Рассказ
Ему нравились эти лики. Ему нравились эти своды. Всё казалось необычным и сказочным. Строгость и величие представлялись красивыми и вечными.
Ему было шестнадцать лет. Девятый класс средней школы, в которой Игорь учился через силу, только по настоянию батюшки, ему не нравился.
В классе его дразнили: «Монах». Эта кличка пристала к Игорю и во дворе. Но он на кличку никак не реагировал. Он делал вид, что не замечает обидных слов, но с каждым днём, делать вид становилось всё труднее.
Подтрунивания в школе начались ещё в третьем классе. А к девятому классу злые шутки переросли в откровенную травлю Игоря.
- Монах явился, - звучало, когда он появлялся на пороге.
- Иисусе Христе несёт чёрта на хвосте, - саркастически
выдавливала Аллка.
Максим, пожалуй, больше других «подкалывал». Обычно он начинал тихо и уверенно:
- Игорёк, а как тебя будут звать, когда ты будешь в
монашеском сане?
Игорь молчал.
- Никак не вспомнишь? Ну, ладно. А что это у тебя? – и
Максим тянул к себе портфель, в котором лежали церковные книги.
Игорь, всегда, вцепившись в стол, пытался удержать портфель. Но силы были не равные и он ронял, то что считал святым, из рук.
- Отдай!
- Ещё чего попросишь?
И Максим перебрасывал портфель через парту – своему другу, - Виктору. Виктор посылал его дальше и портфель начинал летать по рядам, ускользая от бегущего за ним, со слезами на глазах, Игоря.
- Попик, ну-ка держи, - и очередной дразнильщик, махнув
перед лицом Игоря застёжками, перебрасывал портфель соседу.
Злоба и бессилие душили Игоря. Он не знал, что делать. Только когда вспоминалась заповедь господня о смирении, Игорь садился на своё место, на первой парте и затихал. А класс, в это время, за его спиной, вскрыв портфель, доставал молитвенник или евангелие и начинали зачитываться, с комментариями, страницы. Часто доходило до того, что кто-нибудь вырывал страницу и вертел ею перед лицом Игоря, а потом, на виду у всех, рвал её.
Игорь только крестился и предавал анафеме всех тех, с кем он учился. Издевательства прекращались лишь со звонком, когда в класс входила учительница. Тогда растрёпанный открытый портфель бросали Игорю и все делали вид, что ничего не происходило.
Преподаватели знали, что происходит в классе, но одни из них ничего не хотели предпринимать, другие же – те, которые хотели помочь Игорю, - действовали с напором, напролом. После совестливых бесед Игорь всё дальше и дальше уходил от тех кто учится в школе, от тех, кто его окружал за пределами дома и церкви.
В семье так было всегда. Из поколения в поколение. Традиционный образ жизни там никогда и не менялся.
В семье не было ни телевизора, ни радио. Журналов и газет, кроме церковных, в семье никто не читал. В кино никто и никогда не ходил.
С самых пелёнок Игорь видел одни лики, да иконы. Как только он научился говорить, его учили не тем словам, что учат малышей: «папа, мама, хочу, дай», а молитвам. Ему не читали сказок и детских книжек, а единственными книгами, которые он слушал, приоткрыв рот и не очень понимая о чём там говорится, были псалтырь и евангелие.
Ни детские праздники, в детском саду, поражали детское воображение, а строгость и благоговейное внимание на службах в храме. Игорь, с самых первых шагов в жизни, был воспитан в уважении к богу и секте, в которой состояли все его родные. Почитание святых ликов было так же естественно, как и посты и богослужение. Его отец пел в церковном хоре. Мать, имевшая высшее образование и работавшая врачом в районной поликлинике, тоже была под религиозным дурманом.
Но более всех занималась воспитанием внука бабушка, преданная религии до последнего волоска. Бог, в представлении Игоря, стал тем же, что еда и вода. Он думал, что без бога и дышать невозможно в этом мире.
Лет десяти Игорь превратился в религиозного фанатика. Он уже не мог и слышать о нереальности религии и мифическом происхождении Христа. Даже подобные мысли его оскорбляли.
Когда Игорь, воспитанный в строгих правилах, пошёл в школу, сначала обучение показалось ему занятным, но вскоре, школа стала тяготить его.
И вечерами, на коленях, перед иконой, Игорь просил доброго бога, чтобы он наказал безбожников из его класса. Но бог не внимал его просьбам. И ребята продолжали кидаться хлебом в столовой, драться, бросать чужие портфели и смеяться, когда надо и не надо, над неудачниками.
А потом для Игоря начались настоящие мучения. Класс узнал, что он верующий.
Это случилось на школьной медкомиссии, которая в принудительном порядке осматривала всех учеников от мала до велика. Игорь не успел снять крестик, как тот же самый Максим удивлённо спросил:
- Игорь, что это такое? – и потянулся рукой к крестику.
