ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая
Когда редактор городского радио Галина Рощупкина пришла на студию, там уже вовсю обсуждали событие этого августовского утра. Впрочем, обсуждать особо и нечего – никакой официальной информации ни от местных, ни от государственных властей, одни слухи.
- Давайте послушаем «Свободу», – предложила Рощупкина. – У них в Москве явно есть корреспонденты, которым рот не закроешь.
И действительно, кое-что прояснилось – появившимся утром на телевидении неким Государственным комитетом по чрезвычайному положению в столицу введены войска, якобы готовится штурм оплота демократических сил – расположенного в Белом доме российского парла-мента. Москвичи вышли на улицы и преграждают танкам дорогу, агитируют солдат.
- Это и передадим нашим горожанам, – решила редактор. – Записываем и прямо сейчас выйдем в эфир.
Все переглянулись – выходить с материалом без согласования с горкомом партии?
- Я сама выйду в сеть! – беря ответственность на себя, объявила Рощупкина и прошла в студию записи.
Через некоторое время городское радио сообщило новости о событиях в столице. И уже через десять минут позвонил прокурор города и строго предупредил – не занимайтесь подстрекательством, используйте только официальные источники.
- Нет у нас официальной информации! – отмахнулась Рощупкина. – И мы не можем ос-тавлять в неведении наших граждан.
- Учтите, будете нести полную личную ответственность!
- Буду нести! – И, положив трубку после этого неприятного разговора, сказала коллегам: – Готовим очередной выпуск через полчаса. А после обеда выйдем на улицу и будем брать интервью у горожан – как они относятся ко всему происходящему.
Из городского комитета партии – ни звонка, а вот из горсовета пригласили на совещание у его председателя. Где через час собрались руководители ряда предприятий и силовых структур, местное телевидение, отсутствовали почему-то только представители горкома партии.
- Все вы уже знаете об образовании самозванного, так называемого Государственного комитета чрезвычайного положения, – возбуждённо обратился к присутствующим председатель горсовета Игнатов, круглоголовый и лысый. – Так вот, слушайте меня все внимательно: мы выполняем только указы и распоряжения правительства России и её президента Ельцина! Всем понятно? – строго оглядел он присутствующих. – Вам тоже понятно? – обратился он персонально к сидевшему на кресле у стенки прокурору Большакову.
- Я действую не по указам и распоряжениям каких-то лиц, а в соответствии с законами, – поправляя очки, спокойно ответил тот.
- Какими законами? – платком протёр вспотевшую лысину Игнатов.
- Существующими законами! – уточнил прокурор.
- Ну, знаете… Видите беззаконие ГКЧП?
- Нарушение законов кем-либо не является основанием для нарушения законов другими.
- Ещё раз всех предупреждаю, под личную ответственность каждого, - переключился с упрямого прокурора на остальных Игнатов: – Мы выполняем только указы и распоряжения правительства суверенной России и её президента Ельцина!
Через некоторое время стало известно, что подобия кровавых событий в Китае, на площади Тяньаньминь не будет, никто ни в кого не стреляет, и даже не собирается делать это – войска безоружны, и только по собственной неосмотрительности погибло несколько человек, и, конечно же, с их телами совершили «некое традиционное жертвоприношение революции, комедию похорон будто бы павших за свободу героев». И что комитет, который войска из столицы вскоре вывел, в полном составе арестован. Ходили слухи, что это была всего лишь провокация, что якобы за ней стоит сам Горбачёв, в последний момент покинувший корабль, что генерал введённых десантников Грачёв уже перекинулся на другую сторону… Главное, что восторжествовала демократия! Поэтому в соответствии с Указом Ельцина был объявлен разогнанным и наш городской комитет компартии, и комиссией, возглавляемой одним из наших депутатов, бывшим членом партии, опечатаны его помещения. «Юридическая сторона Указа и вызывает сомнения, но в период проведения реформ он оправдан», так прокомментировал всё это Щукин, тоже уже бывший член партии, обвинявший гэкачэпистов в нарушении законов.
К вечеру на центральной городской площади, у входа во Дворец культуры, собралось де-сятка три ликующих местных «демократов»; часть из них - тесной группой перед стоявшими на возвышении, у микрофона, ведущими, другие несколько сторонясь. Остальной люд, не задерживаясь, шёл мимо, проявляя лишь мимолётное любопытство. Стояли митингующие за спиной памятника вдруг ставшего им ненавистным Ленина, устремившему свой взгляд совсем в другую от них сторону, но часто, как заметил и я проходя мимоходом, митингующие обращались именно к нему. Самого Щукина, который руководил мероприятием, я уже не слышал, но и без того представлял, что он может сказать – сегодня одно, завтра иное. А что другие?
- …Каждый раз, проходя по нашей центральной площади, я невольно чувствовал немой вопрос сурового бронзового стража: «А ты верен социалистическому выбору?» Нет, уже не верю, ибо в соревновании двух систем капитализм выиграл. У «проклятых капиталистов» больше демократии, гласности, свободы, там лучше материальное обеспечение. Капитализм – это уни-версальный регулятор общественной жизни, и лучшего регулятора ещё не придумали…
- Кто это? – спросили где-то рядом со мной.
- Крылов какой-то!
- …Сейчас наш народ мало помалу освобождается от политической закомплексованности эпохи лагерного социализма, поэтому многие уже не хотят мириться с прежним идолопоклон-ничеством. И всех идолов следует убрать без всякого сожаления!
- Что он несёт? – услышал рядом. – Неужели эти люди не понимают аморальности того, к чему призывают? Уничтожать собственную историю и культуру?
- Сначала сносили памятники в Прибалтике, Грузии, в Москве, а теперь и у нас возьмутся!
Я уже собрался было идти дальше, но увидел, что на возвышении появилась крупная фигура другого оратора, учителя школы Сиротина, нашего единственного опубликовавшегося прозаика; хорошо написанная книга о людях и природе Севера, но без сюжета.
- К власти пришли демократы, – подошёл он к микрофону. – Но оглянитесь кругом, пока-жите мне хотя бы одно руководящее лицо, которое освободили бы от должности за поддержку ГКЧП. А сколько таких в нашей исполнительной и прочей власти, представители которой во множестве сидят в верховном совете нашего города? – показал он на массивное трёхэтажное красное здание горисполкома. – Сколько их там, спаянных уголовно-коммунистической дисциплиной, готовых снова поднять массу люмпенов на бунт, ждущих когда народ сметёт демократию? Дорогие снежинцы! Вам нужно понять, что вы всю жизнь работали для безопасности Отечества и потихоньку убивали свой народ!
- До каких пор мы будем оставаться заложниками советского военно-промышленного комплекса, советской власти! – вопил в микрофон некий Щур. – Посмотрите в зеркало, господа. И оно вам покажет, чем вы-то жизнь свою занимались – объедали других, спрятавшись от всех за колючей проволокой, под фанфары правительственных награждений. Не вам кто-то должен, а вы – всем после того, что натворили в своих лабораториях и на полигонах… Не допустим к власти тех,кто будет вещать о сохранении и укреплении ядерного щита Родины, о приоритете института, о сохранении истории! Членство в большевистской партии любого типа – клеймо…
Уходя прочь, уже вослед слышал эти слова – бред какой-то!
Вслед за победой «демократии» последовал и развал СССР – понимающие преступность своих действий Ельцин и такого же пошиба новые руководители Белоруссии и Украины, трус-ливо собравшиеся недалеко от польской границы, чтоб сбежать в случае неудачи, подписали беловежские соглашения о его ликвидации. Вопреки воле большинства народа, однозначно вы-сказавшегося на весеннем референдуме за Союз. И почти сразу всем дали понять, что после взя-тия власти демократия для них уже не существует.
Вот мерзавцы! Оказывается, я и мои родители, братья и сёстры, как и миллионы русских и украинцев, белорусов и других советских людей в угоду политическим проходимцам оказались в разных государствах! Между которыми срочно воздвигаются границы вопреки всеобщей тен-денции объединения наций в одно цивилизованное сообщество.
***
В условиях, когда томографистов переводили с одного места на другое, и уже третье, и всегда временно, просторный и светлый кабинет Стоцкого на втором этаже оказался подходящим для совещаний наших ведущих специалистов. В отличие от нас, в повседневной беготне и суете организационных дел по реализации намеченного уже переставшими глубоко мыслить над техническими проблемами, Анатолий Семёнович имел достаточно времени для раздумий над проектом.
- Макет, который мы запустили, проверен и работает. Не сделать ли нам следующий шаг и придать томографу современный, компактный внешний облик? Я просчитал геометрию рентге-новского тракта и думаю, что вполне сможем вместиться в размеры CT «Мах» фирмы «Дженерал Електрик», – раскрыл он перед нами рекламный журнал. – С его средними, но вполне удов-летворяющими медиков характеристиками.
Он выложил нам геометрические расчёты рентгенооптического тракта. Посмотрев на ма-кете томографа, что и как работает, почувствовав, как вполне определённо и однозначно реализуются заложенные в него законы науки и техники, которые до сих пор познавали, мы уже и сами созрели к тому, чтоб создавать не копию громоздкого немецкого образца, а произведение собственного технического творчества. Так что убеждать и преодолевать нас, на что Стоцкий, похоже, настроился, не пришлось.
