Первый снег выпал поздно, в середине декабря. Он был мокрым и грязным.
Воздух пропах пуншем, картошкой и каштанами.
Повсюду продавалась совершенно бесполезная мишура, по традиции, безусловно, необходимая в Рождество и при встрече Нового года. Елки, знаете, игрушки, свечи...
Прохожие обрывали пуговицы трубочистам.
Пиво в барах ощутимо понизилось в цене. Вино подорожало.
Собаки самозабвенно выкатывались в небольших пока еще сугробах.
Дети терроризировали родителей, вынуждая делать бесполезные покупки.
Словом все готовились...
Помыв полы в кладовке, мальчик отправился к мусорным бакам и, убедившись в том, что они практически пусты, решил немного отдохнуть. Сегодня суббота. Посетителей будет много, работы, значит, тоже.
Первым из них был седой бородатый мужчина в красном длинном пальто, на манжетах, воротнике и понизу отороченном белым фальшивым мехом. На правом локте хорошо заметно большое жирное пятно. Мех пожелтел от времени. Из кармана торчала видавшая виды красно-белая шапка. Через плечо – мешок.
Он сразу и не понял, что это Санта. Хотя в Санта Клауса верят только маленькие, а он уже большой, ему скоро будет одиннадцать.
Мужчина, тем временем, заказал шницель и красного вина. Достал видавшую виды трубку и закурил. Сладкий запах сгорающего табака почему-то напоминал о булочной. Булочная, это то время когда мама была еще жива. Было тепло и вкусно.
А мальчик не ел с утра.
Дядя, вообще единственный его родственник, считал, что завтракать нужно чаем без сахара, а ужинать в тех случаях, кода вечером на это еще хватает сил. Поэтому Мальчик сам разработал себе и меню и рацион. Вот только страдал он в воскресение, когда пиццерия была закрыта. Хотя говорят, что один разгрузочный день еще никому не повредил.
Тем временем Санта Клаус разделался с мясом, заказал и выпил еще вина и попросил счет.
Что произошло потом, стало ясно несколько позже.
А мальчик увидел вот что.
Официант, по совместительству – вышибала, брезгливо смахнул с блюдечка деньги оставленные Сантой, нагнал его в дверях, и, развернув, со всего маху врезал по зубам. Затем он протащил его к задним дверям и выбросил во внутренний дворик, туда, где стояли мусорные баки.
К ногам мальчика подкатилась одна монетка. Она была очень красивая, но действительно, на нее ничего нельзя было купить. Он запрятал монетку поглубже в карман, затем прихватил полотенце, набитое льдом и вышел на улицу.
Санта Клаус полусидел на асфальте, прикладывая грязный подтаивающий снег к разбитому рту.
Мальчик молча протянул ему полотенце и собрался уходить.
- Спасибо.
Хотя вышло скорее «Шпашибо». Санта явно лишился пары-тройки передних зубов.
- Я не смогу вернуть тебе маму, - вдруг неожиданно, как бы продолжая мысли мальчика, продолжил он, - но и не забуду твою доброту. Знаешь, сегодня мало, кто принесет полотенце со льдом человеку, который решил рассчитаться в пиццерии золотыми дукатами и получил за это, как вы теперь говорите, по морде. Я пошутил. Меня не поняли. Ладно, у меня еще уйма дел. А монетку не выбрасывай и не продавай, она волшебная. Поверь мне.
С этими словами Санта Клаус поднялся, несколько раз сплюнул кровью и, приложив полотенце ко рту, неспешно побрел по темной грязной улице. Где-то послышался перезвон колокольчиков. Звезды стали ярче. Мальчик засмотрелся на них, а когда опустил глаза, То Санты рядом уже не было.
Николай и представить себе не мог, что однажды, много лет спустя, один из потомков того самого спасенного им от казни горожанина Миры, ну это тогда еще, когда в Риме правил император Константин, возьмет и так просто выбросит его на улицу.
