими продуктами, включая клюквенный напиток, – и простой, и газированный, – так ещё выполнял множество разнообразных функций, число которых приближалось, если даже не превосходило количество органов управления современным самолётом. Саша около получаса самозабвенно нажимал кнопки пульта, в результате чего открывалась и закрывалась дверь холодильника, менялись режимы его работы, двигались и поворачивались разные полки, выезжали какие-то ящички и целые отсеки. Разве что сам он не катался по полу, но этого, пожалуй, и не требовалось. Да и сама идея дистанционного управления казалась весьма сомнительной, поскольку что-либо доставать из холодильника всё равно приходилось вручную. Может, по какой-нибудь команде бутерброды и могли выпрыгивать из него прямо в рот, но такой полезной кнопки Саша на пульте не нашёл, а потому просто пододвинул к открытому холодильнику стул и как следует подкрепился. После этого он раскрыл заказанный ещё днём японский букварь – несмотря на свободное владение языком, Ракитин ведь был совершенно неграмотным! – и, улёгшись на кровать, принялся его изучать.
Босс Юрка позвонил поздно вечером и передал просьбу Правления перенести следующую игру с послезавтра на неделю вперёд. Ракитин не раздумывая дал согласие, разумно полагая, что выигрыш – выигрышем, а жить ещё семь дней на всём готовом и, к тому же, ежедневно получать на карманные расходы свою по меньшей мере трёхмесячную зарплату – совсем нелишне. С Ихарой всё обошлось как нельзя лучше: его объяснения внимательно выслушали и решили не наказывать, причём, Осьминог сам выступил с таким предложением, проявив себя справедливым и даже великодушным руководителем. Но на Ракитина он сильно разозлился. И не только он: из тринадцати членов Правления только бизнесмен, выходивший курить, и сам Юрка не испытывали к Саше отрицательных эмоций.
Ракитин позвонил по телефону Шульге, который только что вернулся домой с работы, и в течение доброго получаса рассказывал обо всех происшедших с момента его приезда в Токио событиях. Иван поздравил его с победой и сказал, что не сомневался в успехе – каков ясновидец: заранее знал, что Саша сделает последний ход за две секунды до срока! – но сильно обеспокоился его слабым знанием теории дебютов, поэтому посоветовал раздобыть компьютер, в который можно будет перекачать через Интернет соответствующую обучающую программу, и использовать недельную передышку для интенсивной подготовки.
* * *
Утром следующего дня компьютер, благодаря стараниям Ихары, был доставлен Ракитину в номер и подключён к Сети. От своих электронных собратьев, на которых Саше прежде доводилось работать, он отличался монитором, который был совершенно плоский, тонкий и при весе не более килограмма имел по меньшей мере метровую диагональ. Вдобавок ко всему, монитор не соединялся с системным блоком компьютера ни единым проводом, тем не менее отлично показывал даже в соседней комнате за закрытой дверью. Размышляя, куда бы его прицепить, Саша остановил свой взгляд на висящей в углу картине, изображающей что-то в национальном японском стиле, не очень понятное, но по профессиональному Сашиному восприятию, композиция и цвета говорили скорее не о таланте или мастерстве художника, как о его серьёзных неладах с собственной психикой. Впрочем, такой творческой продукции хватает всюду, поэтому Саша без сожаления поставил картину на пол лицом к стене, а монитор повесил на её место.
У Шульги утро ещё не началось, но его компьютер оказался включённым, поэтому через несколько минут обучающая программа благополучно прибыла к Ракитину. Составлена она была авторским коллективом из России, причём, весьма профессионально. Всем дебютным построениям давалась чёткая классификация. Каждый ход за белых и за чёрных сопровождался кратким комментарием или, по желанию обучающегося, подробным изложением всех его плюсов и минусов. Для любого другого, в том числе и неправильного хода, также приводилась соответствующая характеристика и пример того, к чему он может привести. В заключение урока рассматривались партии выдающихся шахматистов, после чего предлагался небольшой экзамен по пройденному материалу, ставилась оценка и давалась рекомендация: повторить данный урок, или двигаться дальше.
За каких-то полтора – два часа Саша досконально изучил меранский вариант ферзевого гамбита, в котором он откровенно «плавал» во время вчерашней игры. Никаких «щелчков» больше не требовалось: он понимал каждую позицию и мог объяснить, почему нужно ходить именно так, а не иначе. Саша поймал себя на том, что испытывает интерес к учёбе, удовольствие, даже азарт, и будь у него такая программа раньше, он не устоял бы перед искушением заняться шахматами всерьёз. Поэтому когда раздался телефонный звонок, он с большим сожалением оторвался от компьютера.