Работа закипела. Расположившиеся в отведённом для ремонта просторном актовом зале конструкторы Тюкина рисовали основные узлы – новые сканер и стол пациента; отличались одинаково усердные в работе и за это сходство даже названные коллегами в шутку «братьями Карамазовыми», хоть те совсем непохожи, инженеры Дёгтев и Щипицын. В выгородке вестибюля у входа в здание, на месте уже ставших ненужными раздевалок – редко кто сейчас решался оставлять там без присмотра свою одежду! – создавали сложный многоканальный электронный усилитель-преобразователь электронщики Туровцева. В таком же месте в другом здании разрабатывали автоматику в группе Кузнецова; молодые ребята у Кучина, недавние выпускники нашего института, взялись за самый, пожалуй, сложный для нас узел – высоковольтный источник. А освоившая испытательный участок лаборатория Дмитракова загодя готовила для опытного образца томографа заводского изготовления уже специально приспособленный макетный зал, кирпичные стены которого возводили методом «народной стройки» сотрудники всего конструкторского бюро.
Довольно быстро, к концу следующего после запуска макета года, компактные сканер и стол, одетые в бежевого цвета пластмассовые кожуха, были изготовлены в цехе; оставалось вписать и перетащить в него всё то, на чём уже получили изображение в лаборатории. В духе рыночной экономики засняли всё это на видеоплёнку и дали везде рекламу! Чтоб обеспечить спрос и дополнительное финансирование работ, заключили несколько договоров с предоплатой на поставку; это позволило закупить несколько персональных компьютеров, без которых с тех-никой такого назначения как томограф работать невозможно…
И вдруг команда на приостановку производства, оплату всех наших договоров – у предприятия нет для этого средств и материалов. Как так, нам же министерство выделило огромные деньги? Где они? Экономисты ничего нам не говорят, но мы узнаём, что средства ушли на под-держку ядерной тематики, финансирование которой практически прекратилось и ей надо вы-живать в условиях, когда она оказалась не нужной новой власти. Понятно, но есть же огромный резерв, особенно запас материалов, простаивают станки и люди.
- Ты что не знаешь – нет уже давно этого запаса! – сказал Симонов. – Продали весь металл, и некоторые очень даже неплохо нажились на этом. В финансовых отчётах всё прошло по старым ценам, а продавали по новым – в десятки раз большим. Разницу, сам понимаешь…
Неужели такие махинации стали возможны и у нас, где всегда была строжайшая финансовая дисциплина и казались невозможными какие-либо манипуляции? Впрочем, сказывается провозглашённый новой властью и устами главы правительства Гайдара лозунг приходящего уклада жизни – наживайся любыми способами и создавай класс собственников. Куй железо пока горячо – повсюду под видом начавшейся приватизации за бесценок расхватывается всенародная собственность.
Дальше – одна проблема за другой. Нет, оказывается, у инженеров научно-исследовательских институтов льгот за работу с рентгеновским излучением. Везде есть, на заводах и в больницах, а в научно-исследовательских организациях, где ведётся поиск новых решений и риск облучения наибольший, оказывается, нет; бюрократия не поколеблена реформами и непрошибаема – ни за что не признаются в просмотре и отделываются отписками. Написали письма в разные инстанции, и хоть бы какой-то чиновник признал свою грубую ошибку, в ответ одни отписки – при очередном пересмотре будет рассмотрено.
Чувствую, что говорить и ходить стал быстрее обычного – ускорился темп жизни. Иногда неожиданно и неприятно покалывает в области сердца, давление крови стало выше нормы. Но самое худшее то, что из специалиста, которым становился годами приобретения знаний и навыков, невольно начинаешь превращаться в какого-то «толкача», потому что нет одного, другого, третьего, и всё это надо пробить через плановиков и экономистов, срочно достать и доставить, потому что дело под угрозой остановки, и ничего с первого раза не достичь… Очень не нравится мне такая работа, нарастает душевный разлад, потому что брался за всё как специалист-разработчик, а не бульдозер для разгребания образовавшихся завалов.
- Нет, всё таки нам надо было выделяться в отдельную организацию с самого начала! Ты же видишь, Ядерный центр идёт ко дну – не могут совершенно наши руководители работать в экономических условиях, когда им дали полную экономическую самостоятельность. Не могут! И нас за собой потянут туда же. Куда? На дно, конечно.
Сидящий напротив Симонов порой утомляет и даже раздражает непрерывными разгово-рами об одном и том же, но я уже понял, что останавливать и перебивать коллегу бесполезно, проще набраться терпения и выслушать, пока выговорится, выскажется полностью.
- И мы не выплывем сами, – подождав, отвечаю. – Экономические условия создаются такие, что всякая работа становится невыгодной, кроме теневой. Воровской капитализм потому что у нас создаётся, вот что! Ты сможешь работать в теневой экономике? Нет, и я тоже.
- Ну, тогда я не знаю чем всё это может кончиться!
***
В условиях ухудшающегося финансирования Ядерного центра всё чаще стали говорить о возможном сокращении кадров. Даже нам, вновь созданному и рассчитанному впоследствии на самоокупаемость коллективу, в категорической форме по установленной для всех равной пропорции предписали сократить двоих. В коллективе уже появились чуждые нашим идеям случайные люди, так что можно было воспользоваться случаем и избавиться от них. Как раз у конструкторов произошёл неприятный инцидент – с утра прибежал обычно уравновешенный и спокойный Тюкин и сообщил, что Худолова подралась самым настоящим образом со старшим инженером Преснецовым, на редкость спокойным и молчаливым трудягой; не терпевший по-мех в работе, он выключил слишком громко говорившее радио, которое та слушала, и возникла потасовка, в которой теперь предстояло разбираться. Этого ещё недоставало!
Выслушав Тюкина, понадеялись, что всё преувеличено и все вскорости успокоятся, но через некоторое время прибежала раскрасневшаяся от чрезмерного возбуждёния Худолова, требуя «справедливости». Выслушав её, пришлось оставить дела и начать разбирательство. Вывод следовал однозначный – произошло то, чем кончалось её пребывание во всех предшествующих коллективах, и, раз она достигла, наконец, пенсионного возраста, можно с чистой совестью отправить её на «заслуженный отдых». Но не тут-то было – уходить на пенсию по собственному заявлению она категорически отказалась.
- Тогда придётся увольнять!
- Это ещё посмотрим, кто кого уволит!
Теперь она видела уже во мне своего заклятого врага. Но, как известно, невозможно всем и во всём угодить, да и стремиться к этому не следует. Увольнение сотрудника могло быть сделано только с согласия профсоюзов, и на профсоюзном комитете конструкторского бюро я изложил всё как есть.
- Да знаем мы её не хуже вас! – сказали при обсуждении члены месткома и с увольнением согласились.
Результат позволил предполагать, что с такой же открытой позицией можно идти и даль-ше, на профком предприятия, но не тут-то было – там нас чуть не подняли на смех, требуя формального, по существующим ещё советским законам, обоснования для увольнения. И только благодаря настойчивости входивших в состав комитета наших профсоюзных активистов незначительным большинством всё же удалось добиться согласия. А когда через некоторое время начальник отдела кадров сказал, что мне придётся представлять сторону администрации ещё и на суде, где Худолова обжаловала решение администрации и профсоюза, я понял, в какую затяжную историю вляпался и почему в советское время почти никогда никого не увольняли; так сверхпрочно были защищены от произвола трудящиеся, чем пользовались бездельники и лодыри.
Что суду требуются только формальности, а не эмоции, что там побеждает не справедли-вость, а доказательная точка зрения, я представлял, и с юридическим консультантом предприятия заготовил множество выписок и справок – какие работы и как истец выполняла, что представляют в сравнении с ней другие техники отдела, включая даже семейное положение всех… Кошмар!
- Задали же, Юрий Павлович, вы с Кузьминым мне работу! – доложил я обстановку Фомину, подписывая у него все эти бумаги.
- Кто же знал? Придётся теперь пройти весь путь.
- Придётся, конечно!
С этим всем предстал на собравшееся в тесном кабинете судьи заседание, на которое пришёл даже прокурор – с переходом к капитализму вопрос об увольнении становился актуальным и первый в городе процесс по этому делу представлял для работников правосудия практический интерес. Пришедшие слушали судью, лишённую эмоций женщину лет сорока пяти, в невыразительной строгой одежде, не вмешиваясь.
За три часа вопросов и дебатов, начавшихся с выяснения моей личности, создалось впечатление, что судят меня, а не виновницу всей этой катавасии. Глаза сидевшей чуть поодаль ободрившейся Худоловой метали в мою сторону грозные молнии; то, что я некогда предотвратил её увольнение и взвалил всё на себя, для неё не имело значения. В этом натиске даже воз-ник спортивный интерес – кто же возьмёт верх. И каково будет всем нам, если её иск удовлетворят.
Решение суда отложили, оправив меня за новым набором выписок и справок – что ещё предстоит делать по её специальности и квалификации, что представляют собой все другие техники уже во всём отделении, какую работу взамен может предложить ей предприятие вообще. Бросив дела, мы составляли справки на непричастных к этому неприятному процессу техников, вдруг оказавшихся кандидатами на увольнение вместо Худоловой; удивляло как легко и просто справились со своей частью умелые бюрократы предприятия, предложившие Худоловой… работу охранника. От чего, ободрённая столь участливым рассмотрением дела и требовательностью судьи к ответчику, она, конечно, отказалась:
- Вы что, издеваетесь надо мной?
