436
14 декабря 1987 г., кирха
В середине сентября я ненадолго ездил в Ленинград к Брюнелли. Б.Е. был бодр, утверждал, что летом хорошо поработал, однако дальше 2-й главы не продвинулся, да и 1-ю всё ещё продолжал вылизывать. Во всяком случае мы обсудили с ним мои вопросы и замечания по 1-й главе с тем, чтобы начать уже печатать текст начисто.
До назначенного нам срока сдачи рукописи оставалось три месяца, а готово было чуть более половины книги. Правда, были пройдены самые объёмистые и сложные главы - 1-я у Б.Е., 3-я, 5-я и 6-я у меня. То, что оставалось, выглядело попроще. Но ведь и прошло уже три года, а осталось три месяца. И, похоже, что Б.Е., дай Бог, чтобы справился с двумя первыми и четвёртой ("Солнце и магнитосфера") главами, а 7-ю и 8-ю, видимо, придётся писать мне самому.
Впрочем, 8-ю я и собирался писать сам, да и в 7-й мне от Б.Е. хотелось бы только морфологию полярной ионосферы поиметь, остальное трудностей не вызывало. И ещё ведь печатать всё надо начисто! Б.Е. же как-то не особенно волновался. Ну, что, мол, поделаешь? Как уж получается.
Весь сентябрь Ирина пробыла в Калининграде. Занятия у них на курсе из-за картошки начинались в октябре, её же от колхоза освободили - "по уходу за ребёнком". Дима устроился работать фельдшером на "скорой". Для восстановления в институте ему нужно было отработать не менее десяти месяцев.
В первых числах октября Иринка уехала в Ленинград. Сашуля по-прежнему работала на полставки, но в дни, когда Дима был дома и мог остаться с Мишей, выходила на работу на целый день, зарабатывала отгулы на дни Диминых дежурств. Так они вдвоём поочерёдно и пасли Мишу. Вторая бабушка - Димина мать с внуком нянчилась только по воскресеньям, будучи занята своими важными секретарскими делами в райисполкоме даже по субботам.
Надо отдать моему зятю должное - с сыном своим он управлялся очень хорошо: и покормит его, и оденет, и умоет, и погуляет, и спать уложит (спал Миша и днём, и ночью у нас в своей кроватке, к Ужгиным на Зарайскую ходил как бы в гости, а постоянным его домом была всё же наша квартира). И Миша к нему тянулся, хорошо с ним контактировал, меньше, чем с остальными, капризничал, и засыпал быстрее под отцовским приглядом.
Ещё в заслугу зятю я ставил телевизионную антенну на Польшу, которую он соорудил и установил на крыше нашего дома, после чего Польшу стало возможным смотреть в цветном изображении вполне приемлемого качества. Правда, смотрел Польшу практически один только Дима, нас с Сашулей, да и Митю их передачи уже не привлекали так, как бывалоче в Ладушкине. И тем не менее по случаю самого факта такой возможности я зятем своим вполне гордился.
Но вот своими литературными потугами он нас с Сашулей очень разочаровал. От Иринки мы знали про его страсть к сочинительству, что он вместо того, чтобы заниматься, по ночам создавал свои шедевры, полагая, что в этом-то и состоит его истинное призвание. На Иринку Димины сочинения впечатления не производили, что, конечно, огорчало Диму, но не останавливало.
Сашуля призналась мне, что как-то ей случайно попалось под руку Димино письмо к Иринке, и она не удержалась - прочла. Димин стиль ей ужасно не понравился - напыщенный какой-то и безграмотный к тому же.
- А туда же - в писатели лезет! Хочешь почитать? - спросила меня Сашуля.
- Не, не, не, - категорически отказался я. - Мне и так хватает от него отрицательных впечатлений. И чужие письма читать неприлично. Тебе не стыдно?
- Да я нечаянно, случайно, можно сказать, - оправдывалась Сашуля.
С зятем на предмет его сочинений я не заговаривал. Захочет - сам заговорит, а меня так и не тянет вовсе. Ну его, оболтуса.
И вот зять созрел.
15 декабря 1987 г., там же
Пришёл он как-то вечером к нам возбуждённый, в разговорах за чаем участвовал невпопад, ёрзал на диване и, наконец, решился.
- Александра Николаевна, Александр Андреевич, хотите - я Вам свой рассказ прочитаю?
