Мы дома. Мы – дома. Мы дома! И – дым отечества нам сладок и приятен. Вокруг – наконец-то – говорят по-русски. Или – в крайнем (довольно редком) случае – на иврите. У нас шутят:
– Какой язык признан в Израиле вторым?
– Русский.
– Неправильно!
– ?
– Иврит!!!
Ха-ха-ха. Это та самая шутка, в которой есть доля шутки, остальное – правда.
Мы дома. Позади отлёт из аэропорта имени Д.Бен-Гуриона, прилёт в Прагу и гуляние по ней – утренней, дневной, вечерней, ночной – (ах, Прага!), переезд через Чехию, Словакию, Венгрию – до самого Балатона, купание (Рахелька научилась нырять и немножко держится на воде), Будапешт (очарование и разочарование: город невероятно красив и ещё более невероятно запущен), блуждания в поисках дороги к аэропорту, суматошный возврат машины в местное отделение Budget'а – с чиновным хамством мелкого и злобного клерка, которому хотелось всех послать к его мадьярской маме и отвалить домой (скоро 22:00), дотошный досмотр, учинённый (на иврите!) девочкой из израильской службы безопасности (наша безопасность самая безопасная, наши девочки самые девственные!), посадка в самолёт (мне сказали, что "самолёт" то ли по-чешски, то ли по-сербски – "летало", а как по-венгерски, даже спрашивать не стану, потому что на этом убийственном языке могут разговаривать только чрезвычайно решительные люди, я же – не такой, я другой), перелёт, приземление и – МЫ ДОМА.
Итак, Praha, Prague, Prag, Прага. Эпитеты опускаю, они ничего не добавят к тому восторгу, который вызывает этот восточноевропейский населённый пункт на Влтаве-реке.
Карлов мост. В каждом городе есть такое место, по которому его, этот город, узнают сразу и безошибочно. Бродвей (а для деловых людей и коммунистических пропагандистов ещё и Уолл-Стрит), Елисейские поля, Красная площадь, Стена плача. В Праге – Карлов мост. По нему прогуливаются, на нём отдыхают, изучают историю города, страны, нации, религии, покупают сувениры, позируют художникам, любуются красотой города и реки, плывущими по воде прогулочными судами и живущими на ней птицами, слушают музыку... Влюбляются! Любят.
Ежедневно мы по несколько раз пересекали Карлов мост – и просто для удовольствия, и потому, что все пути из Нового Места, где мы остановились, в Малую страну, Градчаны, Пражский Град (Кремль), находящиеся на противоположном (Западном) берегу Влтавы, пролегают по нему (есть, конечно, и другие мосты, но ведь этот мост – Карлов!).
После первой же прогулки по Карлову мосту мне стало ясно: необходимо нарисоваться! На всей протяжённости этого удивительного сооружения художники выставляют свои работы, демонстрируют ремесло, умение, мастерство – у кого что есть – и предлагают за более или менне умеренную плату увековечить любого, готового эту плату внести.
К приезду в Прагу у меня уже накопился некоторый опыт позирования уличным художникам.
Впервые это произошло в Монреале лет пятнадцать назад. Мне понравились работы молодого длинноволосого блондина, я постоял, посмотрел, как он орудует пером с тушью и пульверизатором, дождался очереди и сел перед ним на стул. Места перед другими художниками, располагавшимися по соседству, пустовали, очередь была только к этому.
Парень мельком взглянул на меня и бросил какую-то, очевидно, смешную фразу; даже не понимая ни английского, ни французского (а на каком именно языке он выразился, я не успел уловить), я всё-таки невольно улыбнулся. Этого мастеру оказалось достаточно. Больше он на меня не смотрел, углубился в работу: проводил линии, размазывал их тряпочкой и губкой, брызгал на бумагу из пульверизатора, наклонял голову то вправо, то влево, примерялся, щурил оба глаза одновременно или каждый по отдельности, что-то напевал или бормотал. Через несколько минут парень снял лист с подставки (это была именно самодельная фанерная подставка, а не мольберт и не пюпитр) и повернул изображением ко мне.
С собственным лицом я знаком давно и хорошо – по фотографиям и по отражению в зеркале. И тот случай, и другой – статика, застывшее изображение, почти мёртвая натура, натюрморт. Динамику, жизнь схватывает и передаёт кино- или видеокамера.
То, что мне довелось увидеть на листе ватмана, было более, чем кино- или видеоизображение. В гротескном шарже, сделанном длинноволосым канадцем, присутствовала не только динамика, налицо был рассказ обо мне: биография, привычки, манеры, характер – и всё безошибочно, всё, как говорится, в десятку!
Второй раз меня рисовал немолодой художник на Монмартре.
