Зажав между зубами ненужный карандаш, Историк быстро стучал по клавишам, стараясь не упустить внезапно посетившее его вдохновение. Два месяца назад его пригласили консультантом на киностудию, снимавшую очередной сериал «с историческими мотивами». Россия начала 20 века, революция, море крови, красное на белом – в прямом и переносном смысле. И конечно – любовь. Трагическая история выбора между идеологией и жизнью с обязательным летальным исходом в конце. Кто будет летать, Историк еще не знал. Сценария не было – был лишь набросок сюжета, и за неделю работы Историк неожиданно для всей съемочной группы и себя самого превратился в сценариста, увлеченно строчащего по одной серии в две недели, причем с удивительным удовольствием.
Удовольствие, впрочем, имело под собой довольно веское материальное основание, но дело было не только в размере гонорара. Революционная эпоха привлекала Историка еще с института, он самозабвенно глотал всевозможные книги, на которых однокурсники засыпали, не успев добраться до десятой страницы. Однако для получения места в аспирантуре любимую эпоху пришлось принести в жертву. Кафедре была интересна другая тематика, и в жизнь Историка прочно вошла советская Чехословакия. К моменту вручения вожделенной корочки свидетельства о присвоении ученой степени Историк всей душой ненавидел давно почившую в бозе Чехословакию, свои лекции и историю как науку. Всю, за исключением эпохи русской революции. Он даже в Чехию с университетской экскурсией не поехал прошлым летом.
Когда его вызвал к себе ректор и официально попросил проконсультировать «господ телевизионщиков», Историк расстроился, предположив, что они затеяли съемку фильма о ненавистной Чехословакии, но, услышав тему, воодушевился и вот уже второй месяц со всем своим нерастраченным юношеским пылом строчил на компьютере серию за серией.
За окном темнело, хотелось курить, но сигареты лежали в кармане куртки. Историк нервно грыз карандаш, отстукивая на клавиатуре известный одному ему ритм, и мысленно уносился к завтрашнему дню. Завтра он будет участвовать в подборе актеров, а еще через пару недель сможет увидеть первые кадры написанного им сериала.
***
В съемочном павильоне царила непривычная Историку привычная суета. Только что закончились пробы на главную мужскую роль, и главный режиссер с порога громогласно прокричал:
- Это наш Григорий! – и ускакал куда-то со сценарием подмышкой.
Историк окинул взглядом десяток женщин, сидящих на кожаных диванах и креслах, уткнувшись глазами в текст, и вздохнул. Его Лизы среди них не было.
***
Лиза была первой и единственной за всю жизнь любовью Историка. Сначала, по молодости, Историку казалось, что она материализовалась в проживающей в соседнем общежитии однокурснице. Девушка была маленькой, с длинными светлыми волосами и карими глазами. Первые два года Историк-студент смотрел на нее из окон своей комнаты, на третий случайно познакомился в компании. Потом были две прогулки по ночному городу, один танец на новогодней вечеринке и, после этого, короткое пронзительное знакомство с ее будущим мужем. После ее замужества и отъезда в родной город Историк работал над диссертацией и мечтал. Мечтал о том, как могла бы сложиться его жизнь, если бы она оказалась рядом. Под мерный стук клавиш старой пишущей машинки, в тишине библиотеки и на кафедре перед ученым советом.
Потом первая любовь стала забываться. В том смысле, что Историк уже не мог вспомнить мелких подробностей – взглядов, жестов, обращенных к нему редких, а потому столь милых сердцу слов. Образ маленькой девушки с длинными светлыми волосами обрастал придуманными деталями и подробностями, она была воплощением всех его, приобретенных с годами, идеалов. У нее был только один недостаток. Она до сих пор не удосужилась встретиться Историку в реальной жизни.