«Не узнал просто, - подумал Санта, - точно не узнал.
Николай Чудотворец, Никола Угодник, Sinte Klaas, Father Christmas... Всего и не упомнишь. Простое греческое имя - Побеждающий. Ну да, а как же. Все люди привыкли видеть в нем человека, стоп!, да в том-то и дело что не человека, который всегда поможет, победить беды и крайнюю нужду, восстановит справедливость и заступится за униженных, не человека, а какую-то безотказную универсальную и безликую силу. А сколько раз и сами люди с ним поступали, ну не очень этично...
Ладно, теперь уже ничего не исправишь. А ведь я, наверное, тоже человек. Или был раньше...»
Погруженный в эти мысли Санта чуть не попал под колеса новенького BMW. Скрип тормозов вернул его к действительности. За рулем сидела молодая женщина, а за спиной ее возились двое ребятишек.
- Простите, - она уже выскочила из машины простите ради всего святого, но мои малыши совершенно не дают сосредоточиться за рулем, знаете, как они ждут Рождества весь год, а сейчас мы едем в гости к моей тетушке-грымзе, ужасно опаздываем, и совсем не хотелось бы еще и сбить главного.., главное.., простите, я Вас имею в виду. С Вами все в порядке? Я вижу у Вас кровь. Может нужно в больницу?
Наконец она замолчала. Санта подошел к автомобильному зеркальцу и увидел, что его седая бородка обильно украшена кровавыми сосульками. Бесполезное теперь полотенце промерзло и стояло колом.
- Нет, о нет, спасибо, в больницу не стоит, столько еще дел. А вот нет ли у вас пары свежих салфеток?
- Конечно.
Санта привел себя в порядок и напоследок подарил малышам по маленькому изящному гномику со светящимися глазами. Тогда, помнится, Карла, – голландского мастера, его старого друга, который всем своим куклам вставлял такие глазки чуть не отправили на костер, и только чудом Klaas смог убедить суд, что не колдовство это вовсе, а камень такой светящийся, фосфор, кажется.
Он свернул в улочку, ярко освещенную рождественскими гирляндами. Узенькая такая, уютная. Сразу вспомнились времена, когда жизнь текла размеренно и неспешно. Окна в домах светились, у каждой двери стояли небольшие, но очень пышные елочки.
“Как в старое доброе время, - подумал он, - только тогда горели свечи, потом газ, а теперь вот эти стекляшки. Все равно – красиво, хорошо и уютно. Наверняка здесь живут добрые благочестивые люди”.
Из подворотни нетвердой походкой вышел человек в красно-белом одеянии. Словом – еще один. А что делать, в это время людей в подобной униформе было полно по всему свету. Санта собрался приветствовать его, но незнакомец заговорил первым:
- Ты че, старикан тут шляешься?
Ни тон, ни внешний вид молодого человека, а это был именно молодой человек с клееными усами и бородой, не сулили ничего хорошего. На вид лет двадцать с небольшим, в каждом ухе по серьге, как у флибустьера, еще железяка над глазом. Пьян. Бутылка торчит из кармана. Борода опалена от неудачных попыток прикурить на ветру. К ней же, к бороде, прилип кусок шинки.
- Здравствуйте, с Рождеством Христовым, да будет мир и счастье в вашем доме…
- Ты мне, старый козел, зубы-то не заговаривай. Это мой квартал. Я его выкупил еще летом, понял?
Санта замялся, очевидно, это был владелец всех прилегающих зданий, а он принял его просто за, как бы это выразиться, коллегу. Обидел, наверное. Собрав весь такт и правила хорошего тона, он уже собрался извиниться...
- Простите, пожалуйста, но, честно говоря, не очень...
- Сейчас поймешь!..