Вика насильно выволокла меня во Францию – в свадебное путешествие. Ей хотелось провести время с любимым мужчиной именно в Париже (это не мои, а её слова), для меня она купила билет втридорога (для себя-то моя экономная жена приобрела билет заранее и потому по дешёвке, а я долго не поддавался на уговоры, упирался, но женщина хорошо знает, что и как сделать, чтобы добиться своего), и вот мировая столица любви у наших ног!
Франция, конечно, была создана не для французов, вся многовековая история этой страны и её столицы существовала лишь для того, чтобы здесь провела свою медовую неделю моя наречённая, и провела её со мной. Она всё знала о Париже, не нуждалась ни в справочниках, ни в картах, ни даже в транспорте: всюду пешком, всегда в верном направлении… О результатах наших походов я лучше умолчу.
Но на Монмартр мы таки да попали. Вика сразу выбрала именно того художника, который (единственный) сможет изобразить наши физиономии в лучшем виде.
Я к нему ни за что не сел бы. Все шаржи и карикатуры, которые он выставил на обозрение, отличались непомерно развитыми верхними зубами. Похожесть и гротеск в рисунках присутствовали, но пристрастие портретиста к зубам меня обескуражило. Тем не менее Вика выбрала именно его.
Первой позировала моя жена, Я стоял за спиной рисовальщика, и всё моё существо противилась тому, что он вытворял с лицом моей любимой. Я не мог примириться: неужто я женился на такой женщине?
Вокруг нас собрались прохожие, и почему-то все единодушно, на самых разных языках и наречиях, выражали восторг тем, что постепенно прорисовывалось под карандашом монмартрского мордописца.
Когда работа была завершена, Вика с одобрением встретилась со своей портретной двойницей, доброжелательно улыбнулась ей и подтолкнула меня к стулу.
За процессом рисования я наблюдать, естественно, не мог, но когда француз повернул законченный парный портрет лицами ко мне, я взвыл от ужаса и возмущения:
– Переведи ему, – закричал я жене (она, в отличие от меня, свободно изъясняется по-английски), – что ЭТО я брать у него отказываюсь! И платить за ЭТО отказываюсь тоже! Где он увидел у меня СТОЛЬКО и ТАКИХ зубов?
Нет-нет, с зубами у меня на самом деле всё в порядке: несмотря на мой, скромно говоря, преклонный возраст, зубные врачи, стоматологи и дантисты (разрази меня гром, но я не знаю разницы между этими понятиями) на мне по сей день ничего не заработали. Но мои зубы спрятаны глубоко во рту за губами, и их, не заглядывая пристально в пропасть, разглядеть невозможно. Когда я улыбаюсь, мой рот выглядит совершенно беззубым, я за собой это знаю. Ничего не поделаешь, и на Солнце наблюдаются дефекты…
Обескураженный художник выслушал Викино объяснение причины моего гнева, знаком показал мне: "Улыбнись!", раздвинув при этом – для пущей убедительности – свою и без того широкую физиономию, и уселся за работу. Я видел, как он резинкой убирает с моего изображения крупные лошадиные зубы и зачерняет скважину, подрисовывает губы, нос…
Нежданно-негаданно результат оказался настолько убедительным, что Вика торжествующе изрекла:
– Так кто был прав?
Мне пришлось с ней согласиться.
Сейчас это всё уже стало историей – семейной.
А вот теперь – Чехия, Прага, август 2003 года, Карлов мост.
Дня три мы прохаживались взад-вперёд, разглядывая шаржи на известных политиков, спортсменов и киноактёров – выставленный лицом, товар призван был убедить потенциальных клиентов сесть именно к данному художнику, а не к его соседу.
Наконец, выбор был сделан.
Пока парень рисовал меня, я успел разглядеть под его стулом книжку, название которой было набрано кириллицей. "Югослав," – решил я – и не ошибся. Художник был словенцем.
Чувствовалось, что русский язык у него не родной, он подбирал и чуть-чуть деформировал слова, но мы спокойно, без напряга беседовали.
Работал он быстро, временами мельком поглядывая на модели. У Рахельки не хватало терпения, она постоянно меняла выражение лица – в соответствии со сменой настроения, но парень сказал:
– Не пристававывайте к ней, всё получится, как треба.
Когда работа была закончена, я попросил:
– Напишите, пожалуйста, ваше имя.
– Да-да, конечно, вот тут, смотрите: "VITAS", так меня называют.
– Теперь ваша работа появится в Израиле, – сказал я.
– Мне это сразу было понятно, – улыбнулся Витас. – С таким носом в России не живут. Я так и нарисовал, – он повернул рисунок ко мне.
Он был прав: изображённый на моём лице нос – не для России.
