Тротуары плотно укрылись желто-коричневым настилом сухой листвы, и как бы усердно дворники не шоркали по ним своими метлами, этот настил не становился тоньше. Осень взялась за город всерьез, хотя и было еще довольно тепло.
Он прошел мимо дома с высоким каменным фундаментом, мимо салона красоты Люкс, мимо нескольких магазинов, расположенных друг за другом, рассматривая в витринах каждого из них свое отражение, на перекрестке остановился, посмотрел на часы. Те показывали кучу свободного времени, которое нужно было куда-то деть. Он расстегнул курточку, поискал по карманам сигареты, выудил одну, закурил, задумчиво огляделся.
«О, можно же зайти к Андрею на работу! — сообразил он. — К тому же, я давненько к нему не захаживал».
Он повернул в проулок, прошел метров сто, свернул под кирпичной аркой во двор, а там на второй этаж по железной лестнице.
—Андрей здесь? — спросил он рабочих.
—Да, да. Прямо по коридору.
Он прошел по длинному узенькому коридору и вошел в комнату практически полностью заставленную аппаратурой. Исключение составлял диван, придвинутый к стене, и узкий проход вдоль него же. Андрей стоял спиной ко входу, откручивал от колонки заднюю панель и разговаривал с Игорем Павловичем. Игорь Павлович был Андреевым шефом и директором этого заведения.
—Середина здесь, конечно, малость дубовинькая, — говорил Андрей. — Вот с этой серией даже сравнить нельзя.
—Да. Сюда нужен фильтр второго порядка, — ответил Павлович. — А с этой серией конечно! Там и драйверы другие стоят.
—Ну, я бы не менял уже драйверы. Не хотят платить, пусть забирают как есть.
—Нет, конечно. Драйверы мы им эти ставить не будем.
Потом Игорь Павлович заметил вошедшего и обратился уже к нему:
—Давненько мы тебя не видели, — сказал он, протягивая руку.
—Здравствуйте, Игорь Павлович.
—О! Какими судьбами? — осведомился Андрей.
—Да вот мимо проходил, решил зайти. Давно хорошего звука не слышал.
—Сейчас услышишь. Это те колонки, за которые я тебе рассказывал. Низа восемнадцать дюймов. Звучат — просто вилы!
—А усилок вот этот?
—Да. Вход ламповый, оконечник транзисторный. Низа качает, аж в грудь давит. Присаживайся, сейчас я подключу.
Андрей воткнул кабеля в колонки, подключил усилитель и вставил компакт в деку.
—Команда прописана изумительно. Этим компактом можно аппаратуру тестировать. Слушай.
Первой вступила гитара. Она заныла глубокой плотной серединой, так что уже с первых нот он понял, что это Gibson. Это Gibson и не что другое. Тягучий густой звук, словно медленная струя меда. Ни одна другая гитара не может так звучать. А потом вступили барабаны с бас гитарой, наполняя комнату динамикой, движением, размеренным и неумолимым. Бас-барабан лупил каждую четверть, в унисон с бас гитарой, и низа были мощными, объемными. Они доходили до сознания скорее через живот, чем через уши. А гитара разрывалась от натуги, она, то визжала истерично на высоких нотах, то размеренно что-то рассказывала скороговоркой, то и вовсе успокаивалась, пропуская бас на передний план, но потом вдруг снова взрывалась диким рыком. И все это отмерял рабочий барабан. Он бил редко, но попадал прямо в душу. Он звучал так, что хотелось вскочить и удариться головой о стену. И тут же рядом был хай-хет. Тши-и...тши-и...— шипел он. Или вдруг появлялся raid, вплетая свой чистый голос промеж жестких гитарных пассажей. А на заднем плане переливал ноты орган Хамонда, словно плеск моря о каменистый берег. И хрипловатый вокал, почти звенящий на высоте. И бэк-вокал в квинту с основным. И много - много всего другого, что он слышал, понимал, и о чем невозможно было рассказать.
Андрей выключил деку.
—Я сейчас другую вещь поставлю, — сказал он.
—Не надо. Мне бежать пора.
—Так ты даже чаю не попьешь?
—Не попью. Все, пока. Созвонимся.
—Ага. Давай.
Он почти выбежал. У выхода на лестницу столкнулся с рабочим, не оборачиваясь извинился, и сбежал вниз. Только на улице он замедлил шаг. Достал сигарету, закурил.
