У психологического факультета, на котором уже третий год грызла гранит наук Женька, было два достоинства. Нет, не хорошие преподаватели и интересные дисциплины. Что может быть интересного в пятом прочтении Фрейда или Адлера? А вот метрах в пятнадцати от корпуса в прошлом году построили небольшой павильон, в котором уставшим от постоянной тренировки мозгов студентам предлагали освежиться растворимым кофе, водкой из пластиковых стаканчиков и бутербродами со злым кетчупом. И прямо за корпусом простирался на несколько километров огромный дубовый лес.
Водку Женька не пила. Никогда. А от растворимого кофе у нее начинались судороги, особенно в сочетании с кетчупом. Поэтому от шестого за три года анализа теории Фрейда она убегала в лес. В лесу было прохладно. Шумели деревья. Весной цвели какие-то цветы – синие и желтые. Короче, в лесу было приятно. А последние два месяца еще приятнее, потому что старый, школьный еще, друг Сашка с огромным трудом нашел где-то полное собрание сочинений Кастанеды, и, чтобы не терять времени, весь световой день они читали его вместе, склонив головы над книгой и забывая про то, что в этот самый момент их отсутствие отмечают на семинаре по истории психологии конца 20 века.
В тот день Сашка пришел, как и договаривались – к одиннадцати. Только вместо восьмого тома, который они собирались дочитать, с ним был какой-то мужчина, Женьке незнакомый. Сашка извинился. Сказал, что ему позарез нужно на факультет. Пообещал восьмой том отдать Женьке с собой, а потом принести девятый и даже десятый. От такого обещания дух захватило. И попросил поговорить с Олегом. Отвел в сторонку и сказал, что Олегу непременно нужно с кем-то поговорить, потому что за три месяца знакомства он от него кроме «привет» и «да» слов-то в сущности не слышал. А ты же, Женя, психолог. Хоть и будущий.
Женька, дурочка, обрадовалась. И после формальной процедуры представления: «Это – Женя, а это – Олег, ну я пошел» повела нового знакомого по цветам гулять и разговаривать. Правда, опасалась в душе, что говорить придется ей одной.
Опасения, однако, не оправдались. Олег, как оказалось, разговаривать умел, и словарный запас его был вполне достаточен для поддержания интересной беседы. Говорили о нейтральном. О поэзии – Олег тоже писал стихи, и даже сподобился их прочитать. Женька прочитала свои, школьные, первой любви посвященные. После трехчасовой прогулки, когда ноги уже не слушались, присели где-то на поляне. Олег открыл небольшую бутылку Колы и, предложив Жене выпить первой, достал из кармана рубашки таблетки.
- Это еще зачем? – строго спросила Женя.
- Это нужно. Я… в общем я их пью. Уже год.
- Ты что – наркоман? – отодвинулась на всякий случай, посмотрела испуганно. Не любила Женька наркоманов.
- Да нет… Я… Ты знаешь, что ты необыкновенная? – неожиданно спросил Олег.
- Это еще почему? – удивилась Женька. – У меня что – хвост? Или копыта на руках?
Олег впервые за три часа улыбнулся, и от его улыбки внезапно стало жутко. А потом он начал рассказывать…
***
Олег и Маша поженились на пятом курсе. Благополучно получили на руки дипломы и уехали обратно в район, к родителям Маши. Жили неплохо, работали на кирпичном заводе – он инженером, а она кассиром. Потом Маша забеременела, а Олег, как и полагается, обрадовался. Фрукты с рынка таскал, молоком поил до отвращения, на работу пытался не пускать. Даже голос на жену повышать перестал, чтобы маленький не волновался.
Четыре месяца не повышал. А тут… Ну непонятно было Олегу, даже после трех кружек пива, а может быть именно после них, как может его глубоко и заметно беременная Маша улыбаться тому парню в косухе и бандане, и даже согласиться потанцевать с ним на клубной дискотеке. Орал как никогда за всю их семейную жизнь. Даже, кажется, словом каким-то нехорошим обозвал. И не заметил, как у Маши мелко задрожали губы, и слезы в глазах застыли. До тех пор не заметил, пока она не вскочила на мотоцикл и не уехала на бешеной скорости в сторону дома.
