535
26 июля 1991 г., там же
Пивоваров узнал, что Учёный Совет не утвердил Лазутина в должности его зама, от меня по телефону, находясь в Москве. Реакция у него была на эту новость озадаченная: как это понимать? Учёный Совет пошёл против его, директора, мнения? И против мнения народа? Офонарели они совсем, что ли?
Я сказал:
- Не волнуйся, это к лучшему. Приедешь, расскажу, как дело было.
И когда Пивоваров вернулся, я честно признался ему, что фактически инициировал провал Лазутина, посчитав, что так и для Пивоварова, и для всех лучше будет.
- Но кого тогда в Апатитах ставить?
- Надо пытаться уговорить Володю Иванова, как Ляцкий советует. Он человек не без сложностей тоже, но порядочный, во всяком случае. И народ ему доверяет.
Иванова я знал давно. Он кончал нашу же кафедру физики Земли ЛГУ года через два-три после меня, теоретик, в ПГИ давно, поступил на работу сразу же после окончания университета, то есть лет двадцать уже, был Учёным секретарём Апатитского отделения и председателем апатитского СТК в бурные месяцы выборов директора, то есть с административной работой знаком, но к ней не рвётся, как всякий нормальный человек, тем более, что думает о докторской.
Из других кандидатур - Мингалёв не согласится, Ляцкий тоже не хочет, Арыков невозможен, Леонтьев не пойдёт. И Пивоваров сделал предложение Иванову: попробовать себя временно, а там посмотрим. Я при сём пристутствовал и Пивоварова поддержал. Иванов попросил времени подумать, а пока обязанности замдиректора по АО исполнял Арыков, которого обычно вместо себя оставлял Лазутин, демонстративно сложивший с себя замдиректорские полномочия.
Провал Лазутина озадачил не только Пивоварова, но и апатитян, особенно сторонников Лазутина, не ожидавших после его успеха в апатитском опросе мнения народа такого свинства от Учёного Совета, это мнение проигнорировавшего. По возвращению Пивоварова из Москвы апатитяне навалились на него, требуя пересмотра решения Учёного Совета и цепляясь, в частности за то, что голосовали не 12, а 11 человек (Лазутин не взял бюллетень).
Но к этому времени Пивоваров уже был обработан мною и не сомневался, что Учёный Совет поступил правильно. На очередном его заседании он подтвердил правомочность принятого тогда решения и своё согласие с ним: если бы Лазутину не хватило одного голоса, можно было бы его защищать, а он набрал всего лишь четыре голоса из требуемых девяти. О чём тут спорить?
- Но как же мнение коллектива? Как Учёный Совет посмел пойти против него?
- Каждый член Учёного Совета имеет право на собственное мнение, и тут ничего не поделаешь.
Апатитский СУС, обсуждая ситуацию, принял решение предложить Учёному Совету самораспуститься по причине расхождений с мнением большинства коллектива. Я выступил с категорическим осуждением такого взгляда на обязанности членов Учёного Совета:
- Какой это вообще тогда учёный, если он оглядывается на мнение большинства и ставит в зависимости от него своё собственное мнение? Независимость собственного мнения - главное достоинство члена Учёного Совета! Для чего тогда и Учёный Совет, если он должен идти за большинством коллектива? Тогда все вопросы на общем собрании следует решать, а не на Учёном Совете.
Тем временем подошла пора проводить очередной Учёный Совет по не менее важному вопросу - утверждение планов НИР (научно-исследовательских работ) на следующий, 1991 год. И проводить его предстояло опять мне без Пивоварова, он снова в Москву укатил, любитель столицы. Меня, например, туда без крайней нужды калачом не заманишь, а Пивоваров всегда с удовольствием, у него там дети, внуки, правда, но и склонность есть с чиновниками в "инстанциях" (Президиум АН, ГКНТ и т.п.) общаться, без особых, впрочем, успехов, на мой взгляд.
А что касается планов НИР, то с подачи Власкова администрация решила вынести на Учёный Совет предложение сократить число планируемых тем, существенно укрупнив их.