–––––––––––––––––––––
…Шёл шестой день нашего путешествия, оставалось десять.
Ещё издали мы услышали музыку: А.Вивальди, «Времена года». Мы подошли.
Солист играл "под фанеру": оркестровая партия звучала из небольшой колонки, CD Player находился под стулом музыканта. А он играл... нет, не на скрипке, для которой и писал Вивальди, а на струнном щипковом инструменте, напоминавшем мандолину (я так и подумал: мандолина). Оказалось, домра. (С помощью Энциклопедического словаря я, кажется, разобрался: у мандолины струны парные, т.е. четыре парные струны, а у домры 3 или 4 – одинарные.)
После каждого времени года (каждого концерта для «скрипки» – для домры – с оркестром) слушатели аплодировали, солист выжидал, произносил название следующего "сезона". Играл он раскованно, виртуозно и строго. Многие слушатели сыпали монеты в раскрытый футляр инструмента. Кивком и улыбкой музыкант благодарил.
Мы несколько раз давали монеты нашей трёхлетней (без трёх недель) Рахельке, она радостно ссыпала в футляр из ладошки «денежки».
Слушателей становилось всё больше.
На стоечке были выставлены диски с фотографией исполнителя, указана была и цена – 500 крон (около 17 $ US).
– Хочешь диск? – спросила Вика, и, не дожидаясь ответа, вынула из сумочки и протянула мне ассигнацию (в поездке, как и до неё, Вика была нашим министром финансов, материального благополучия и семейного счастья, я же всегда ограничиваюсь постом Главы правительства).
Я стал владельцем тонюсенькой коробочки с диском.
– Danke schoen, – поблагодарил я по-немецки, который в странах Восточной Европы более распространён, чем английский.
– Bitte schoen, – ответил молодой человек, помощник и попутчик музыканта – он-то и подал мне CD.
– Спасибо, – почему-то повторил я благодарность по-русски.
– Пожалуйста, – без всякого акцента ответил молодой человек.
– О-о! – удивился я, – откуда у вас русский?
– Изучал в школе, – был ответ.
– Вы оказались отличным учеником, – похвалил я.
– У нас была хорошая школа, – поскромничал мой собеседник.
– Где это было? – полюбопытствовал я.
– В Киеве, – ответил он.
Мы пришли «домой» (мы снимали двухкомнатную квартиру – полчаса пешего пути от Карлова моста – у какой-то чешско-британской фирмы, занимающейся туризмом – Вика нашла этот вариант, недорогой и удобный, в Internet’е).
В углу на тумбочке стоял телевизор с возможностью смотреть пару десятков кабельных каналов – по-чешски, по-немецки и CNN. В тумбочке мы обнаружили видеомагнитофон, дигитальный преобразователь для кабельного TV и музыкальный центр.
Я поспешил включить CD Player, поставил диск и нажал на «Play». Приготовился слушать музыку. Кажется, даже прикрыл глаза.
Концерт всё не начинался. Я наклонился к стереосистеме и прочитал на табло (по-английски): «ВСТАВЬ ДИСК И НАЖМИ PLAY». Player не считывал содержимое диска, ДИСК БЫЛ ПУСТ...
Я так объяснил себе случившееся. Хороший музыкант (а в том, что он музыкант хороший, можно было судить и по впечатлению от его игры – не халтура!, и по небольшой аннотации на вкладыше к диску – биографии и послужному списку артиста), он путешествует по Европе и игрой обеспечивает себе передвижение и проживание – вполне достойный способ. Продажа дисков и кассет – тоже статья дохода (не зазорная).
Записанные диски у парня закончились, рассуждал я, а деньги нужны. Купил несколько комплектов незаписанной продукции (четверть доллара за штуку или того меньше), насовал в коробочки с аннотациями и гонит по 500 крон. Можно было бы, конечно, и записать диски-то, но где в дороге, в чужом городе и в чужой стране раздобудешь компьютер с CD Writer’ом! Поэтому – сойдёт и так, нужны деньги, тут уж не до игры в честность.
Мне было очень не по себе. В этом путешествии нас много раз «накалывали» – таксисты, официанты, продавцы. Досадно, но, в конечном счёте, это только деньги. А в нынешнем случае деньги, 500 чешских крон, показались ущербом неглавным, трудно было смириться с тем, что жуликом оказался «классный» музыкант, которому конечно же небезразлично то, как публика слушает его исполнение. Артист не может не хотеть, чтоб его любили, на то он и артист – так думал я и, значит, ошибался. Значит, для ЭТОГО главное – сорвать куш и смыться.