- Ну, давай, - без особого энтузиазма согласился я, ничего хорошего от этого не ожидая.
Пошли на кухню, где Дима мог бы курить. Ясно было, что сегодня утерпеть без курева он не сможет. Дима извлёк откуда-то стопку измятых листков бумаги с кое-как напечатанным на машинке текстом и стал читать.
Минут двадцать читал. Кончил. Помолчали.
- Ну, как? - не вытерпел зять.
Я ещё выдержал паузу, собираясь с мыслями, - как бы поточнее и потактичнее передать своё впечатление, Точнее всего, но не слишком тактично было бы сказать просто:
- Чушь собачья! - и дело с концом.
Но ведь надо было объяснить Диме - почему это чушь собачья ...
- Не знаю, Дима, с какого конца и подступиться. Если коротко говорить, то - плохо. Просто плохо. А почему плохо? Потому что, прежде всего, - фальш сплошная. Всё вычурно, надуманно и ни на что в жизни не похоже. Бред медузы. Или сивой кобылы, - не удержался всё же я (хорошо, хоть не добавил - сумасшедшего). И продолжил:
- Ты уж извини, пожалуйста. Рассказ, конечно, задуман как фантастический и аллегорический, в духе Маркеса твоего любимого. Но ведь за каждой фантазией, чтобы она воспринималась другими, должна стоять или реальная жизнь или мысль, а у тебя просто ассоциации какие-то бессвязные ... Может, они кому-нибудь и интересны, но только не мне. Я, конечно, только за себя говорю, за своё собственное впечатление.
Ну, посмотри. Вот у тебя тут герой страдает на пляже ... во фраке! Он, что, очумел совсем? Так ведь только в комедии бывает, а у тебя он серьёзно томится духовными переживаниями. Нормальный человек прежде всего фрак бы снял, уж если его на пляж понесло страдать духовно. Или вот: "он лежал у кромки воды". А чуть выше сказано: "бушевал шторм". Где же там кромка воды - в шторм-то? Ты что, на море в шторм не был? Полежи-ка в шторм у кромки!
А сколько у тебя слов используется, нерусских особенно, смысл которых для тебя, похоже, очень туманен. Вот, пожалуйста ... Дай-ка мне твои листочки.
Я взял листки и стал отыскивать примеры.
- Ой, а ошибок-то сколько!
- Да это я наспех печатал, - оправдывался зять. Вид у него был неважный, так скажем. Ожидал он, наверное, если не аплодисментов, то хотя бы сочувственной оценки, а не такого разноса.
Защищаться он не стал. Более того, похоже было, что с большинством моих замечаний он, в сущности, и согласен.
- Ладно, не надо больше, Александр Андреевич. Я вижу, что графа Монте Кристо из меня не вышло. Придётся переквалифицироваться в управдомы. Не буду больше писать, честное слово.
- Ну, зачем же сразу так? - не очень уверенно возразил я. - Просто это дело не простое. Сразу не у всех получается. А, может, тебе лучше стихи попробовать писать? У тебя явно склонность к формотворчеству. Если не вдумываться в содержание твоего произведения, то некоторую музыкальность в нём можно почувствовать...
Не знаю, бросил ли Дима писать рассказы, начал ли стихи сочинять, во всяком случае про литературные его попытки я больше ничего не слышал (в 1987 г.). А вот музыкой он увлёкся и пропадал теперь вечерами в каком-то самодеятельном ансамбле.
437
После наших с Митей севастопольских ежедневных двухразовых пробежек я пытался и в Калининграде поддерживать этот режим - бегать утром и вечером. Самому-то мне это ничего не стоило, напротив, доставляло удовольствие. Митя же протестовал, особенно против вечернего бега. Утром он поднимался (пол-седьмого!) на зарядку и бег практически безропотно (как-то утром после зарядки он заявил, что очень сильно проснулся), вечером приходилось его уговаривать, намекать, что папа может и рассердиться, чего не следовало бы допускать. Митя подчинялся, но при этом со слезами в голосе сокрушался:
- Ну почему у меня силы воли нет не послушаться тебя? Почему я тебе подчиняюсь? Я хочу перебороть твою силу воли и отказаться от бега, а не могу! Скажи, что будет, если я откажусь?
- Ты сам знаешь, что будет. Мы поссоримся, и ты сам потом будешь жалеть об этом.