Иногда, правда, реальность напоминала о себе неожиданными и болезненными уколами. После двух подобных инъекций, не обнаружив в доме ни одной чистой рубашки и растерявшись в ответ на прямой вопрос хорошего знакомого о своей ориентации, Историк женился. Женился быстро и скоропалительно, на женщине, которая не вызывала у него эмоций. Отрицательных не вызывала. И последующие семь лет с удивлением спрашивал себя по утрам, что делает эта, чужая, в сущности, женщина в его квартире и в его жизни. Ответа не находил и снова отправлялся работать и мечтать. О своей Лизе.
Лизе мешало присутствие чужой женщины. Мучавший его долгие годы вопрос – почему же она все-таки не появляется – однажды разрешился сам собой с удивительной ясностью. Историк быстро сравнил для себя важность чистых рубашек и Лизиного спокойствия, и сделал выбор в пользу последнего, что и явилось достойным завершением его брака.
А через пару месяцев появился сериал и место исторического консультанта на киностудии. Сценария в сущности не было, но главную героиню звали Лиза – светловолосая хрупкая девушка была набросана на нескольких страничках размыто и неряшливо, словно ее забыли раскрасить яркими красками. И неожиданно для себя самого Историк взялся за кисти, обнаружив в себе некоторую склонность к писательству. Окружающие удивлялись, но он один был уверен, что благодарить нужно только ее. Его любовь, его музу, его вдохновение.
***
Режиссер надрывно орал в трубку телефона, перекрывая шум машин, доносящийся в открытое окно.
- Ты достал меня своими закидонами. У меня по графику съемка завтра, свободный ты художник, черт бы тебя побрал! И завтра у меня должна быть актриса на главную роль. Я уже эпизодников выбрал, декорации поставил, а ты копаешься вторую неделю. У той уши, у этой нос… Мне плевать на нос, рот и прочие волнующие тебя части тела. Завтра мы начинаем съемку.
Историк прислушивался к коротким гудкам, доносящимся из трубки. Сердце стучало где-то в висках.
- Завтра, - повторял он про себя. – Завтра.
А завтра оказалось солнечным – впервые за две недели. Историк встречал рассвет на балконе, забыв, что его окна выходят на запад и удивляясь, почему не восходит солнце. Он не мог спать и не мог дописывать сценарий. Сердце билось в предчувствии чего-то необычного, такого, чего не может быть. Он старался не думать, не мечтать, старался сосредоточиться на съемке и убедить себя в том, что сегодня ему все же придется выбрать актрису на роль Лизы в сериале.
- Это совсем не значит, - убеждал он себя шепотом, - что моей Лизы нет на свете. Это всего лишь фильм. Всего лишь фильм, который я снимаю.
Ровно в восемь утра Историк прошел через турникет, привычным жестом предъявив пропуск охране. Она стояла у лифта вполоборота. Застыв в самом центре вестибюля, Историк молча наблюдал за тем, как открывались двери, и она заходила в кабину.
- Лиза! – громко крикнул он закрытым дверям.
- Да нет, - сказал уже тише, самому себе, - Бессонница. Показалось просто.
Девушка из лифта сидела на кожаном диване и внимательно читала сценарий. Она даже не вздрогнула, когда открылась дверь, тогда как другие претендентки оторвались от текста и уставились на Историка с видимым интересом. А Историк уже бежал по павильону в каморку режиссера, с горящими глазами и совершенно безумным выражением лица.
- Я ее нашел! - прокричал он с порога прямо в режиссерское ухо.
Потом были пробы. Совершенно формальные ненужные пробы всех пришедших актрис на главную женскую роль, потому что режиссер твердо решил, что возьмет именно ту девушку, которая понравилась сценаристу. Иначе от его вывертов съемка гарантированно вылетит из графика.
Девушка из лифта зашла последней, режиссер в принципе остался доволен, потому что кусочек, выбранный для проб, она не играла – была сама собой.
- Ну что же, - режиссер замялся, отыскивая в своих записях имя актрисы, - Елизавета Аркадьевна, Вы нам подходите…
Историк, до этого внимательно наблюдавший за происходящим в павильоне, поднялся со своего стула и вышел в коридор, глядя перед собой невидящими глазами.
- Лиза, - стучало в голове. – Я нашел свою Лизу.