Звонил босс Юрка.
– Сашо, – задёргалась мембрана, намереваясь выскочить из трубки аппарата, – я нашёл хорошего сэнсэя. Сейчас мы к нему поедем, он тебя посмотрит. Выходи. Да, и пока ничего не кушай.
– Какой ещё сэнсэй? Где посмотрит? – не сразу сообразил Ракитин.
– На татами, где же ещё? Учитель по борьбе, тренер высшей квалификации. Или ты так и собираешься гулять с цветным бантиком вместо настоящего пояса?
* * *
Тренер, пожилой японец в кимоно, несколько раз обошёл вокруг Ракитина, посмотрел ему в глаза и с недоумением повернулся к Юрке.
– Вялый, добрый. Не годится! Зачем привели?
– Хочет коричневый пояс. Возьмётесь?
– Тогда не ко мне. За месяц это с самого начала сделает любой сэмпай.
– Месяца нет, нужно за неделю. Кое-что он умеет. Ну... попробуйте!
Юрка обращался к сэнсэю очень вежливо, почтительно, как и принято в Японии, где учителя традиционно считаются существами чуть ли не высшего порядка. А сейчас в его голосе появились даже просительные нотки. Тренер вздохнул, показывая, что такая работа ему совсем не по душе, но Юрка, по-видимому, был хорошо с ним знаком и пользовался уважением, поэтому сразу отказывать он не стал.
– Нападайте, – скомандовал он Ракитину и принял стойку.
Саша немного поколебался: противник был раза в два легче его, а с такими он никогда не боролся, но потом медленно, по-медвежьи двинулся вперёд. Японец спокойно и внимательно следил за ним, и когда дистанция достаточно сократилась, нанёс резкий удар в грудь. Юрка дал правильный совет: успей Саша пообедать, всё содержимое его желудка сейчас оказалась бы на полу. У него перехватило дыхание. Удар был явно запрещённый и вызвал растерянность, быстро сменившуюся приступом ярости.
«Ах ты...» – он бросился на японца.
Через секунду Саша лежал навзничь, так и не поняв, не увидев, какой же приём применил тренер, какое движение он сделал. Чистая победа!
Ещё раз! Три секунды – тот же результат!
Ещё!
Ещё...
Когда с Ракитина сошло, что называется, семь потов, и он успел рассмотреть с очень близкого расстояния каждый квадратный сантиметр татами, японец вынес свой окончательный вердикт:
– Сила есть...
«... ума не надо», – закончил Саша, у которого перед глазами плавали олимпийские кольца.
– Но нужно думать, – тренер как будто прочитал его мысли и с ними не согласился. – Борьба – это не шахматы.
«Ну вот, ещё один Шульга! И когда только успели сговориться!»
– Вынослив. Умеет падать. Но больше ничего не может.
«Спасибо и на этом. А насчёт падать – если и не умел, то здесь научился. Велика заслуга!»
– Коричневый пояс получит послезавтра, чёрный – через полтора месяца. Но только если очень захочет. Слишком добрый!
«А ты – слишком умный! – Саша придал своему лицу зверское выражение и оскалил зубы. – Сейчас цапну!»
– Нет, так не надо, – японец покачал головой. – Пугать противника нельзя, лицо должно быть приветливое. Сам должен быть злой, яростный! Но честный и аккуратный.
«Вот это да! Просто читает мысли! Колдун, однако!»
– Тренировки каждый день вечером. По шесть часов. Первая – сегодня!
«Как сегодня? Как раз сегодня вечером мы с Ихарой собирались... Третий день в Токио, а я ещё нигде не был, ничего не видел... Впрочем, нет! Никуда мы не собирались. До вечера! Правда, выдержать шесть часов...»
– До вечера. Выдержите!
«Ну точно – колдун!»
* * *
А ты, Сашо, понравился сэнсэю, – ни с того ни с сего заявил Юрка, когда они на машине возвращались в гостиницу. – Он давно так ни с кем не разговаривал! Кстати, вот твой вчерашний выигрыш.
Он протянул чек на пятьсот тысяч долларов.
– Можешь получить наличными в любом японском банке. А лучше открой счёт. Чек именной, поэтому не бойся его потерять.
Саша повертел бумажку в руках. Такое количество нулей, возглавляемых пятёркой, ему понравилось. Настоящая утка с утятами! Он попытался представить, как выигрыш будет выглядеть в банковских упаковках, но ничего не получалось.
– Юрка, а можно перед тем, как открыть счёт, посмотреть, что такое полмиллиона наличными?
– Конечно! – Юрка несколько удивился вопросу. – Придёшь в банк, попросишь, и тебе сразу покажут. Но зачем тебе это? Неужели ты...