- Вы принимаете предложение, или отказываетесь? – строго формально переспросила судья.
- Отказываюсь! – фыркнула та.
И осталась без удовлетворения иска. Встречаясь впоследствии со мной в городе, она заранее демонстративно отворачивалась, никогда больше не здороваясь. Досадное недоразумение!
***
Попавшееся на глаза небольшое рукописное объявление о том, что в холле городской библиотеки производится запись в восстанавливаемую Коммунистическую партию заставило задуматься. Осталась тяжесть от множества дополнительных забот и общественных нагрузок, результаты которых не только не очевидны, но и кажутся зряшными при происшедшем повороте в жизни общества, и им невостребованными. Стоит ли вновь взваливать их на себя, или, наконец, полностью посвятить себя науке и технике? Сложный вопрос. Когда-то Дарвина спросили, как относится естественный отбор к человечеству – самоотверженные и смелые гибнут, вы-живают трусы и эгоисты, и народ деградирует, – он ответил, что как раз наоборот, народ, у которого в критические момент нет людей, способных жертвовать собой ради других, погибает целиком или рассеивается. Вспомнил я и нашего Щёлкина, который, как кандидат наук, мог бы и не идти на фронт в Великую Отечественную вовсе, но отправился туда добровольно, простым солдатом.
И сейчас обстановка напоминает то грозное время. Угроза уничтожения страны, поход против коммунистической идеи, о которой я по своему становлению в жизни, когда искал истоки её – зачем живём и для чего? - где в юности были всякие порывы и заблуждения, могу со всей определённостью сказать себе (только себе! – другие могут и не поверить): всем лучшим, что во мне есть, я обязан этой идее.
Вспомнил, почему долго не вступил в компартию когда-то, хотя и являлся комсомольским лидером – не хотел быть с людьми, клявшимися на каждом шагу в верности марксизму-ленинизму, а делавшими совсем другое. Подал заявление после поездки в шестидесятые годы по сёлам целины, где видел, как за десятилетие изменилась жизнь – людей одели, впервые в ис-тории всех накормили и обустроили. Вспомнил и Юрковцы, столь убогие после войны, что да-же добрых лошадей не имелось на поля вывозить удобрения, где вручную на руднике кирками и лопатами добывали, грузили и разгружали сахкамень, а за каких-то пятнадцать лет жизнь на-столько неузнаваемо изменилась и стала по-настоящему зажиточной. Этот режим называют тоталитарным и он действительно требовал усовершенствования, но он заставлял работать на страну и народ всякого, даже тех, кто только сейчас смог проявиться во всём своём мерзком существе и алчности. Такие приспособленцы и оборотни, как Ельцин, Яковлев, Шеварднадзе и им подобные, вынуждены были работать не только на себя и свою «семью», как это делают сей-час, а на всё общество, и свою политическую карьеру они могли сделать, только выкладываясь на этом поприще…
Собрание проходило в нашей бывшей подшефной школе (сейчас всякие шефства отмене-ны), директор которой заслуженный учитель Барыкин проигнорировал лицемерный лозунг «школа вне политики» и предоставил нам зал. Встречая этого крупного и спокойного черноволосого человека на улице – наши пути на работу часто пересекались, я с удовольствием всегда первым здоровался с ним и вспоминал, что он, окончив Костромской пединститут с отличием и правом выбора места работы, поехал… на край света, в Якутию. А недавно в разговоре метко перефразировал пропагандируемое наше «приобщение к цивилизации» – «присоединением к западной канализации».
Интересно было – кого же из некогда многотысячной партийной организации города я здесь увижу, будет ли кто из бывших грозно требовательных и идеологически непоколебимых, учивших нас жить партийных и комсомольских начальников, членов многочисленных партий-ных комитетов и комиссий. Увы, почти никого из них. Так что, лгали? Плыли по течению? Приспосабливались под ту власть, а теперь под иную, как блохи перескакивая с одной собаки на другую? Здесь только самый первый секретарь городского комитета престарелый Карлыханов и последний – Владимир Иванович Горбачёв, который и инициировал восстановление партии. Из бывших вторых секретарей – Кесарев, сейчас завкафедрой гуманитарных наук институ-та. А из многочисленных комсомольских лидеров только Анна Любовощина да Юрий Скури-хин, с которым мы и сели рядом в боковом ряду – к нашему приходу места в центре зала уже все оказались занятыми.
- Теперь видно, кто среди нас был настоящий коммунист, а кто просто член правящей партии КПСС, – сразу заговорил Юрий, показывая в какой-то газете призыв радикальных демократов к суду над коммунистами: – Я всю жизнь вкалывал как проклятый и имел много неприятностей за свою прямоту, а какая-то сволочь, которая только сейчас посмела рот открыть, собирается меня судить! Да их скоро самих будут судить за развал и разграбление государства…
В зале много знакомых. Из нашего конструкторского бюро ещё Фомин. Доктора технических наук и ведущие специалисты Ядерного центра Куропатенко, Ткаченко, кандидаты наук и ведущие специалисты… Вот и Палкин, бывший директор первой городской школы, в проверке воспитательной работы которой я некогда-то участвовал и до сих пор сохранилось приятное о том воспоминание. Нас немного, но каков интеллектуальный потенциал! И это вселяло надежду на будущее.
Вышедший по поручению инициативной группы на сцену Вантрусов, ведущий научный сотрудник Ядерного центра, математик и поэт, любитель музыки и друг наших местных художников, единственный, кто в эти годы публиковал в городской газете статьи в защиту коммунистической идеи, открыл собрание.
- Товарищи коммунисты! Развитие «демократии», когда верхушкой КПСС – из-за недальновидности или прямого предательства – было позволено ругать всё советское и пропагандировать капитализм, завершилось, выражаясь словами философа Александра Зиновьева, беспреце-дентной капитуляцией, подобной которой не было в истории человечества. Запад навязал нам социальный строй, который обрекает Россию на деградацию и историческую гибель в качестве великой державы. Выполнен замысел империалистических сил на разложение и подрыв нашего общества изнутри, поставленный ещё в конце сороковых годов, после неудачных попыток до-биться своих целей силой. Создаётся система, неспособная отстоять страну от внешней агрессии, от превращения в зону колонизации для западных стран. Эта система не способна поднять страну на уровень, когда Россия могла бы быть сопоставима с западными странами. Происходит целенаправленное разрушение нашего государства – либерализация экономики, что имеет целью полную ликвидацию государственного регулирования, приватизация – как разграбление, расхищение созданного всем народом и принадлежащего всему народу национального богатства. Резко сокращены расходы государства на общественные нужды – оборону и культуру, образование и здравоохранение. Значительно выросли цены, неслыханная инфляция, снижение уровня жизни до выживания, сведение к нулю внутреннего рынка (остаток – под контроль за-падных фирм). Вот истинная, долго скрываемая под флагом демократии, цель политических сил, обманом народа пришедших к власти! Когда будет разрезана наша последняя стратегиче-ская подлодка, снята с дежурства последняя баллистическая ракета с ядерной боеголовкой, мы увидим истинное лицо западной цивилизации. «И лишь немногие… будут догадываться или даже понимать, что происходит… но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище…», указывалось в доктрине ЦРУ по разрушению нашей страны. – Он оторвался от конспекта цитат, посмотрел на собравшихся. – Последнее относится к нам с вами, товарищи!..
Я оглянул зал – нет свободных мест даже на креслах сзади, отстоящих поодаль от основной группы, на возвышении. Вот те, которых не удалось оболванить нашим продажным теле-видению и прессе, кто думает о будущем страны и народа.
- …И теперь президент России, обязанный США за поддержку в борьбе за власть в августе 91-го, отчитался перед теми о проделанной им работе – заявил о том, что с коммунизмом в России покончено. Разрушается и наше предприятие, обрекается и наш город – возмездие за политическую недальновидность тем, кто на выборах отдал Ельцину и новой власти больше всего голосов…
- Отчитался перед президентом США Бушем, заявившим, в духе Гитлера, об установле-нии в мире нового порядка! – уточнил Скурихин, время от времени комментировавший мне на ухо доклад.
- …Была разрушена и фактически устранена Коммунистическая партия – единственная политическая сила, которая могла противостоять всему этому. И её восстановление в новых условиях является необходимостью, которую сознают все патриоты и честные граждане. Состоявшееся в Челябинске собрание инициативной группы направило делегатов на учредительную конференцию по созданию новой партии коммунистов России. Хочу завершить своё выступление словами писателя-патриота Владимира Калашникова: «Перед Россией не стоит вопрос: вернётся ли она на путь социалистического развития, или нет. Вопрос лишь в том, как и когда это произойдёт».