- Да, я знаю. Но я всё равно хочу заставить себя отказаться, чтобы твою волю победить. А не получается! Видишь, опять ты меня заставил с тобой бежать!
- Просто у тебя ума хватило поступить разумно. Сила воли для разумных поступков нужна, а не для глупых. Кому нужна твоя сила воли, если она на глупости направлена? Никому. И тебе в том числе. Ну, допустим, ты победишь мою волю и откажешься бежать. Какая и кому от этого радость? Развивай свою силу воли для полезных дел, только такая сила воли и нужна.
Но чаще вечерами я бегал всё же один, не заставляя бегать Митю, если он перед этим гонял в футбол. А в футбол он стал задувать теперь чуть ли не каждый день и подолгу - часа по два как минимум, а то и все четыре.
Мите очень понравился телефильм "Мы, нижеподписавшиеся...", смотрел, не отрываясь... А любимая его телепередача "Что, где, когда" первой вышла в прямой эфир (24 октября 1987 г.). В конце передачи появился дряхленький Райкин - ему как раз 75 лет исполнилось, но из-за болезней, видать, он выглядел старше, - и тоже порадовался, что дожил до прямого эфира.
16 декабря 1987 г., там же
На октябрьскую (1986 г.) секцию в ИЗМИРАН поехали, как обычно, с отчётами о работе за год руководители тем - Иванов, Саенко и я. Лобачевский устраивал обсуждение на секции отчётов лабораторий по темам в октябре, чтобы в ноябре сдать в Президиум АН общеинститутский отчёт, а там к декабрю готовили отчёт Академии, поэтому так рано и начиналсь у нас отчётная эпопея.
Обсуждение на секции носило формальный характер. Тем много, времени мало, какие-то ещё вопросы всегда имелись в повестке дня, так что на отчёты давалось по несколько минут каждому докладчику - руководителю темы, после чего оформленный "согласно требованиям" отчёт сдавался Лобачевскому. Обязательным элементом обсуждения по каждой теме было принятие решения о премировании. Премировали, разумеется, всех.
Отстрелявшись в понедельник с отчётом, я отправился на следующий день в издательство "Наука" на разведку - выяснить, насколько строго там со сроками сдачи рукописи, нельзя ли их хоть немного отодвинуть, и каковы правила оформления рукописи. Издательство размещалось в сравнительно новом шестиэтажном здании, похожем на гайку, на Профсоюзной улице, недалеко от ИКИ, между станциями метро "Беляево" и "Калужская", то есть как раз по дороге из ИМИРАНа в Москву.
Заведующая редакцией геофизики Эльвира Никитична Терентьева, дама лет пятидесяти в очках, приняла меня суховато-приветливо. Прежде всего она поинтересовалась, почему книгу такого большого объёма и, судя по всему, достаточно общего характера, рассчитанную на довольно широкий круг читателей, мы решили издавать у них, в так называемой "плановой" "Науке", а не в Главном издательстве физико-математической литературы.
Там с авторами заключают договор и выплачивают гонорар, здесь же гонорара наверняка не выплатят, так как тиражи, которые раскупают, обычно недостаточны, чтобы окупить расходы на издание. Поэтому здесь с авторов берут расписку, что их работа выполнена в плановом порядке, то есть в рабочее время, и на гонорар авторы не претендуют.
Я рассказал, что обращался уже в Главное издательство, но там, во-первых, категорически отказали в запрашиваемом нами объёме - 40 авторских листов, и слушать даже не захотели, не более, мол, 20 листов, а, во-вторых, там сроки нас не устраивают, у них всё уже на три года вперёд спланировано, так что книга только через 4-5 лет вышла бы. А моему соавтору 74 года уже, эдак он может и не дождаться выхода книги. Ну, а гонорар, - что же, Бог с ним. Не для гонорара, в конце концов, писали.
- Что же, это Ваше дело, - резонно заключила Эльвира Никитична.
Разговор наш далее пошёл о правилах оформления рукописи и подсчёта её объёма. Запланированному объёму в 32 авторских листа соответствует 768 страниц машинописного текста, включая рисунки, каждый из которых оценивается в среднем как 0.6 страницы.
Я подробно выписал себе в блокнот правила, касающиеся текста, формул, таблиц, рисунков и подписей к ним, порядка цитирования и оформления списка литературы, и т.д., а также какие документы мы должны представить вместе с рукописью. Их оказалась целая куча - девять штук, включая отзывы, акт экспертизы, выписку из протокола заседания Учёного Совета об утверждении к опубликованию и т.д., и т.п.
