20-го ребята проводили Мишу, а Лёша с Эсей оставались ещё два дня и жили, точнее, ночевали это время у нас. Иринка с Димой жили у Ужгиных. Иринка, видно было, ещё не могла толком понять, где же у неё дом. Как-то вечером после ужина у нас они ушли к себе на Зарайскую, а Лёша с Эсей задержались на кухне, мы пили с ними чай, Болтали о том, о сём, и вдруг Лёша задал такой вопрос, не помню уж в связи с чем:
- А в чём философский смысл сказки про курочку Рябу? Ведь есть же в ней свой подтекст, народная мудрость какая-то! Мы как-то целый вечер на эту тему спорили, чуть не переругались. Зачем дед с бабой золотое яичко били-били? Мы всё пытались себе представить, как они его били, а потом, когда оно от мышкиного хвостика хвостика упало и разбилось, почему они заплакали? Это же притча, но какой в ней смысл?
Я задумался, В самом деле, удивительно, но за сорок лет жизни мне такой вопрос ни разу в голову не приходил - в чём смысл сказки про курочку Рябу, известной всем с полусознательного возраста ещё? Правда, притча - она на то и притча, чтобы воспринимать её целостно, не пытаясь переводить на язык рациональных понятий. Ну, а если попробовать?
- Мне кажется, в содержании сказки всё и сказано, и если ничего не дофантазировать, а отнестись к тексту буквально, воспринять его как есть, то получится, по-видимому, вот что.
Дед и баба били золотое яичко, судя по всему, с единственной тривиальной целью - добраться до содержимого и употребить его в пищу. Когда же оно упало и разбилось, то цель оказалась недостигнутой - содержимое вытекло на пол, а, может, и на землю, и съесть его стало невозможно. От этого они и заплакали. А то, что яичко было золотое, для них не имело, видать, особого значения. Что толку в золоте-то на старости лет? Вот выпить бы сейчас яичко сырое! Им жалко не скорлупу золотую разбитую (они ведь и сами яичко били), а пролитое содержимое. Содержание им дороже формы. В награду за такое "мировозрение" им является утешение курочки Рябы, обещание снести яичко простое, которое нетрудно будет самим разбить и выпить.
Этот мой толковательный экспромт пришёлся по душе Лёше и Эсе, поскольку при своей простоте оказался для них неожиданным. Почему-то, когда они спорили между собой, им не приходила в голову мысль о возможности полного безразличия деда и бабы к тому факту, что яичко было золотое. А в противном случае зачем бы они его стали бить? Поставили бы куда-нибудь на видное место и любовались. Или понесли бы к скупщику золотых изделий. Да ведь хлопот не оберёшься потом - откуда, мол, яичко? Докажи, что не украли!
Потом разговор перешёл на фильмы Тарковского - "Зеркало" (который мне не понравился) и "Сталкер" (который мне понравился). Я поделился своей интерпретацией "Сталкера" (не помню, писал ли о ней раньше, но тогда, после фильма я с энтузиазмом излагал её друзьям). "Зона" - это аналог Церкви или вообще инакомыслия в нашем государстве. Это запретная область познания, хотя вообще-то туда можно проникнуть, игнорируя всеобщее осуждение и возможные опасности.
И особо любопытные интеллигенты туда проникают с помощью проводника, предназначение которого в этом и состоит - проводить их туда с риском для жизни, своей и их. Там Истина - в этом уверен проводник, хотя самому ему и не дано к ней приобщиться. И столь же уверен он в том, что должен вести к ней людей для их же блага с риском даже для их же жизни, ибо уверен, что Истина дороже жизни. Возможная потеря жизни по дороге - невелика потеря по сравнению с возможным приобретением в конце пути - Истины.
И те, которых он ведёт, убеждаются, что да, Истина вот она, здесь, рядом, нужно сделать последний шаг... и не делают его. Их останавливает страх перед Истиной. Они стремятся к ней и боятся её. И повергают в отчаяние своего проводника, потерпевшего в очередной раз неудачу со своей опасной экспедицией в самом её конце. Он хочет, он должен спасти людей ибо: "познайте Истину и Истина сделает вас свободными", свободными ото всего, то есть бессмертными, но они этого не хотят.