28 июля 1991 г., там же
Пивоваров, собственно, давно уже грозился перейти на потемное финансирование с конкурсом программ, а осуществить это практически при таком количестве тем, как было текущем году - 26! - было совершенно невозможно.
К тому же многие темы в значительной степени дублировали друг друга, например, три группы (Шумилова, Лазутина, Байдалова) занимались измерениями озона безо всякой координации своих исследований (хуже того, при откровенной взаимной нетерпимости, например, Шумилова и Лазутина), то же самое с магнитными (Распопов, Яхнин) и оптическими (Леонтьев, Воробьёв, Черноус) наблюдениями, и т.п.
Власков предложил выделить несколько основных направлений, достаточно независимых, то есть слабо пересекающихся, и только их включить в план, отправляемый обычно в конце года в ООФА. Я его поддержал, Пивоваров согласился, народу было предложено предлагать свои программы таких желательно крупных тем.
Откликнулись и представили свои программы от мурманчан Боголюбов, Пивоваров, я (то есть вся дирекция), Власков и Терещенко, от Апатит - Ляцкий (самая большая и подробная программа) и Лазутин. Программы Боголюбова и Терещенко, Власкова и Лазутина естественным образом объединялись по согласию их авторов, так что имелось фактически пять программ для пяти крупных тем: "Геокасп" (Пивоваров), "Ионосферные неоднородности" (Боголюбов, Терещенко), "Магнитосферно-ионосферные возмущения" (Ляцкий), "Средняя атмосфера"(Власков, Лазутин) и "Теория и моделирование околоземной среды как единой системы" (Намгаладзе).
Я свою программу готовил в расчёте на равноправное участие в ней Вити Мингалёва и его группы, предлагал ему выступить совместно с общей программой, но Витя категорически отказался под тем предлогом, что он вообще против укрупнения тем, против того, "чтобы людей в колхоз загонять".
Ни мои, ни власковские доводы, что так нам будет легче перед ООФА отчитываться, а внутри программ сохранится самостоятельность групп, его не убедили. И моё предложение возглавить руководство всей программой он тоже не принял. Упёрся, и всё.
- Витя у нас такой, - говорил мне Слава Ляцкий. - Сложный человек. Скала.
- Неужели всё обиду таит ещё?
- Как видишь.
29 июля 1991 г., там же
За день до Учёного Совета в Апатитах под председательством Ляцкого собрался ихний СУС обсудить предложения администрации. С общей идеей сократить число тем, укрупнив их, СУС согласился, но предложил добавить к пяти ещё три темы для отделов Лазутина (ему одной мало показалось), Остапенко и Леонтьева. В этом случае каждый отдел имел бы свою тему, и потемное финансирование не отличалось бы практически от финансирования по отделам, то есть "по головам".
Собственно, именно эту цель СУС и преследовал, опасаясь, что в противном случае одни отделы (например, Остапенко и Леонтьева) могут оказаться в зависимости от начальников других отделов (например, Ляцкого, Пивоварова, Лазутина).
Но тогда рушилась идея администрации отойти от "поголовного" финансирования, когда деньги распределяются "по головам", то есть по фонду зарплаты отделов, а не "по задачам" (программам), другими словами, когда осуществляется планирование "от достигнутого", когда важны не программы, а уже имеющийся ФЗП независимо от того, как он сложился.
Правда, как распределять деньги иначе, по темам, администрации тоже ясно не было, но надо же с чего-то начинать движение к потемному финансированию.
Вокруг этих двух вариантов - администрации и апатитского СУСа - и развернулись дебаты на Учёном Совете. Из членов Совета один только Витя Мингалёв был против и того, и другого, поскольку был против "колхоза" - укрупнения тем. Он считал, что нужно все темы, которые были, все 26, сохранить.
Остальных в первую очередь волновал вопрос:
- А как будем деньги делить?
Я предлагал этот вопрос сейчас не обсуждать: бюджет института не определён, делить нечего. А планы подавать все сроки уже прошли.