Выступления были в духе доклада. И последних публикаций действительно демократиче-ской, понимающей свою ответственность прессы. Правительство Гайдара – ликвидационный комитет. Основной порок «реформ» – моральный: вознаграждён не честный предприниматель или производитель, а ловкач. «Деградация общества развивается неудержимо и принимает всё более чудовищные формы»… Культ лжи, бездуховности и предательства, разгул преступности, межнациональная ненависть, отупление голливудскими видеофильмами, замешанными на на-силии, убийствах и грабежах, порнография и проституция, СПИД и наркомания, легионы кол-дунов, ведьм и лжецелителей… Для удержания власти режим поддерживает всё, что оболвани-вает и оскотинивает людей, вытравляя из них всё человеческое – научность, честность, гуман-ность – как пережитки прошлого. И – мощная волна антикоммунизма, в борьбе против которого происходила реанимация всего того, что было до революции, и чего не было, а придумано сейчас… Гимназии, лицеи, кадетские корпуса и всё такое прочее – под старину. Раздувают дворянский аспект, графские и княжеские титулы, царя превратили в великомученика…
- С интересом узнал, что там замышляло против нас ЦРУ, но – не они первые, – вышел за трибуну ветеран войны Палкин. – Я хочу напомнить план «Ост» Гитлера: стратегическая цель Германии заключалась в ликвидации Советского Союза следующими средствами. Первое – это разделение всей его территории на ряд государств. Второе – деиндустриализация страны, демонтаж и вывоз оборудования заводов, планировалось оставить только то производство, которое требует лишь низкой и средней квалификации. Россиян использовать только на добыче сырья, в сельском и лесном хозяйстве, на ремонтных и строительных работах. Третье – снижение уровня образования, только платные школы. Развлекать и отвлекать от попыток обретения политических, научных и вообще от каких-либо знаний, в том числе своей истории. Четвёртое – подрыв нашей биологической силы через голод и снижение рождаемости. Вокруг губернских городов должны были размещаться пояса из красивых немецких деревень, за которыми другой мир… Не удалось осуществить этого фашистской Германии, под руководством Коммунистической партии она была разгромлена! Но сейчас мы видим, что благодаря нашим национал-предателям всё это проводится в жизнь…
- Очень схожа эта наступившая жизнь на ту, что была у нас в оккупации, – громко, как неопытный оратор не соизмеряя силу голоса с обстановкой, рубил короткими фразами бывший белорусский партизан Губаревич. – Те же слова – во имя свободы громить большевизм и колхозы. И те же дела на изничтожение страны и народа…
Хотелось тоже выступить, но желающих выйти на трибуну оказалось много, да и сказано было уже всё то, что думал и я, стоит ли повторяться. Фомин зачитал Политическое заявление и проект Устава партии, выбрали делегатов на областную конференцию и разошлись, шагая группами по застывшим в январской стуже улицам, с решимостью бороться обсуждая пришедший с переворотом режим.
- Маловато нас только! – сказал на прощание Скурихин.
- Что поделаешь! На оккупированных в войну территориях, как говорят, тоже ведь только небольшая часть боролась с врагом, большинство приспосабливалось, стараясь выжить, немало было и самых настоящих предателей. Такова, видать, природа человеческая…
***
На работу идёшь как в бой – томограф движется, но даётся это с большими трудом. По мере нарастания разрушительных преобразований в обществе и смене ценностей, когда труд из дела чести и достоинства становится неблагодарным занятием для неудачников, всё чаще возникают проблемы с сотрудниками. Люди, за исключением добросовестных, работающих в силу привычки при любых условиях, становятся порой неуправляемы – какой-то внутренний протест против обесценившейся с безудержной инфляцией, унизительно низкой зарплаты. Психология коллективного поведения – при определённых условиях большинство опускаются до уровня самого низшего представителя сообщества. На работу приходят позже и уходят раньше, на поя-вившихся нескольких компьютерах вместо занятия делом гоняют игры.
И такое происходит во всём коллективе конструкторского бюро, на предприятии. «Надо заставить работать!» – говорит Зеленкин, но стихию уже не преодолеть.
Но всё же томограф наш движется. Появилась мишень анода рентгеновской трубки боль-шой поглощаемой энергии, без чего невозможна томография; для этого потребовалась хитроумная сварка таких разнородных материалов, как раскаляёмый добела твёрдый и прочный вольфрам и теплопоглощающий рыхлый графит. Стык, который должен без расслоения выдержать перепад температур в тысячу градусов! Из-за этой проблемы до сих пор существовали только зарубежные трубки, и вот такую сложнейшую задачу довольно быстро решили наши технологи, точнее – Горновой, человек творческий и трудолюбивый, без каких-либо дополнительных условий и личной выгоды взявшийся выполнить эту работу.
- И как это у вас получилось? – поинтересовался я у этого спокойного и рассудительного человека, с которым приятно общаться.
- Коммерческая тайна! – вежливо уклонился он от ответа. – Оформляем патент.
Да, вот такое новое явление нашей жизни, когда специалисты перестают делиться опытом просто так, как бывало раньше – с удовольствием консультировали любого интересующегося их делом. И, когда новый заместитель начальника нашего отделения Белов поинтересовался у меня, как получился такой замечательный результат, я был вынужден признаться, что не знаю. «Как так?» – удивился он тому, что я, руководитель разработки, не знаю всех тонкостей. «Вот так! – развёл я руками. – Хотел бы знать, да не говорят». «Чёрт знает что происходит!» – выра-зил Белов неудовольствие не только этим, но и всем, что творится в нашем обществе под видом реформ.
Многие в КБ взялись за разработку разных узлов томографа, особенно после того, как по-смотрели в цехе производивший впечатление задел, даже Балюков забыл прежнюю обиду на меня и подключил своих конструкторов. Можно сказать, разработка становилась нашей общей, как и должно было быть, но далеко не все охотно брались. Даже если из-за фактического прекращения разработки ядерных зарядов оставались без дела; сказывалось и нежелание работать на чью-то идею и успех и осваивать незнакомое новое дело. За микроконтроллеры, например, без которых тормозилась вся дальнейшая разработка автоматики, никто так и не взялся; нет добровольцев и руководство не принимает волевое решение дать эту работу принудительно. Мы вынуждены были сами найти в другом месте готовых сделать их за дополнительное возна-граждение из средств, полученных от предоплаты за томограф; пришлось согласиться на вы-платы, превышающие оклад начальника отдела в несколько раз.
- Зачем вы им такие деньги платите? – возразили экономисты с некоторым подозрением – не вошли ли в долю с ними, за «откат», как пошло уже почти везде в отношениях между заказ-чиками и исполнителями.
- А что делать? Работа новая и срочная, а они взялись, сразу поняли, что требуется, сами же определили задачи и структуру, – отвечаю. – Было самое отстающее звено в разработке, а теперь они всех опередили. Так что пусть те, кто отказывался, завидуют.
Да, очень даже быстро сделали контроллеры, от составления исходных данных до изго-товления, опередив остальную автоматику – не к чему было даже подключить, чтоб проверить в работе, пришлось рассчитаться по полной без испытания. Вот какие резервы таятся в людях, если заинтересовать, а не пытаться заставить, но наша система по-прежнему не способна реализовать эти способности!
Небольшая группа энтузиастов вычислительного отделения создала и вызывавший наи-большее сомнение в реализуемости томографа быстрый процессор. Пока что это был громозд-кий блок на полтора киловатта потребляемой мощности, но там уже задумали компактный вариант на появившихся сверхбольших интегральных схемах.
В Свердловске, ставшем с недавних пор опять Екатеринбургом, недорого и качественно изготовили высоковольтный блок питания, на макете уже работал мощный и бесшумный привод вращения сканера из Миасса, отлаживался магнитный шаговый двигатель стола пациента… Есть, конечно, неприятности в том, что не всё получается, что-то не успеваем, чего-то ещё не понимаем, сложно с заказчиками из Новокузнецка, Челябинска, которые с нетерпением ждут и уже требуют заказанные томографы… Но есть неприятности совсем другого рода. При введе-нии Единой тарифной сетки и очередном перераспределении зарплаты томографистов вдруг посадили на самые низкие ставки. И премии дают ниже даже тех, кто сидит без работы, а таковых в конструкторском бюро немало... Не все выдерживают заданный темп работы и такое отношение – появились первые беглецы.
Пропущен отпуск, уже второй. Из-за хронических недосыпаний измученный вид – про-тивно смотреть на себя в зеркало. В голове гудит или звенит. И снится всё время, что опаздываю то на поезд, то на самолёт. А тут дома с Полиной ещё проблемы. А скорее, с её мамашей, которая совершенно не занимается воспитанием сама и блокирует мои усилия. На днях пришёл домой, Полина сидит у телевизора. «Тебе пол мыть!» – сообщает, не отрываясь от экрана с какими-то рваными клипами, мелькающими с калейдоскопической скоростью воющими и трясущимися, вихляющими оголёнными задницами звёздами нынешней эстрадной попсы. Пятна-дцать лет уже, выше меня ростом стала, а ждёт, чтоб я пол мыл!
- Ты что, не могла к моему приходу сделать это сама?
- Я что, обязана?
- А я, что ли, обязан? И посуду после себя почему не вымыла? Если у тебя есть время…
- Я телевизор смотрю!
- Сначала телевизор, потом накраситься и на дискотеку? Вместо спортивных секций и кружков, которые давно забросила. Гулять допоздна и спать потом до обеда… Какая содержательная жизнь! От которой становишься всё глупее и грубее в отношениях со взрослыми. И имеешь тройку по поведению в школе. На дискотеку не пойдёшь! – заявляю ей строго, в нака-зание за вчерашний поздний приход, о котором напомнил.
- Ага-ага! – звучит насмешливо в ответ. – Не читай мне морали! Замётано!