Теперь пострадал глаз. Физические мучения никогда не причиняли ему значительных неудобств, однако после этого инцидента у Санты основательно испортилось настроение. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что “коллега” еще и ограбил его. Из мешка исчезли последний гномик и смешной глиняный ослик, а самое печальное, еще и набор рождественских свечей, коим было без малого двести лет. Карманы были вывернуты и, естественно, пусты. Хотя это расстраивало меньше всего: золотые дукаты в этой стране почему-то не ценились.
Санта стоял на пустынной улице и смотрел в темноту.
Тут из-за угла выехало нечто, все освещенное изнутри. Нечто остановилось и выпустило молодую веселую пару. Ребята что-то прокричали, но неясно, засмеялись и скрылись из виду. Дверь была открыта. Внутри было тепло и светло. Неизвестно зачем, но он все же переступил порог и оказался совсем один в великолепном уютном помещении. Двери закрылись и помещение тронулось. “Ну и пусть, - подумал Санта, - хоть тут я предамся спокойным размышлениям”.
Трамвай отправился в последний, в эту праздничную ночь, рейс.
“Мальчик, да, пожалуй, только он. Ведь барышня в машине больше боялась опоздать к своей тетушке, чем сбить человека.
Как он сейчас? Он добрый, а доброта во все времена не пользовалась успехом. Добрый человек – он или неудачник или фантазер. А чаще – и то, и другое вместе. Когда он сочиняет небылицы – это не больше чем стремление немного приукрасить серые будни. Его будни. А всем остальным он очень неудобен. Он выделяется из общей массы, нет, не в лучшую или худшую сторону, нет, это не то. Он просто другой. Он говорит и мыслит иначе, для него нет ничего страшнее снобизма и ханжества, которое живет в окружающих. Когда он идет по улице под холодным проливным дождем и улыбается, он просто не здесь, а может быть на берегу райской тропической лагуны, или, или в глубинах космоса, или в далеком будущем, или в прошлом. Он никому не причиняет зла. Хотя окружающие, естественно, иного мнения. Они объясняют, как нужно делать и как не нужно, убеждают, приводят примеры, и просто засчитывают на то, что если говорят такие люди, как они, то уж, наверное, сообщают истину в последней инстанции. И их можно понять. А фантазеру все равно. Зло, а точнее дискомфорт в самом факте существования таких людей как он. Почему? Да потому что другие. И им наплевать на мнение окружающих, каким бы обоснованным оно не было. Окружающие это чувствуют и злятся. Почему? От бессилия. В их шкале ценностей только: удобно-неудобно и принято-непринято. А такие рудименты как хорошо и правильно давно умерли... Хотя вытянуть из них подобное признание можно, разве что, под смертной пыткой. А фантазер где-то глубоко внутри борется со своими друзьями, ведь врагов-то у него чаще всего нет вовсе, но никогда не покажет внешне этой ожесточеннейшей борьбы. Он пытается убедить, показать, что жизнь не может заключаться только в уплате налогов, проведении запланированного отпуска, покупке запланированных вещей, встрече с запланированными людьми. Хотя на счет людей, вернее сказать – с удобными. Да, с удобными, теми, которые такие же. Господи, как быстро человек, достигнув прижизненного благополучия, утрачивает такие качества, как умение плакать, мечтать, сопереживать. Он ограничивает себя только целесообразностью земного бытия, нет, тоже неверно, скорее продуманной рациональностью. Конечно, в этом нет ничего плохого. Но нет и хорошего. А фантазер может, даже не особо утруждая себя. Очевидно, что это естественные для него качества. Да, вероятно у него еще отсутствует, как это теперь говориться цель в жизни, хотя это не совсем так. Цель, а вернее мечта-то у него конечно есть. Но чтобы осуществить ее необходимо ступать по головам, по судьбам и жизням, а на это он пойти не может. Почему? Да по тому же. Это – он! С благодарностью примет любую помощь... Да, и только. Он не сможет заключить ни одну выгодную сделку в своей жизни, какой бы сферы она не касалась. И он..., но как бы грустно было бы на свете без таких...”.