Но больше всего меня волновала возможность (или невозможжность) отсрочки, и я замямлил, что вот, мы опасаемся не успеть к концу года из-за того, мол, что нам вместо запрошенных 40 листов дали только 32, а это потребовало переработки написанного (это, действительно, так и было: всё уже написанное и мною, и Б.Е. предстояло ещё основательно сократить), к тому же мой соавтор болел, и мы не смогли выдержать намеченный график, и нельзя ли сдавать рукопись по частям? Скажем, к Новому году мы сдадим 2/3 объёма, а остальное потом?
- По частям мы не принимаем, - категорически возразила Эльвира Никитична. - Но если вы немного задержите, то это ещё ничего страшного.
- А сколько это - немного?
- Ну, если вы сдадите в 1-м квартале следующего года, то это ещё допустимо.
- Спасибо. Мы, конечно, постараемся успеть к обещанному сроку, но знаете, мало ли ...
Из издательства я вышел в приподнятом настроении. Ещё бы! Ведь нам фактически подарили целый квартал - дополнительных три месяца. Вот только стоит ли говорить об этом Б.Е.? Он расслабится и опять начнёт волынку тянуть. Нет, порадую старика, только предупредить надо, что это срок самый крайний...
438
17 декабря 1987 г., там же
И ещё одно дело я затеял в Москве, дурацкое довольно-таки: вздумал возмущаться порядками в "Геомагнетизме и аэрономии". Оснований для возмущения у меня накопилось предостаточно, я даже завёл у себя в блокноте специальный кондуит на наш центральный геофизический журнал, возглавляемый теперь Олегом Михайловичем Распоповым. В него вошли такие "прегрешения".
1) Отказ в публикации статьи нашей с Суроткиным и Коломийцевым "О физическом механизме формирования байт-аута и расслоений F2-области экваториальной ионосферы". Причём уведомление об отказе с припиской "отзыв прилагается" пришло в канцелярию ИЗМИРАН на имя замдиректора, а не авторам, как принято, и без отзыва, куда-то сгинувшего. Мы отправили статью в "Радиофизику" и получили положительный ответ.
2) Ваня Карпов послал в "Г. и А." в мае 1985 года статью с оригинальными результатами "О влиянии коэффициента турбулентной диффузии на газовый соства термосферы". В сентябре пришёл отрицательный отзыв с ошибочными рассуждениями рецензента. Ваня послал свои возражения. Редакция их не приняла.
Через год (в июне 1986 г.) Ваня докладывал эти результаты в Ростове на Всесоюзном семинаре по моделированию ионосферы, и там они были одобрены. Поляков и Гинзбург публично оценили Ванины выводы как естественные и физически обоснованные.
Тогда мы с Ваней снова вернулись к статье, я её переписал заново, несколько расширив, сменили название, теперь оно звучало "О причинах изменений состава в термосфере", Ваня включил меня в соавторы, и мы отправили этот новый вариант в "Г. и А." в июле описываемого 1986 года.
В октябре пришёл ответ - снова отрицательный отзыв, теперь уже, судя по всему, другого рецензента. И опять совершенно безграмотные рассуждения с грубейшими физическими ошибками, правда, уже по другой части работы.
- Да что они - с ума посходили? - негодовали мы с Ваней. - А редакторы-то научные, члены редколлегии куда смотрят? Читают они эти отзывы или нет? Тут же вообще чушь собачья!
В самом деле, рецензент писал: "... авторы исходят из неверных предпосылок, они считают, что "среднемассовые" движения в термосфере могут быть только результатом термосферной циркуляции, а диффузионные движения не могут переносить массу. Ошибочность такого заявления вообще очевидна ..." И далее: "Из неверных представлений о диффузии в верхней атмосфере вытекают примеры расчётов, когда авторы считают, что в области диффузионного равновесия, если действует только диффузия, при изменении концентраций частиц на нижней границе ... не должна измениться и масса вышележащей атмосферы. Это называется в работе "законом сохранения массы". Откуда возник такой закон, и что понимают в таком случае авторы под термином "диффузия"?"