***
По условиям контракта, на самих съемках Историк мог не присутствовать. Но это по условиям контракта. На самом деле не присутствовать при воплощении в реальность своей мечты он не мог и не хотел, в связи с чем каждое утро приезжал на съемочную площадку раньше всех, тихо сидел в углу, никому не мешая и смотрел.
Режиссер не уставал удивляться – девушка играла замечательно при минимальном актерском опыте в два эпизода и три роли второго плана. Да она и не играла вовсе – она просто была той Лизой, которую душевно и тонко нарисовал Историк в своем сценарии. Словно он писал его именно с нее. Или для нее.
А Историк не удивлялся ничему. Все эти годы он твердо знал, что Лиза обязательно встретится на его жизненном пути. И пусть пока она увлечена съемкой и не обращает на него никакого внимания – пусть! Это совершенно не важно, потому что теперь он точно знал, что она есть не только в его мечтах, но и в его жизни. А как же иначе – каждый день она проходит рядом, стоит только протянуть руку, и можно мимолетно прикоснуться к ее волосам. Протягивать руки Историк не спешил – пока ему достаточно было одного лишь сознания того, что его любовь наконец-то приобрела реальное, человеческое воплощение. Он и заговорить-то с ней решился всего один раз. Раздумывал. Подбирал слова. Боялся чего-то.
В тот день на съемочной площадке царило необыкновенное оживление. Снимали уже четвертую серию из пяти, когда прибежал запыхавшийся помреж и с порога объявил, что их сериал поставили в сетку на следующую неделю. Реклама шла полным ходом, ажиотаж раздули необычайный и руководство канала просто решило, что ждать больше не выгодно. Съемочная группа заволновалась, а артисты обрадовались как дети. И тогда Лиза впервые подбежала к Историку так близко, что ее волосы на секунду коснулись его щеки и проговорила быстро:
- Вы даже не представляете, что Вы для меня сделали. Эта Лиза – она просто… как будто… я… Я так волнуюсь… Вы такой талантливый…
Дальше Историк не слышал. Он машинально прижал к лицу ладонь – в том самом месте, где кожа еще хранила прикосновение ее волос, и с трудом поборол желание закрыть глаза. Ее голос, ее восторженные слова, обращенные к нему, разом лишили его возможности думать и отвечать. Не совсем понимая, что он делает, Историк вышел на улицу и зашагал домой пешком, не отнимая от лица руки, словно желая сохранить мимолетное ощущение, не дать ему раствориться. Нырнув наконец в спасительную тишину своей одинокой квартиры, он не мог четко вспомнить, как он добрался до дома. Куда заходил. Помнил лишь ее сияющие глаза и восторженный голос.
***
Потом начались вещи, объяснить которые Историк не мог. Утром в ванной, на том крючке, где обычно висело старое полотенце, он обнаружил кокетливый женский халатик. В прихожей стояли милые мохнатые тапочки с помпонами, а на трюмо стройными рядами выстроились косметические принадлежности. Откуда все это взялось, Историк не знал, но воспринял факт присутствия в его квартире женских вещей как само собой разумеющееся, поставил на стол две кофейные чашки, а вечером впервые после развода с женой разложил диван и бросил на него две подушки вместо одной.
И началась совсем другая жизнь – полная радости и необъяснимого душевного подъема. Долгими вечерами, сидя на кухне за чашкой крепкого чая, Историк курил одну сигарету за другой и разговаривал с Лизой. Рассказывал о себе все то, что она не могла знать. Всю свою жизнь без утайки – от рождения до самого момента их встречи. И как чуть не перепутал ее с какой-то однокурсницей, и как целых семь лет провел в непонятном, ненужном браке – не скрывая, не приукрашивая, как на духу.
Лиза слушала молча, не перебивала, не осуждала. Она вообще ничего не говорила – и Историк научился ценить в женщине умение молчать. Она была аккуратной и неприхотливой – халатик всегда висел на своем месте в ванной, косметика все так же стояла на трюмо, а тапочки – на своем месте, на полке для обуви. Но ее присутствие ощущалось в квартире так явственно, что одно это делало Историка счастливым. А молчаливость ее с лихвой компенсировали те первые и последние восторженные слова, которые до сих пор звучали у него в голове.