- Но почему он сам не переходит границу, не делает последний шаг, и почему не ведёт туда жену, которую любит?
- Его задача не в том, чтобы спастись самому, а в том, чтобы спасать, вести к Истине других. Жена, как и другие, не верит во всё это и не хочет туда идти, но она любит его и отпускает его туда. И это отделяет её от других, она тоже служит Истине, она - жена Проводника, любящая жена, и этого достаточно. Ей уже необязательно идти туда самой. У каждого свой долг, своя миссия. Впрочем, я не уверен, что замысел авторов фильма именно таков. Но моё восприятие таково.
Разговор затем естественным образом перешёл к теме религии, и я, разумеется, рассказал о своём друге Димуле - отце Ианнуарии, о нашей переписке с ним, и, конечно, не удержался, чтобы не зачитать несколько отрывков из писем отца Ианнуария. Ребята слушали с очевидным интересом, пока не утомились часам к трём ночи и не признались честно, что уже не в состоянии следить за ходом мысли, столь необычном для них.
Когда легли спать, Сашуля почему-то стала выговаривать мне за то, что я просто читаю вслух письма отца Ианнуария, а не излагаю его рассуждения своими словами, и не предлагаю высказаться другим, словно проповедь читаю, Я оправдывался, что мне кроме содержания и сам стиль его писем очень нравится, вот я и читаю их как стихи. А что касается мнения других, так ведь не каждый раз беседу нужно в форме диспута вести, в данном случае было что-то вроде лекции для молодёжи. Может, я с ними больше и не увижусь никогда, так хоть посеять зёрнышки каких-то новых для них знаний, а если серьёзно говорить, так и не каких-то, а для них принципиально новых... Но Сашуля почему-то всё равно была очень недовольна мною.
На следующий день ребята уехали, а ещё через день мы собрались семьями у Ужгиных перед отъездом Димы в Ленинград. Ему надо было сдавать экзамены, а Иринка собиралась в эти дни съездить во Владимир навестить бабулю, которая не смогла из-за Антошки приехать на свадьбу, бабушку Феню и деда Колю. Собственно, не собирались специально, а просто зашёл Михал Михалыч и пригласил поужинать у них, а заодно дать напутствия Диме перед отъездом.
Я был один тогда дома, Сашуля с Митей ездили на море в Зеленоградск, оставил им записку и пошёл к Ужгиным. Сватья встретила меня с трагическим выражением лица:
- Ну вот, опять несчастье!
- Что такое?
- В квартире отказали.
У меня отлегло в душе. Это ещё не несчастье. Следовало даже ожидать. Уж слишком неправдоподобно благоприятный вариант был.
- А как узнали? - спрашиваю.
- Дима позвонил хозяйке, её не было дома, а сын сказал, что они передумали.
- Значит, спохватились, что продешевили. Нашли жильцов повыгоднее. Тем более, что даже задатка им не дали.
- Куда же Диме теперь?
- А что, у старой хозяйки нельзя?
- Они разругались перед отъездом. И приятели все разъехались.
- Так что же он - на эту новую квартиру только рассчитывал?
- Да.
- И только сегодня позвонил туда?
- Да.
- Ну, даёт... - только и нашёл я, что сказать на это, подумав про себя: "Вот охламон, пташка беззаботная!"
- Может, Тамаре Дмитриевне позвонить? - спросила Надежда Григорьевна.
Я чуть не поперхнулся. Ещё чего не хватало! Мало им было с Ириной забот, а теперь ещё и этот им на голову свалится, они ведь к нему тёплых чувств отнюдь не питают!
- Надо сначала до хозяйки дозвониться, выяснить всё наверняка, может, удастся ещё договориться.
