Станислав Фурта
С НОВЫМ ГОДОМ!
Та страна, что могла быть раем…
Н.Гумилёв
- Может быть, всё-таки приедешь?
- Зачем?
- Хотя бы поговорить.
- О чём? Всё ведь уже сказано.
- Может быть, ещё что-то осталось?
- Навряд ли.
Молчим. Синхронно дышим в трубку.
- Я прошу тебя, Ика…
- Да не называй ты меня этим дурацким именем. Нет больше Ики. Уехала. Далеко-далеко. Можешь отправляться за ней вдогонку. Или она пусть за тобой мотается по всему свету, как собачка. Нет здесь Ики. Осталась Ирина. И она от тебя ушла.
Снова молчим. Молчание для меня невыносимо. Но для неё, видимо, ещё невыносимее, поэтому она говорит:
- Ну, с наступающим тебя, Серёжа. Не горюй.
Конец связи.
…У меня создаётся впечатление, что всё это я уже неоднократно слышал. Мелодраматический диалог в стиле чёрно-белого кино эпохи загнивающего социализма. В искусстве делать друг другу больно люди на редкость не изобретательны.
Вчера в 7:00 по московскому времени она встала с постели с чуть более решительным, чем обычно, выражением лица. В 7:25 она вышла из ванной и принялась готовить завтрак. Состоявший из яичницы с беконом, бутербродов с сыром и гадкого растворимого кофе завтрак был поглощён в полном молчании в промежутке между 7:50 и 8:10. В 8:20 она закончила мыть посуду. Я нанизывал колечки табачного дыма на запылённый плафон до 8:40, когда она снова появилась на кухне, одетая в деловой серый костюм, с небольшой дорожной сумкой в руках и объявила, что мне не стоит ждать её к ужину.
…я спросил, почему мне не стоит ждать её к ужину…
…она ответила, что мне теперь вовсе не стоит её ждать…
…я спросил, почему мне теперь вовсе не стоит её ждать…
…она ответила, потому что она от меня уходит…
…я спросил, чего ей, блин, не хватает…
…она ответила, что ей, блин, не хватает дома…
…я сказал ей, что сейчас мы дома…
…она тогда ничего не ответила, просто бросила на стол конвертик весёленькой расцветки, в котором… я это прекрасно знал…, прижавшись друг к другу, как молодожёны, лежали два билета на 10-е января… с открытой датой обратного вылета… на сей раз до Гонконга…
…тогда я сказал ей, что это моя работа, которая нас кормит…
…а она ответила, что моя работа бродячего математика ей обрыдла, и что она ничего больше не хочет, только домой… домой… домой… а прокормиться она как-нибудь и без меня сумеет…
…тогда я спросил, что такое для неё дом…
…она ответила, что дом – это когда Новый Год дома…
…я сказал, что вот он Новый Год дома…
…она ответила, что каждый!… каждый!… каждый!… каждый!…
…я спросил, что для неё Новый Год дома…
…она ответила, что это непременно абхазские мандарины, шампанское с тройным интегралом на этикетке и телевизионное обращение Президента… и ещё… и ещё, чтобы на следующий день артист Мягков лепетал заплетающимся языком: "…Каждый год, 31 декабря, мы с друзьями ходим в баню"…
…когда я сказал, что абхазские мандарины – г…но, вместо Останкинского шампанского вполне сойдёт "Moёt et Chandon", Президент ей вовсе не близкий родственник, а кассету с пьяным Мягковым, коли она так хочет, я куплю, она разрыдалась и опрометью вылетела из квартиры…
Похоже, что 30 декабря с.г. в 9:15 по московскому времени мы перестали быть мужем и женой.
Впечатав трубку в безответное туловище аппарата, я начинаю готовиться к празднику. Геометрический образ моего одиночества – треугольник, выродившийся в отрезок прямой. Проклятая евклидова модель: через две точки проходит одна и только одна прямая. На одном полюсе старое продавленное кресло, на другом – мерцающий экран телевизора. На одном полюсе – ушедшая Ика, на другом – оставшийся я. Между креслом и телевизором остаётся поставить третью точку – журнальный столик. Последним телефонным разговором поставлена точка между мной и Икой. Я профессионально бормочу про себя весь этот квазинаучный бред, чтобы не расплакаться.
И всё-таки до последней минуты я надеялся, что Ика не выдержит… На журнальный столик устанавливается блюдо с рахитичными жёлто-зелёными плодами. Похожая на старую грайю рыночная торговка убедила меня, что эти фруктовые выкидыши были доставлены прямо из Сухуми. Тяжёлая бутылка с загадочным математическим вензелем. Деликатесы, которые я приобрёл для себя родного, не менее изысканны: пара пластиковых банок с отдающим уксусом салатом-оливье, пяток солёных огурцов да поллитровка "Московской". В сложившейся ситуации баловать свой желудок совершенно не хотелось.
По традиции провожать старый год начинают где-то с одиннадцати. Выпиваю стопку водки и беру с полки толстый альбом с фотографиями. Мне предстоит проводить в небытие не один год, а весьма солидный отрезок своей прошлой жизни. Каждая встреча Нового Года за бугром превращалась в своеобразный кунштюк. Теперь понимаю, что экзотики и эпатажа мы искали вполне осознанно. Чтобы не сойти с ума от тоски.
Тот Новый Год мы встречали в Англии, в Ноттингеме, в огромной четырёхкомнатной квартире, которую снимали вместе с ватагой русских студентов. Не помню, кто делал этот снимок. Хохочущая Ика опирается на старенькое пианино. Мы оба значительно моложе, чем сейчас. У меня на голове ещё вполне пристойное количество волос. Я наигрываю "Песню о далёкой родине" из старинного советского блокбастера. Студент в прыщах проникновенным голосом рассказывает анекдоты. "Издевается…" – подумал Мюллер. "Кольцевая…" – подумал Штирлиц.