- Давайте по существу посмотрим, какие направления в институте имеются, их и зафиксируем в плане. Вариант администрации (пять тем) отвечает предложенным программам и охватывает всё, что делается в институте, минимальным числом тем. Вариант из восьми тем - это искусственно подгоняемый под отделы вариант. Например, тема "Полярные сияния" - под отдел Леонтьева, но своей программы они не представили, а в программах Ляцкого и Пивоварова исследования сияний предусмотрены. Я уж не говорю про вторую тему для отдела Лазутина.
Я, как председатель Совета, предложил каждому члену Совета высказаться по обсуждаемым вариантам. Мнения разделились примерно поровну между пятью и семью-восемью темами, а у меня в запасе были ещё голоса отсутствовавших Пивоварова и Боголюбова за вариант администрации, то есть за пять тем.
Но настаивать на этом варианте я не стал. Я решил последовать совету Миши Белоглазова, который высказал следующее мнение:
- По логике вещей, то есть по смыслу нашей науки независимых направлений в институте пять. Но с учётом психологического фактора, опасений людей остаться вне тем, а там, глядишь, без зарплаты я бы оставил семь или восемь тем на переходный период к потемному финансированию.
Слава Ляцкий высказал сходную точку зрения:
- Вариант администрации, может, и верен по существу. Но он черезчур жёсток, и для смягчения климата в институте администрации следовало бы уступить - согласиться на семь тем (без второй темы для Лазутина).
Что я и предложил в качестве окончательного решения. Против были только Мингалёв и Лазутин (которые терпеть друг друга, кстати, не могут). Руководителями тем утвердили Пивоварова, Лазутина, Ляцкого, Терещенко, Леонтьева, Остапенко и меня. Витя Мингалёв заявил, что его группа будет работать по теме Остапенко - своего начальника отдела.
536
После затяжных собраний или заседаний Учёного Совета в Апатитах, заканчивавшихся на час, а то и два позже конца рабочего дня, мы с Власковым обычно отправлялись пить водку к Мингалёвым, чтобы расслабиться, снять стресс и убить время до ночного поезда в Мурманск, отправлявшегося из Апатит около часа ночи. И в этот раз Витя тоже приглашал меня вместе с Власковым скоротать вечер у него, но мне не составило большого труда отличить этот жест вежливости от былого искреннего желания посидеть вместе за бутылкой.
Я отказался, сославшись на необходимость дождаться Ляцкого с его партийного (ДПРовского) собрания, чтобы закончить с ним оформление планов к завтрашнему дню. Славу я дожидался прямо у него на собрании в подвале, где не так давно ещё собирался ДОСП, тихо прекративший своё существование после того, как мурманское ОДД разошлось по партиям - СДП (Румянцева, Оболенского) и ДПР (Травкина, Каспарова).
Слава инструктировал какую-то совсем зелёную молодёжь, почтительно ему внимавшую, как правильно проводить опросы общественного мнения. Освободившись, Слава повёл меня к себе домой, извинившись, что у него не очень уютно дома сейчас, поскольку... и тут он меня ошарашил новостью: у него сын очередной недавно родился - Генри. Ай, да Слава!
Мы посидели у него на кухне, выпили коньячку, обсудили институтские проблемы, в партию свою меня Слава больше не заманивал. Главным образом просил разъяснить финансовую ситуацию в институте - куда деньги подевались, от Пивоварова, мол, ни хрена не добьёшься, и от Василькова, и от бухгалтерии тоже. До поезда я как раз и успел только ему растолковать, что наш бюджет институтский - как Тришкин кафтан после насильственной закупки МЕР и терещенковских антенных модулей, до сих пор эти дыры затыкаем.
- Но почему за счёт Апатит только? - задавал Слава традиционный апатитский вопрос, а я в сотый раз доказывал, что не только за счёт Апатит, а попеременно... Чуть на поезд не опоздал.
1 августа 1991 г., там же
В Мурманск по-прежнему довольно регулярно наведывались НЛО. В сентябре в ПГИ пришёл телекс из Кируны от известного шведского геофизика Хулквиста. Они потеряли связь с исследовательским шаром-зондом, который унесло из Швеции за границу в сторону Кольского полуострова, и просили помочь его найти. Их особенно волновал какой-то новый дорогой прибор, установленный на этом зонде, им было бы страшно жаль, если бы он пропал.