Мы предложили редакции два ответа на отзыв рецензента: 1) краткий и 2) развёрнутый. В кратком мы написали:
"Закон сохранения массы открыт Лавуазье и Ломоносовым. То, что диффузия не изменяет суммарной плотности газа, поскольку суммарный диффузионный поток массы равен нулю, следует из определения скорости диффузии (см. ниже), которое можно найти в учебниках по теоретической физике (см. ссылки в развёрнутом ответе)".
А в развёрнутом ответе мы аккуратно выписали все определения и привели формулы, доказывающие, что диффузия изменяет плотности отдельных компонент атмосферы (то есть её состав), но не изменяет суммарной плотности: массы отдельных компонент переносятся таким образом, что полная плотность не меняется. Привели и соответствующие ссылки на учебники (ликбез для научного журнала!).
Заключили свой ответ мы следующими словами: "Таким образом, мы категорически утверждаем, что ошибочными являются представления рецензента, а не наши. Такие ошибочные представления оказываются, увы, достаточно широко распространёнными. Это и стимулировало проведение исследования, выполненного в нашей работе.
Поскольку других замечаний у рецензента нет, мы надеемся, что работа будет опубликована без повторного рецензирования".
Зря, однако, надеялись. Забегая вперёд, скажу, что редакция ничтоже сумняшеся забросила нашу статью на третье рецензирование (но хоть не откинула работу совсем). Очередной рецензент поставил в достоинство нашей работы то, что отверг рецензент предыдущий: "... авторы с помощью простого примера ... обосновывают вывод о том, что любые изменения состава в атмосфере, находящейся в диффузионном равновесии, возможны лишь при изменении плотности. Следовательно, любые изменения состава должны сопровождаться среднемассовыми движениями, которые только и могут изменить плотность. Этот (и только этот) достаточно простой и вполне физически обоснованный результат представляет определённый интерес, поскольку, по-видимому, ещё не был отражён в обширной литературе по данной проблеме".
Но, начав за здравие, новый рецензент кончил за упокой: он вдруг заключил, что "использованная авторами динамическая модель просто некорректна", и рекомендовал для публикации только первую часть работы.
И снова мы с Ваней сели писать ответ, доказывая, что всё в нашей модели правильно, а то, что показалось некорректным рецензенту, уже лет 15 используется как математический приём в моделировании термосферы.
Итогом этой переписки явилось то, что статью нашу приняли к публикации в конце октября 1987 года, то есть через два с половиной года после первой отправки её в редакцию. К выходу же в свет ей наверняка за три года перевалит.
3) Уже год валялся в редакции проспект нашего с Толей Павловым обзора "Колебательно возбуждённый молекулярный азот в верхней термосфере", о котором мы договорились с Ивановым-Холодным (заместителем главного редактора) ещё на семинаре по ионосферному прогнозированию в Новосибирске. И ни ответа, ни привета. От Власкова в Ростове мы узнали, что ему Распопов (главный редактор журнала и директор ПГИ, то есть Власкова начальник) поручил рассмотреть наш проспект и вынести заключение о целесообразности публикации нашего обзора, поскольку в редколлегии мнения разошлись - Данилов якобы выступил против, мол, это всё неактуально и никому не нужно.
Власков дал положительный отзыв на проспект, но решения редакции мы так до сих пор никакого и не получили. (Правда, как раз, когда я вернулся из описываемой командировки, ответ пришёл: "Редакция решила принять Ваш обзор и провести его рецензирование", то есть ответ опять-таки был не окончательным.)
4) В сентябре (1986 г.) мы с Ваней Карповым и Володей Клименко отправили статью "Моделирование трёхмерных возмущений в термосфере и ионосфере от высокоширотных тепловых источников", которую докладывали в Ростове. В октябре получаем ответ: "Ваша статья получена, но в представленном виде не может быть принята в редакцию. Необходимо сократить число рисунков до трёх штук." И подпись: мл. редактор такой-то.
Это ещё до всякого рецензирования! Что за чёрт? Может, у них сейчас правила изменились, и больше трёх рисунков в статье не принимают? Лезем смотреть правила в последний номер "Г. и А." - там всё по-прежнему, ограничен общий объём статьи половиной авторского листа, в который мы уложились. Правда, есть просьба ограничиваться минимальным количеством рисунков. Но кто доказал, что для нашей статьи минимальным является число три, а не пять? Ведь статью никто и не читал, а, может, рецензент сочтёт число рисунков, наоборот, недостаточным? Бардак какой-то.