Тут появились Сашуля с Митей, обсуждение ситуации пошло по новому кругу. Заказали телефонные разговоры с хозяйкой предполагавшейся комнаты и с тётей Тамарой. Как ни странно, быстро дозвонились и туда, и туда. Выяснилось, что хозяйка ещё не совсем передумала, а просто к ней родственники приезжают в гости, и комната будет нужна весь сентябрь, наверное. А потом она согласна сдавать. Ну, ладно. Это уже легче. Но куда завтра-то Диме деваться?
Сердобольная тётя Тамара, конечно, согласна временно принять, обещала помочь и комнату поискать на ближайшее время, но сколько же можно её беспокоить? Дима, однако, не выглядел слишком озабоченным:
- Завтра приеду в Ленинград, там на месте разберусь, в общежитие сунусь, по знакомым позвоню... Авось!
Вот так на авось они и собираются жить. Впрочем, а на что я рассчитывал в своё время, оставаясь в аспирантуре? Видать, без "авось" молодости не бывает. Это и называется - оптимизм.
Так Диму и проводили неизвестно куда. Вскоре проводили в Ленинград и Ирину, во Владимир она не поехала - нужно было теперь искать комнату, пока Дима сдаёт экзамены, временно он устроился в общежитии, но нелегально. До Иринкиного отъезда в последний раз в этом летнем сезоне съездили на заставу: Сашуля, Митя, я и Ирина - к чьей семье её теперь относить? Было не жарко, плюс 19 градусов, солнышко еле просвечивало сквозь какие-то полупрозрачные облака, дул ветерок, мы мёрзли и прятались от ветра в ложбинках у кустов, растущих над пляжем. И тем не менее мы - Сашуля, Митя и я - купались два раза, и с большим удовольствием в бодрящем Балтийском море. А Ирина проспала под кустиком весь день. Сон одолевал её теперь беспрерывно. На обратном пути от моря к дизелю нашли два подосиновика и подберёзовик (шли по краю леса).
Свадебное лето кончилось.
385
Наступила осень. Митя пошёл в школу, в четвёртый класс. Ещё в Севастополе (в июле!) он начал тосковать, что скоро каникулы кончатся, и надо будет идти в школу. Один раз из-за этого заснуть даже долго не мог. Теперь ведь по каждому предмету будут новые учителя, не будет обожавшей его классной руководительницы Анны Петровны, будет ли он успевать уроки делать? - вот что очень тревожило его. Второй такой приступ тоски случиося с ним опять перед сном уже здесь в Калининграде, когда до школы оставалось ещё недели три. Я утешал его тем, что и в школе время быстро полетит, там, глядишь, и осенние каникулы наступят, потом зимние...
А сегодня утром он мне радостно заявил:
- Сегодня суббота, завтра воскресенье, как быстро неделя пролетела! И вообще, уже почти полтора месяца занятий прошло!
31-го августа, как раз накануне первого дня занятий в школе я записал такое Митино высказывание (произнесено оно было со вздохом):
- Старею. Девять лет уже прожил, скоро десять будет, а там ещё всего лишь пять-шесть таких десятков останется. Правда, тогда, может, люди дольше жить будут.
Я подтвердил, что дольше.
А вот ещё один его философизм. У них в школе набирали в шахматную секцию, а он отказался. Я спросил: - Почему?
Он ответил:
- Да ведь от этой секции никакой пользы для здоровья нет, только для ума...
Для ума ему, видите ли, секции не нужны.
2-го сентября мы с ним ездили на мотоцикле на заставу в надежде на янтарь, прошли от колючей проволоки до полигона в Окунево. Грязи на берегу много, а янтаря нет. Штормит. Встретились нам двое пацанов, лет по 14, идут из Янтарного, бутылки собирают, говорят, где-то у мысов много янтаря набросано, но мы торопимся обратно - надо ещё на футбол успеть. На обратном пути к мотоциклу встретили Сашулю, Люду Лебле и Галину Якимову - они приехали дизелем облепиху собирать. На футболе "Балтика" нас порадовала - выиграла у воронежской "Стрелы" - 5:1. А Сашуля набрала два литра облепихи.
