Шаг за шагом. Хруст ветвей, шуршание листвы. Легкий ветерок, неторопливо струящийся меж серых стволов. Весеннее пасмурное небо.
Увесистый рюкзак тяжело оседающий на спину. Позади прерывистое дыхание.
- Далеко еще?
- Нет, тут поблизости, - не оборачиваясь бросил Николай. - Немного спустимся, а там увидишь.
На краю поляны виднелся бугорок.
- Вот оно.
Темная дыра, куски глины, переплетенные корни растрескавшийся камень.
Путники, сбросив рюкзаки, расположились поблизости. Немного отдохнули и Николай, обвязавшись веревкой, полез внутрь.
- Андрей, ты веревку периодически подергивай, живой я там или нет.
Кромешная тьма. Луч фонаря выхватывающий фрагменты стен. Узкий лаз. Перекатывающиеся под ногами камешки. Проход сужается. Николай согнулся, опустился на четвереньки. Расширение. Поворот, какой-то хлам, мятое ведро и тьма, тьма. Тьма.
Тишина, как ваты в уши набили. Только сбившееся дыхание. Усталость, пот . Все обрывками. Николай привалился к стене.
Легкое подергивание веревки. Ответный сигнал. Поднялся, сделал шаг, и вдруг - преграда, как натолкнулся на что-то. Посветил вперед - свободно. Ткнулся назад и там преграда. Рванулся вперед - как в стенку лбом. Не пускает. Барьер.
- Ну куда ты лезешь? - донесся голос с ехидцей.
- ?
- Лезешь куда, говорю?
- Туда, - в растерянности выдавил Николай.
- А зачем?
- Так, посмотреть.
- Нечего там смотреть, возвращайся.
- Но...
- Возвращайся-возвращайся.
- Да кто ты такой? - собрав остатки мужества выкрикнул Николай.
- Начинается. Путеводитель я, третий.
- Какой?
- Глухой, что ли? Третий говорю. Можешь звать первым, не обижусь. Все зависит от того, откуда считать, если с тебя, то я второй, а если с меня, то я уже первый.
- Что за бред. Кто ты такой? Где ты, я не вижу тебя?
Свет фонаря шарил по голым стенам.
- И не увидишь. Я же не спрашиваю, кто ты и кто тот болван, что за веревку дергает.
Веревка действительно слегка колебалась.
- Да и не к чему мне это, я и так все знаю. А ты пока я говорю, топай, топай отсюда.
Николая чуть приподняло и легкими пинками, погнало к выходу.
Резкий дневной свет больно ударил в глаза.
- Чего это с тобой?
- Понимаешь, там такое... Голос какой-то, стена, а потом, вот...
- Ясно, сдрейфил.
- Да нет, я серьезно. Там...
- Ладно, ладно, сядь, Коля, успокойся. Сними веревочку, дай ее сюда.
Андрей с легкой усмешкой обвязался и направился к дыре.
- Ты аккуратней, оно за вторым поворотом.
- Да, да, конечно.
Андрей исчез в проеме. Николай напряженно сжал натянувшуюся веревку.
Двадцать минут томительного ожидания закончились благополучным появлением улыбающейся физиономии Андрея.
- Ничего там нет, ни после второго, ни после пятого поворота. Тупик один. Ты посиди еще, а я в правое
ответвление слазию.
И он опять исчез.
Еще пятнадцать беспокойных минут, и напарник, цел и невредим вылез из дыры.
- Да, Коля, и там тупик. Слабоваты твои нервишки.
- Может быть. Но я слышал.
- Галлюцинации. Пошли домой. На первый раз хватит. может потом еще сходим.
Николай приплелся домой под вечер. Уставший, раздосадованный. В прихожей бросил рюкзак снял одежду и, пройдя в комнату, плюхнулся в кресло.
- Пришел уже - раздался голос жены, - Тогда давай, мой руки и садись есть.
Николай встал, потянулся не торопясь пошел на кухню. Придвинул полную тарелку супа, хлебнул пару раз, зачерпнул третий, и очутился на улице.
Незнакомый квартал. Чужая одежда. И полуденный зной.
- Ничего себе! Где это я?
- Не важно, - прозвучало в голове. - Ты главное не стой как столб посреди улицы. Люди кругом. Двигайся, двигайся.
- Как? Куда?
- Вперед.
- Это я что, сам с собой разговариваю?
- Как же, - насмешливо ответил голос, -со мной ты разговариваешь. С Путеводом.
- С кем?
- Коль, тебе что память отшибло? Главное под землю лазил, со мной разговаривал, а тут, глядишь, уже и забыл.