А потом приехала милиция, и Олега повели длинным холодным коридором, и показали маленькую родную ручку с обручальным кольцом на пальце и тонким шрамом на внешней стороне ладони. Олег еще помнит, как кричал, что хочет видеть Машу, но Машу ему не показали. Сказали, что смотреть там, кроме руки с кольцом, не на что. Уже. Потом смутно вспомнилось, как стоял на табуретке и привязывал к притолоке веревку. И доктор со светящимся маятником перед глазами. И успокаивающие слова «ты не виноват, все проходит».
Из больницы Олег вышел с килограммами таблеток в карманах и звучащими в ушах словами «это был несчастный случай». В довесок ему было выдано затуманенное не то лекарствами, не то гипнозом сознание и полное нежелание общаться. Ни с кем. Так и было. До сего дня.
***
- Я не знаю, что он со мной сделал, - закончил Олег свой рассказ. – Может быть, загипнотизировал хорошо, но я действительно почти забыл. Точнее, забыл, что это произошло со мной. А теперь я помню все четко, в подробностях, словно это вчера случилось. Да оно и случилось вчера для меня, потому что весь этот год я спал. А сегодня – проснулся.
Помолчал немного и спросил жалобно: Я сумасшедший, да?
- Нет, - медленно подбирая слова, ответила Женя. – Ты не сумасшедший. Просто ты проснулся. Осталось совсем немного. Понять, как усыпить тебя снова.
***
Восьмой том Кастанеды сиротливо лежал на стиральной машине. Женя сидела на кухне и пыталась вскрыть первую в своей жизни сигаретную пачку. Слюду она аккуратно сорвала, а вот оторвать серебристую обертку не догадалась. Развернула, как шоколадку, осторожно извлекла одну сигарету и вот уже десять минут удивлялась, почему она не разгорается, когда к ней подносишь огонь. То, что нужно бы еще и затянуться, ей никто не объяснил.
Сегодня он все же попытался. Олег. Рано утром, а к обеду ей уже сообщили. Проглотил сорок таблеток димедрола, тщательно запер дверь и свернулся клубочком в дальней комнате, на диване. Спасла случайность. Товарищ, с которым он снимал квартиру, в очередной раз поругался со своей девушкой и заявился домой. Хотя никто его не ждал. Ни сегодня, ни даже на этой неделе. Вызвал скорую, позвонил Сашке, который, в свою очередь, сообщил Женьке. Долго извинялся в телефонную трубку.
Господи-боже-ты-мой-черт-побери! Две недели! Длинною в две жизни. Разговоры с утра до поздней ночи, лично, по телефону, снова лично, и снова по телефону до тех пор, пока на другом конце провода голос не становился вялым и сонным. О вине. О будущем. О детях. С примерами. Вот взять хотя бы Женьку. Детей не будет. Ни-ког-да! Что же теперь – умирать? А вина… Виноватых у нас Герцен искал. И примерно наказывал. А в жизни виноватых нет – есть роковые случайности. И высшие силы, которые располагают нами, давно бы наказали, если бы вина была. И мистики немного – для усиления эффекта. И просто ласковые добрые слова, от которых даже неизлечимо больному жить захочется. Да все, что угодно! И все напрасно.
А потом был длинный больничный коридор, и обшарпанная дверь самой дальней палаты. Если закричать в ней – никто не услышит. А он и кричал больше года, и палаты не было, и люди вокруг ходили – близкие, якобы. И все равно никто не слышал, только таблетками накачивали.