- Что?! Ах ты!…
Посмели бы сказать такое мои дети!
- Я с тобой больше не разговариваю!
- И ладно!
Ушёл, расстроенный, в другую комнату. Да, были у девочки и положительные порывы, но не закрепились, и вот сейчас отношения становятся для меня просто невыносимыми. Знает ведь, что если не дам денег на билет или не разрешу идти на эту чёртовую дискотеку, то без проблем возьмёт и получит разрешение у матери. Так оно и произошло, из-за чего поругались и с женой, и я услыхал в свой адрес неожиданную фразу: «А ведь мы можем и уйти от тебя!» Вот это да! Весьма неожиданная подножка – мои спутники жизни, оказывается, очень ненадёжные люди.
- Раз так, идите к чёртовой матери! Я больше воспитанием Полины не занимаюсь!
Если хочешь узнать человека как следует, надо с ним поругаться, и я дивился своим открытиям о супруге, которую, казалось бы, уже хорошо знал. Ссоры у нас уже возникали и раньше, но сейчас появился новый нюанс взаимоотношений, заставляющий серьёзно задуматься над своим будущим. «Что ж, в жизни не может быть всё абсолютно складно и удачно, так пусть эти неудачи будут в сфере взаимоотношений с женщинами, а не в чём-то другом!» – решил. Собрал спортивную форму и отправился в спортзал, на сей раз надолго. Хотя там психологическая обстановка тоже неблагоприятная – под разлагающим воздействием приходящих в общество моральных ценностей молодёжь со спорта переориентировалась на пиво и секс, набо-ра в секцию нет, и тренер нервничает, набрасывается на других.
***
Назначенный областью глава администрации города Щукин, или «мэр муниципалитета», как он любил называть на западный манер себя сам, а в народе получивший прозвище «король барака», в своём просторном кабинете на третьем этаже «красного дома» появился поздно и в не очень здоровом физическом состоянии – накануне в неофициальной обстановке решали вопрос о том, чтобы списать задолженность некоторых коммерческих структур на восемьдесят миллионов рублей. А когда с неохотой, усевшись за стол и взглянув на бумаги, увидел пришедший счёт на оплату разбитого зеркала и прожжённую подушку в гостинице «Славянская», где они с сопровождавшим его Холмовым, директором недавно созданного предприятия «Кар-тель», уж слишком здорово расслабились по завершении своего выезда в командировку по «обмену опытом», настроение его совсем испортилось. Казалось, перед отъездом из этой злополучной гостиницы инцидент был исчерпан, а тут пожалуйста – счёт на один миллион рублей.
Щукин связался с бухгалтером:
- Тут счёт у меня лежит какой-то странный. Надо списать. Куда списать? Найти куда - задача вашей бухгалтерии!
И бросил трубку. С бухгалтерией он справится, а вот вновь избранный городской Совет заартачился, становится совершенно неуправляемым. Он вспомнил бурное заседание, которое прошло накануне его отъезда в командировку. «…За счёт прекращения финансирования работ-никам бюджетной сферы за июль перечислено городской администрации 26 миллионов рублей… Образование, здравоохранение и культура получили лишь жалкие крохи…» «…Медсанчасть вместо планируемых 7.6 миллионов дали 2.7, в то время как в порядке какого-то сомнительного «страхового возмещения» 12 работникам администрации перечислено 60 миллионов …» «…Процесс приватизации и первым делом развалил отлаженную систему снабжения города…» Такое могут сказать, конечно, только коммунисты и их пособники, которые пролезли в Совет. «В созданный фонд поддержки и развития предприятий по его личному рас-поряжению перечислено 720 миллионов без каких-либо гарантий…». Прямо-таки фронтальное наступление на администрацию затеяли, до всего докапываются. И по ТОО «Евролес», что возглавляет сын Глеб, докопались, паскудники, узнали как-то, что отправлял он в Турцию вырубленный в зоне деловой лес под видом жердей, и разницу в ценах, понятное дело… И что покупка на выделенные ему 500 миллионов дерьмовых турецких конфет, для новогодних подарков детишкам, прошла по завышенным ценам… Мог бы, конечно, пижон, купить что-то получше, но чьи это деньги, спрашивается, кто их принёс в город? Он, Щукин. Без оффшора, который он организовал, ничего не было бы вообще!
Взгляд Щукина упёрся в лист бумаги – сделанные перед отъездом наброски своего доклада городскому Совету: «В целях воздействия на повышение эффективности производства и качества выпускаемой продукции, выполнения особо важного заказа по повышению материаль-ного обеспечения программ социально-экономического развития и предоставления особо важных услуг населению…»
- К чёрту! – скомкал он лист и бросил его в урну, вскочил. – Разогнать бы и этот Совет к чёртовой матери! Как это сделал в Чечне Дудаев – выкинули в окна всех депутатов. Игнатов, председатель Совета, гусь каков оказался? В интервью газете ляпнул: «Самой большой моей ошибкой было назначение главой администрации Щукина». И даже выборы нового мэра затеяли! Но не для того демократы пришли к власти, чтобы так просто отдать её.
В раздражении он поднялся, подошёл к окну, взглянул на площадь. Ленин! Стоит! Ведь именно из-за этого Совета не удалось его демонтировать, как сделали давно уже там, где правят настоящие демократы. «Творение известного скульптора Бродского… входит в реестр памятников культуры, создано на заработанные на субботниках народные деньги…» А кто, спрашивается, вписал его в этот реестр? И когда это было? Наставили идолов и по-прежнему молятся им. Тёмное всё-таки в этом городе и старое поколение! Улицы так и не переименовали, хотя администрация выдала соответствующее постановление, в связи «со сделанным народом выбором в пользу демократического устройства общества», принимая во внимание исторические оценки большевистского переворота и роль его лидеров в установлении антидемократической диктатуры, попрании прав человека. «Как назвали при рождении, так и оставить…». Кто называл? Тоталитарная власть. Так и остались улицы 40 лет Октября, Дзержинского, бульвар Свердлова… Противно порой даже ходить по этим улицам!
Да, непростое дело быть мэром города в столь сложный переходный период. Вроде бы подобрана своя команда, городская газета и телевидение под контролем, а скольким надо ещё противостоять. Вот взять ядерщиков, этих слишком много возомнивших о себе «яйцеголовых» – за всё время директор Нечай не соизволил ни разу зайти или хотя бы позвонить, всё своих за-мов посылает, и их профсоюзный председатель Берсенев ни на одну оперативку не пришёл. Что-то там ещё пытаются делать. Всё равно ведь мировое сообщество заставит разоружиться! Но ничего, вот проведёт администрация акционирование и продажу тепло- и энергоснабжения, коммунальных и других служб, тогда запоют, будут разговаривать с ними совсем иначе.
Зазвонил мобильный телефон – жена, угадал он.
- Что случилось?
- Ты знаешь, откуда я звоню? – послышался раздражённый голос супруги. – От соседки.
- А что такое?
- В городе советская власть!
- Что ты мелешь?
- Наш телефон отключили. За неуплату!
- А…а… что, мы не платили?
- Да! И они отключили. Домашний телефон главы администрации отключили! – возмущённо визжала супруга.
- Ну, это уж слишком! Да как они посмели?
- Вот так! Посмели!
***
Не успели забыть об августе 91-го, как новое потрясение – расстрел из танков Верховного Совета. Маски сброшены, «демократ» Ельцин – что чилийский диктатор Пиночет, расстрелявший президентский дворец! Опять вдруг прекратились все телепередачи, и вскоре началась вакханалия победителей, которые всегда правы. Вспоминается, как некогда «демократы» выли и вопили по поводу применения войск в Баку, Тбилиси и Вильнюсе, а теперь в восторге от победы и показывают по телевидению с ужасающей реальностью и в подробностях, как люди стреляют прямо на улицах столицы и убивают друг друга! «Позор российский в драме века!»
К газетам невозможно прикоснуться без чувства брезгливости – грязь, ложь, отсутствие элементарной логики. «Демократы», основное оружие которых – обман и политические провокации, ловко подсунули всем вместо провозглашаемой власти Советов их разгон и расстрел, вместо реформирования СССР – его развал, А какова интеллигенция? В восторге от расстрела людей поэт и известный бард Окуджава, писатель Гранин, артист Басилашвили... Позор! Сорок два подписанта антигуманного расстрельного письма-обращения к президенту из московских интеллигентов-«демократов», получивших от власти хорошую материальную подпитку и гото-вых ради неё поставить страну к стенке. Таких интеллигентов, должно быть, как прикормлен-ный на телевидении поэт-пародист Иванов: «Если к интеллигенции относятся Радищев и Чернышевский… то я себя к интеллигенции не отношу». И правильно не относит!
Это в столице какая-то заварушка, а на местах всё спокойно. Правда, некоторые наши горожане оживились и на страницах газеты гневно осудили «фашистско-коммунистический путч» и потребовали «предать суду всех лиц и все общественные организации, запретить навсе-гда коммунистическую партию, приостановить деятельность региональных и местных Советов». Компартию, которая к событиям в столице никакого отношения не имела, Советы, которые наконец поняли, по какому разрушительному пути ведут страну возглавляемые Ельциным «демократы», и воспротивились им.
