За то недолгое время, пока он шел до леса, уже совсем рассвело.
Густая лиловость неба сменилась блеклыми тонами.
В этом году первый снег выпал рано – ещё до Покрова. И теперь, месяц спустя, пришла настоящая зима.
Андрейка снял лыжи и, едва не черпая рыхлый снег голенищами валенок, сделал несколько широких шагов к худенькой берёзке, - срубить ствол потолще было б не по силам. Немного потоптавшись, он утрамбовал снег рядом с деревом. От ходьбы на лыжах, даже с порожними санями, он запыхался. Неприятной резью в желудке и тошнотой снова заявил о себе голод. Это ощущение он пытался заглушить терпким вкусом еловой хвои. С тех пор как началась война, он ни разу не ел досыта. А уж когда в деревню вошли немцы, - совсем стало плохо. Последнее забрали. Тех, кто прятал продукты, били прикладами, а соседку, тетку Пелагею, из-за двух куриных тушек, спрятанных в подполе, просто расстреляли на собственном же дворе.
Андрейка сплюнул зеленую, перемешенную с кровью, массу – от жевания кровоточили дёсны. Вернулся за топором к саням. И вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Замер. Тяжелое дыхание за спиной стало отчетливо слышно.
«Волк!.. или медведь?!» - метнулось в сознании.
Сжав топорище, он резко обернулся и… резко выдохнул, расслабился, даже топор выронил.
Неподалеку, под высокой ёлкой, стоял телёнок и смотрел на мальчика.
Совсем тощий, он весь дрожал, не в силах даже убежать.
Откуда он тут взялся? Может, кто-то из соседней деревни прятал его в глухой сторожке, иль в каком-нибудь крепком месте? Теперь это было не важно. Важно то, что он был! И был именно здесь!
Андрейка нащупал в кармане ватника засохшие хлебные крошки и, медленно, приговаривая ласковые слова, стал подходить.
Телёнок лизнул ладонь и доверчиво смотрел на мальчика большими черными глазами. И, чтобы не видеть этих глаз, Андрейка снял выношенный серый шарф, намотанный поверх воротника, и обвязал им морду телёнка, тот не сопротивлялся…
От удара обухом в белую звёздочку на широком черном лбу, теленок надсадно замычал и завалился на бок. Следующие два удара оборвали эти звуки. Тело забилось в конвульсиях. Достав из голенища нож, подросток перерезал горло умирающего животного. На снег хлынула кровь.
Ему было жаль телёнка, но радость оттого, что теперь они с мамой не будут голодать и наверняка доживут до победы, - а в ней он ни на минуту в не сомневался, - перевешивала всё остальное.
Следуя намеченному плану, он вспорол тощее брюхо телёнка и, засучив рукав, добрался до сердца, которое всё продолжало и продолжало ритмично вздрагивать, но вытащить его он не смог – мешали какие-то упругие жилы. Пришлось засучить и другой рукав. Только запустив по локоть обе руки в тёплые влажные внутренности, и орудуя ножом, он сумел добиться результата. От ещё живого сердца шёл пар, и редкие капли крови падали на снег.
С печенью было проще. Андрейка тут же решил её попробовать и, откусив немного, с удовольствием жевал слегка горьковатую мякоть. После крысиного мяса, пусть даже и варёного, было не до брезгливости.
Надрезав ствол ближайшей большой берёзы, он содрал широкий кусок бересты и завернул в него печень и сердце. Торцы заткнул снегом.
Затем, свалив намеченную берёзку, разрубил ствол, сложил тонкие поленца вместе с «коробом» из бересты и перевязал всё это верёвкой.
Теперь оставалась спрятать тушу.
Тащить её куда-то было бессмысленно, да и не по силам.
Андрейка решил пока просто засыпать теленка снегом, собираясь вернуться сюда вечером…
Напоследок он сильно стукнул обухом топора по стволу ёлки, и опавший с лап снег придал его работе почти естественный вид.
Отойдя на некоторое расстояние, Андрейка тщательно обтер снегом испачканную одежду, вымыл руки и лицо…
Им повезло - никто ничего не заметил. И постепенно, Андрейка, небольшими кусками, перенёс мясо в надежные места неподалеку от дома.