Николай аж приостановился. И как раз напротив пивной, уютно расположенной в тени деревьев, где около стойки нечто растрепанное и вдрызг упитое вдохновенно орало:
- Мужики, опять жрать нечего! Бей кучерявых! - и при этом все порывалось дрожащей рукой вцепиться в пышную шевелюру соседа.
- Чего ты? Чего кучерявых-то?
- Дурак! Жрать нечего, а вы кучеря-я-явые, - назидательно пояснил собутыльник.
Николай усмехнулся:
- Да, везде одно и то же, - и пошел дальше.
- Кстати, ничего смешного не вижу, - пробубнил Путевод, - Сам подумай. Если прибить парочку кучерявых, нет возьмем шире, если прибить всех кучерявых и не очень. Ну это где-то две трети города. Представляешь сколько всего останется. Еды - навалом. Можно два, нет три, пять месяцев безбедно жить. Чем не доброе дело?
- Ага, а если съесть еще и тех кого побили... - съязвил Николай.
- Вот-вот, в тебе просыпается великий гуманист. Действительно, к чему добру пропадать.
- Слушай, не мели чепуху.
- Какая чепуха. Тут серьезный философский вопрос: съесть или не съесть, и в каких количествах. Но главное морально-этическая сторона.
- Ладно, потом продолжим. Объясни лучше зачем я здесь.
- Судьба, - вздохнул Путевод.
- Не хочешь отвечать?
- Не хочу.
- А ведь знаешь?
- Знаю.
- Ну так скажи.
- У-у.
Вдруг сзади послышался топот и вопли.
- А, еще один кучерявенький, - Николай только успел повернуться.
Большая-большая труба. Ну до чего же здоровая. И по голове. А звону то, звону. В общем покой и темнота. Работали профессионально.
Николай очнулся дома. За столом. В той же позе с ложкой супа.
"Что это со мной?" - была первая мысль.
"Ничего." - была вторая, но не его мысль.
"Ясно, схожу с ума."
"Не совсем." - отвечало в голове.
"Да что ж это?"
"Что-что, забыл уже, Путевод."
"Ах ты... Попался бы мне в руки!"
"Потому и невидимый. Не переживай, это только начало!"
"Ничего себе начало! Кучерявого нашел. Я же вон - почти лысый."
"Здесь лысый - там кучерявый. В зеркало чаще глядеть надо. Да не здесь, а там. Ты не отвлекайся, ешь, а то жена на тебя смотрит."
Жена действительно смотрела и довольно подозрительно. Николай мысленно напрягся.
"Слышь, Путевод, больше работу на дом не беру. Понял?"
"Как угодно. Можем и в другом месте. Сервис."
"Ты эти шутки брось!"
"Дело житейское, понимаю. Только бросать не буду. Ты начал, теперь расхлебывай. Захотел узнать - узнавай. Ладно, на сегодня хватит. Да не три ты лоб, нет у тебя никакой шишки."
Николай резко одернул руку. Да. Шишки не было. Действительно, там осталась, вместе с кучеряшками.
Звонок будильника. Мятая постель.
"Боже, как неохота вставать."
Семь утра. Легкий завтрак, быстрые сборы - и на работу.
Утренняя прохлада. Переполненный автобус, привычная ругань. Остановка. Взмыленный как лошадь, бегом через проходную. Знакомая облезлая лестница, знакомый противный коридор. Быстрая ходьба.
"Так, что это за коврик? Что за покачивание? Землетрясение? Вода? У нас, здесь?!"
Дверь. Открыл - застекленная палуба, море.
"Наверное не проснулся еще."
Чайки, закат, расхаживающие пассажиры, влюбленные парочки, дети. Сбоку туманные берега.
- Ой, не к добру! - вздохнул Николай. Дрожь по всему телу, и под ложечкой засосало.
"Что-то будет".
Мощный удар, потрясший все судно. Николая шмякнуло о стену. Погас свет, загорелась аварийная сигнализация. Звон серены.
Крик в мегафон:
- Всем покинуть корабль! Шлюпки на воду!
Николай вскочил. Судно накренилось. Кучи тел покатились вниз. Вопли, крики, стоны. Чьи-то руки, ноги.
- МАМА!!!
Копошение. Обезумевшие дикие лица, Выпученные глаза. Ужас, и вода, прибывающая, уже по щиколотку. По колени.
Николай, перебирая руками, разгребая людское месиво за волосы, носы, пролез к стеклам и бегом, насколько это возможно, спотыкаясь, падая, хлебая воду, наступая на что-то мягкое, толкал и толкал локтями детей, женщин, стариков. Всех подряд.