Появился Серёжа, наконец. Зашёл в кирху. Вид у него не отдохнувшего, как положено после отпуска, а, наоборот, замотавшегося человека: Жанна поступала в ЛГУ, на психфак (психологический факультет, непонятно кого готовит, но моден, и конкурс большой), всё лето Серёжа занимался с ней, но не поступила - не прошла по конкурсу. И тут несчастье - в Архангельске умер от лейкемии муж младшей Серёжиной сестры, Тани, молодой ещё, сорока нет, осталось двое детей, младшей дочери - годик, Серёжа ездил хоронить (как раз в день Иринкиной свадьбы).
А через несколько дней к нам зашла Люда и сказала, что Серёжа опять уехал в Архангельск - умер его отец. Последний инфаркт застиг его в лодке, когда он возился с мотором.
С 8-го по 11-е сентября лили дожди, и возникла надежда, что пошли грибы. 11-го после обеда мы с Митей съездили на разведку во Владимирово. Грибов, однако, практически не оказалось, нашли 4 подберёзовика и лисички, в лесу сухо. Дожди тем временем продолжались, и ещё через три дня - 15-го я съездил в Логвино, проверить рыжиковый ельник, где в прошлом году мы с Серёжей хорошо открыли сезон молодыми подберёзовиками. На рыжики я почему-то не рассчитывал, казалось, рано ещё, но именно рыжиков я и набрал полкорзины, продираясь как танк в густых еловых посадках, благо мотоциклетный шлем и проолифенный рыбацкий костюм надёжно защищали от веток и иголок. Впрочем за шиворот всё равно изрядно насыпалось. Рыжики в этот раз были как на подбор - не мелкие, а со шляпками сантиметров по 4-5 в диаметре. Свинух было очень много высококондиционных - толстоногих, мясистых, изобилие крепких сыроежек, но это добро я практически не брал. Других же грибов, которые здесь водятся, - подберёзовиков, маслят, подосиновиков - почти что не было. С десяток подберёзовиков нашёл только. Да и рыжики росли не повсюду, а на одном только участке.
В эти дни в кирху позвонил как-то Шевчук, приглашал судаков ловить с лодок на Куршском заливе у пионерлагеря. Говорит, здорово судак хватает на зимние блёсны, наживлённые мальком или кусочками плотвы, часа за три по несколько штук на человека вытаскивают. Но я не соблазнился его предложением, будни были заняты, а в выходные надо уделять внимание Мите, с лодки рыбачить ему ещё рано, а за грибами и Сашуля с удовольствием ездит, так что подождём с судаками до зимы, никуда они не денутся, сейчас надо грибами заниматься.
С 16-го по 19-е сентября я был в Москве: секция в ИЗМИРАНе, обсуждение планов, как обычно в первую секцию после летних отпусков. А главное - надо было начинать как-то двигать "проект", который мы обсуждали с Ивановым и Саенко в начале июля, перед моим уходом в отпуск. Я досочинил начатый тогда ещё текст "проекта", не ломая особо над ним голову: всё равно не угадаешь, где начальство поправить велит. Главное - донести его до Мигулина, попробовать его заинтересовать. Но сначала, конечно, - к Лобачевскому, его не миновать, хотя на поддержку особо рассчитывать не приходится. Его позиция известна - ищите заказчика.
В Понедельник, 17-го, с утра мы с Ивановым явились в кабинет к Лобачевскому. Но прежде, чем мы успели рты раскрыть, Лобачевский сказал нам:
- Тут мне недавно звонил Павел Васильевич Кевлишвили. Помните, я вам говорил, что через него можно машину достать? Так вот, к нему поступила какая-то бумага из Калининградского университета, проект какой-то с просьбой о выделении ЭВМ. Он спрашивает, какое это к нам - ИЗМИРАНу отношение имеет? Я ответил, что не знаю, но обещал связать его с вами. Вы в курсе дела? Что это за бумага?
- Это, наверное, от Латышева и Лаговского, он теперь у Латышева начальник ВЦ. Они себе машину пробивают - ЕС-1045, и какие-то бумаги ещё в прошлом году куда-то посылали.