Жалко рисунков. Ну не словами же результаты численных расчётов представлять! Ладно. Скрипя зубами, выкидываем лишние (якобы) рисунки, оставляем три, изменяем, соответственно, текст, отправляем статью в редакцию. А в ноябре (я опять забегаю вперёд, речь идёт о 1986 г.) статья возвращается к нам с отзывом рецензента, который статью хвалит, но просит... вставить ещё один рисунок!
Ну, что ты скажешь? И редакция ведь что делает? Отсылает эту просьбу нам! То есть как бы присоединяется к ней, забыв, что требовала от нас сократить число рисунков. Слов нет, матом хочется ругаться. Мы отсылаем статью обратно в редакцию, не переделывая - просьбу рецензента, мол, удовлетворить не можем по причине Вашей просьбы оставить только три рисунка. Кстати, мол, если у Вас теперь стало правилом - не более трёх рисунков в статье, то опубликуйте его в Вашем журнале в разделе "К сведению авторов..." Реакции на это наше пожелание, разумеется, не последовало.
5) И в то же время в "Г. и А." преспокойно выходили статьи (две или три), на которые я сам, будучи официальным рецензентом, слал отрицательные отзывы, на мой взгляд, убедительно мотивированные, и печаталась халтура, критиковавшаяся на Всесоюзных семинарах, вроде потока статей Данилова с Морозовой или работы Фаткуллина с Клевцуром. Ну, да это, допустим, ладно, Бог с ними, пусть и чушь публикуют, лишь бы дельные результаты не отбрасывали из-за пустяков или некомпетентности рецензентов.
Так вот, накопив эту кучу претензий, я горел желанием их высказать редакции. Но как? Письмо Распопову написать? Тот, говорят, всё ещё не оклемался по-настоящему после автомобильной аварии, и потом он не специалист по ионосфере. Да и что письмо? Мало мы им ответов писали?
Меня, честно говоря, больше всего волновала дальнейшая судьба конкретных наших работ, особенно многострадальной Ваниной статьи, и я решил поговорить с Ивановым-Холодным - всё-таки зам. главного редактора, ионосферный корифей...
19 декабря 1987 г., Калининград, дома
Иванов-Холодный выслушивать мои претензии с подробностями явно не был настроен.
- Если Вы не согласны с мнением рецензента, - возражайте, боритесь за свою статью, это Ваше право, - отвечал он мне своим тихим, но с назидательными интонациями голосом.
- Но разве редакция сама не в состоянии разобраться, когда речь идёт об элементарных вещах, как в случае нашей с Карповым статьи? Не зря же в редколлегии собраны крупнейшие специалисты! Их роль-то в чём состоит?
- Чтобы назначать рецензентов. Это тоже крупные специалисты, и они имеют возможность внимательно изучить работу, а редколлегия - нет. Скажите ещё спасибо, что мнения рецензентов доводятся до сведения авторов. Раньше ведь этого не было. Если рецензент давал отрицательный отзыв, статья автоматически отвергалась. Теперь у Вас есть возможность отстаивать свою точку зрения, вот и пользуйтесь ей. У Вас всё?
- А с рисунками что за фокусы? - не унимался я. - Нам возвратили статью без рецензирования только потому, что младший редактор счёл количество рисунков в ней - пять - слишком большим. Но мы же не превысили общий объём! Для численных расчётов графики - это ведь самый компактный способ представления результатов. В конце концов, пусть рецензент решает, нельзя же так, чисто формально решать этот вопрос!
- С рисунками у нас трудности, мы стремимся сократить их количество, - вот и всё, что соизволил сказать мне Гор Семёнович в ответ на мою тираду.
Неудовлетворённый разговором с ним, я попытался развить ту же тему с другим членом редколлегии "Г. и А." из ИЗМИРАНа - Львом Алексеевичем Лобачевским, оказавшись у него в кабинете по каким-то другим делам. Лобачевский пресёк мои жалобы ещё круче:
- Тут у нас Гуляева уже жаловалась на некомпетентность рецензентов, так её статью сразу же безо всяких разговоров откинули. У Вас есть какие-нибудь конструктивные предложения по улучшению работы редколлегии? Если есть - присылайте в редакцию. А возмущаться тут нечего!
Ну, ладно, Бог с вами, - решил я, но потом подумал, что стоит ещё с Даниловым поговорить, а, может, и с Пудовкиным (тоже членами редколлегии) - всё-таки жалко Ванину статью...
(продолжение следует)