"Вперед к проему. Вот оно!"
Разбитое стекло. Столпотворение. Здоровяк, неистово отпихивающий старуху, двинул Николая в нос вывалился наружу. Николай проскользнул за ним, утирая кровь, по пояс в воде, лягнул кто-то напоследок, со всего маху плюхнулся в море.
И погреб, что есть силы. Как можно быстрей, не оглядываясь, подальше от корабля. Метр за метром, быстрей, еще быстрей. Казалось что засасывает, тянет назад, в воронку, на дно. Усилие, сверхусилие. И окончательно выдохшись, повернул голову .
Жуткая красота. На фоне темно-багряного неба величественно и неторопливо белый лайнер, сияя огнями, уходил под воду. Постепенно. Над поверхностью лишь выделяется очертание кормы. Еще мгновение, и на ее месте образовалась воронка, всасывая все что было поблизости. Конец.
Обломки, переполненные шлюпки. Спасательные круги. И головы, головы, головы. Повсюду.
- Спасите!
- Помогите!
Каждый за себя, кому как повезло.
Небольшой обломок. Кто-то судорожно цепляющийся за него. Еще чьи-то руки. Кто-то лезет вверх. Пытается лечь. Обломок переворачивается, бьет по головам. На него опять лезут. Снова переворачивается, и так до бесконечности. Отборная ругань. Ожесточение. Жить. Все хотят жить.
Николай вяло гребнул. Ушел под воду. Вынырнул. Опять ушел.
- Путевод! Путевод!!!
Серая мгла. Медленное погружение.
Коридор - знакомый, обшарпанный. Любимый, родной.
И одежда - СУХАЯ.
- Николай, Громов, опаздываешь!
- Да... опаздываю.
Шаг за шагом. Хруст ветвей, шуршание листвы. Легкий ветерок, неторопливо струящийся меж серых стволов. Осеннее пасмурное небо.
Та же поляна, та же дыра, и насмешливый голос Андрея:
- Ну что полезешь?
- Да, но только направо.
- Что направо, что налево, ты знаешь, без разницы.
Кромешная тьма, поворот, опять поворот, невидимая стена и, конечно же, Путевод.
- Понравилось?
- Ну и гадина ты!
- Еще какая, - посочувствовал Путевод, - но не здесь, а в том туннеле. Здесь я добрый.
- Сволочь ты, а не добряк, после того парохода.
- А, так это ж на любителя, мог бы тебе организовать в самолете, например, или на поезде.
- Нет уж, хватит!
- Понятно, значит кораблем.
- Не-ена-адо-о-о!!!
Шум воды, корабль, и опять застекленная палуба.
"Паразит. Надо поближе к открытому окну, а то шарахнет."
Грохот, скрежет. Никалай очутился на палубе.
"Дождался."
Но что это: никакой паники, хотя та же серена. Голос из громкоговорителя:
- Уважаемые граждане пассажиры. Наш теплоход тонет. Просим проследовать к шлюпкам. Не забывайте, что дети и старики должны отплыть в первую очередь.
Чьи-то заботливые руки приподняли Николая, и мягкий бархатный голос проворковал:
- Как вы себя чувствуете? Пожалуйста поторапливайтесь. Вот лестница, ведущая на верхнюю палубу.
Там творилось что-то не более понятное.
- Будьте любезны проходите, - пропускал вперед здоровяк старушку. - Пожалуйста поднимайтесь, вам помочь?
- Что ты, что ты, сынок. Иди. Вам молодым жить а нам...
"Они что, чокнулись?"
Николай бегом кинулся к шлюпке.
- Молодой человек, не торопитесь, - остановили его. - Здесь еще есть женщины и старики.
Николай в изумлении открыл рот. Все. Понимать он отказывался.
- Мы же тонем!
Но люди, не обращая на него внимания, продолжали усаживать друг друга в шлюпки.
- Нет-нет, только после вас.
- Ну, что вы, садитесь, обязательно садитесь.
А корабль продолжал тонуть.
- Ну как же я могу, у вас же дети. Вы такая молодая.
- Как же, дедушка. Вы старенький уже. Нельзя, нельзя вам здесь оставаться.
- Дурдом! - Николай сиганул за борт. Усиленно погреб в сторону.
Корабль погрузился, оставив на поверхности лишь следы крушения да несколько голов.
Тихий всплеск. Один из обломков приблизился а державшийся за него произнес:
- Вам не тяжело? Возьмитесь пожалуйста за эту скамейку, - и отпустив ее, с умиленной рожей пошел ко дну.