Воспрянул и некогда рьяно боровшийся против партии за власть Советов наш мэр Щукин: его администрация выдала Постановление о прекращении деятельности ненавистного городского Совета, который «в силу непонимания течения новой жизни, сути политических и эконо-мических реформ» не давал работать другим, и роспуск которого «был предрешён историей». Чувствовалось перо бывшего преподавателя истории! Но не разум.
Верно сказано: «Власть без морали, власть без чести – трагедия для человеческого обще-ства». Уродливое проявление наихудших качеств новой власти сказывалось и на нашем, городском уровне, чему способствовала личность господина Щукина. Слышу разговор в автобусе:
- Слыхал, начальник ЖКХ оформил себя – угадай кем? Ни за что не угадаешь. Консультантом ЖКХ – своей же конторы! И за весьма и весьма приличное вознаграждение.
- До чего обнаглели! Мало того, что в квартирах своих евроремонт за счёт городского бюджета сделали. И, вроде бы, порядочными людьми слыли.
- Под давлением советской власти, видать! Её тирании..
А после разгона Совета не осталось структуры, которая могла бы противостоять произволу оказавшихся в ней разного рода проходимцев. Поэтому идея воссоздания городского кол-лективного органа власти пришла многим – и профсоюзным активистам города и Ядерного центра, и, конечно, коммунистам. Собирались чаще в профсоюзном комитете Ядерного центра, у его председателя Берсенева; ранняя пролысина в чёрных волосах и съехавшие на нос очки, оза-боченная согнутая в плечах фигура на вид делали его старше.
- Приятная новость, – обратился он к собравшимся. – Нас поддержала областная дума.
- Иначе, Юрий Васильевич, и быть не могло – у них с главой областной администрации Соловьёвым точно такие же отношения, как у нас со Щукиным, - прокомментировал новость сидевший рядом его заместитель Горшков.
- Так что закон на нашей стороне, – взглянул Берсенев на профсоюзного юриста Ческиса и тот согласно кивнул головой, – и поддержка области. Теперь уже не выйдет, как получилось с выбором главы города, – кивнул он в сторону как будто безучастно просматривающего газету бородатого Бехтерева, но с большим опозданием признанного победителем прошлых выборов главы города, которые Щукину не удалось сорвать, но замотать по судам получилось.
- Устав города готовить прежде всего, – подсказал Бехтерев.
- Да, Валентин Александрович!
- Щукин опять нас уже опередил, – скороговоркой, как будто вспылив вдруг, сообщил не-усидчивый Булочников, которому предварительно отводилась роль главы избирательной комиссии. – Призвал всех бойкотировать выборы. И дал соответствующие указания своим службам. Более того, он готовит референдум по Уставу города, где закрепляет за собой имеющиеся полномочия. Так что, если будем сидеть сложа руки, они нас обскачут. Надо действовать, и как можно быстрее, а мы сидим сложа руки!
- Надо! А то народ говорит – ворюги правят городом.
- И откуда они только взялись в таком количестве в нашем, как всегда говорят, «городе науки и высокой культуры»?
- Известно, что десять процентов населения не будет красть никогда и ни при каких условиях, десять процентов – наоборот, а остальные – по обстоятельствам. Дала наша власть, Гайдар с Ельциным, команду красть – они и крадут! – заметил склонный к обобщению явлений Потанин, секретарь городского комитета компартии.
- Десять или двадцать процентов?
- Крадущих? Было десять, теперь стало, может, и двадцать уже. Вы же видите – чем дальше, тем хуже народ становится. В процессе капиталистического перевоспитания и устранения «пережитков социализма». Нравственные потери общества за это время огромные!
- Супруга нашего мэра щеголяет до обеда в одной норковой шубе, после обеда – в другой. О количестве бриллиантов в её перстнях и говорить не приходится…
- Надо действовать! – пропустив мимо дискуссию, заключил Берсенев. – Тем более что областная Дума готова своим постановлением указать дату выборов и оказать организационное содействие их проведению. Даже если это будет раньше срока общих выборов представительных органов области.
- Что ж, мы окажемся первыми в области, кто восстановит советскую власть, - сказал ещё Потанин. – Теперь надо подбирать добропорядочных и честных людей. И Устав города побыстрее готовить, чтоб обеспечить эффективную работу Совета. Иначе зачем он нужен.
- Но Устав мы сможем сделать и после выборов.
- Сможем! Но надо знать хотя бы самим, куда и на что идём. Иметь согласованный между собой проект хотя бы. Мы настаиваем на том, чтобы Совет избирал главу города и назначал по его представлению исполнительный орган. А не так, как в проекте Щукина – всенародно избранный глава, который никому не подчиняется и делает что хочет.
- Надо посмотреть, как у других, опыта набраться… В Новоуральск, например, съездить, где указ Ельцина проигнорировали и никто городской Совет и не разгонял даже.
- Умно поступили!
***
Видано ли такое, чтоб всем работникам Ядерного центра, государственным служащим, вдруг перестали платить зарплату! В октябре получили аванс двести пятьдесят обесцененных тысяч… за май, потом лишь по сто пятьдесят за следующие месяцы. А ведь это наш единственный источник существования. По составленным спискам – далеко не всем, только многодетным и малооплачиваемым! – в столовой за проходной можно получить в долг буханку хлеба, которая уже стоит… полторы тысячи рублей! Все остальные столовые закрылись – не на что ходить в них. Произошла и трагедия – кончила жизнь самоубийством мать троих детей.
Возглавивший правительство и на иностранный манер назвавшийся премьер-министром, растолстевший до безобразия Гайдар оказался совершенно не способным предвидеть последствия своих решительных действий в экономике, и что-то хлюпал невнятное своими маленькими губами на становившейся всё шире и розовее круглой физиономии – едва не во весь экран телевизора. Ничуть не лучше оказался и сменивший его косноязычный Черномырдин. А ничего не смысливший в происходящих процессах и упивающийся властью Ельцин время от времени, пе-рекосив рот, как будто уже вцепился зубами в чью-то задницу, категорически заявлял, что через полгода станет лучше, что он скорее «ляжет на рельсы», чем допустит обнищания народа. Трепло во главе государства!
У меня, как начальника отдела, зарплата раза в два-три выше, чем у других, и то вдруг впервые в трудовой своей жизни обнаружил, что не на что купить даже хлеб. А ведь до этого с неделю сидели на чайной диете, надеясь, что такое недоразумение, как невыплата денег, вот-вот пройдёт. И не займёшь ведь ни у кого – весь город бюджетники, безденежье у всех.
- Шок есть, терапии нет! – невесело шутили.
- То, что в такое положение поставили всех, кто голосовал за эту власть, правильно – так им и надо, - сказал как-то при встрече мимоходом Скурихин. – Но нас с тобой почему лишили зарплаты? Мне, как диабетику, пришлось заявление писать, чтоб выдали хотя бы часть причи-тающегося.
- Для того, чтоб мы все ушли отсюда и ядерный комплекс распался сам собой. Закрыть его просто так не решаются, открыто заявить о своей цели разрушить военно-промышленный комплекс не могут, так они проводят его удушение – видите, мол, свобода и люди сами покидают предприятия.
Сначала мы продали свои ваучеры, чего хватило лишь на пару дней, потом отнесли золотые серьги и кольцо жены в ломбард – появилось такое экзотическое заведение, напоминающее горожанам о реальности их вступления в капитализм.
- А вдруг не удастся их выкупить? – забеспокоилась жена.
- Быть такого не может! – попытался успокоить её, хотя вспомнил, и уже не раз, мудрую, но казалось бы ушедшую в далёкое прошлое народную пословицу: «не зарекайся от сумы».
- Эти глупцы не понимает что творят! – раздавались порой возгласы обманутых и недовольных властью.
- Это упрощенное представление! – возражали им. – Очень даже хорошо понимают. Потому что так и задумано, чтоб заставить народ сдавать полученные ваучеры по дешёвке ушлым людишкам, чтоб те потом «прихватизировали» на них целые предприятия. Надо же, по Гайдару, создать класс собственников, и кому-то из хапуг заполучить всё народное хозяйство – вот они и вынуждают за бесценок продавать ваучеры. Для того и придумал эти ваучеры Чубайс, с подачи своих заокеанских консультантов.
Заговорили о митинге протеста сотрудников Ядерного центра; председатель профкома КБ Виктор Косьминин, мой однокурсник, с которым стояли в ожидании транспорта на сквозняке у автобусной остановки, сказал, что даже директор поддержал это предложение. Да, а ведь раньше руководство упрашивало профсоюз не подниматься – закроют, мол, Ядерный центр совсем, чтоб не ерепенились.
- А ведь и пенсии не выплачивают тоже, – сказал он, отворачиваясь от северного ветра. – Представляешь, приходит в профком женщина и говорит: «Помогите, уже который день нет денег на хлеб!» И помочь не можем, нет никаких средств в фонде социального страхования…
- Зато в магазинах, говорят, всё есть.
- За такие цены? Да в советское время за полторы цены можно было достать что угодно, а тут уже в десять раз всё дороже стало! Много ли ума надо, чтоб так решить проблему дефицита.
- Да и нет всего в магазинах! Вчера сало найти нигде не мог. Жвачки, «Сниккерсы» и прочей дребедени в красочной упаковке сколь угодно. Турецкие яблоки и колумбийские бананы… И никто не понимает, что отдавать за всё это валюту от продажи ценнейшего сырья – преступление перед будущим, перед нашими детьми.
