502
На следующий день, 16 марта, я впервые слушал, как Оболенский выступает. До обеда он выступал в университете - Серёжа освободил своих студентов (и аудиторию) от одной лекции и пригласил кафедру и НИСовцев, да Лаговский с Даниленко были, вот и все слушатели.
После обеда Оболенский поехал в Борисово, в военное училище (бывшее ждановское) и выступал там, где курсанты, кстати, по словам Секриеру, проявили куда большую активность, чем студенты университета, а вечером в Доме офицеров была общегородская встреча избирателей с Оболенским, на которой велась телезапись.
На этой встрече мы с Кореньковым, Даниленко и Кольцовой сидели в первых рядах, отчего потом и мелькали чаще других на экране телевизора. Забавно было наблюдать сидевших за столом президиума чинуш из горкома и обкома (Карпова, Щёкина, ещё кого-то) - как мумии замерши сидели, уставившись в зал, и не шелохнулись ни разу.
Один Карпов только иногда наклонялся к сидевшему рядом с ним Секриеру и что-то ему бормотал. Как потом рассказал Секриеру, он комментировал программу Оболенского репликами вроде:
- Слабовато ... Сыровато ... Не продумано ... Неграмотно ...
Оболенский провёл на трибуне полтора часа, минут сорок говорил свою программную речь, потом отвечал на вопросы. Впечатление он произвёл на меня, да и на всех, с кем я потом разговаривал, очень неплохое, как содержанием, так и формой выступления, мягкой, ненавязчивой манерой излагать свои мысли, не провозглашающей, а призывающей к размышлению, с частыми "мне представляется" вместо "я считаю".
Сама-то по себе его программа ничего особенного собой не представляла- нормальная демократическая программа, суть которой я уже сформулировал выше (демократизация, децентрализация, демонополизация и правовое государство), но излагал он её убедительно.
Из сравнительно оригинальных моментов его выступления можно отметить требование реабилитации преследовавшихся за инакомыслие в годы застоя и удивление по поводу посмертного восстановления репрессированных в партии - а захотели бы те восстанавливаться?
Интересно, что на вопросы, почему он беспартийный, и как он относится к многопартийности, Оболенский отвечал совершенно так же, как и Полуэктова, и даже сослался на неё: для меня, мол, тоже, как и для Полуэктовой, демократия и многопартийность синонимы.
В прениях по выступлению Оболенского приняли участие всего два человека и оба неформалы - Кольцова и Голубов, которые высказались горячо и коротко: вот такого кандидата нам и надо, его программа сама за себя говорит, а генералов и адмиралов всяких, вроде уважаемых Ермакова и Иванова, нам, извините, не надо.
Нападки на генералов и адмиралов из телезаписи были вырезаны, а выступление Оболенского показали через день практически целиком.
Меня поразила выносливость Оболенского: в этот день он выступал в трёх местах, везде дискутировал и не обедал! А тем не менее на вечернем своём выступлении он выглядел свежим, бодрым, и только за столом поздно вечером у нас дома было заметно, что он устал, - речь затормозилась, и стала медленней и тише, но и только.
Забавно: когда возвращались из Дома Офицеров - Оболенский, Секриеру, я и Даниленко, - Секриеру вдруг шарахнулся в потёмках от Даниленко:
- Это кто это? С бородой? Стукач?
- Да нет, что Вы! - расхохотался я. - Это главный наш изготовитель пропагандистских материалов, Вы же сегодня с ним в университете общались.
- Ох, извините, не узнал! Чего-то померещилось мне, простите, пожалуйста.
Оболенский недолго был в Калининграде, дней пять всего, но нашёл-таки время встретиться с коллегами - неформалами, на квартире у Кольцовой, где собралось человек двадцать, из "Солидарности", КСП, СОСа, КЭКа и т.п. "объединений", а скорее небольших групп любителей - поборников демократии.