- Путевод, не издевайся, верни меня.
- А я и не издеваюсь. Я же говорил, что не тот туннель.
Николай опять очутился в темноте
- Иди ты со своими туннелями, со своими опытами. Ничего не хочу!
- Однако, быстро ты сдался.
- Путеводик, миленький, сдаюсь, сдаюсь, только отпусти!
- А вот теперь и не отпущу. Но сначала поясню кое-что.
Вырвавшийся стон. Николай обессилено откинулся на стену, а поучающий голос продолжал назидательно жужжать:
- Попал ты, Коля, в сложную ситуацию. Влез туда, куда тебя не звали. Но беда твоя в том, что пришел ты сюда с мыслью о таинственном. Вот и влип. Ты даже не представляешь, как долго я ждал этого момента. Одни лезут за тем, чтобы добыть. Другие затем, чтобы закопать. Третьи, чтобы выкопать. А большинство, как твой Андрей, -интереса ради. Но пойми, Коля, интерес интересу рознь. Твои ожидания сбылись. Ты нашел чудо, меня то есть.
- Будь проклят тот миг!
- Не торопись, Коля. Нашел ты не только меня. Вот как ты думаешь, зачем здесь два туннеля. Для чего левый, для чего правый? Не знаешь. Вот один из них - выражаясь вашим языком - туннель зла. Другой - где ты сейчас находишься - добра. Относительно конечно, как и все в мире
- Это уж точно: относительно, - начиная злиться проговорил Николай.
- Поменьше эмоций. Вот собственно и все, что я хотел тебе сказать. До встречи.
Болезнь - период благодатный.
Николай, развалившись на кровати лениво дожевывал яблоко.
"Идти никуда не надо, никто тебя не трогает, а некоторые даже обхаживают, сочувствуют. Красота. И болезнь в принципе не болезнь а так, простуда. Перекупался малость с этим Путеводом. Как подопытная крыса, то а одну колбу, то в другую. Хоть какая то от него польза - на работу ходить не надо. Лежишь, фрукты наворачиваешь.- Николай блаженно потянулся - Вот только чем бы заняться? По телеку ничего нет, радио на кухне, жена на работе. Книжку что ли почитать?"
Николай сгреб со стола книгу, дернул за шнурок торшера и придвинувшись поближе к свету погрузился в чтение.
Сюжет был захватывающий, события разворачивались стремительно. Николай не заметил как увлекся. Отважные герои доблестно громили ненавистных врагов, которые как всегда трусливо бежали, иногда правда и наступали, но все равно трусливо. Враги ведь. Николай в упоении заглатывал очередную страницу...
Резкая барабанная дробь. Первое, что он увидел это развивающиеся знамя. А рядом множество солдат с винтовками наперевес. Как оказалось, в раках у Николая тоже что-то было. И вот с этим "что-то" он бежал, и достаточно резво. Прядь рыжих волос постоянно спадала на лоб. Да мало того, он еще и вопил. Не кричал. а именно вопил.
"Интересно, что это я?"- промелькнуло в мозгу, но тут же угасло. Николай разглядел точно таких же, правда в другой униформе, бегущих навстречу, и тоже с винтовками.
"Ничего себе! Это что ж, я с ними драться буду?"
Ноги несли вперед, рот не закрывался, пальцы впились в рукоять сабли. Далекие фигуры все приближались, и вот уже перед Николаем вырос усатый детина, с перекошенной, свирепой физиономией.
"Убьет," - подумал Николай, но остановиться не мог. Вал шел на вал.
И вот сшиблись. Приклады, штыки, выпады, удары. Как-то разом: рев, стон, руки, ноги. Усатый замахнулся, Николай, в испуге, ткнул саблей вперед.
Боль, пронзающая. Сталь врезалась в мякоть, раздирая ткань, входя внутрь. Озверев от дикой боли Николай со всего маху опустил приклад на голову того, плюгавого, рыжего, всадившего клинок.
Глухой удар. Как проломило череп. Кровь залила глаза. Звон, раскалывающаяся голова. Пелена. Николай, из последних сил, провернул саблю в теле усатого.
Тут же ощутил неимоверную боль внутри себя, от острия входящей стали. Рыжий оседал, но впихивал клинок. Николай попытался еще раз поднять приклад, но сил не было. Ухватился за саблю.
Падал и видел усатого, обхватившего руками клинок.
"Неужто я сам с собой?!"- поразила мгновением позже ушедшая мысль.
- Вставай, разлегся тут.
