И, кстати говоря, не той затяжной душевной болезни, от которой сходят с ума, женятся, пишут стихи и совершают прочие неадекватные поступки. А любви недолгой, для организма неопасной и быстропроходящей, как краснуха в детском возрасте.
Так иногда старушка на троллейбусной остановке случайно разговорится с молодой мамашей, которую дёргает за подол сопливый мальчишка, и посреди речи о погоде вдруг просветлеет лицом и, прервав себя же, предложит ни с того ни с сего: «А знаете что! А пойдёмте ко мне, я тут рядом живу!» И примется страстно и упорно заманивать к себе задёрганную ребёнком мамашу, соблазняя крыжовенным вареньем и редким изданием альбома для вязания, ей самой, как оказывается, совершенно, абсолютно не нужным. И обе потом с лёгким недоумением вспоминают неистовый порыв гостеприимства, разумеется ничем не закончившийся.
Или же студент первого курса филологического факультета возвращается из библиотеки тем танцующим шагом, которым способны передвигаться исключительно люди, вместо изучения исторической грамматики вздумавшие переложить на стихи предисловие к «Дон Кихоту». Десятый час, почти ночь, улица темна и пустынна, но облако нежности и доверия ко всему сущему окутывает юношу, и горящими глазами вглядывается он во все углы, кусты и перекрёстки, опасаясь проворонить свой шанс и опоздать совершить нечто великое в этом лучшем из миров.
Другое дело, что на пути его, как назло, не встречается не только ни одного злодея, замыслившего надругаться над беззащитной девушкой – ну что бы стоило, в самом деле, заставить его устыдиться своих намерений! – но даже ни одного нищего, просящего последнюю рубашку, или хотя бы запоздалой старушки с тяжёлой сумкой! А тем временем облако восторженной нежности, не находя применения, всё уплотняется и уже почти что душит его, вынуждая наконец мощным пинком перевернуть чугунную урну и тем самым хоть немного разрядить напряжение.
Поистине слаб и беззащитен человек перед порывом любви, настигающим его непредсказуемо и побуждающим под звуки контролёрской брани украдкой накорябать на запотевшем от инея трамвайном стекле: «Улыбнитесь, люди, скоро лето!»
Все эти факты свидетельствуют, несомненно, о том, что рассеянные лучи любви бродят в воздухе, то расходясь, то сближаясь, и иногда, скрестившись, достигают концентрации, приводящей к поистине непредсказуемым последствиям..
А иначе как объяснить, например, историю, произошедшую с Зоей Федотовной, ветераном библиотечного труда с сорокалетним стажем, ныне пенсионеркой?
В один злосчастный день Зоя Федотовна рассталась с лучшей подругой.
Что это значит – могут понять только одинокие бездетные женщины, над кроватью у которых висит гобеленовый коврик с семейством ланей, а на противоположной стене – репродукция с картины Крамского «Незнакомка». Носят они строгие, волосок к волоску причёски и тёмные шерстяные платья с ажурными воротниками ручной вязки, а по вечерам слушают радио, отдавая предпочтение литературно-художественным передачам и, чтобы не тратить времени даром, зашивают распоровшиеся швы на матерчатых сумках для продуктов. Иногда же, сорванные с дивана телефонным звонком, они ведут полуночные переговоры с закадычными подругами, жизнь которых, напротив, отнюдь не одинока и так переполнена событиями, что часть этих событий неудержимо выплёскивается на другой конец провода – в жизнь женщин одиноких.
И вот с такой-то закадычной подругой и произошла у Зои Федотовны ссора. Да не какая-нибудь рядовая размолвка, а то, что называется ссора всю жизнь: оскорбление в лучших чувствах, дело принципа, о примирении не может быть и речи, когда сказано ТАКОЕ, ТАКОЕ… О том, что именно сказано, Зоя Федотовна на следующий день старалась не вспоминать, потому что сразу тряслись руки и колотилось сердце. Но надо отметить, что человеком она была стойким, а потому твёрдо соблюдала обычный распорядок дня, включая поход на рынок и в аптеку, приготовление постного борща и даже мытьё подъездной лестницы, потому что как раз подошла её очередь.
И вот тут-то, на лестнице, прислонившись к стене для краткого отдыха, и услышала она разговор.
– Она думает – если дача, так можно туда всякий хлам пихать! – раздражённо воскликнул молодой человек в тёмных очках, в детстве, бывало, оставляемый матерью под присмотром Зои Федотовны и теперь удостоивший её неопределённого кивка, – так ещё и в гараже всякий хлам! Одних газет, журналов пачки четыре! Никак вывезти не соберусь.
– Ну так я давай! – предложил его спутник в очках сверху тёмных, снизу посветлее, – всё равно мимо свалки езжу.