Олег лежал на кровати, укрытый одеялом под подбородок. Бледный и почему-то казавшийся маленьким. Хотя был выше Женьки почти на голову и крупнее раза в три. Присела, погладила его по волосам. И вдруг отчетливо поняла, что нужно делать дальше. Чтобы больше никогда не ходить по длинному коридору, не курить на кухне и не подносить чашку ко рту мелко дрожащими руками. Олега надо спасти. Любой ценой. Потому что иначе с чувством вины придется жить ей. И вообще – не в вине дело. А в чем? Да какая, черт побери, разница. В том, что никто не должен лежать в этой дурацкой больнице, в которой никому нет дела до того, что ты чувствуешь. В том, что нужно жить, а не бесцельно шататься по собственной судьбе в поисках ответа на вопрос «как жить дальше». В том, что, наверное, Женька тогда была идеалисткой.
Олег открыл глаза. Бессмысленно посмотрел на стену сквозь Женьку и что-то пробормотал.
- Я все равно не останусь, - с трудом разобрала она.
- Хорошо, - Женя согласилась неожиданно легко, и сильно сжала его руку, лежащую поверх одеяла. – Хорошо. Только… подари мне еще одну неделю.
- Зачем, - Олег удивился, и в его глазах мелькнула заинтересованность.
- Затем, - логично и очень по-женски огрызнулась Женька. – Подарки можно делать и без повода. Пообещай, что проживешь еще одну неделю.
- А можно я буду тебе звонить? – начал торговаться Олег.
- И даже приходить можно – и даже ночью. И ранним утром. – покладисто согласилась Женька, которая утром спала как накачанный снотворным слон.
- Ладно, – обречено согласился Олег. – Если ты просишь… Ладно.
***
И снова – все сначала. Долгие разговоры – по телефону, лично, снова по телефону. Вина, ответственность. Жизнь, которая почему-то продолжается. Зеленые листья. И яблони в саду зацвели. Уже второй раз за то время, что ее нет. А за окном девушка в синем платье – и глаза у нее грустные. Думаешь, ей хорошо? И сообщение в газете – сбит машиной, пьяный водитель, скорбящая супруга… Дети маленькие – плачут. И надрывный крик в телефонной трубке «Отпусти меня! Неделя – слишком много.» Снотворная таблетка под отчет – одна, на ночь. Чашка кофе, заваренная дрожащими руками. Бессонная ночь в обнимку с телефоном. И новое утро, те же слова, те же мысли, те же чувства. И ничего не меняется. Кто сказал про силу слова? Кто сказал, что им можно убить? И почему убить им можно, а вернуть к жизни – нельзя?
Ровно через неделю Олег ждал Женю в первой достопримечательности психологического факультета. В павильоне, торгующем злобным кетчупом и растворимым кофе. Оба держались из последних сил. Лицо делали – равнодушное. Приклеенные улыбки держались на славу – никаким растворителем не ототрешь.
- Я больше не могу. – Олег говорил страшные слова, не прекращая улыбаться. – Неделя прошла. Ты обещала.
- Хорошо. – Женя решительно встала с неустойчивого пластмассового стула и протянула Олегу руку. – Пойдем.
- Куда? – Олег удивленно посмотрел на Женю, и впервые за долгие недели она заметила на его лице легкий отголосок интереса.
- Туда. – Женя показала рукой на крышу общежития, высокого, двенадцатиэтажного.
- Зачем? – Тупо спросил Олег.
- Затем, - еще более логично ответила Женя. – За тем, что ты хочешь. Теперь этого хочу и я.
- Погоди, - Олег вцепился в стул обеими руками, словно тоненькая хрупкая Женя могла оторвать его и увести насильно. – Ты что, тоже?… Зачем Тебе? Посмотри вокруг, ведь у тебя все впереди – жизнь, лето, осень. Тебе не надо жить с чувством вины, тебе…
- А с чем я буду жить, по-твоему, если ты умрешь? – Впервые Олег услышал, что можно кричать шепотом. – И как я буду с этим жить? Ты сделал свой выбор, я сделала свой. Наши выборы совпали, и вполне логично, что мы исполним наше общее решение вместе. Сегодня. Как я и обещала. Пойдем.