Был шум, гам, "Солидарность" явилась прямо с пикетирования против адмирала Иванова, бурно обсуждая перипетии прошедших стычек с защитниками Иванова и армии вообще. Разговор был очень сумбурный, но важно было то, что неформалы окончательно признали и Оболенского, и Полуэктову за своих кандидатов и изъявили готовность вести активную кампанию в их поддержку.
503
15 июня 1989 г., кирха
Закипела последняя неделя перед выборами. Местная пресса - "Калининградская правда". "Калининградский комсомолец", "Страж Балтики" - ежедневно значительную часть своих страниц посвящала кандидатам, не по одному разу предоставляя слово им самим и публикуя многочисленные письма и высказывания читателей.
Разумеется, лягали Полуэктову и Вобликова, но в меру. Первую обвиняли в том, что она пытается вбить клин между партией и народом, второго - в моральной нечистоплотности: с женой развёлся, у которой остался его ребёнок, и в стремлении прославиться любой ценой.
Но, главное, что самим кандидатам позволяли высказываться почти безцензурно. Я предложил Полуэктовой свои услуги в редактировании её текстов, и она приходила к нам домой (оказалось, что живёт она неподалёку от нас - в новом доме на Нижнем озере), где мы вместе шлифовали её ответы на вопросы "КП".
Даниленко, не покладая рук, вовсю шлёпал у себя листовки в поддержку Полуэктовой и Оболенского; мы подключили к этому делу нашу ЭВМ; вечерами ежедневно почти все кирховцы выходили на расклейку листовок; в нашем районе несколько десятков расклеили Сашуля с Митей; часть тиража передавали для распространения "Солидарности".
Конечно, наши листовки уступали по броскости плакатам Гавриша и Матюнина, но были боевитее по содержанию и демократичнее по форме. В листовках был указан наш телефон кирховский, но как раз в эти дни первая цифра нашего номера поменялась с двойки на единицу. Это не помешало, однако, сторонникам Полуэктовой и Оболенского выйти с нами на связь, нам давали советы и спрашивали совета.
Какая-то женщина возмущалась скромностью оформления наших листовок по сравнению с плакатами Гавриша и Матюнина, кто-то считал, что мы недостаточно охватили Центральный район, и т.д., и т.п. Хороший совет дал, когда был здесь, Оболенский из своей практики: прикреплять рядом с большими официозными плакатами небольшие машинописные листовки такого примерно содержания:
"Товарищи! Наш кандидат - Т.А.Полуэктова, беспартийная, не имеет возможности изготовить такие плакаты, но её программа наиболее радикальна, её выдвинули низы не по указке сверху, и мы призываем голосовать за нашего кандидата!"
И такие листовки вскоре появились рядом с плакатами Матюнина и Гавриша. Вообще количество листовок в поддержку Полуэктовой разного содержания, изготовленных в разных местах, нарастало в последние предвыборные дни (особенно много было самоделок с "Янтаря"), похоже было, что её шансы увеличивются.
Обсуждая их с Кореньковым, мы сходились в своих оценках на том, что по 177-му округу вряд ли кто-либо из четырёх кандидатов сразу же наберёт более 50% голосов, скорее всего, будет второй тур, а чтобы попасть в него, надо занять место не ниже второго в первом туре.
Претендентом номер 1 на первое место мы считали Матюнина, оценивая его шансы процентов в сорок, а за второе место считали способными побороться с примерно одинаковыми шансами процентов эдак в 25 Гавриша и Полуэктову, шансы же Крысина оценивались не выше процентов эдак десяти. Но всё это были, конечно, сугубо интуитивные оценки.
16 июня 1989 г., кирха
И вот наступило 26-е марта.
Я впервые в своей жизни голосовал "за".
Народ на избирательных участках пялился на краткие биографии кандидатов с их фотографиями, вывешенные на стенах, пытаясь - тоже впервые! - сделать выбор, вчитываясь в текст и всматриваясь в фото: далеко не все определились заранее. Для многих, если не для большинства, газеты, радио, телевидение, листовки, плакаты с их призывами не воспринимались всерьёз, как что-то действительно важное, но на выборы они всё же пришли по привычке и вот теперь ломали свои бедные головы.