- Не трогай. Это святое.
Максим ничего не понял из короткого объяснения, но тайна, которую хранил Игорь ото всех, была раскрыта.
И с этого дня начались безвинные детские шутки. Они Игоря сильно задевали, но он был бессилен, в том, чтобы, что-либо изменить.
Когда всех принимали в пионеры, Игорь отказался. Поступок юного ученика ошарашил классную руководительницу. Вызвали в школу родителей. Те объяснили, что Игорь не может быть пионером. Секта не разрешает.
И тогда началось….учителя ринулись на Игоря со всех сторон; повышали голос, требовали, оскорбляли. Игорь очень боялся их, но от привитых, с первых минут своей жизни, убеждений отказаться не мог.
Дома его успокаивали: «Нас везде прижимают. Ты терпи. Надо терпеть во имя нашего бога. Бог дал терпение людям и ты терпи».
И Игорь терпел. В пятом классе его впервые избили. Он терпел. Он думал, что это господь посылает ему испытание, через которое он должен пройти.
В шестом, когда все поехали в турпоход, Игорь не захотел. После очередного его поступка, и те, самые тонкие ниточки, которые связывали его с классом, порвались.
Между ребятами и Игорем выросла глухая стена. Он отдалялся от них, а они от него. Но к восьмому классу ребятам этого показалось мало. И началась травля.
Оскорбления и клички, звучавшие в самом начале общественного презрения, отошли в прошлое. На смену им пришло развлечение.
Игорь много просил у икон терпения. Дурман веры действовал на Игоря, и он знал, что испытание надо преодолеть, после чего бог воздаст за страдания. Он знал, что надо только доучиться и получить аттестат зрелости. А дальше секта уже распорядилась его жизнью. И Игорь, с нетерпением, ждал того дня, когда попадёт в семинарию.
Будущая жизнь представлялась ему такой, какой и должна она быть по писаному правилу и Закону Божиему.
Восемь лет, проведённые в школе, мало подействовали на сознание Игоря. И ни уговоры и насмешки, ни угрозы и физическое воздействие, не могли ни чего поделать с ним. Игорь по-прежнему безудержно верил в бога. И ради своей веры мог пойти на всё. Даже…
В тот день было обычное школьное утро, в середине зимы. Шёл урок труда. Игорь, как обычно, стоял за отдельным верстаком, и что-то обрабатывал напильником.
К нему подошёл Виктор.
- Монах, тебя завуч зовёт. Она за школой, там где
металлолом лежит.
Игорь отложил напильник в сторону и, озираясь на преподавателя, который читал в это время какую-то книгу, вышел за дверь. За ним вышел Виктор и ещё кто-то.
- Иди, иди, - подтолкнул в спину Игоря Виктор, когда они
зашли за школу. Там стоял Максим. Игорь недоверчиво оглянулся.
- А где завуч? – робко спросил он.
- Я завуч, - ответил Максим, - Ну, монах, это последний наш
разговор.
Игорь сжался.
- Холодно? Ну, ничего, потерпи. Сейчас будет жарко.
И Максим, подскочив к Игорю, закрутил ему руку за спину.
- Отказываешься от Христа – поднебесника?
- Не-е-е-ет. Отпусти!
- Витя, помоги.
Виктор подошёл к Игорю и пнул его в живот.
- Отказываешься?
- Христос тебе не простит. Ой, дай боже мне сил терпеть
муки!
Максим пихнул Игоря в снег. Тот упал лицом в сугроб и стал подниматься на ноги.
- Лежать!
Игорь повиновался.
- Встань на колени.
Игорь встал.
- К туалету повернись лицом.
Игорь сделал так, как ему сказали.
- Молись.
Игорь застыл. Перед его лицом, метрах в пяти, стоял давно не чищенный, с выбитыми в разных местах досками, туалет.
- Молись.
- Не…
- Чего?
- Нет.
- Все слышали?
И Максим пнул Игоря в спину. Тот опять упал.
- Встань на колени и молись.
Игорь сморщился. По его лицу потекли слёзы. Он закрыл глаза. И он стал креститься и шептать молитву.
Когда он прочитал две молитвы и открыл глаза, то увидел только отходы человеческого организма, через разломанную изгородь. И он опять упал в снег и заплакал. Ребят не было.
На следующий день Игорь как обычно, вошёл в класс и сел на своё место.
- Монах, это не твоё место, - над Игорем стоял Максим.
- Я тут сижу.
- Это не твоё место. Мотай отсюда.
К Максиму подошли Виктор, Андрей и ещё ребята. Они стояли с угрожающими лицами, и Игорь встал, взял портфель и сел за другую парту, за которой вообще никто никогда не сидел.