Николай приоткрыл глаза.
- Вставай, говорю, - бесцеремонно продолжил голос.
Николай приподнялся.
- Как тебе? - назойливо продолжал кто-то. - Да очнись, все уже кончилось.
- Путевод?
- Я, конечно.
- Что это было?
- А ты не догадываешься? Рукопашная.
- А со мной?
- Обыкновенное раздвоение.
- То есть? Ты что в меня этих двух всунул?
- Нет, тебя на двоих разложил.
- Как? Они же разные.
- Да, но в тебе одном.
- И что, вот так воюют?
- Тебе лучше знать.
Николай тяжело вздохнул.
- Плохо? - учасливо произнес Путевод. - Переживаешь. Брось. Жизнь - штука сложная, а это только фрагмент, и не самый тяжкий.
- Твои фрагменты...
- Понял-понял, можешь дальше не продолжать, расстройство и ругань нам ни к чему, тем более, что дрался ты храбро, за правое дело, добро, как всегда победило...
- Какое добро?- со злобой выдавил Николай.
- Как какое? Ты знаешь за что сражался рыжий?
- За что?
- За свободу любимой Родины.
- А усатый?
- Ты правильно подумал, усатый тоже дрался за свободу не менее любимой Родины.
- Так, а...
- Точно, - перебил его Путевод. - Сражались они освобождая от захватчиков страну, за что и пали геройски. Естественно, одни по крохам отдавая, другие приобретая чужую землю. Причем свято веря, что вершат благое дело, спасая матерей, детей, и все такое прочее от жестоких и ненавистных врагов. В какой-то мере это не безосновательно. Так что плата стоит того.
- Как-то ты все цинично представляешь.
- Разве?
- Да и со мной тоже не по человечески, ну зачем ты этих двоих втиснул?
- И не думал. Ты, Коля, сам раздвоился. Тебя, при желании, знаешь на скольких разложить можно. Сильных, слабых, толстых, тонких, кучерявых.
- Хватит, спасибо.
- Хватит- не хватит, уже не твое дело. Раз взялся, доведу тебя до конца.
Николай обреченно опустил голову.
- Но без боли хоть можно?
Волна красок. Блеск металла. Шум, звяканье, тяжелые шаги, сливающиеся в единый грохот.
"И это на меня?!!"
Николая сковало.
Копья, щиты, в пяти метрах, в трех. И глаза, но туда, вдаль - сквозь смотрящие.
Острие копья впилось, нет проскользнуло в ничто, в воздух, без боли. Щит стеной и тело, чужое. Мгновение тьмы и новое лицо. Позади бряцанье прошедшего. Вновь тьма. И лица, лица.
Молодые, безусые. Напряженные, смесь страха, неуверенности и азарта. Лихорадочно блестящие глаза.
Просвет. За ним следующие. Обветренные, более грубые лица. Плотно сжатые челюсти. И опять сквозь.
Новая волна. Раскованные, в шрамах, уверенные. С легкими усмешками на губах. Нос, подбородок, щетина и опять внутрь, в собственные глаза, подбородок. Николай видел но не чувствовал.
Прошли.
Открылся мир. Громадный, раздольный. Синева неба, буйная зелень. И яркие пятна манипул: стройных, четких.
Николай обернулся.
В низине под холмом громадная разношерстная толпа, сбившаяся в кучки, ощетинившаяся, галдящая.
Первый ряд манипул приближался. Варвары заметно нервничали. Одни порывались вперед, другие отшатывались. Строй четко, неумолимо надвигался. Мгновение, и он всей громадой врезался в гущу.
Оглушительный звон, глухой треск щитов. Вскрики. Масса вокруг манипул вскипела, заклокотала, сдерживая напористое движение. Но манипула шла, тая, исчезая, оставляя позади брешь для следующей.
Второй вал, врезавшись, разодрал толпу. Она отхлынула рассыпавшись на мелкие группы, частью ожесточенно сопротивляясь, а частью обратясь в бегство. Навстречу убегающим вынеслась конница, смяла, опрокинула и ударила в тыл обороняющимся.
Исход был предрешен.
Долина покрылась трупами. Предсмертные вскрики. Бряцанье и звон, звон... Звон.
Оглушительный.
Нестерпимый.
Дверной звонок надрывался. Николай отстраненно обвел комнату глазами. Попытался встать.
Автоматические, заученные движения. Несоображающая голова.
Пошатываясь направился к двери.
- Кто? - безнадежно вырвалось из груди.
- Рэкет заказывали?
- Чего?
- Открывай говорю!
- Андрей, ты, что ли? Заходи.