- Так вот. Вам нужно встретиться с Кевлишвили, разъясните ему, что и как. Я прямо сейчас ему позвоню.
Лобачевский набрал номер. По телефону ему сказали, что Павел Васильевич сегодня приболел, на работе нет, возможно, завтра будет.
- Подходите тогда ко мне завтра с утра, я позвоню, может, завтра и встретитесь.
- Хорошо, Лев Алексеевич. У нас как раз к Вам на эти темы разговор есть, насчёт машины. Мы вот тут тоже проект составили. С "Вектором"-то у нас ничего не вышло. Может, попробовать через Мигулина действовать?
- А чем вам Мигулин может помочь? Что вы ему конкретно хотите предложить?
- Войти с ходатайством в Президиум Академии Наук о создании у нас специализированного ВЦ моделирования ближнего космоса.
- А под какую конкретно народно-хозяйственную задачу? Если это не будет указано, ни вас, ни Мигулина никто и слушать не будет.
- Под мониторинг окружающей среды.
- Это на себя уже взял Авдюшин, ИПГ. Он и вас, конечно, может записать в соисполнители. Но ничего вам не даст, будет всё себе грести. Что, вы эту контору не знаете?
- Знаем. Это правдоподобно, к сожалению. Но что же делать-то?
- А вот есть задача, под которую вам могут машину дать. Это - ядерные взрывы в космосе. Ими как раз Кевлишвили занимается. Ему нужно их теоретически моделировать, он ищет исполнителей. Это вещь конкретная и в свете современной международной обстановки - очень важная. Тут вас и дирекция поддержит.
- Ну, а наш проект Вы, может быть, посмотрите? Всё-таки нам хотелось бы довести его до сведения Мигулина.
- Некогда мне сейчас, честное слово.
- Мы тогда оставим его у Вас, может, потом посмотрите, когда время будет.
Лобачевский поморщился, с явной, нескрываемой неохотой взял наши бумаги и положил с краешку себе на стол, даже не заглянув в них.
- Может, мне на Учёном совете выступить с этим проектом, чтобы Мигулина заинтересовать, - не отставал от него всё-таки я.
- Это, пожалуйста. Договоритесь с Коломийцевым, пусть он вас включит в повестку дня одного из ближайших заседаний, когда Вам удобно.
Когда на следующее утро мы с Ивановым снова явились к Лобачевскому, он сообщил нам:
- С Павлом Васильевичем я договорился, он ждёт вас у себя сегодня в 12 часов. Так что прямо сейчас и езжайте, как раз к двенадцати доберётесь.
У Кевлишвили - грузноватого пожилого дядьки с трубкой мы с Ивановым проторчали часа три, отвечая на всякие его вопросы. Похоже было, что Лобачевский рекомендовал ему нас как возможных исполнителей его заказа. Во всяком случае разговор довольно быстро принял характер переговоров между заказчиком и подрядчиком, в котором Кевлишвили пытал нас на тот предмет, что мы можем, а мы уверяли его, что можем почти всё, если нас обеспечат вычислительной техникой. К концу разговора стало ясно, что мы Кевлишвили подходим как возможные исполнители работ по математическому моделированию мощных искусственных воздействий на верхнюю атмосферу и контролю проявлений таких воздействий радиофизическими методами. Наше главное условие - обеспечение нас приличной ЭВМ Кевлишвили принимал как естественное, причём с таким видом, будто ему это проблемы не составляет, об этом, мол, не беспокойтесь, хотя и быстро, конечно, не получится - пока там всякие бумажки все инстанции пройдут, года два, может, и протянется, но в принципе мы можем не сомневаться. Договорились продолжить переговоры в октябре, чтобы подготовить "карточку" (формулировки для Постановления Правительства).
Когда я, вернувшись в Калининград, рассказал нашим ребятам о разговоре с Лобачевским и переговорах с Кевлишвили, новости были восприняты с энтузиазмом: лишь бы машину дали, а там мы им что хотишь намоделируем. То, что мы не занимались до сих пор никакими искусственными воздействиями, никого не смутило. Это меня очень обрадовало.