И не успела Зоя Федотовна сделать очевидный вывод о том, что вот как нынешняя молодёжь относится к печатному слову, как ни с того ни с сего услышала свой собственный голос, выговаривавший с неприятным жалобным трепетанием:
– Севочка! То есть Всеволод, извините… А нельзя ли полюбопытствовать, какие именно у вас там ненужные журналы?
Бывший Севочка, а ныне Всеволод остановился не сразу – прошагал почти донизу, прежде чем остановился и задал Зое Федотовне характерный для современной молодёжи вопрос:
– А вам оно надо?
В тот же вечер сверкающая машина с сидениями, обитыми чем-то нежно-упругим, вроде панбархата, несла её по дороге с уютной и ласковой бесшумностью, бережно притормаживая на поворотах. Зоя Федотовна всё смотрела в окно и не могла решить: она ли это так давно не ездила по городу вечером, или город так стремительно изменился, что не узнать улиц – сплошные разноцветные огни! Она, пожалуй, ехала бы так и ехала среди этого праздничного мерцания, но весь путь от Севочкиного гаража до дома занимал, он сказал, минут пятнадцать.
Сам Всеволод больше молчал, только пару раз обменялся невнятным словом с тем же самым, незнакомым ей спутником. Их голоса плыли мимо Зои Федотовны, пока она, откинувшись в объятия сидения, слушала протяжную песню из магнитофона. Какая-то невидимая часть её, лёгкая, молодая, пела и вздыхала вместе с певицей, в то время как видимая телесная оболочка осторожно придерживала связку «Огоньков» и «Техники – молодёжи».
Она даже не расслышала, как Всеволод сказал:
– Я счас… пять секунд, не больше.
Она только заметила, что машина свернула под арку и въехала в незнакомый двор.
Дверь за ним захлопнулась.
В это время песня смолкла, но музыка продолжала звучать в душе у Зои Федотовны. Поглаживая корешки журналов, она чувствовала себя помолодевшей и удачливой. С нею были испытанные друзья, на чью поддержку всегда можно было положиться; верные средства от бессонницы и ночных страхов; путеводители и спутники по жизни, пусть даже и по вчерашнему её дню. «Позвоню – обзавидуется!» – по привычке подумалось о подруге. И тут же ударило как током: «Кому позвоню?! После ТАКОГО?!»
И разом всё вокруг непоправимо помрачнело. Чужой двор хмуро смотрел на неё из окон. По одну сторону темнели неопрятные силуэты кустов, по другую – зияли чернотой полуподвальные окна. А сама она – немощная старуха, жалкая обуза для окружающих – сидела в чужой машине со своей униженно выпрошенной пачкой старых журналов.
Рука её вздрогнула. Сердце забилось.
Валидола с собой она, конечно, взять не подумала. А негодяй Севка – точно как в детстве удерёт, бывало, в соседний двор! – и не собирался возвращаться.
Одиночество властно подступило к ней. Все болезни, неудачи, насмешки и унижения беззвучно заплясали вокруг, корча злорадные рожи. Могильная тишина царила в тёмном чреве машины. Зоя Федотовна отчётливо поняла, что если эта тишина продлится ещё несколько минут, то она умрёт или сойдёт с ума.
Спутник Всеволода сидел впереди, спиной к ней, совершенно неподвижно. Дремал или просто в задумчивости ждал товарища? Не в привычках Зои Федотовны было навязываться с разговором чужому человеку…
– Не скажете ли… э-э… который час? – тем не менее выговорил её голос, лишь слегка дрогнув.
Мужчина ответил не сразу – видно, всё-таки дремал.
– Девять… семнадцать, – наконец буркнул он.
От звука ответного голоса во вселенской черноте протянулся тоненький спасительный лучик. Зоя Федотовна не знала, что это был за луч. Она просто перевела дыхание и откашлялась.
– По старому стилю это десять семнадцать, – с робкой благодарностью заметила она, – а кстати, многие специалисты считают, что переход на осеннее время организм воспринимает как стресс.
– М-м?.. Одним стрессом больше, одним меньше, – невнятно проговорил мужчина и, похоже, зевнул.
– Не судите, молодой человек, о том, чего не знаете, – с затаённой болью промолвила на это Зоя Федотовна, – во-первых, возможности организма не безграничны, а во-вторых, стресс стрессу, знаете, тоже рознь!
На это собеседник не ответил, очевидно, полагая тему исчерпанной. Но чувства и воспоминания разгорались во встрепенувшейся душе Зои Федотовны всё ярче, всё горячее и уже почти жгли её изнутри.
– Скажите: вас предавал когда-нибудь друг? – неожиданно воскликнула она с мучительным пафосом так же звучно, как открывала когда-то торжественные читательские конференции.
Молодой человек приобернулся и некоторое время молча смотрел на неё через плечо. Очевидно, он не любил спешить при разговоре.
– Что же это за друг? – наконец задал он встречный вопрос. И сам себе ответил, – таких друзей иметь – дорого обходится! Лично я не могу себе позволить.
Тут Зоя Федотовна, в свою очередь, помедлила, обдумывая услышанное.