Я передал эту просьбу Лазутину, главному нашему специалисту по аэростатам и зондам (в Апатитах у ПГИ свой аэростатный полигон), он обещал связаться с ПВО, дело, мол, привычное, они найдут своими наземными локаторами или с самолётов, если уже не засекли.
А на следующий день, в ясную солнечную погоду над Мурманском засияла яркая точка, очень медленно перемещавшаяся по небосклону. Меня опять начали одолевать телефонными звонками - куда наука смотрит?
Я отвечал, что это шведский зонд, залетевший на нашу территорию, болтается в стратосфере на высоте километров в 20-30. Ейбог же наблюдал его в сильный бинокль и уверял, что отчётливо можно разглядеть каплевидную форму оранжевой оболочки и подвес под ней.
На следующий день погода испортилась, и зонда не было видно, а от Лазутина я узнал, что вояки его сбили, оболочку вернули шведам, а приборный контейнер якобы не нашли.
Очередное НЛО появилось в конце ноября, на тёмном, частично облачном небе утром, когда народ шёл на работу. Я видел его, ожидая троллейбус на остановке, а Митя по дороге в школу: необычное свечение, быстро перемещавшееся по небу и пробивавшее даже облака, словно летательный аппарат с прожекторами заходит на посадку прямо где-то тут, но без звука.
То была какая-то ступень ракеты, запущенной в Плесецке. Народ опять волновался и звонил, а я его успокаивал.
12 сентября 1991г., гостиница АН, Москва
Перед Новым годом ПГИ распрощался с предыдущим своим директором - Олегом Михайловичем Распоповым, напрочь рассорившимся к этому времени с директором нынешним - Пивоваровым.
Поначалу отношения между ними были вполне нормальными, никакой неприятной предыстории, как в случае Распопов-Ляцкий, не существовало, по желанию Распопова его лаборатория вошла в отдел Пивоварова, куда он собирал отринутых другими отделами.
Пивоваров уверял меня, что Олег Михайлович со своими связями может быть и будет полезен институту. Чуть ли не дружескими на почве туризма-альпинизма были поначалу и взаимоотношения Пивоварова с Олегом Шумиловым, ближайшим распоповским сотрудником, тоже, кстати, с нашей кафедры физики Земли ЛГУ, я его со студенческих времён знаю (а Димуля Ивлиев (отец Ианнуарий) с ним зимовал то ли в Тикси, то ли на Хейса). Угрюмоватый товарищ и не шибко умный, но самоуверенный и грубый.
Озлобление взаимное между Пивоваровым, с одной стороны, и Распоповым и Шумиловым, с другой, началось, похоже, и стало нарастать после поездки последних в Канаду на два месяца. Под давлением апатитян, Распопова и Шумилова не терпевших, Пивоваров потребовал от обоих Олегов выступления на семинаре с обоснованием необходимости поездки, на котором их изрядно потрепали, хотя в любом случае вряд ли бы поездку отменили: думать надо было раньше, когда составлялись и Пивоваровым утверждались планы загранкомандировок.
Распопов с Шумиловым обиделись - что это, мол, за недоверие к нам такое, мы, мол, по приглашению канадцев едем, и какое ваше дело...
По возвращению из Канады им снова пришлось выступать на семинаре, теперь уже с отчётом. И опять возник вопрос (я его задал, безо всякой задней мысли, кстати): а стоило ли ездить, дорогое ведь для института удовольствие-то? Каков, мол, научный результат и нельзя ли было его тут получить?
И вот вместо того, чтобы спокойно и по существу на этот вопрос ответить, Распопов и Шумилов буквально впали в истерику: что это такое, в чём дело, почему к ним с такими вопросами пристают, это инсинуации дирекции, другие, мол, ездят и от них ничего не требуют, никаких отчётов на семинарах, а к ним специально придираются.