- Это не твоё место, - сказал Максим, с тем же тупым
упорством в голосе. Ребята из класса окружили Игоря.
- А где мне сидеть? – голос у Игоря был просящий и
испуганный.
- Не знаю. Освободи место.
Игорь поднялся и с портфелем в руках, встал у стены. Прозвенел звонок. Все расселись по местам. В класс вошла учительница литературы. Она, с недоумением, посмотрела на Игоря и сказала.:
- Что стоишь, Игорь? Иди, садись.
Игорь пошёл к своему месту, где он сидел уже четыре года.
- Это не твоё место, - не громко, но твёрдо произнёс Максим.
Игорь остановился.
- В чём дело? Почему ты не садишься?
- Они говорят, что это не моё место.
- Кто они?
- Я и ребята, - сказал, вставая, Максим.
- Что ты сказал, Комов?
- Мы отказываемся учиться вместе с этим ублюдком в
одно классе.
Учительница обвела глазами весь класс.
- Это мнение всех?
- Да, - опять сказал Максим.
- Я не тебя спрашиваю, Комов. Я спрашиваю класс: это
общее мнение?
Встал Андрей.
- Это весь класс решил, - быстро заговорил он, - мы не
можем учиться с этим, - и Андрей показал пальцем на Игоря, - Мы не хотим, чтобы отщепенцы учились у нас.
- А ну-ка пошли к директору. Все трое.
Максим и Андрей решительно двинулись за учительницей. Игорь, сжавшись, шёл впереди, оглядываясь по сторонам. Ему казалось, что произошло что-то страшное и непоправимое. И он, успокаивая себя, шептал губами одну за другой молитвы.
Литераторша открыла дверь и вошла в кабинет к директору. За ней вошли в кабинет Максим, Андрей и Игорь.
Директор, что-то писавший за своим большим столом, поднял голову.
- Нет, Михаил Леонтьевич, это конец, - без вступления
обрушилась на него учительница. – Это не класс. Это какое-то сборище варваров. Я отказываюсь вести у них уроки.
- А в чём, собственно, дело?
- Да вот, поглядите на этих двоих, - и учительница показала
на Максима и Андрея, - вот эти двое заявили сегодня, от имени класса, что они не желают учиться в одном классе с Игорем.
- Это с этим? – и директор махнул рукой в сторону стоящего
у дверей Игоря.
- Да, с ним. Вы же знаете из какой он семьи. Это мы часто
обсуждаем на педсоветах.
- Да, да. Помню.
- Ну и как быть? Они просто его затравили, а сегодня
прогнали с места за партой, где он сидит.
- Мы не будем с ним учиться, - вставил своё слово Максим.
- Комов, мы тебя не слушаем.
- Нет, почему же? Продолжай, Комов.
- Михаил Леонтьевич, монах не может учиться в нашем
классе, и в нашей школе. Он не только тянет класс к отстающим, но и одним своим присутствием портит нашу советскую школу. Один он только не вступил в комсомол. Все остальные у нас комсомольцы.
- Ну и что, Комов. Разве у нас запрещена свобода совести?
То есть исповедование любой религии или не исповедование вообще никакой религии?
- Не в том дело, Михаил Леонтьевич. Если он верующий, ну
и ладно, но он ведь ни на что не способен. Это не наш человек. В классе он только присутствует. Мы не можем с этим мириться. Мы не хотим учиться вместе с отщепенцем общества. Он потерял своё человеческое достоинство. Он способен унизиться…
Максим осёкся и замолчал.
Директор испытывающе посмотрел на Максима. «Нет, парень не врёт, хотя и говорит не убедительно. Класс, пожалуй, не будет с этим учиться. Или, если всех их сейчас припугнуть, потом они просто-напросто заклюют этого самого Игоря». Директор посмотрел на стоящего в сторонке, худощавого, с плоским невыразительным лицом, мальчика. «Да, вопрос тяжёлый. Надо его решать».
- Ладно. С делом мы разберёмся после уроков. А пока идите
на урок. А ты, Комов, пока не трогай Игоря.
- Хорошо, - тихо сказал Максим, и все четверо вышли из
кабинета директора и пошли в учебную комнату, где шумел, оставшийся и ожидающий решения, класс.
Директор остался один. «Отщепенец, отщепенец», - ворочалось в его голове всего одно слово.
Ещё долго сидел он, раздумывая над случившимся, но придумать так ничего и не смог. Одна мысль переходила в другую. Ответ так и не являлся.
Наконец, к концу первой смены, он сделал небольшую пометку на календаре:
«Подумать о исключении из школы».
……………………………………………………………………………..
Ему нравились эти лики. Он не мог жить без молитв. Но эти лики не способны были помочь в чуждом мире примирить непримиримое и оправдать простое и беспощадное, происходящее, порой, в суетной жизни.