Он прервался на полуслове и некоторое время печально смотрел на Ракитина.
– Как же вы там живёте... в своей России?
* * *
Семь дней перед второй партией с компьютером были похожи друг на друга как близнецы. С утра до обеда Ракитин изучал теорию дебютов по обучающей программе Шульги. Затем следовал обед и тихий час с дремотой, после чего он совершал пешую прогулку по Токио, направляясь на тренировку по дзюдо. Назад Саша добирался около полуночи на метро или такси и, наскоро поужинав, листал на сон грядущий японский букварь, а когда с ним разделался – учебник по грамматике.
Саша не переставал удивляться своим прямо-таки выдающимся способностям в изучении японского языка и его сложной письменности, которая хоть и не является китайской грамотой, – символом самого непостижимого, – но недалеко от неё ушла. Через день он научился читать вывески на улице, объявления, рекламу и меню в ресторане, а ещё через три дня наконец ознакомился со статьёй в газете, посвящённой его первой партии с компьютером. Всё было написано так, как и предсказывал Юрка: правдиво, без утаивания деталей, но и без излишней фантазии. Конечно, о происшествии с Осьминогом и нападках бизнесмена с газетой на судью в ней не упоминалось, однако этого и не требовалось, так как к самой игре они имели лишь косвенное отношение.
Шестичасовые ежедневные тренировки на татами здорово выматывали Ракитина физически. Сэнсэй был беспощаден, заставлял сотни раз повторять одни и те же движения, доводить их до полного автоматизма. И вопреки своим же указаниям неустанно твердил: «Думай, думай... Плохо! Потому что не думаешь!» Да о чём же здесь думать?! И, главное, – когда, если ситуация меняется каждую секунду, каждый миг? Разве возможно думать так быстро? Саша не понимал применяемой к нему методики обучения, поэтому, доверяя тренеру, просто выполнял его команды. Старательно, точно и беспрекословно. Постепенно его тело стало более послушным и умелым. С противниками, которые на первой тренировке запросто валили его с ног, он стал бороться на равных, а затем начал их побеждать. Но многие из борцов по-прежнему вынуждали его раз за разом целовать ковёр – тут Саша ничего не мог поделать.
Коричневый пояс он получил, но не через день, как обещал тренер, а только после пятой тренировки, причём, совершенно неожиданно. В тот вечер Ракитину с самого начала пришлось провести семь схваток подряд, из которых он выиграл шесть, а в трёх из них даже одержал чистую победу. После окончания последнего поединка тренер подвёл его к двум старикам, которые неподвижно – ну прямо как фарфоровые куклы или божки – просидели на полу весь вечер с закрытыми глазами, и заставил тоже опуститься на пол. Старики оказались живыми, потому что на невесть откуда появившемся листе бумаги, а может, и старинного пергамента, украшенном коричневой лентой, они друг за другом нарисовали по узору и передали лист Саше.
– Вы заслужили коричневый пояс, – еле слышно проговорил тот, что постарше. – Он принадлежит вам пожизненно, и никто никогда его не оспорит. Мы подтверждаем это своими подписями.
Божки опять унеслись в какие-то неведомые измерения, которые им наверняка казались более привлекательными, чем грешная земля.
– А печать? – неожиданно для себя выпалил Саша и тут же осёкся, сообразив, что в данной ситуации более глупого вопроса если и захочешь, то не придумаешь.
Тренер укоризненно ткнул Ракитина в бок, но тут один из божков временно вернулся с того света, не успев, по-видимому, слишком далеко отлететь, притиснул к пергаменту то ли монету, то ли пуговицу, которая оставила на нём ещё один узор, и теперь уже усоп окончательно, оставив остальным смертным заботы о своём бренном теле.
– Спасибо, – выговорил Саша, не будучи увереным, что старики его слышат, и поднялся на ноги. – Спасибо и вам, сэнсэй. Мне понравилась ваша школа. Я ещё никогда так быстро не поднимался...
«... и так быстро не шлёпался», – добавил он про себя.
Тренер усмехнулся, видимо опять уловив его мысли.
– Это ещё не школа. В настоящеё школе трудней, но зато интересней. Когда борьба станет для вас главным делом жизни, приходите. Я вами займусь.
– Главным делом? Зачем это? Разве нельзя заниматься всем понемногу, быть, так сказать, разносторонним человеком?
– Для того, чтобы достичь совершенства в каком-либо деле, обязательно надо, чтобы оно стало главным. У каждого человека, а значит и у вас, такое дело есть, только вы не хотите его признать, или просто не подозреваете о нём.
Ну что ж, сколько людей – столько мнений. Саша остался при своём.