Лишь однажды к ним в хату с какой-то проверкой зашел староста в сопровождении двух немцев. Принюхался, заглянул в котел стоящий на печи, но, увидев крысиную шкурку, лежащую рядом на полу, отказался от предложенной похлёбки…
Последнее время Андрей Андреевич часто вспоминал этот эпизод из теперь уже далёкого, выпавшего на тяжелую пору, детства. Многие в их деревне не сумели тогда пережить оккупацию, голод и холод первой, самой суровой зимы. Андрей был уверен, что тот теленок не случайно был послан судьбой и за это с него когда-нибудь обязательно спросится.
После войны всё складывалось у него очень удачно: перебрался в город к старшей сестре, окончил техникум, получил хорошее место на крупном предприятии. Бывший деревенский паренёк умел расположить к себе людей. Общительность, доброжелательность вкупе с простотой и душевностью, а главное - поразительная способность схватывать всё на лету, очень помогли ему в жизни. Окончив курсы телевизионных мастеров, он стал настоящим специалистом по этой, тогда ещё редкой и престижной, бытовой технике. Его частенько приглашал кто-нибудь из начальства, то ремонтировать, а то и просто подключить антенну, или отрегулировать на дому новенький телевизор. Бывал он и у начальника цеха, и у главного инженера и даже у замдиректора. Всё, конечно, в рабочее время, часто с освобождением на целый день. Приглашали и к столу. Бывало, что и выпивали вместе «за удачное приобретение».
Андрей всегда держался скромно, сам в друзья не навязывался, соблюдая «субординацию». Вскоре вступил в партию. Учился в институте, на заочном…
Женился Андрей поздно. К тому времени сам уже стал начальником цеха. Нина была сиротой, - родители не пережили блокаду, - воспитала её тётка. Познакомились на работе, - скромная тихая девушка, без особых запросов и капризов…
Когда получили от завода квартиру на Петроградской, радовались как дети…
Сейчас он сидел на неубранной постели в своей маленькой комнате (большую занимали дочь с мужем) и молил Бога, просил его сохранить Нине жизнь. Неделю назад на Нину, его Нину, в подъезде напал какой-то подонок: вырвал сумку, ударил чем-то по голове. И теперь Нина лежала в больнице, под аппаратом искусственного дыхания. Отёк мозга, смещение шейного позвонка.
Врачи сказали, что если она и выживет, то, скорее всего, останется инвалидом. Он был согласен и на это – лишь бы осталась жива. Был согласен всю оставшуюся жизнь, если понадобится, ухаживать за ней как за малым ребёнком, возить на инвалидной коляске… Она нужна ему была любая - даже парализованная.
Сегодня он был в церкви, ставил свечки перед каждой иконой, истово молился, плакал… Он не ходил в церковь много лет, теперь это была последняя надежда.
Ночью ему снился сон. Нина смотрит на него – и не узнаёт, он кричит ей: «Нина, Нина, это я, Андрей!» Но она не слышит. И вдруг он понимает, что это совсем не она. Большие черные глаза. Он не может вынести этот взгляд. Снимает шарф и… просыпается.
Утром он узнал, что Нина умерла…
Он проклял Господа. Он орал на него. С какими-то бомжами пил водку на чердаке своего дома на Петроградской. Одну бутылку, вторую… И плакал, плакал, плакал…
Первый раз за свои шестьдесят два года он валялся на улице…
Он стал пить почти каждый день. Спасала только дача, – здесь он как-то успокаивался, забывался. Ходил в лес, копался на огороде, торговал на платформе грибами.
Когда-то, лет двадцать назад, он построил здесь двухэтажный дом, можно сказать, своими руками. Конечно, здорово помог завод: привозили материалы, присылали на помощь практикантов.
Его дом долгое время был одним из лучших в поселке. Нина гордилась им, проводила здесь всё лето, осень – до снега.
После смерти Нины окончательно испортились отношения с дочерью.
Лера, как только прописала мужа, без разговоров заняла большую комнату, перетащив их старую мебель в маленькую. То, что не помещалось, – выбросила. Андрею было всё равно, – постепенно он стал ненавидеть их. Лера ни разу не была на могиле матери. Он же ездил на кладбище сначала каждую неделю, потом немного реже; возвращаясь, каждый раз напивался.
С дочерью его связывала только собака – боксёриха Джедди, которую Лера притащила, совсем крошечным щенком, позапрошлой осенью.
Вообще-то Андрей никогда не любил собак, - даже в деревне у них не было своей собаки. А тут – привязался, даже полюбил Джедьку. Дочь с зятем весь день на работе, а выгуливать-то надо.
Зная его тягу к спиртному, Лерка частенько орала: «Идёшь пить, – собаку не смей брать!» И, правда, не раз было: Андрей валялся у дверей квартиры (собутыльники притаскивали), а рядом – послушно сидела Джедди.