Ну и конечно он слышал ее голос на съемках. Она проговаривала придуманные им диалоги так, словно они шли из самого ее сердца, и Историк не уставал поражаться, насколько же они похожи.
Сюжетную линию собственного фильма он давно потерял, а потому – страстный роман Лизы с Григорием, развивающийся уже на глазах у миллионов телезрителей, не имел никакого значения. До некоторых пор.
***
Режиссер следил за графиком постоянно. Сериал транслировался раз в неделю, зрители уже увидели третью серию и жаждали продолжения, о чем свидетельствовали тысячи приходящих на киностудию писем. Съемочная группа успешно заканчивала пятую – последнюю – серию, которая должна была выйти в эфир через неделю и все шло прекрасно, но как всегда в самый неподходящий момент разладилось. Разладилось до неприличия банально и не вовремя, в тот самый момент, когда снять осталось финальную сцену – простую, яркую и пронзительную.
Лиза с Григорием наконец-то остаются одни и сливаются в экстазе, то есть – на раритетном диване Лизиных родителей, после чего Григорий в ярости убивает возлюбленную, выяснив, что она – сестра его заклятого идейного врага. Конец фильма. Домохозяйки рыдают. И именно в Гришину ярость упиралась проблема.
По сценарию он должен был выскочить из-под одеяла обнаженным и схватиться за револьвер. Камера в этот момент мельком покажет его в полный рост и сфокусируется на искаженном злостью и прочими понятными эмоциями лице. У актера, игравшего Григория, мимика была очень выразительной.
Где этот идиот умудрился получить такой синяк, режиссер не понимал. Григорий, конечно, пытался что-то объяснить и оправдаться, но его оправдания не меняли дела ни коим образом. Потому что синяк на лице не маскировался никаким гримом и сиял во весь экран как свежее боевое ранение, непонятно в каких боях приобретенное.
После недолгих по причине безвыходности ситуации баталий, было принято единственное возможное решение. Отложить съемки финальной сцены на неделю и… пустить последнюю сцену в эфир живьем.
Актеры волновались, съемочную группу трясло – последняя сцена могла провалить триумфальный в этом сезоне сериал, Григория подвергли всеобщему остракизму, но ни страхи, ни опасения, ни злость не могли изменить неизбежного.
***
В субботу группа собралась в павильоне за 4 часа до эфира. Репетировать не стали, суеверно считая, что лучше всего получается с первой попытки. Тщательно нанесли метки, несколько раз проверили время, зарядили пистолет холостыми патронами. По просьбе режиссера Лиза несколько раз попробовала умереть – закатила глаза и откинулась на подушки. Режиссер был удовлетворен – смерть получалась у нее такой же натуральной, как жизнь.
Потом полтора часа всей группой наблюдали, как гримируют Григория. Синяк удалось замазать, однако актеру было велено до начала эфира не двигаться, чтобы штукатурка раньше времени не осыпалась.
Лиза нервно смеялась, режиссер ходил из угла в угол, оператор третий раз переставлял вторую камеру. До заветных пугающих слов «Идем после рекламы» оставалось не больше двух минут. Один Историк спокойно сидел в своем углу и, казалось, совершенно равнодушно взирал на картину всеобщего беспокойства.
***
Историк, между тем, снова унесся в мир собственных грез. Скоро закончится эта дурацкая съемка, и тогда Лиза будет принадлежать только ему. Она перевезет все свои вещи в его квартиру, и квартира наполнится ее неповторимым родным запахом. И может быть, когда она не будет так уставать на съемках, она наконец-то начнет с ним разговаривать. Как ни приятно было Историку, что его слушают, не перебивая, по звуку ее голоса он уже успел заскучать.
Монотонные звуки вдруг прервались произнесенным нервно и громко единственным словом.