В дверь ввалился бурчащий Андрей.
- Звонишь, звонишь ему, а он разлегся, болеет.
- Хорош бубнить, разувайся, у меня, правда, тут беспорядок.
- Вижу. Я тебе лекарство приволок, - из сумки вынырнула бутылка водки. - Садись, полечимся.
- У меня и без этого с головой что-то.
- Оно и видно. Где у тебя тут посуда?
- Андрей, не надо.
- Чего не надо, чего не надо, по маленькой, по чуть-чуть. За болезнь.
- Ладно, давай.
- Андрей бесцеремонно, по-хозяйски пошарил в холодильнике, взял на кухне пару стаканов и хищно свернул бутылке голову.
- Ну что, Коль, поехали.
Ехали несколько дольше, чем предполагалось. Бутыль опустела. Хмель развязал языки.
Говорили много и о разном. О дружбе, о работе, о жизни, как всегда.
- Эх, Коля, сейчас бы рюкзачек - и в горы. Благодать-то какая! А помнишь, как мы с тобою под землю лазили, ты тогда еще с такой физиономией выполз!- Андрей хохотнул. - Ты бы видел. Не передать. Весь какой-то, чуть ли не белый, глаза по пять копеек, волосы дыбом. Не знаю, что там с тобой произошло
- Да, так...
- Темнишь, брат, темнишь. Что-то с тобой не то. А-а? Я все-е вижу! Давай, выкладывай!
- Понимаешь, Андрюха, тут такая ерундовина... - напротив Николая на стуле извивалась скользкая черная змея.
Николай мотнул головой - видение исчезло. Но глаза, эти глаза. Цепкие, жесткие. И вкрадчивый голос:
- Коля, что с тобой?
- Перепил малость.
Андрей подозрительно хмыкнул.
- Одному груз нести нелегко. Вдвоем сподручней.
- О чем это ты?
- Сам знаешь.
- По-моему, ты что-то путаешь.
- Нет, так нет. Ну, ладно, пошел я, выздоравливай.
Дверь захлопнулась. Николай прошел в комнату, медленно опустился на кровать.
- Ну и денек, однако. Андрей, надо же. Змея оказывается. Тьфу, мерещится тут... спьяну. Хотя, кто его знает, этот взгляд... Путевод!
- Ага, позвал таки.
- Будь другом, поясни, к чему эта галлюцинация.
- Сам ты - галлюцинация. Суть надо видеть, суть. Оболочка и обстановка - второстепенны, а что под ними... Ты ж дружка-то своего толком не знаешь. Любопытство-любопытством, походы-походами, но цели у вас совершенно разные. Ему выгода нужна, практическая, на данный момент.
- Какая выгода?
- Коль, ты даешь! Там подумай, путеводы ведь не с каждым общаются. А друг твой - человек умный, учуял что-то и хочет это понять и приспособить к себе, вдруг получится.
- Но зачем?
- Он не может допустить, чтобы на уровне досягаемого кто-то имел больше, чем он. Этого можно не замечать. С этим можно мириться, пока ваши интересы не столкнутся.
- Может ты и прав, - в задумчивости произнес Николай. - Впрочем... А ну его! У меня к тебе другой вопрос. К чему этот спектакль? Что ты хотел показать? Или ты думаешь, я историю не знаю? Учил, и книжки читал.
- Да ты оказывается грамотный! Только с вопросами спешить не надо. Я ж тебе еще не все показал.
Николай удобно устремился на кровати, промолвил:
- Запускай!
Хроника летящих событий. Непрерывная цепь отдельных звеньев. Годы спрессованные в мгновения. Пестрое властное движение, не терпящее возражений, несущее свой, единственно верный порядок, для всех и везде. Порядок, за счет истребления прежнего, плохого и хорошего, но чужого. "Дикого" и "варварского". Уничтожение сильного, подминание слабого.
Ничто не должно возражать. Порядок есть порядок. Пронзающий железной логикой, тотально и повсеместно, насаживающий на острее все - даже души. Помыслы. Жизнь.
Жестоко, но логично. По своему красиво. "Цивилизация". Ленты дорог, избороздиившие землю, взметнувшиеся города, мраморные дворцы, ослепительно белые храмы, во всем покой, размеренность, чинность. И рабы. Не один, не два - племена, народы, под строгим надзором создающие великолепие там, где была их земля, лишившись свободы, потеряв достоинство, воплощали прекрасный и холодный для них мир.
А там, за пределами, куда не дотянулась стальная рука, спрессованная и сдавленная, зато самобытная и свободная набухала, росла свинцово-серая туча.