386
На следующий же день после моего возвращения из Москвы, мы с Серёжей отправились во Владимирово за грибами - пора вроде бы уже наступала самая грибная. Хотя дождей особых не было, но и не сухо, и конец сентября на носу, когда им ещё расти?
Обегали по большому кругу и известные, и неизвестные места, но лишь в самом конце набрали немного приличных грибов на горке с ельничком и берёзками в том районе, где в прошлом году нам сопутствовала удача. Я нашёл штук 20 подберёзовиков, 2 подосиновика и 9 молоденьких белых. Чувствовалось, что грибы ещё не пошли, но вот-вот должны пойти. Впрочем, мы встретили на горке двух мужиков с корзинами, доверху затаренными благородными грибами. То ли они нас опередили, то ли места лучше знают, то ли ищут лучше - шут их ведает.
Следующий выезд во Владимирово у нас был семейный, в воскресенье, через два дня после нашей с Серёжей поездки. С утра Митя участвовал в Дне бегуна, так что выехали мы только в половине двенадцатого, без особых надежд на успех, просто прогуляться, лесным воздухом подышать, ну и пособирать, конечно, что останется после основного субботне-воскресного наезда грибников.
Погода солнечная, но не жаркая - 13 градусов. Пошли сразу на горку. Как только сошли с дороги в лес, стали попадаться молодые подберёзовики, а на горке... Белые - семейками, по три, пять, а то и больше штук, но не кучно, а так в метре - двух примерно друг от друга, молоденькие, в траве прячутся, не сразу и разглядишь. Тут у нас Сашуля в лидерах оказалась, нам с Митей больше подберёзовики попадались. Набрали мы полную корзину отменных молодых грибов. Дома посчитали: 75 (!) белых, 70 подберёзовиков, 6 подосиновиков. По белым рекорд, никогда ещё столько не приносили. И это в воскресенье, в середине дня! Встретились нам в лесу только трое грибников, они откуда-то пришли на горку уже с полными корзинами, а на горке, видать, до нас никого не было в эти два выходных дня.
Ещё через два дня, 26-го, я опять смотался во Владимирово, в этот раз один. И нашёл уже только 8 белых. Эти два дня лили холодные дожди, дул сильный ветер, интенсивно начала опадать листва. И белые перестали расти. Подберёзовиков же я набрал 71 штуку, в одном месте их особенно много оказалось, и молодых, и старых; видать, тут давно никого не было. И в двух местах напал на подосиновики - 15 штук срезал, красавцы!
Ещё два раза мы ездили с Сашулей и Митей во Владимирово уже в октябре: 7-го, в воскресенье, сразу после моего возвращения из Иркутска - 7 белых, 6 подосиновиков, десятка два подберёзовиков, чёрные грузди, волнушки, сыроежки, и 20-го, в субботу, после обеда, накануне моего отъезда вот в эту самую командировку в ИЗМИРАН, находясь в которой я пишу эти строки. Рассчитывали на опята, хотя знали, что пик их уже прошёл - неделю назад их несли отовсюду в огромных количествах, но Сашуля тогда была в Ленинграде, мы с Митей жили вдвоём, работы было у меня очень много (отчёты, оппонентский отзыв на диссертацию Коена, подготовка к докладу на Учёном совете), в будни не выбраться, в субботу мы с Митей делали уборку к маминому приезду, рассчитывали за опятами поехать в воскресенье, но в воскресенье с утра лил сильный дождь, один бы я поехал, а с Митей не рискнул, так опятовый бум мы и пропустили.
Но Владимирово и напоследок одарило нас. Опят мы набрали корзину и полиэтиленовый мешок с ручками (на ведро почти объёмом), хотя молоденьких, конечно, было уже немного. Но удивительно, что мы ещё и с десяток отличных подберёзовиков нашли, четыре подосиновика (два из них, правда, уже переростки, но красиво очень стояли), два польских и один белый, большой, изъеденный слизнями, но крепкий и не червивый. В общем, грибной сезон был явно неплох, а по белым так и вообще рекордный. Спасибо тебе, Владимирово. Второй год уже нас одаривает удачами. Но, впрочем, надо и Логвино добрым словом помянуть - за рыжиками я ведь тоже удачно съездил.