Я возразил, что это неправда, что при мне все, кто ездил, Кустов, например, Успенский, все отчитывались, но Олеги никак не могли успокоиться.
История имела то продолжение, что бухгалтерия отказалась оплачивать Шумилову провоз багажа (килограммов сорок, кажется, или даже больше) без представления оправдательных документов. Шумилов разъярённый прискакал ко мне:
- Почему всем всегда всё оплачивали, а от меня теперь документы какие-то требуют? Это всё козни дирекции! Нас травят!!!
- Ну, а что ты там для института в багаже вёз? Институт же не обязан провоз твоего личного барахла оплачивать, только твой проезд.
- Я одних оттисков только целую груду привёз!
- Сорок килограммов оттисков? - позволил я себе усомниться.
- Ты, что, мне не веришь? На каком основании?
- Ну, представь хоть перечень этих оттисков, я на нём визу поставлю для бухгалтерии, ей же надо какой-то оправдательный документ иметь - на что деньги потрачены.
Но Шумилова это почему-то не устраивало, и он кричал, что, вот, другим всё оплачивают, а к ним специально прицепились, это Пивоваров с Намгаладзе их выжить хотят из института. Потом, правда, принёс какой-то список, я его подписал, не глядя, по просьбе, кстати, Славы Ляцкого не обострять отношений с Шумиловым ради спокойствия в институте.
А у Распопова с Пивоваровым спираль нелюбви раскручивалась с нарастающей скоростью.
Приехал в ПГИ Рёдерер, крупный американский геофизик и международный научный функционер. Так Распопов с Пивоваровым чуть не подрались по поводу: у кого Рёдереру ужинать - у Распопова дома (тот всё приготовил) или с Пивоваровым в ресторане (как было намечено в официальной программе мероприятия). Победил Пивоваров, нанеся тем самым Распопову смертельное оскорбление.
Да ещё Пивоваров стал выпихивать Распопова с поста председателя советско-финской комиссии по сотрудничеству в области геофизики, который Распопов многолетне занимал.
В свою очередь Распопов, решив к этому времени переходить в ЛО ИЗМИРАН (где теперь директорствовал, кстати, его ученик Юра Копытенко, опять же с нашей кафедры, я с ним в Суйсари в экспедиции сидел), сляпал некую научную программу "Полярная шапка" и разослал по всем геофизическим конторам циркуляр, призывающий подавать предложения в эту программу, якобы чуть ли уже не утверждённую ГКНТ с научным руководителем Распоповым, головной организацией ЛО ИЗМИРАН и финансированием в 20 миллионов рублей.
Всё это был чистой воды блеф. Миллионы были лишь желаемы, и ГКНТ всего лишь не возражал против разработки этой программы (как и любой другой) хоть Распоповым, хоть кем ещё, но распоповский циркуляр многие приняли за чистую монету, в том числе и сам Пивоваров, лихорадочно бросившийся дезавуировать эту инициативу по всем доступным ему каналам.
Какого, мол, чёрта Распопов, сотрудник ПГИ пока ещё, выступает с программой, не согласованной с директором ПГИ, по научному направлению, в котором ПГИ, а не ЛО ИЗМИРАН является головным?!
Наконец, уходя из ПГИ, Распопов вознамерился забрать с собой ксерокс, который он приволок несколько лет назад в ПГИ после международной конференции, для обслуживания которой этот ксерокс был приобретён иностранными участниками конференции, то ли финнами, то ли американцами.
Распопов был председателем оргкомитета и на этом основании по окончании конференции захапал ксерокс себе, но не в личную собственность, что тогда вообще запрещалось в отношении множительно-копировальной техники, а в ПГИ, где, будучи директором, пользовался им как своим, но и другим иногда дозволял.
Уйдя с поста директора, Распопов утащил ксерокс к себе в кабинет, где к нему было не подобраться, ибо Распопов в институте стал бывать совсем редко, накручивая командировочные в Москве. Саша Боголюбов, наш Учёный секретарь, вырвал-таки ксерокс из распоповского кабинета после длительной осады, но под расписку с обязательством вернуть.