И прорвало. Кровавый мутный поток поглотил, смял стройность и четкость, пронесся волной безумной, пьянящей свежести по затхлому, неподвижному. Грабежи, убийства, насилия. Пылающие города, разрушенные храмы, разграбленные дворцы, растоптанная культура. Разбитые в дребезги статуи, тончайшие украшения, переплавленные в бруски золота, и опять через кровь, страдания и муки.
Необузданная, рвущаяся вперед лавина захмелевшая, ненасытная, истребляемая массами, но неистощимая, бьющая в одном направлении, раз за разом, в стены "цитадели порядка".
Ужас обороняющихся, перемалывающих на протяжении месяцев несметные орды. А они идут и идут. Ничто не спасает, ни укрепления, ни боевое искусство. Прпосто физически некому оборонять.
Всхлипы обреченных, уныло ожидающих своей участи. Безлюдно и жутко перед последним порывом, сдувшим, смывшим в море все, что противилось и оставалось еще на пути.
Разрушенная, истерзанная земля. Изрубленные в прах былые властелины, заросшие дороги, уничтоженные посевы. Но освобожденные рабы. Новый мир, упрощенный, но более свободный, открытый, справедливый.
Николай ощущал это реально. И чувство это оставалось, медленно угасая.
Николай очнулся, прерывисто вздохнул.
"Однако. Хрен редьки не слаще. Не было в этом мире справедливости, нет и не будет."
- Почему же, не будет? - вклинился Путевод.
- Откуда ей взяться? И те и другие убивают, грабят.
- Но зачем? Вспомни рукопашную и наш разговор.
- А! Зло - добро.
- И то, что у каждого свой идеал, своя цель. Это касается не только людей, но и народов, самой природы, наконец. Многое определяется не столько действующими лицами, сколько самими событиями, а на месте они лишь корректируются.
- Путевод, не пойму, в чем твое добро и зло. Оно у тебя какое-то не такое, вывихнутое. Добро - злое, а зло вроде как наоборот. Или в голове у меня все так повернулось, перекосилось.
- Насчет головы - согласен. Она у тебя всегда не в одну, так в другую сторону перекрошена, и не только у тебя, что, пожалуй, не так и плохо.
- Не издевайся.
- Я и не думал. Просто, Коля, лучше быть повернутым несколько раз, чем один, и на всю жизнь.
- Красиво сказано, а вот в реальности совсем не так.
- Перекашивает?
- Нет, с этим как раз нормально, я насчет другого. Ведь как получается...
- Получается просто, - перебил Путевод. - Первые несли цивилизацию, но во имя ее губили и унижали, другие освободили рабов, но погубили цивилизацию. Это конечно схема, на самом деле там переплетения такие...
- Ага. смотришь одно, через время другое, а там глядишь, вообще ничего не понять, все местами поменялось.
- А ты как хотел?
- Да никак! Пойми, добро не может быть злым, а зло добрым. Это бред какой-то!
- Не бред, а ваша жизнь.
- Опять начинается. Ты можешь по человечески объяснить, или нет.
- Могу.
- Так объясняй!
- С какой стати? Ты там напутал, а я все по полочкам разложи. Нет, сам думай.
- Во-первых путал не я, а ты...
- Совсем немного.
- Конечно, немного. В голове все перевернул, мозги набекрень, а сам в сторонку. Немного!
- Работа такая, - с сожалением произнес Путеводитель.
- Не выкручивайся!
- А некто и не выкручивается.
- Слушай, зачем ты это делаешь?
- Что?
- Все.
- Так, для общего развития.
- Кого?
- Ну, не себя же.
- Во дает. Общее развитие! - Николай всплеснул руками. Подумать только, да я ведь чокнусь скоро!
- О! Вот и первый результат! - с нескрываемым удовольствием произнес голос. А я еще сомневался, что получится.
У Николая отвисла челюсть.
- Да ты!.. Ах ты!
Слов не было, вопросов тоже.
Несколько дней Николай находился в тягостном ожидании следующего заскока, страшась и желая этого. Но ничего не происходило. Болезнь прошла, жизнь стала входить в обыденное русло. Мелкие заботы, тревоги. Мысль о Путеводе со временем отодвинулась на задний план, лишь изредка напоминая о себе порядком надоевшей занозой, иногда раздражая, не давая спокойно жить. Проблема требовала разрешения. Но как?