Happy New Year!
Вот тут бы анекдоты про Штирлица были уместнее… Германия. Мы в компании археологов из Узбекистана. Ика убийственно серьёзна. На излучине пустынной улочки швабской деревни с зычным названием Остерфельд она поджигает петарды. Расплывающаяся улыбка на моей физиономии. Карман куртки оттопыривает бутылка доппель-корна. За секунду до того, как шутихи с шипением и воем взмыли в беззвёздное немецкое небо, я заорал на всю округу: "Батарея… Огонь!!!" Проходившая мимо чета круглотелых бюргеров лет сорока в ужасе отпрянула в кусты. Жива генетическая память…
Guten Rutsch ins Neue Jahr!
На встречу Нового Года в Париже, к изысканной профессорше мадам Лавуазье мы едва не опоздали. От станции метро Порт де ля Шапель полчаса не ходили поезда. Бесцельным хождением по заплёванному перрону мы привлекли внимание трёх чернокожих парней. Один вполне сносно наигрывал что-то зажигательное на гитаре, остальные двое, то и дело перебивая друг друга, пели на два голоса. Было в их пении нечто мне совершенно чуждое, но по-шамански мощное, утробное, тревожное, вызывавшее сильный жар внизу живота. Язык песни я так и не смог идентифицировать. Вдруг музыка стихла, и гитарист внезапно протянул мне свой инструмент. Чуть поломавшись, я сыграл и спел "Зелёную карету". Ика вторила тихим бэк-войсом. Парни принялись рукоплескать. Не потому, что я так уж хорошо пою и играю. Просто они ничего подобного раньше не слышали. Гитарист ловким движением стянул с моих плеч фотоаппарат. Обвив нас цепкими, как лианы, лапами, певцы примостились рядом. Так мы и запечатлелись: я – с чужой гитарой, Ика – с растерянным лицом. Рядом с нами белозубо скалилась матушка-природа. Мини-сюжет на тему кросс-культурного взаимодействия.
Bonne Annee!
А вот на этой фотографии Ика одна. Рождение Афродиты из пены морской. Пробуждение после похмелья. Новогодняя ночь прошла бурно. В узеньком бикини, таком, что, кажется, будто на ней вовсе ничего нет, Афродита, она же Ика, стоит в набегающей океанской волне на пляже в Итаньяэме, бразильском курортном городишке. В руке – увесистый стаканчик с каипириньей. Нещадное первоянварское солнце плавит кусочки льда. Этот снимок сделал я сам, невольно залюбовавшись на жену. Оставшиеся за кадром члены нашей компании шумно завтракали тростниковой водкой и ананасами, спрятав под пляжными зонтиками белые тела.
Feliz Ano Novo!
Снова морской антураж. Алания. Турция. Один из немногих, что не закрываются зимой, ресторанчик под стенами Красной башни. Потягиваем красное вино и едим мясо с кровью. По выцветшей полосатой маркизе стекают капли дождя. Камера их не поймала. Они остались только в моей памяти. В ракурсе – Икин полупрофиль и пальцы, теребящие горловину толстого свитера. Прислушиваясь к шуму волн, она пытается разглядеть линию горизонта. Бесполезно. Впереди непроглядная темень. Позади грохот музыки и изгибы танцующих тел. Чужой и ненужный Санта Клаус бродит между столиками. Осколки сезонного веселья.
Yeni Yiliniz kutlu olsun!
Она впервые сказала мне, что безумно устала, в новогоднюю ночь, что провели мы у изысканного фонтана на безлюдной площади в деревушке Вела, что находится рядом с Тренто, главным городом провинции Трентино, что примостился на отвороте голенища итальянского сапожка.
Buon Anno!
…"Издевается…" – подумал Мюллер. "Кольцевая…" – подумал Штирлиц…
Чем дальше, тем явственней маячит в этих фотографиях призрак разлуки.
Я выпиваю ещё стопку. Без десяти полночь. Через десять минут наступит Новый Год. Я нажимаю на кнопку пульта, и в меня упирается цепкий взгляд умных прозрачных глаз Президента. Я не слушаю его. Я хорошо знаю, что говорят в этих случаях Президенты, прежде звавшиеся Генеральными секретарями. Новый Год, так Новый Год! Открываю шампанское и наливаю в гранёный стакан. Дома - так дома!
…Happy New Year... Guten Rutsch ins Neue Yahr… Bonne Annee… Feliz Ano Novo… Yeni Yiliniz kutlu olsun… Buon Anno…
Во время речи Президента я чокаюсь с его изображением на экране столько раз и произношу поздравления на стольких языках, сколько успел за годы скитаний выучить. На прощание Президент одаривает меня дружественной, но сдержанной улыбкой, словно желая мужества и терпения на грядущие сто лет одиночества. Бом… Бьют куранты… Бом… Бом… К последнему удару стакан выпит до дна. Новый российский гимн встречаю почти с радостью, как заглянувшего на огонёк доброго знакомого.
…Я знаю, что напьюсь. По-отечественному, в полную негодяйку. И, очухавшись ближе к вечеру, трясущимися руками нажму заветную кнопку, чтобы в который раз услышать: "…Каждый год, 31 декабря, мы с друзьями ходим в баню"… Так было… Так будет…
Из оцепенения меня выводит требовательный телефонный звонок. Господи, я же знаю, кто это звонит… Боюсь ошибиться… Боюсь, что ошибиться мог тот, другой, неверными пальцами набравший мой номер. Хватаю трубку и ору по-русски… громко… на всю страну… на всю Вселенную…
С Новым Годом!