На весь летний сезон он брал её с собой на дачу. Без привязи, конечно, - у них и поводка даже не было. Кормилась, порой, у соседей – её все в округе любили, жалели: хозяин-то – непутёвый. Однажды убежала, – три дня не мог найти, - а, как назло, дочь с зятем приехали на выходные. Тогда первый раз они избили его. На следующий день Джедька нашлась, - сама прибежала…
Как-то поздней осенью к нему на дачу заехал приятель. Андрей в тот день уже в город собрался, а тут этот – с выпивкой. Ну и как обычно…
Проснулся оттого, что Джедька одеяло тянет. Продрал глаза, - а в дверях уже огонь! Едва успел наружную дверь отпереть, волосы обгорели. Побежал к соседям. Вызвали пожарных. Поздно…
Едва времянку удалось спасти, - она в десяти шагах…
Когда Лерка с мужем приехали, - от дома одна печная труба осталась.
Бросились бить Андрея, при всех, - соседи едва удержали.
Той зимой погибла Джедди, – под машину попала.
А перед этим опять сон Андрею снился: сидят они с Джедькой, смотрят, как дом горит, и плачут вместе. Чтоб ей не было видно, стал обвязывать морду шарфом, а на лбу вдруг… звёздочка белая!..
Утром пошел с ней на прогулку. Джедди дорогу перебежала, - там какая-то собачка была… Андрей позвал,– она немного замешкалась,
а тут машина из-за угла…
В тот вечер его били сильно, ребро сломали…
Меньше чем через год взяли щенка овчарки. Андрей даже не подходил к нему. Ворчал про себя: «Зачем опять собаку заводить, раз самих дома целыми днями нет?»
Но постепенно, - выхода-то не было, - опять пришлось выгуливать ему. За полгода Джек вымахал, стал больше Джедди. К деду привязался, - ведь всё время же с ним. Отношения с Лерой и зятем вроде наладились. Андреич теперь почти не пил, правда, всё ж срывался иногда в запой, давал волю. И когда валялся он пьяный, Джек, как когда-то Джедди, сидел рядом – охранял.
Здоровье Андреича, когда-то отменное, стало слабеть. Особенно мучили головные боли, а с похмелья, бывало, и сознание терял.
Частенько, когда никого не было дома, Андреич, сидя рядом с псом, говорил ему: «Ну, что, Джек, скоро помрёт дед. Кто ж гулять с тобой будет?» Умная собака, слушая его, наклоняла голову то в одну сторону, то в другую, силясь понять хозяина. Джек хорошо знал слово «гулять», но чувствовал, что здесь речь о другом…
Как-то, возвращаясь с работы, Лера чуть не споткнулась об отца валяющегося на тёмной лестничной площадке. Открыв дверь, она с трудом затащила грузное, почти бесчувственное тело в коридор. Джек, как всегда, остался сидеть рядом. Лера решила не обращать на отца внимания. Проспится - встанет, так было уже не раз.
…Андреич, по колено в снегу, стоял и смотрел в огромные черные глаза телёнка. А рядом, расположившись вроде как полукругом, за ним наблюдали родные: мама, ушедшая из жизни много лет назад, старший брат, так и не вернувшийся с войны, жена Нина, недавно умершая сестра и отец, которого он не помнил, но знал сейчас, что это именно отец.
Андреичу невыносим был это взгляд телёнка, он снова, как когда-то, набросил шарф… Поднял топор, целя в белую звёздочку. И вдруг эта звёздочка стала быстро увеличиваться в размерах, излучая яркий белый свет. Этот световой поток подхватил Андрея, оторвал от земли, стремительно понёс вверх. А снизу на него смотрели близкие, любящие его люди и радовались за него…
Красная монетка солнца медленно проваливалась в щель меж крышами соседних домов, как бы оплачивая пропуск в ещё одну беспокойную городскую ночь.
Лера стояла у окна. После каждой затяжки она нервно постукивала пальчиком по сигарете.
Жалобное поскуливание собаки заставило её прервать это занятие и выйти в коридор.
- Ну что, Джек, опять дед обоссался? – она подошла к отцу и с брезгливостью перевернула его на спину. Синюшность одутловатого небритого лица быстро сменялась пепельно-серой бледностью, как-то сразу заострившийся нос делал его совсем похожим на старика.
Нажав кнопку мобильника, она спокойно произнесла:
- Срочно приезжай, отец умер.