И вот теперь Распопов, размахивая этой распиской, требовал, чтобы ему отдали ксерокс. На что получил решительный отказ и от Боголюбова, и от Пивоварова - знать ничего не знаем, ксерокс институтский и за пределы ПГИ не выйдет. Что, конечно, не прибавило любви Распопова к Пивоварову.
25 декабря вечером Распопов устроил отвальную в институтской столовой, выставил коньяк, водку, немного закуски, пригласил человек тридцать. Пивоварова не было в это время в Мурманске, я представлял администрацию и говорил, в числе прочих, какие-то тёплые слова, вполне искренне причём.
И в самом деле, как их было не сказать? Корпус-то этот шикарный кто построил? Никуда не денешься. А у кого в экспедиции я в геофизику вообще вступил в 1963-м году, и у кого дипломную работу Сашуля делала? У Распопова.
Но, конечно, самыми сердечными были слова распоповской гвардии, процветавшей при нём в институте - братья Терещенки, Пятси, Горохов, Волошинов (специально пришёл! - хоть и большой начальник теперь, зампредоблсовета), Калитёнков, Шумилов, Лариса Афанасьева, вся хозслужба во главе с Ейбогом - для них Распопов был вне всяких сомнений лучше Пивоварова.
Подвыпив, Распопов отвёл меня в сторонку и стал уверять в своей лично ко мне лояльности и даже тёплых чувствах, он, мол, всегда считал меня куда более достойным претендентом на директорское место, и другие якобы тоже так считают.
Мы с Сашулей не стали задерживаться на этой вечеринке, а народ, говорят, хорошо там набрался. Тем эра Распопова в ПГИ и кончилась.
537
Письмо Милочки из Севастополя от 14 декабря 1990 года
Здравствуйте, мои дорогие Саши!
Вот уже три недели, как я дома, намоталась, но хоть развеялась немного, когда-то теперь выберусь! Всех навестила, повидалась с родными и друзьями, а теперь буду ждать вас всех в гости. Город наш с 26 декабря открывают, о чём спешу вам сообщить. Теперь и у нас будут совсем пустые прилавки и полно шпаны, как и везде.
С введением купонной системы у нас стало чуть-чуть лучше с продуктами: появились яйца, иногда масло, колбаса свободно. Правда, народ злой, очереди в магазинах увеличились, так как теперь продавец сначала отрезает купон, потом деньги...
На той неделе наша Света ездила в Симферополь покупать себе пальто за 270 р. Собрали денег и купонов, так ей на рынке порезали сумку, вытащили косметичку, паспорт с купонами (деньги, правда, были в другом месте). Вот такие дела!
Когда поедете к нам, Павлик вам объяснит, как надо переводом выслать деньги под зарплату, чтобы здесь получить купоны, он уже так делает.
Сашуля, я, как и обещала, купила вам светильник севастопольский "Херсонес" в Митину комнату за 18 р., так что либо Павлик заберёт, либо до лета подождёте. И ещё у меня просьба: куртку, которую я купила, пришлось продать подруге Люсе Клопковой, она её как увидела, так прямо с ножом к горлу: продай, мне она лучше. Правда, она мне большая, и надо бы поменьше. Так что, если будет такая же, только 46-го размера (но рост не меньше 165-170), то очень прошу - купи. А как прислать - посмотрим. Сашуля, берет твой я тоже тебе к весне пришлю, ведь зимой он тебе не нужен?
А у нас в этом году очень тёплая зима, вот пишу письмо, а за окном тепло, светит солнышко, плюс 15 градусов. На деревьях набухли почки, а на газонах расцвели маргаритки!
А как у вас, наверное, совсем темно, катаетесь уже на лыжах? Скоро Новый год, а у нас совсем этого не чувствуется, хотя уже продаются ёлки-сосны.
Пришла на работу с обеда - дописываю письмо. Очень жарко, плюс 20, все идут раздетые, прямо лето! На работе дела неважные, работы нет совсем, сидим и ждём сокращения, получаем копейки.
Павлик сейчас в море, уже целую неделю, у него работы много, а с 31 декабря собирается в отпуск, может быть, сделает ремонт на кухне.