Но немало было и таких, что уверенно шли в кабинки, зная, кого они вычеркнут, а кого оставят в бюллетенях.
А на следующий день стали известны результаты. По 177-му округу и в самом деле пятидесяти процентов никто не набрал. Но Полуэктова не только вышла во второй круг, но и превзошла все наши ожидания, набрав наибольший процент голосов и заняв первое место. За неё проголосовали 37% избирателей, за Матюнина - 25, за Гавриша - 21, за Крысина - 11%. Повторные выборы из двух кандидатов - Полуэктовой и Матюнина были назначены на 7 апреля.
По 179-му округу сокрушитель Романина Вобликов победил Карулина, набрав немногим более 50% голосов и пройдя таким образом сразу в Народные депутаты СССР
А вот в 178-м округе, где балллотировался единственный кандидат - командующий Балтфлотом адмирал Иванов, демократия потерпела поражение: Иванов прошёл (около 60% голосов набрал), как ни старалась "Солидарность", которую, кстати, всячески клеймила за агитацию против Иванова "Калининградская правда" устами прокурора области Ткачёва.
Их и вызывали в прокуратуру, и угрожали им там, и письменные предупреждения давали - мне Измайлов показывал. Те стойко держались, будучи уверенными в своей правоте и в законности своих действий, но - увы! - охватить Балтийск и гарнизоны они были, конечно, не в силах, и Иванов проиграл только в Центральном районе Калининграда, наиболее подвергнутом контрагитации "Солидарности".
Что касается Оболенского, то в понедельник были известны результаты только по нашей области, где он победил Ермакова, в чём я особенно-то и не сомневался, но преимущество его оказалось не слишком-то большим (52% против 43%, кажется).
А во вторник выяснилось, что в целом по округу (Ленинградскому национально-территориальному №20) Оболенский, хотя и обошёл Ермакова, но оба они не набрали требуемых 50%: Оболенский получил 47%, Ермаков - 41%, что означало - выборы объявляются несостоявшимися, и всё начинается сначала, с новым выдвижением кандидатов и с повторением всей процедуры.
И на той же неделе стало известно, что Оболенский собирается выдвигать себя вновь.
504
Итак, борьба продолжается.
Уже в понедельник мы с Полуэктовой составляли у нас дома текст нового плаката. Тамара Александровна сказала мне, что у них с Гавришем была договорённость - проигравший из них двоих призывает своих избирателей отдать голоса победившему, и что Гавриш ещё вчера вечером, когда стало ясно, что он выбывает, подтвердил своё согласие поступить так, как договаривались. Я счёл эту новость хорошей и сообщил о ней по телефону Кольцовой, бурная реакция которой повергла меня в оторопь:
- Полуэктова? Вступила в альянс с Гавришем? С этим недоумком! Позор! Я так и знала, что она дура! Да от неё все порядочные люди теперь отвернутся.
- Что Вы, Лена, неужели всерьёз думаете, что за Гавриша одни непорядочные голосовали?
- Нечего Полуэктовой их голоса выпрашивать, она и так победит! И нечего перед Гавришем унижаться!
- Да она и не выпрашивала, и не унижалась, Гавриш сам предложил.
- Она должна была отказаться!
- Ну, Лена, Вы не политик. Так нельзя.
- Пусть я не политик, но я против, чтобы Полуэктова об Гавриша маралась.
Так я её и не смог успокоить, осталась в оскорблённых чувствах. Вопрос, правда, сам собой исчерпался, потому что Гавриш никого голосовать за Полуэктову не призывал, во всяком случае публично. Указали ему, наверное.
Непосредственно перед повторными выборами мне пришлось смотаться в ИЗМИРАН на Учёный Совет. На нём, между прочим, проходило выдвижение (повторное) кандидатов от Академии Наук. Не отставая от других московских академических институтов ИЗМИРАН выдвинул больше десятка известных фигур демократического толка во главе с Сахаровым и Сагдеевым.