Поехали, - крикнул, кажется, режиссер, и Историк, насильно выдернутый из мира своих грез, уставился на съемочную площадку.
Что там, черт побери, происходит?
Его Лиза, закрыв глаза, целует какого-то смутно знакомого мужчину. Он раздевает ее, увлекает к дивану…
В душе Историка начала сжиматься противная холодная пружина. Он ясно и отчетливо видел чужие руки на коже, которую он привык считать только своей. Видел, как Лиза гладит его по щеке, зарывается руками в волосы, шепчет что-то неразличимое одними губами.
Историк еще не успел понять, что ему делать дальше – почувствовал только, как нестерпимо заболело в груди, когда мужчина выскочил из-под одеяла и схватился за пистолет.
Лиза, его Лиза, прижимала руки к груди и смотрела на своего мучителя испуганно.
- Беги, - попытался крикнуть Историк, разом забыв про ревность и обиду. Но с губ не сорвалось ни слова, а боль в груди разлилась по всему телу и стала невыносимой. Разом онемели ноги.
- Я не могу допустить, чтобы она умерла. Не могу. – стучало в голове.
Забыв про нежданную боль и не слушающиеся ноги, Историк вскочил с места и, преодолев расстояние до съемочной площадки в один прыжок, сгреб Лизу в охапку и закрыл собой от холодного глазка пистолета. Крепко прижал к себе, зарылся носом в волосы, впервые в жизни вдохнув так близко их запах, оказавшийся именно таким, каким он и представлял, когда долгими часами разговаривал с ней на кухне и обнимал вторую подушку ночами.
- Любимая, - услышала Лиза еле слышный шепот. – Я ищу тебя всю свою жи…
Испуганный оператор автоматически взял искаженное страхом лицо Лизы крупным планом и с облегчением вздохнул, услышав слова «Все. Пошли титры»
Режиссер рухнул на стул и схватился за голову.
В павильоне царила тишина, которую разрезал запоздалый звонкий крик Лизы.
- Нееееет!
Группа зашевелилась. Режиссер встал со стула, хотел подойти к Лизе и успокоить, однако Григорий, не в силах расстаться с пистолетом, подоспел быстрее и уже набирал на телефоне какой-то номер.
***
Скорая Помощь приехала в рекордно короткие сроки, но успела лишь констатировать смерть от обширного инфаркта.
Миллионы телезрителей потрясенно смотрели на экраны телевизоров, пытаясь осознать неожиданный финал. После телеканал получил тысячи писем с вопросами, будет ли у серила продолжение, в котором инкогнито спасителя полюбившейся всем Лизы будет раскрыто.
Кинокомпания спешно искала сценариста для съемок второй части, а главный режиссер, окрыленный неожиданным успехом, размышлял, кого можно взять на роль этого самого спасителя.
Однажды утром Лиза вошла в квартиру Историка. Когда его увозили, она подняла с пола упавшие ключи и выяснила адрес в отделе кадров. Что-то тянуло ее в это место. Может быть странный порыв этого не менее странного, но симпатичного человека, а может быть – шепотом произнесенные последние слова.
Квартира была пустой и холодной. На полке для обуви сиротливо стояли совершенно новые женские тапочки, на крючке в ванной висел ни разу не надетый женский халат. Наугад раскрыв один из тюбиков помады, стоящий на трюмо, Лиза удивилась – это был тот редкий цвет, которым всегда пользовалась она. И новые, упакованные в слюду, духи тоже были ее любимые.
Еще не понимая до конца, зачем она это делает, повинуясь неясному душевному порыву, Лиза прошла в единственную комнату, бросила взгляд на диван, разложенный и застеленный на двоих и наугад раскрыла одну из тетрадей, беспорядочно лежащих на столе.
Рядом с рабочими записями десятилетней, судя по проставленной дате, давности, соседствовал удивительной схожести с оригиналом портрет. Скорее даже не портрет, а карандашный набросок.
«Я ищу тебя всю свою жизнь» - прочитала она под ним.