Ромка занимается, готовится к первой сессии, бабушка пока чувствует себя неплохо.
Пишите!!
Целую вас всех крепко, крепко.
Ваша Мила.
14 декабря 1990 г.
Письмо тёти Тамары Бургвиц из Сестрорецка от 18 декабря 1990 года
Здравствуйте, дорогие северяне!
С наступающим добрым, счастливым Новым годом!
Хочется с вами давно поделиться и полюбоваться таким грибом. А вы таких ещё не находили? (В конверт вложена газетная вырезка с фото: один гриб на другом вырос.)
А также ещё о трагедии с Сашей Невзоровым. Мы все очень переживаем о нём. Весь Ленинград. В газетах одни вопросы: как здоровье Саши Невзорова?
Пока передачи ("600 секунд") нет. Лежит в Академии им.Кирова. Съёмку не разрешали. Потом Вадим Медведев с камерой пришёл в палату, а Невзоров отмахивал рукой, сказал Вадиму: - Никакой паники! Всё в порядке! - и Вадиму пришлось удалиться.
Саша Невзоров сидел в постели. Пока никого не задержали, сообщений нет. Президент Горбачёв звонил Собчаку и дал команду: все меры принять о розыске нападавшего на Невзорова.
Что будет в четверг 20-го в 21.40 - ждём, что сообщат или будет передача.
У Саши повреждены мягкие ткани в левой груди. Температура нормальная. Состояние удовлетворительное. У нас сохранилась большая статья во всю страницу газеты. Корреспондент ведёт разговор с Сашей Невзоровым. Он сказал, что если его не поймут, то он уйдёт жить в монастырь. Иначе он жить не может. Приедете к нам - почитаете.
Кто такой Саша Невзоров, Саша и Митя знают, а Сашуле вы расскажите. Он опять стал мировой парень. Были вывихи. Сейчас он такой, каким был в первые передачи. Молодец!
Я тоже возвращаюсь к нормальной жизни. Вчера моей сестрёночке было 40 дней. Наплакалась вдоволь на кладбище, без присутствия Вовочки. Вчера же вечером посадила в поезд свою Миронову, которая гостила 5 дней. Ужас, как устала с ней. Просила зимой не приезжать, но она слов не понимает. Ей хочется домой.
До свидания. Целуем всех. Привет от д.Вовы. Смотрит телевизор. Сегодня магнитные бури. В неблагоприятные дни д.Вовочка плохо себя чувствует и не спит, и вместе с ним я.
К письму приложена также вырезка из "Ленинградской здравницы" (Версия ночного нападения) и стих некоего Шумилина "Александру Невзорову".
13 сентября 1991 г., там же
С 17 по 27 декабря 1990 года проходил 4-й съезд народных депутатов СССР, открывшийся требованием некоей горянки Умалатовой выразить недоверие Горбачёву, а закончившийся вручением тому недостававших ему якобы дополнительных полномочий испонительной власти и позорными выборами вице-президента, на пост которого Горбачёв со второго захода протащил Янаева, заставив переголосовать несогласившихся было с этим депутатов.
В промежутке же - сенсационное заявление Шеварнадзе об угрозе диктатуры и об его отставке с поста министра иностранных дел, провидческое предупреждение Адамовича Горбачёву о подонках, которые выберут ему вице-президента и замарают Горбачёва кровью, истерические крики с трибуны Алксниса:
- Перед вами реакционер, перед вами ястреб, подонок! Я принимаю эти обвинения!...
Инфаркт бедолаги Рыжкова (плачущего большевика) и в качестве заключительного аккорда гнев Горбачёва на Россию, которая в союзный бюджет деньги вносить отказывается.
Поначалу казалось, что Горбачёв решил пожертвовать Рыжковым (ради которого он ещё в начале осени отказался от "500 дней" и наметившегося сближения с Ельциным) и разогнать наконец-то рыжковский Совмин.