В конце сентября Сашуля как-то, возвращаясь из Ульяновки, голосовала попутным машинам, и её подобрал Юрка Малащенко. Я помню его совсем пацаном сопливым, а вот уже и он шоферит и женат. А брат его старший, Димка, сидит в тюрьме: сбил машиной насмерть человека. Это несчастье так подкосило их мать, Фаину Семёновну, что она буквально вся высохла, почернела и рассудок у неё помутился.
Фаина Семёновна все годы, начиная со времён Гаича Суходольского, возглавляла группу лаборантов вертикального зондирования, выделяясь редкостной неутомимостью и добросовестностью. Лаборантки наши её побаивались, так как она в работе не только к себе была требовательна, но и другим спуску не давала. Особенно от неё Емельянихе доставалось, и поделом, конечно, - та уж не перетрудится, да и на руку, говорили, нечиста, будучи при складе, да при спирте.
А вот муж у Фаины Семёновны - Коля Малащенко был полной её противоположностью - самый что ни на есть пьяница забулдыжный, работавший то кочегаром у нас в обсерватории, то в лесничестве, то ещё где-нибудь. Зато сын старший, Димка, радовал - рисовал хорошо, собирался даже в художники пойти, да что-то не вышло, стал шофером, женился, у Фаины Семёновны внуки пошли, в семье у Димки всё хорошо было, и вот - это несчастье.
После него стало с Фаиной Семёновной странное происходить: остановит она человека и прямо тут, посередь двора где-нибудь бухается перед ним на колени и прощения просит.
- Прости, - говорит, - за всё, чем перед тобой виновата.
От неё шарахаться стали, отправили в больницу. Теперь она снова работает в обсерватории, но вид у неё... Совсем состарилась.
387
30 сентября мы большой кампанией вылетели в Иркутск, на 7-й Всесоюзный семинар по математическому моделированию ионосферных процессов. От обсерватории в её составе были Кореньков, Клименко, Суроткин, Карпов, Коля Нацвалян и я, от кафедры теорфизики - Лида Нацвалян и Серёжа Лебле (он присоединился к нам в Москве). С нами летели и Латышев с Никитиным. Из их бойцов был только Григорьев, да в Иркутске к ним присоединился Клевцур, который числился в ИЗМИРАНе в аспирантуре у Фаткуллина.
Из-за того, что сразу за этим семинаром в Ленинграде проходила конференция по распространению радиоволн, народу собралось меньше, чем обычно, - 75 иногородних, тогда как рассчитывали примерно на 100. Не было никого из пат(и мат)риархов - Натальи Павловны, Бориса Николаевича, Гор Семёновича, отсутствовали даже Данилов с Юдович (Данилову такие сборища, судя по всему, стали казаться мелкими на фоне международных симпозиумов, по которым он беспрерывно разъезжал). И как на грех в последний момент заболел Валерий Михайлович, так что, когда я утром 2-го октября явился на открытие семинара, Хазанов сообщил мне, что открывать семинар и председательствовать на первом заседании должен я, как заместитель Полякова.
С этими церемониальными обязанностями я кое-как справился, споткнувшись на отчестве Парфиановича - директора НИИПФ, приветствовавшего участников от имени ИГУ, который проводил семинар. Забавно, что чуть ли не основным достижением ИГУ в ионосферных исследованиях Парфианович назвал защиту докторской Хазановым. Сибизмировцы семинар практически игнорировали, как и Кринберг, редко кто из них появлялся в зале заседаний (заседали в ЦНТИ). Климов, когда я спросил его о причине этого, сослался на отчётно-перевыборную профсоюзную конференцию.