Потом он шел неторопливо, пиная ногами сухие листья, и думал, что когда-то он знал, как сделать из музыки магию. Он ее делал, или, по крайней мере, пытался делать. Он и сейчас еще знает, помнит, но... Время упущено. Вот именно — упущено, потеряно… А может не время? Может, ему просто не хватило сил, желания, злости, чтобы добиться, прорваться сквозь окружающее, сквозь нехватку денег и нервные срывы и собственную лень. Может и не стоило тратить столько лет на никому не нужную учебу. Может надо было гнать поганой метлой «взрослые» мысли о собственной крыше над головой, о семье, о «будущем»! Грош цена этим мыслям, когда теперь смотришь вверх, и понимаешь, что другие ушли, они безнадежно далеко, а ты навеки отстал. И теперь десять нот хорошей музыки режут душу тупым ножом, и приходится давить слезы, высушивать их раньше, чем они потекут из глаз, потому что в конце концов это глупо, и нелепо, и никто не поймет. А это значит, что один. И разве это цена? Разве стоило так платить за эту гребанную жизнь?! Да, вернуть бы лет шесть назад и каленным железом повыпекать все глупости и ошибки. А-а-а... Мысли о возвращении — первый признак старости. Тем более, что вернуть невозможно...
Он не заметил, как дорогу ему перегородили три молодых человека, лет по семнадцать-восемнадцать от роду с одинаковыми лысыми черепами. Выпирающее чувство собственной крутизны также объединяло эти физиономии. Только спортивные костюмы были на них разные.
—Эй, чувак, сигареты есть?— не то спросил, не то утвердил один из них — самый маленький.
—Ты шо, это?! Глухой совсем?! Тебе говорят: сигареты есть?
Он очнулся от своих мыслей, оглянулся по сторонам. Какой-то пустынный переулок. Вдобавок сумрачный.
—Слушай, — сказал другой юный спортсмен, это был на голову выше своего брата-клона,— часы у тебя хорошие, давай ты их мне подаришь.
Он внимательно посмотрел на всех по очереди, остановился на желающем получить часы, улыбнулся еле заметно.
—Жаль, у меня нет шапки. Ёе бы я тебе подарил, чтобы ты своим уродливым черепом не мельтешил у меня перед глазами.
Он сказал это очень жестко, зная, что за этим последует.
Длинный понял правильно. Он секунду рассматривал не пугаемого прохожего, а потом сделал резкий выпад правой. Попал он или нет, длинному не суждено было узнать — в следующее мгновение что-то твердое врезалось ему в горло, и он хрипя и задыхаясь рухнул на колени. Маленький понял только то, что пора начинать. Он отпрыгнул в сторону и предпринял попытку атаковать с фланга. Отчасти успешно — пару раз он таки куда-то попал. Но потом невероятно твердый ботинок врезался ему в пах, и он завизжал и закрутился на месте. Второй удар ногою в лицо заставил коротышку забыть про боль и распластаться на тротуаре. Третий «воин» вообще не понимал, что происходит. Когда до него дошло, что пора драться, два его товарища уже лежали на тротуаре, а этот козел, который должен был отдать им свои деньги, стоял как ни в чем ни бывало, и смотрел на него. Не хорошо так смотрел. Воин попятился, потом развернулся и дал чёсу. Он бежал и не оборачивался, потому что слышал за собой стук догоняющих его шагов, а когда понял, что его догнали, оглянулся, увидел занесенный кулак, попытался защититься, но кулак пробил эту никчемную защиту, и спортсмен с расквашенным носом споткнулся, упал на четвереньки, попытался встать, но тут на него обрушился такой ливень ударов, что он опрокинулся, подполз к стене и, закрыв голову руками, принялся визжать, словно недорезанная свинья.
—Все, все! Я то здесь при чем?! — кричал неудачливый воин. — Я же просто рядом стоял!
—Да ну?! Просто рядом стоял?! А я думал ты с ними! Тоже покурить захотел!
—Нет, нет. Мне не нужны ни сигареты, ни часы...
—Да и хрен с ними!.. Я тебя не за это бил, ублюдок.
—Нет? Нет?! А за что?
—За что?.. За рок-н-ролл…
Он достал сигарету, воткнул её в зубы, чертыхнулся, потрогал разбитую губу, аккуратно подкурил, и пошел в сторону трамвайной остановки.