Увы! Рыжкова, весьма кстати заболевшего, ушли на пенсию, но и только. Новый кабинет из преимущественно старых министров возглавил отец инфляции, бывший главный денежный печатник, министр финансов у Рыжкова Павлов. В ближайшем окружении Горбачёва вместо Бакатина и Шеварнадзе - Пуго и Янаев! Хороша компания.
А в ПГИ Иванов согласился на замство у Пивоварова. Временно. Попробовать.
Состоялись довыборы в Учёный совет вместо выбывших Распопова и т.н. "представителей общественных организаций" (от парткома, профкома и совета молодых специалистов).
Неожиданно Витя Мингалёв начал домогаться моего участия в довыборах: Намгаладзе, мол, в Учёном совете по должности, как замдиректора, а вот пусть теперь его народ изберёт, ему же самому будет приятно, а то вдруг ему придётся уйти с поста зама, тогда он и из Учёного совета вылетит, а так - останется.
Короче, заботу обо мне Витя начал проявлять, чтобы закрепить меня в Учёном совете якобы. А и ежу было понятно, что он надеялся, если не на то, что меня прокатят, то во всяком случае на ощутимое количество голосов против, чтобы я это почувствовал и умерил свои амбици, не задавался то есть чтоб.
Я отказался.
Я в Учёном совете на законном основании, и не по желанию, а по обязанности. Когда снимут с должности зама, тогда и буду думать - баллотироваться ли мне в Учёный совет на очередных выборах или нет. С чего это Витя взял, что я сплю и вижу быть членом Учёного совета в любой ситуации? Вон, Юра Мальцев - не член Учёного совета, не избран, а я его достойнее и учёнее многих членов считаю.
Юру, кстати, на этих довыборах избрали-таки наконец в Учёный совет.
Перед самым Новым годом я закончил, наконец, одно дурацкое дело, за которое непонятно почему взялся. Гриша Костюченко как-то спросил меня - нет ли у нас в ПГИ переводчика с финского или шведского - перевести ему на русский язык инструкцию к пользованию его шведским видеомагнитофоном. Я пообещал узнать.
Выяснил, что у Виктора Гуркалова - нашего электронщика по ЭВМ, жена финка и работает переводчицей в "Интуристе". Спросил у него - может ли она такую работу выполнить? Ответ был: не бесплатно - да.
Я сообщил об этом Грише, тот передал мне инструкцию, а я снова обратился к Гуркалову.
- Но у меня жена берёт по интуристовским расценкам.
- А сколько это?
- Восемь рублей за страницу независимо от объёма текста.
- Ого! Ладно, я подумаю, надо у заказчика спросить.
В инструкции страниц 30, в основном картинки и подписи к ним. Вряд ли Гриша согласится. Я, во всяком случае, не согласился бы. Сущий грабёж. Легче самому перевести всё со словарём.
Раздобыл шведско-русский словарь в библиотеке и начал переводить, ни одного слова не зная. К счастью, язык на немецкий похож. Много сходных слов.
И перевёл. Непонятно зачем. Не один ведь вечер потратил.
"Взгляд" сняли с эфира. Кравченко резвится на ТВ.
Пивоваров из Москвы явился и икру метал с утра: почему, мол, до сих пор не готовы документы для перевода научных сотрудников на новые условия оплаты труда в соответствии с Указом Президента?
Я выпучил глаза:
- А деньги откуда? В том же Указе и деньги были обещаны, а их нет, как ты знаешь. Вот будут деньги, и переведём. Ты же сам соглашался не пороть горячку, не спешить, в нашем-то особенно финансовом положении.
- Все почти уже перешли, мы последние остались. Я не хочу, чтобы на меня пальцем показывали.
- Ну, так издавай приказ, в чём дело. Документы раз плюнуть подготовить. Они уже и готовы наверняка у Василькова.
Пивоваров впервые так резко разговаривал со мной, и это мне не понравилось. У самого семь пятниц на неделе, а тут спохватился.
Вечером я отстоял за водкой на Скальной три часа, а на следующий день (30 декабря) мы с Сашулей и Митей улетели в Калининград встречать Новый 1991 год и на Митины зимние каникулы.
(продолжение следует)