- Дедушка, проснись! Ты не помер еще? А?
Санта понял, что заснул и не сразу сообразил, где находится.
Напротив него удобно расположившись в кресле, сидел человек синей форменной куртке брюнет, явно восточных кровей, с блокнотом в руках.
- Ну что, много работы? Пора домой к своей старушке, а ты так нализался, что все проспал? Билетик давай, дедушка, да живее, или штраф плати, чаевые-то все не пропил? А то мне тоже все это изрядно надоело. В такой день и допоздна. Индейки хочу горячей и пару рюмочек... И ванну...
Санта уверенно полез в карман и тут же весь похолодел. Первой мыслью было: за дукаты здесь бьют. От второй легче нее стало: у меня ничего при себе нет. И третья: значит, побьют все равно...
Волна стыда и горечи подкатила к самому горлу. “Что же это за люди такие живут теперь на свете?! Все, хватит, вознесусь сейчас же и больше ни ногой на эту грешную...”
- Николай, не торопись, ты меня что, не узнал? Я пошутил на счет билета... Прости. Да посмотри же хорошо! Это моих дочерей ты спас тогда, подбросив по узелку с золотом на приданое, помнишь? Ну, вспоминай, мы с тобой еще тогда живыми были. Ну, тысячи две тому назад, или около того. Вспоминай, ты, любимец греческих моряков или я тебя сейчас...
- С меня на сегодня достаточно...
- Я вижу. Прости. Но дельце одно нужно бы закончить. Сейчас трамвай остановится около пиццерии, где тебя..., тебе, словом – понял, я надеюсь. Так вот мальчик....
И действительно, трамвай вдруг резко затормозил, двери открылись, и Санта увидел, что он уже на улице рядом с мусорными баками.
Грязная жижа отражала молодой месяц. В верхних этажах гуляла шумная развеселая кампания. Мальчика нигде не было. Задняя дверь в пиццерию была закрыта на навесной замок. Внутри - тишина. Санта потоптался немного и, откровенно сбитый с толку, поплелся по уже хорошо знакомой грязной улице.
Из мусорного бака донеслось какое-то шуршание. Потом всхлипывания и стон.
Через минуту Мальчик лежал на руках у Санты.
- Дядя напился и стал всех бить и меня, и сказал, что я врун, а потом сказал, что если я не врун, то должен принести еще золотых монет, таких, какую ты мне дал, я долго ходил, а когда я тебя не нашел, дядя просто побил меня еще сильнее и сломал мне ногу, и я не стал ходить, тогда он выбросил меня сюда, потому что ему не нужен такой фантазер, который его объедает как я, он не поверил мне, что ты оставил эту монету... Я очень замерз, Санта, там, в баке очень холодно, ты же можешь мне дать немного горячего молока или какао, а твоя монетка, вот она...
Золотой дукат упал на грязный асфальт и исчез в грязи.
Санта негромко свистнул. В тот же миг он услышал приближающиеся колокольчики и комету в небе.
Перед ним стояло бесформенное ничто и вопросительно-предупредительно неизвестно чем, смотрело на шефа.
- Просто доставить, - осведомилось ничто.
- Нет, мальчик верил в Санта Клауса. Пусть будет все, как положено: ощущение счастья, подарки, собачья или оленья упряжь, санки, конечно хороший звук, музыку я имею в виду, снег и прочее. Что стоишь? Выполняй!
- Шеф, а вы? Пора уже…
- Нет, я доберусь сам, хочу прогуляться, ведь еще целый год ждать... И скажи там снабженцам, что пусть начинают чеканить евро, а то уж больно зубов жалко...
Николай Чудотворец, Никола Угодник, Sinte Klaas, Father Christmas, Санта Клаус бесцельно брел улицами изменившегося до неузнаваемости старого города в ночь перед Рождеством, когда все сидели дома и никто-никто на всем белом свете не смог бы, даже случайно, увидеть, как он плачет.