Николай пытался звать Путевода - тот не откликался. Рассказать кому из близких - в лучшем случае посочувствуют. Оставался Андрей, но к нему-то обращаться совсем не хотелось. И пришлось самому взвалив рюкзак на плечи идти к заветному месту. Вновь спускаться во тьму, без страховки, лезть по одному из проходов. Николай выбрал тот, что Путевод назвал "Добрым". Первый, второй, третий поворот. Никаких преград, никаких голосов. Еще немного, и вот он - тупик. Но к нему слева подходила еще одна ветвь.
"Что такое? Андрей не говорил ни о чем подобном, а врать тогда ему смысла не было." Николай ткнул рукой стену тупика.
Легкая зыбь, и рука мягко погрузилась в нее.
- Хочешь пройти? - раздался до боли знакомый голос. - Попробуй.
Николай ступил.
И тут же почувствовал, что тело его стянуто и намертво прикручено к столбу. Какая-то гарь, потрескивание. Молчаливая людская толпа. И языки пламени, изредка пробивающиеся откуда-то снизу. Николай в недоумении вертел головой, цепляясь взглядом за лица, фигуры, за все то, что выделялось.
И за мрачный одинокий, ближе всех стоящий силуэт в черной рясе с надвинутым на глаза капюшоном. На эту знакомую ухмылку.
"Что за наваждение? Андрей?!"
Ногам становилось все горячее. Потрескивание все явственнее. и вдруг все разом полыхнуло, погрузив тело в нестерпимый жар, заставив его извиваться ужом, кричать вопить, лопаться и сгорать заживо. Боль захлестнула мир, разметав все барьеры, перейдя в такое состояние, когда ее как бы и нет, ничего нет, только оцепенение. Полное. Николая как бы вытянуло из тела, странное ощущение легкости, отстраненного взгляда сверху на себя, как факел горящего среди обуглившихся бревен.
"Боже, как пиджак снял!" - подумал Николай о своем теле.
Андрей стоял поодаль. Николай, как бы приблизившись, почувствовал в себе поток его мыслей, суть которого была:
"Не мне, так никому! Будь ты проклят!"
Николай погрузился во тьму.
Шок. Стоял как вкопанный. Перед стеной. Молчание было длительным.
- Ты ничего не хочешь сказать? - голос Путевода был непривычно серьезен.
- О чем? - шевельнул одними губами Николай.
- Тогда слушай. Жег тебя не я. А люди. Они ни в силах воспринять то, что им предлагается, выходит за рамки привычного. И уничтожают это, его носителей, как в помыслах, так и физически. Но делают так не потому, что плохи. Срабатывает элементарный механизм защиты, предохраняющий от разрушения, избавляющий от перенасыщенеия невостребованой информацией, которая будет найдена и усвоена потом, чуть позже. Сейчас они считают себя нормальными добрыми людьми. Но дело в том, что даже оценки самих себя и предшественников пронизаны неприятием, злобой и алчностью. Но такова жизнь. Таков фон, уровень всех умов: либо восхваление, либо низвержение. А настоящее всегда в чем-то хуже самого поганого будущего. Только потому, что оно будущее, ему судить коктейль злейшего добра и добрейшей злобы, основных для вас течений единого потока.
- А я?
- Прежнего Николая нет. Ты другой. Если хочешь, можешь продолжить путь туда, за добро и зло, в другие тоннели.
Николай в задумчивости покачал головой.
- Пока не надо.
- Как знаешь.
Николай выбрался на свет. Неспеша собрал рюкзак. Непонятное ощущение покоя наполняло его. Все житейские неурядицы отошли на задний план, казались такими незначительными.
Распахнутые величественные кроны деревьев, приглушенный шорох ветра и огромное пространство вокруг, наполненное жизнью и движением.
- Танцуй, люби, восхищайся - живи! - вдохновенно говорил Путевод. - Дыши полной грудью. Угнетают пустяки - глупость. Сколько вокруг прекрасного. Забудь ерунду. Живи, Коля! Живи! Захлебнись, утони в благодати. Она всюду. В простом, малом. Пустяк как правило огромен и завораживает пустой значительностью, а то, что нужно - малозаметно. Возьми и живи. Потом поймешь истинное величие. Уверяю оно есть. Прими, осознай, не прогадаешь. Вы все поклоняетесь абстрактному добру, а оно, пойми, конкретно, сиюминутно и существует действительно. К абсурду сводят его разве что чрезмерность, навязывание, стремление дать его всем и сразу. А такое оборачивается изнанкой, контрастом. Недобровольность опрокидывает очень многое в вашем мире. Я не буду тебе надоедать, но в твоей жизни присутствовать буду. Ну а пока, до встречи!
Туапсе 1992 г.