– Может быть, вы и правы, – признала она со вздохом. И обоим показалось, что вокруг немного посветлело – это ещё несколько лучей смягчило холодную темноту наступающей ночи.
Потом она пожаловалась:
– Но ведь прошлое, знаете! Столько лет вместе! Всё-таки привычка…
– Привычки – наши цепи! –отрубил мужчина. – Вы вот что: попробуйте посмотреть на этого друга с непривычной точки зрения. Другими глазами!
– То есть… это в каком же смысле?
– Ну, например, можете вообще не смотреть на него, а только слушать. Кстати, восемьдесят процентов информации о человеке – в его голосе. Особенно в смехе! Прислушайтесь: если сильный человек – смеётся звучно, открыто, а если пискляво так хихикает – лучше сразу бросьте. Такие люди слабы и истеричны!
– Подумать только! – удивилась Зоя Федотовна. Печаль её не исчезла, но как бы отодвинулась за пределы разговора. – Попробую обязательно! А вы, наверное, психолог – угадала, да?
– Н-ну… можно сказать – отчасти.
До возвращения Всеволода поговорили о многом. В частности, об экологии: ожидать ли глобального потепления и что в этом плане может сделать человечество. О деньгах: что они не всякому на пользу и налагают на человека серьёзные обязательства. Особенно красноречиво молодой человек говорил о воспитании – оказалось, у него двое детей. И только было Зоя Федотовна собралась дать несколько советов в отношении подбора книг для юношества, как некстати вернувшийся Севка грохнул дверцей и включил свою вульгарную музыку.
И тут только Зое Федотовне пришло в голову: как же они за весь разговор не представились друг другу?
Но тем временем уже приехали на место. Вынесли её связку журналов.
– Счастливо, мать, – тепло попрощался с ней у двери приятный собеседник – оказалось, и наружности довольно приятной.
– И вам также всего наилучшего, – от души пожелала она.
Читать в этот вечер она не успела – сразу уснула безмятежным сном.
А на следующее утро вдруг решилась начать ремонт.
Собственно, решилась она давно, но не начинала из-за подруги: та обещала помочь двигать мебель и клеить обои, да всё не могла выбрать время. А тут Зоя Федотовна – одна! – за час ободрала половину обоев и даже, подсунув под углы куски сырой картошки, сдвинула на середину комнаты тяжеленный гардероб!
Куски обоев загромоздили все проходы. Зоя Федотовна и тут не растерялась: всё сложила ровными пачечками, перетянула шпагатом и понесла в мусорку.
И на лестнице – добрый знак! – опять встретился ей Всеволод.
– Севочка! С добрым утром! – поздоровалась Зоя Федотовна и, конечно, не могла не поделиться впечатлением: – Какой товарищ у тебя приятный! Такой интеллигентный, порядочный – просто редкость в наше время!
Всеволод кивнул, спустился ещё на три ступеньки и остановился. Повернулся и сказал очень тихо:
– Да вы чё, тёть Зой! Это ж криминальный авторитет.
Некоторое время они молча смотрели друг на друга.
Пачка туго упакованных обоев выпала из руки Зои Федотовны и загрохотала вниз по лестнице.
…Вечером в её дверь постучали.
– Открыто! – промолвила Зоя Федотовна слабым голосом. – Только осторожней, у меня всё с мест сдвинуто!
– Чего лежим? – бодро осведомилась вошедшая, ступая в прихожую.
– Анечка! Дружок мой! А я думала – больше уж не придёшь ко мне!– обрадовалась Зоя Федотовна.
– Ладно глупости молоть… Упала, что ли, ударилась? –строго осведомилась названная Анечкой.
– Да это я так, голова что-то… Наверно, магнитный день!
– Мать честная! Она ремонт затеяла! Одна! – воскликнула подруга, щёлкнув выключателем. – Не-ет, правильно я тебе вчера сказала… ну да ладно, не будем вспоминать…
– Нет, ты говори, Анечка, говори! – подхватила Зоя Федотовна окрепшим голосом. – Я тут, пока лежала, целый день всё думала – и знаешь к какому выводу пришла?
И она приподнялась на локте и, всхлипнув, прошептала:
– Что люди всегда могут найти общий язык! Ты со мной согласна?
Промокнула глаза платочком и, прижав руки к груди, умоляюще посмотрела на подругу.
– Да неужто?! – изумилась Анечка и прыснула. – Ну, ты даёшь, Зойка! – и расхохоталась во весь голос.
Но Зоя Федотовна не присоединилась к ней, а добавила строго:
– И тут, кстати, многое зависит от смеха. Вот у тебя, например, смех человека с сильным характером. Серьёзно, мне один психолог объяснил!
– Серьёзно?! – вытаращила глаза Анечка и опять неудержимо расхохоталась.
И Зоя Федотовна кивнула и, заразившись весёлостью, пискляво хихикнула.