Женя решительно потянула Олега за руку, и он послушно поднялся.
На крыше было прохладно. Сильный ветер дул со всех сторон одновременно, солнце светило особенно ярко, а свежая весенняя зелень казалась подернутой какой-то мерцающей дымкой. Взявшись за руки, Женя и Олег подошли к краю крыши и посмотрели вниз.
- Вот, что видят птицы. – Неожиданно подумал Олег. – Вон, одна примостилась на карнизе и с интересом смотрит вниз одним глазом. Ворона. Черная. Чистит перышки клювом и поглядывает на нас с недоумением.
Перевел взгляд на Женю – она по-прежнему смотрела вниз, на улицу, не замечая ничего вокруг. Почувствовал, что она сделала глубокий вдох – неужели последний? Не может быть? Зачем? Зачем все это? Как радостно светит солнце. Уже совсем тепло – как летом. Еще неделя, и можно будет на речку выбраться – порыбачить, искупаться. А мать наверняка сажает картошку – сколько раз ей говорено, что все это можно купить на рынке, а она все равно в огороде копается. Помочь бы надо.
Женя качнулась вперед всем корпусом, молча, не предупреждая. От неожиданности Олег чуть не выпустил ее руку, но в последний момент крепко схватил и оттянул на середину крыши, подальше от края, на всякий случай. Крепко прижал к себе, зарылся носом в волосы, вдохнул глубоко и с чувством произнес нормальным, спокойным голосом.
- Господи, какой же я идиот!
Взял ее лицо в ладони, развернул к себе, посмотрел в глаза и отшатнулся. Женя смотрела на него невидящим взглядом. Словно рассматривала небо сквозь его лицо.
***
Перед порогом Сашка замялся. Покрутил пуговицу рубашки, непонятно зачем присел на корточки и заново зашнуровал туфли. Сделал глубокий вдох и решительно двинулся к входной двери.
Неприветливая медсестра провела его по длинному холодному коридору через двери с мелкими решетками – по два замка на каждой.
- Что же вы их так запираете, словно они у вас буйные? – нервно пошутил Саша.
- Такие порядки, - буркнула женщина себе под нос. – И не лезьте, коль уж пришли. Эта ваша «не-буйная» сидит целыми днями и поет. Ни слова из нее не вытянешь.
Молча открыла последнюю дверь, пропустила Сашу вперед и захлопнула с оглушительным грохотом.
- Истеричка, - подумал Сашка. – Вот бы кого запереть.
Прислонился спиной к двери, обвел глазами комнату – тоска. Кровать, небольшая тумбочка и огромное пустое пространство. Место, где сходят с ума, - подумалось почему-то.
Женская фигурка сгорбилась в дальнем углу. Обхватила колени руками и раскачивалась в такт еле слышно напеваемой мелодии. Даже не вздрогнула, когда открылась дверь.
Саша тихо прошел через палату, опустился на колени, прямо на холодный пол, взял Женю за руки.
- Я виноват. Но я же не знал, понимаешь? – Женя продолжала напевать, словно не слыша слов.
- Ты здесь, а мы остались нормальными. И у Олега все хорошо. Было бы. Если бы не ты. Ты понимаешь, что происходит? Неужели ты не можешь собраться? Ты хотела спасти одного человека, а в результате близка к тому, чтобы угробить троих. Ты же сильная, Женька. Или нет? Видимо нет. А я каждый день пытаюсь понять, как так могло случиться. Может быть тебя подменили? Почему ты молчишь? И зачем ты здесь сидишь, будто ты и вправду ненормальная. Ну Женька же, хватит петь, я сейчас тебя стукну!
Женя медленно подняла глаза и впервые посмотрела на Сашку. Неожиданно осмысленно, как раньше, только глаза были какие-то уставшие. Оборвала мелодию на середине и тихо произнесла чужим монотонным голосом:
- Мне… тут… солнышка не видно…