28 июля 1989 г., Мурманск, ПГИ
А я в этот раз добрался, наконец, до Золотарёва, съездил к нему в Голицино, раздавил с ним бутылку коньяка, специально взятую с собой, к удовольствию писателя, да и собственному.
Писатель оказался невысоким, коротко стриженым, спортивно-плотным живоглазым человеком, похожим чем-то Альперовича - моего соседа по палате в психбольнице на 5-й линии (63-й год).
Виктор и Анна Золотарёвы из "Гражданского достоинства" - его дети. "Светлые ребята", как он выразился. Гребут деньги лопатой в кооперативе "Факт" и тратят их на борьбу за демократию.
Жена у него - хороший, добрый, родной человек. Но принеси он завтра домой Нобелевскую премию, она только и скажет:
- Положи её на полку и садись ужинать. Да не забудь руки помыть.
Поэтому у него ещё есть Надя в Протвино.
Мои сочинения он прочёл и советует всерьёз заняться их переработкой в художественные произведения - способности, мол, у меня для этого есть.
Вот, собственно, и весь сухой остаток нашего довольно долгого разговора. Свои три тетрадки я у него забрал. Но тащить ли их домой?
Во-первых, тяжесть - килограмма полтора, не меньше, а то и два, мне же с моей спиной каждые полкило лишних уже заметны.
Во-вторых, что их дома держать, там же есть ещё экземпляр. Уж если они доехали до Москвы, то пусть тут и остаются. Но у кого оставить? У Бирюковых? Далеко ехать.
Съезжу-ка я лучше в "Перспективу", про которую Слава Ляцкий рассказывал, и откуда Таня Титова приезжала, посмотрю, что это такое, да, может быть, там и оставлю свои опусы, уж коли это центр обмена информацией.
Так я и сделал.
Позвонил Игрунову, договорился о встрече. Представившись Вячеком, Игрунов отказался назвать отчество:
- Такой уж я неформальный молодой человек.
Он оказался, действительно, молодым, но всё же за тридцать, а то и за тридцать пять, человеком, довольно приятным, с интеллигентными манерами при неформальной внешности. Его непрерывно допекали трое детей, приехавших к нему из Одессы, старшей - лет 13-15.
Я просидел за чаем часа три у него в самом дальнем закутке "Перспективы" квазикухонного вида, рассказывая про перипетии выборной кампании в Калининграде, а на прощание оставил ему свои талмуды, которые он охотно взял. Таня Титова к вечеру появилась и попросила разрешения почитать мои записки, каковое разрешение ей и было дадено.
- Кто хочет, пусть читает, только чтобы не потерялись: жалко всё-таки. Я ведь именно на хранение оставляю, чтобы не таскать туда-сюда.
"На обмен" я взял в "Перспективе" последние номера "Хронографа", дээсовского "Свободного слова", Экспресс-хроники, заплатив, впрочем, за это добро что-то около десятки.
Возвращаясь в Калининград самолётом, я уснул под конец полёта, а, проснувшись, почуял запах горелой резины. Посадка уже состоялась, но самолёт почему-то остановился очень далеко от здания аэропорта. Более того, выглянув в иллюминатор, я с изумлением обнаружил, что самолёт вообще стоит не на бетоне, а в чистом поле на траве, и по этой траве, переваливаясь, движется трап, а за ним подъезжают пожарные, скорая, "Икарусы" сюда едут...
Но в салоне спокойно. Стюардесса объявляет:
- Граждане пассажиры! Поторопитесь, пожалуйста, к выходу.
Это вместо обычного: не спешите, ждите, когда вас пригласят.
Ладно. Вылезаем и ахаем: самолёт выехал за полосу передним шасси и зарылся им в мягкий асфальт, уложенный на небольшом участке за бетоном полосы, колёса на полметра почти в землю углубились. Вот это да! А я такую посадку проспал.
И в этот же день Сашуля с Митей и Мишей вернулись из Ленинграда, куда они ездили на Митины каникулы. Как раз к повторному голосованию явились мы с Сашулей.
И Полуэктова победила!
Не зря старались. Полуэктова набрала 57%, Матюнин - 39%.
(продолжение следует)