Через ворота выехала чёрная «Волга» с сидящим рядом с водителем нашим Сенькиным, пронеслась, ускоряясь, мимо нас.
- Помню, когда приехали сюда, пришлось побывать на приёме у директора, Васильева, – стал рассказать Косьминин. – Жили мы тогда на Сунгуле. Дмитрий Ефимович принял нас, молодых рабочих, переговорил обо всём, а потом, когда мы на выход подались, спрашивает – вы куда, мол, сейчас я еду туда же и вас подвезу, подождите немного.
- Да, припоминают, что, выезжая отсюда, – кивнул я на проходную, – Васильев сажал в свой семиместный «ЗИЛ» тех, кто стоял на остановке.
Помолчали, думая каждый о том, какая разница стала в отношении к сотрудникам у со-временных наших руководителей и тех, бывших, которых сейчас вовсю клеймили как приверженцев командно-административной системы. Председатель профкома и начальник отдела стоят на остановке, а главный конструктор физиономию отворотил и их просто не замечает. Хотя, если признаться, и самому подсаживаться к нему не хочется. Недавно сделал выволочку за предложенные новые программы по томографии – эмиссионной томографии и основанной на ядерно-магнитном резонансе: «Новые конверсионные темы? Да это же значит отбирать деньги от основной тематики!». Разговаривать в последнее время с подчинёнными он стал исключи-тельно капризно-раздражительным, не терпящим возражений тоном, и пропадает желание общаться с ним вообще.
Поговорили ещё о невыплате зарплаты и ничтожном уровне её.
- Что ж ты хочешь, Виктор, созданная в России экономическая система обеспечивает выживание только одной пятой части населения. Что кому-то, по-видимому, и требуется. Выполняют заказ!
- Не выступишь на митинге? – вдруг предложил мне Косьминин.
- Выступить? Только учти, буду говорить всё как есть, а не так гладко, как наши профсоюзные лидеры выступают.
- И говори!
Митинг протеста собрали на площади у проходной. Вместо трибуны подкатили грузовик, на кузове которого установили микрофон; нелегко взбираться туда по крутой железной лесенке тем, кому дали слово. Площадь заполнена, но видно, как масса отпущенных с работы для участия в митинге уходит в сторону города, не задерживаясь. Что ж, законы развития общества таковы, что им всегда двигала только часть людей, сознающих свою ответственность перед страной, народом, перед будущим.
Один за другим к микрофону, возле которого возвышается Горшков, поднимаются выступающие – рабочие, лаборанты, инженеры… Особенно впечатляют слова женщин – эмоцио-нальные, с передающейся всем болью. Вот и моя очередь.
- Жизнь большинства работников нашего Ядерного центра – тысяч людей, значительно больше, чем собралось здесь! – становится все более нищенской, физически невыносимой и унизительной нравственно. Ни одна страна мира в конце цивилизованного ХХ века, ни один народ не переживал – да и не позволил бы! – столь значительного спада уровня жизни, как это произошло с нами, гражданами бывшего Советского Союза. И, заглядывая вперёд, мы должны иметь мужество признать, что будет ещё хуже...
Говорю и осматриваю площадь, вижу и нескольких сотрудников отдела – слушают, мож-но продолжать. Когда-то лектором пропагандистом, выступая в отделах и цехах, преподносил всем марксизм, что при той господствующей идеологии считалось само собой разумеющимся, и не сказал при этом ни слова лжи. Сейчас, в изменившейся коренным образом обстановке, делаю то же – пусть видят, что настоящие общественные науки не зависят от конъюнктуры.
- … Хуже потому, что мы находимся на стадии первоначального развития капитализма, когда, по Марксу, властвуют стяжательство, алчность, жестокость новых хозяев по отношению к другим гражданам государства. Потому что из-за бездарного, а скорее, преступного управления государством экономика его развалена, казна разграблена. Говорят, что нет денег учителям, врачам, военным и нам с вами, а миллиарды долларов беспрепятственно утекают на Запад. И что нам делать в такой ситуации? Как известно, наемные работники, кем мы с вами теперь являемся, в своем поведении испытывают два стремления. Первое – это всячески угодить хозяину, не вызвать у него своим неосторожным словом или действием недовольство. А когда жизнь становится совершенно невыносимой, то – борьба, даже ценой своих жизней. Чтоб не дойти до этой крайности, нужно бороться другими средствами, пока ещё есть такая возможность, но бороться и отстаивать себя мы должны. Как это вынуждены делать и давно уже научились в стра-нах капитализма.
Выходит обобщенно, но без этого нельзя.
- За что мы должны бороться? Если выдвигать только экономические требования, то нам придётся собираться здесь каждый месяц, да по два раза – перед авансом и зарплатой. Общее решение проблемы – раз и навсегда! – называется политическим. Известно выражение - крайняя нищета народа является преступлением его вождей. Даже те, кто все ещё очень любит нашего президента, но имеет совесть и чувство сострадания, сегодня должен сказать – хватит! Вашей властью, вашим управлением государством мы сыты по горло! И мы должны обязатель-но записать в резолюции митинга то, что написано на одном из лозунгов: «Ельцина и его ко-манду – в отставку!».
Лозунг этот, однако, принят, не был – в адрес правительства ушла заготовленная заранее лояльная угодливо-просительная резолюция. Но объявили предзабастовочное состояние.
Вечером посмотрел репортаж о митинге нашего городского телевидения – представлены все выступления, кроме моего. Как будто там я и не был. Бдят «демократы», чтоб коммунистическая пропаганда не проникала в эфир! И на телевидении, и в нашей городской газете, куда я недавно принёс заметку «Жить как раньше – нельзя, жить как сейчас – невозможно».
- Публиковать не будем! – сказал мне хмурый и не очень расположенный к разговору со мной редактор Ивачевский; интеллигентная серость, за пятнадцать лет пребывания на наших радио и газете не имевшая либо не смевшая высказать ни единой собственной мысли, ни при одной, ни при другой власти. – Она не соответствует позиции газеты.
- Ваша позиция уже известна всем читателям, и я принёс эту заметку, чтоб показать дру-гую точку зрения. Газета – не ваша приватная собственность, а города, и я, как налогоплательщик, её оплачивающий, полагаю, что вправе излагать на её страницах свою позицию, а не читать только сомнительную вашу. Когда газета создавалась – при коммунистах, которых теперь всячески поносят на её страницах за диктатуру! – публиковались все, кто мог и хотел.
- Печатать не будем! – категорически заявил редактор, дав понять, что разговор окончен.
- Что ж, продолжим наш спор в среду, на заседании городского Совета по средствам массовой информации! – забрав заметку, поднялся я и вышел. – Демократы хреновы! – произнёс в сердцах, уже когда вышел на улицу.
***
Задача вылета в Семипалатинск-2 командиру экипажа летающего танкера ИЛ-78 майору Осипову и штурману была поставлена накануне. Точнее, сначала в Белую, под Иркутск, а уже оттуда в суверенное государство Казахстан. Задача специфическая – сесть на аэродром, где демонтировано и разграблено всё радиотехническое и навигационное оборудование, без наземного сопровождения. Взять там в освобождённый от топливных баков отсек крылатые ракеты класса «воздух–земля» для базировавшихся в Белой дальних стратегических бомбардировщи-ков.
- Семск-2? Давненько мы там не бывали! – сказал командир.
Эдуард стал припоминать, какие визуальные ориентиры можно использовать при полёте в таких условиях – зайдя с юга, идти над извилистым Иртышом, потом налево к Чагану, по известному маршруту, обходившему бывший Семипалатинский ядерный полигон, подальше от расположенного в нём города Курчатов. Где-то здесь в августе 1949 года была взорвана наша первая атомная бомба, положившая конец амбициозным планам Штатов. Потом бросали бомбы с самолёта, взрывали на земле и под землёй, терзали эту холмистую степь. А что делать, если, как сказал Курчатов, подсунули «атомный кулак перед нашим лицом»?..
Вспомнил Эдуард как прилетел сюда впервые, когда молодым лейтенантом отправили подготовить приём всей эскадрильи. Скучное однообразное место в выгоревшей степи с одино-ким хиленьким деревцом в двухстах метрах от взлётной полосы, называемым авиаторами «рощей любви». Полоса эта была когда-то построена для испытаний воздействия на авиацию и аэ-родромы наземного ядерного взрыва, но не успели – перешли к подземным испытаниям и решили использовать как базу для стратегических ракетоносцев; удобное место в центре страны, равноудалённое от всех её границ. Пришлось однажды и самому почувствовать силу подземного ядерного взрыва; это произошло в семь утра, когда оказались в столовой; всё слегка закачалось, и с потолка в тарелку упала штукатурка.
Прошли южнее Семипалатинска, над аэродромом ПВО; сверху хорошо видны стоящие в обвалованиях серебристые дальнобойные перехватчики самолётов и крылатых ракет, охотники за натовскими «томагавками» – целый полк современнейших МИГ-31. Самолёта, окончательно отбившего желание вести разведывательные полёты у нашей территории; скорость 3000 километров в час, высота до 20,6 километра, которую набирает на несколько минут, дальность 3300... Тоже, должно быть, уже не летают, и неизвестно куда делся лётный состав – разбрелись кто на заработки в Семипалатинск, кто в Россию… Кто куда!