Самыми маститыми на семинаре (по стажу ношения титулов) были Фаткуллин и профессор Осипов. От своей маститости, наверное, мэтры и устроили концерт. Они давно уже не ладили между собой по неизвестной никому причине. По пьянке, видать, чего-то не поделили, ибо явных идеологических разногласий между ними не просматривалось. На этот раз началось всё с того, что Осипов подошёл ко мне и Коену и сделал нам как представителям программного комитета вполне официальным тоном заявление, требуя оградить его от пьяных выходок Фаткуллина, в противном случае он - Осипов и организации, с которыми он взаимодействует (Осипов перечислил - какие), откажутся от какого-либо дальнейшего сотрудничества с подсекцией моделирования.
- А что случилось, Николай Константинович? - спросили мы его.
- Да вот, прохожу я вчера вечером по коридору гостиницы, будучи абсолютно трезв - подчёркиваю это, и вижу - пьяный Фаткуллин пристаёт к Саше Попову, из ИЗМИРАНа. Я остановился, спрашиваю, в чём дело? Так этот псих с кулаками на меня набросился! Попов - свидетель! А потом ещё к дежурной по этажу приставал, требовал, чтобы его в туалет отвели пописать. Доктор наук! Надо Мигулину официальное представление написать!
Мы, как сумели, постарались успокоить Осипова и пообещали ему обсудить поведение Фаткуллина на программном комитете. В свою очередь Фаткуллин подходил и ко мне, и к Коену, и к Хазанову, и жужжал всем на уши, что Осипова ни в коем случае нельзя выпускать с докладом, как он того просил.Осипов числился соавтором двух сообщений, принятых программным комитетом, - совместно с Герасимовой и Березиным, которые делали диссертации под его научным руководством, и первоначально предполагалось, что доклады будут делать они. Но Осипов попросил предоставить время, отведённое на оба эти сообщения, ему: он, мол, сам их представит, и мы решили просьбу Осипова удовлетворить, поскольку вопрос, кто делает доклад, решают сами соавторы, Осипов - научный руководитель, если хочет выступать сам - его дело, а объединение докладов в один экономит нам время.
От фаткуллинских жужжаний мы, естественно, отмахнулись, и Осипов с докладом выступил. Сделал он его, надо сказать, плохо - сумбурно, хотя и с большими претензиями, много общих фраз, не уложился в отведённое время, безуспешно пытался показать безобразно подготовленный иллюстративный материал. В общем - халтура. Осипов, хоть и был трезв эти два дня, но общее его состояние спивающегося, если уже не спившегося человека, заметно отражалось и в его научной продукции, и в выступлениях. Кстати, один из его соавторов и собутыльников - Березин тоже шёл по такому же пути, составляя обычно компанию Бобарыкину, когда тот приезжал в ИЗМИРАН.
Этот Березин числился в лаборатории у Фаткуллина, а научным руководителем предполагаемой его диссертации был Осипов. Фаткуллин почему-то очень хотел, чтобы выступал именно Березин, а не Осипов. Мы и доклад-то их (Березина с Осиповым) приняли на заседании программного комитета по ходатайству Фаткуллина, который выпросил для Березина время на оригинальное сообщение, предоставлявшееся не всем авторам, а лишь для наиболее интересных сообщений, остальные запихивали в репортёрские доклады кураторов.
Тогда, на заседании программного комитета я не стал возражать против просьбы Марса, но потом выяснил, что Березин подсунул нам в качестве тезисов доклада перепечатанную на машинке их старую работу (трёхлетней давности), опубликованную в виде краткого сообщения в "Геомагнетизме и аэрономии" в соавторстве с Осиповым, Беньковой и Букиным. За одно это я не допустил бы выступления Березина, ну а Осипова послушать вроде имело смысл: всё-таки доктор, темами руководит...
Едва Осипов закончил свой доклад, как со своего места где-то на верхотуре вскочил Марс и закричал на весь зал:
- Кто его выпустил на сцену?
Председательствовавший Хазанов растерянно выпучил на него глаза. Я сидел, как обычно, в самом низу на первом ряду и попытался разрядить атмосферу:
- Вопросы к программному комитету потом, сейчас вопросы по существу доклада.
(продолжение следует)