Бежать на Карлов мост показалось бессмысленным: жулик, конечно же, уже «слинял». Я решил: буду всегда держать диск при себе, вдруг где-нибудь на Балатоне или в Будапеште в переполненном туристами месте послышаться «Времена года» композитора А.Вивальди с солирующей домрой или мандолиной. Я при всём честном народе подойду к исполнителю, извлеку из сумки плоскую коробочку с вкладышем и диском, протяну ему и, сделав блатную стойку, процежу сквозь зубы:
– А ну, падла, гони, обратно мои, блин, кровные 17, блин, баксов, блин!
И смачно сплюну в сторону.
Ах, как я наслаждался, заранее переживая эту предстоящую картину!
Мы пересекли Чехию, Словакию, Венгрию, доехали до Балатона и купались в нём (об этом после, потом), поколесили по Буде и Пешту, плавали на прогулочном катере по Дунаю, бродили по замкам, набережным и дворцам, не могу не похвастать: в Музее изящных искусств наслаждались великолепной экспозицией картин Эль-Греко(!), но нигде, решительно нигде не встретили русского домриста, исполнявшего концерты Антонио Вивальди для скрипки с оркестром «Времена года».
«В свете всего вышеизложенного» – так, кажется, следует начинать резюме на «канцелярите» – я принял следующее решение:
Вернувшись домой, непременно опишу в Internet’е события 18 августа в Праге на Карловом мосту, назову фамилию жулика-музыканта, процитирую аннотацию, напечатанную на вкладыше, где перечислены учебные заведения, в которых он обучался, и оркестры, которыми он дирижировал и в которых играл – пусть весь просвещённый мир знает о нём правду.
Мы приехали в родную Беэр-Шеву (самое приятное в путешествиях – возвращение домой), искупали и уложили спать Рахельку, распаковали кое-какие узлы и – Я НАПРАВИЛСЯ К КОМПЬЮТЕРУ. Ничего придумывать мне не пришлось, весь рассказ был уже готов, нужно лишь записать его.
Перед завершением труда праведного я достал из сумки коробочку с диском: нужно перевести с английского и процитировать аннотацию с вкладыша. Я раскрыл плоскую коробочку, вынул диск, вставил его в CD Player моего компьютера, загорелась сигнальная лампочка, диск стал вращаться...
Я развернул вкладыш и занёс пальцы над клавиатурой. В этот момент из компьютерных динамиков хлынуло в комнату оркестровое вступление «Времён года» Антонио Вивальди, а после него, вместо привычного звучания скрипки, поскакали, запрыгали бисеринки четырёхструнной домры. Диск играл!
Если бы моя история излагалась в форме традиционного еврейского анекдота, сейчас последовали бы слова: «Как вам это нравится? Оказывается, в нашей пражской квартире был неисправный музыкальный центр!» (Попытайтесь прочитать закавыченную фразу с еврейским акцентом, приподняв при этом левую бровь, пожав правым плечом и разведя кисти обеих рук. Да-да, именно вот так, вы всё сделали правильно.)
–––––––––––––––––––––
ПРИЛОЖЕНИЕ:
THE BEST OF VICTOR SOLOMIN
Victor Solomin was born in 1962 (Russia). In 1988 he graduated in domra, mandolin, piano and orchestra conducting studies from the Kharkov Conservatory, where he has also taught domra and orchestra conducting and transcription, appeared as a solist in the Russia State Folk Music Ensemble in Moscow.
He has also had solo performances in Russia, Holland and elsewhere.
He has been writing and performing his own compositions since 1978. He was a prizewinner at the International Plucked String Instrument Competition at Ivano-Frankovsk in 1989, and was awarded an International Heinrich Boell Prize in 1998.
Перевод:
ЛУЧШЕЕ ИЗ ВИКТОРА СОЛОМИНА
Виктор Соломин родился в 1962 году (в России). В 1988 году он закончил Харьковскую консерваторию, специализировался на домре, мандолине, рояле и дирижировании оркестром, там же преподавал игру на домре, дирижирование и аранжировку. Был солистом Московского государственного ансамбля русских народных инструментов.
В качестве солиста выступал также в России, Голландии и других странах.
С 1978 года он сочиняет и обрабатывает свои собственные произведения. Он был призёром Международного конкурса исполнителей на струнных инструментах в городе Ивано-Франковске в 1989 году и удостоился международной премии Генриха Бёлля в 1998 году.
–––––––––––––––––––––
К сказанному добавлю, что доставшийся мне диск записан в Голландии в 2000 году. Продолжительность звучания 79 минут 47 секунд. На нём записаны "Времена года" А.Вивальди, десять фрагментов И.-С.Баха, одна пьеса И.Альбениса и два собственных произведения Виктора Соломина.
Вот и теперь: сижу, слушаю и наслаждаюсь.