- Правый разворот, курс триста пятьдесят! – посмотрев на карту, передал командиру штурман.
Развернулись и пошли со снижением, выпустив шасси. Обычно аэродром сообщает дав-ление воздуха на земле, по которому выставляется высотомер, но такого сейчас не будет – в эфире тишина, снижаться придётся осторожно, ступенями. Прошли немного на север вдоль русла Иртыша, теперь важно не промахнуться с точкой разворота налево, на посадочный курс; хорошо, что погода ясная и знакомы очертания берегов реки. Ещё не видна посадочная полоса, неизвестна точно высота и дальность – не работают курсовой и посадочный маяки, в радиоло-каторе нет чёткой границы полосы.
- Даю дальность с ошибкой плюс-минус два!
- Понял! – командир спокоен и уверен в себе.
- Вход в глиссаду!
Но полоса всё ещё не видна – не промахнулись ли? Эдуард почти лёг на прозрачный блистер, не забывая давать отсчёт скорости и высоты и всматриваясь через поднимающееся от нагретой земли марево – где же она.
- Вижу! – воскликнул командир и резко довернул самолёт.
ИЛ-78 зашёл на полосу среди выгоревшей степи и, разгоняя ворон, побежал по неухоженной бетонке. В конце её, на площадке, с нетерпением ждали заброшенные сюда заранее и уже обросшие, как дикари, технари из Серышева, куда чуть раньше перегнали отсюда модернизированные под крылатые ракеты ТУ-95МС; вместо них подставили сюда на разгром устаревшие ТУ-95К – не всё ли равно что сдавать на металлолом, куда уже уволокли оборудование варварски разграбленного аэродрома. Хотя кому-то, может, и приятней было бы громить кувалдой но-вейшую технику.
Пока обозлённые долгим пребыванием здесь технари без промедления взялись подвозить на КамАЗе к рампе самолёта и грузить контейнеры с ракетами, попросили у них открытый «уазик» и с командиром съездили в заброшенный лётный городок. Не узнать место, где часто бывали – окна четырёхэтажек без стёкол и даже оконных рам, через дорогу и захламлённые дворы наворочены ямы – кто-то добывал трубы, сброшенный в канаву и покорёженный щит с надписью; «Слава доблестным защитникам неба Родины!» Рассказывали, что после провозглашения независимости Казахстана семьям лётчиков пришлось бросать всё, из-за таможенных ограни-чений невозможно было ничего вывезти из мебели, освободившиеся квартиры сразу же громи-ли – варварски выворачивали батареи, оконные рамы. Те, кто, вышвырнув с балкона ставшие ненужными диваны и шкафы, холодильники и телевизоры, выехал в Россию, мыкались там по штабам – нигде не принимали на службу, негде было жить…
Вернулись в тягостном настроении, и часа через два вылетели в Белую. Такой воздушный флот разгромлен! Стратегические сверхзвуковые, невидимые и неуязвимые на бреющем полёте, ракетоносцы ТУ-160, в основном оставшиеся никому не нужными в «самостийной» Украине, скоростные бомбардировщики ТУ-22, уже уничтоженные в большом количестве, винтовые надёжные и экономичные «медведи» ТУ-95МС с шестнадцатью почти сверхзвуковыми низколетящими крылатыми ракетами Х-55, с которыми – спохватились! – они возились вот сейчас. Ещё бы – серийное производство их было в Харькове. Кроме этого набора вот-вот должны были появиться новые самолёты и ракеты… Страна с таким вооружением могла никого не бояться, и никому не угождать.
***
Но это была не последняя находившаяся под Семипалатинском военная техника СССР. Здесь, на испытательном ядерном полигоне «двойка», в вырубленной в гранитной скале горного массива Дегелен, в штольне 108-К длиной с километр и диаметром в три метра, замурованным кладкой в пятьдесят метров прочного бетона – «пробкой», в концевом блоке лежало ядер-ное устройство, разработанное для изучения воздействия на различную аппаратуру сверхжёсткого рентгеновского излучения – эксперимент под условным шифром «ФО-100-СЖР». Но только расчётливые американцы сначала взорвут устройство, в которое вложены огромные деньги, потом приступят к переговорам по их запрету, наши же нынешние политики готовы на всё ради заокеанских «благодетелей». Сначала и долго действовал наш односторонний морато-рий на испытания, потом появилось международное антиядерное движение «Семипалатинск – Невада», почему-то особенно активно и энергично работавшее в основном по первой части своего названия. А с развалом Союза последовал августовский указ Назарбаева о закрытии поли-гона и объявлении Казахстана безъядерной зоной.
Ситуация нештатная и как из неё выходить? Ведь заряд пролежал в сырости подземелья четыре года. Над этим ломали голову члены комиссии Минатома. Транспортировка и разборка устройства, как того требовала власть ставшего независимым Казахстана, очень опасны! Да и негде уже это делать – находящийся в тридцати километрах от штольни монтажный корпус разграблен.
- Взрывать надо было заряд как намечено – самый безопасный и дешёвый способ решить проблему! – ворчал главный конструктор ядерных зарядов академик Литвинов, руководивший расчётными и экспериментальными работами по прогнозированию состояния устройства. – Остальные четыре ядерных государства до сих пор не прекращают ядерные испытания, а мы хотим быть святее Папы Римского. Три миллиарда рублей вложили, и что – на ветер их?
Но вопрос уже решили политики, да ещё под пристальным вниманием США, по соглаше-нию с Казахстаном контролировавшими ликвидацию инфраструктуры ядерного полигона – уничтожением штолен и скважин, остановкой исследовательского реактора, а заодно и строительством сейсмических станций для контроля за ядерными испытаниями. Испытаниями России, конечно же, и быстро растущего на социалистическом пути развития восточного колосса – Китая.
Бригада горняков-проходчиков, которых с трудом удалось собрать на разгромленную площадку руководителю работ – молодому и энергичному Климову, восемь месяцев шла к кон-цевому боксу с ядерным устройством, прорывая, пробивая из штольни обходной стодвадцатитрёхметровый штрек; подошли ко входу сбоку, в целях безопасности работая на последнем участке только отбойными молотками и зубилами. По мере приближения с чрезвычайной осто-рожностью к испепеляющей силы заряду, хотя и «микротермоядерному», напряжение нарастало, и, когда по расчётам до стенки отсека оставался метр, осторожно проткнули щупом каменистый грунт и упёрлись в бетон – точно вышли, несмотря на то, что описали обходную дугу, оказалось всего лишь на десять сантиметров меньше расчётного расстояния. Разобрали, вбивая зу-била отбойными молотками, прочную бетонную стенку этого саркофага, попытались открыть массивную железную дверь; дёрнули её электровозом, да оборвали трос, дёрнули ещё, да разогнули петлю, и только тут вспомнили, что дверь должна быть на защёлке. Просверлив отверстие, открыли её, и, подсвечивая переносным фонарём, первым туда заглянул Нечай, дал добро на продолжение работ. Слегка надвинув на прикрытый белой шапочкой лоб каску, в бокс вошёл технический руководитель работ, заместитель главного конструктора зарядов Андрусенко. За ним, пригнувшись, последовали его заместитель, начальник экспедиции Зырянов, и Климов. Фонарь высветил плесень на стенах, ржавчину на креплениях контейнера, конденсированную влагу… Взяли пробы воздуха и замерили уровень радиации - всё в пределах нормы.
Отстыковали кабели.
- Можно приглашать для осмотра координационную группу!
Окончательное решение по способу ликвидации устройства принимала комиссия – ника-кой разборки, только подрывать. Уже проведённая модельная проверка ликвидации устройства точечным подрывом на внутреннем полигоне Ядерного центра подтвердила эффективность такого метода.
- Мы породили заряд, мы его и убьём! – сумрачно подвёл итог обсуждения председатель комиссии Нечай.
На изделие наложили накладной заряд, дополнительно занесли мешок взрывчатки для на-дёжности и заполнили отсек бентонитовой глиной, чтоб связать и закупорить выходы продуктов взрыва. Уже окончательно забили доступ бетоном, выждали, пока он окрепнет.
- Ничего не услышите и не увидите! – разочаровал собравшихся на смотровой площадке гостей и журналистов Литвинов, одетый в чёрный пиджак поверх растянутой водолазки; чёрные брови его топорщились над очками, под козырьком надвинутой на лоб кепки.
- А кто нажмёт кнопку? – спрашивали.
- Никакой кнопки! Все операции выполняет программатор.
Не показав всей заложенной в него мощи, даже не встряхнув гористую степь, а лишь оставив короткий всплеск-отметку на экране осциллографа контрольной аппаратуры, четыреста тридцать седьмой по счёту ядерный заряд Семипалатинского полигона перестал существовать. В чём убедились послы США и Японии, прибывшие на бывший полигон буквально на следую-щий день. «Это историческая дата!» – с удовлетворением сказал американский посол, уклонившись от ответа на вопрос будут ли когда-то и Штаты закрывать свои ядерные полигоны. Дипломат! Не то что в другом месте в подобной ситуации с солдафонской прямотой и импер-ским высокомерием ответил их генерал: «Никогда! Мы – Америка!»
Узнал подробности этой работы на уже закрытом полигоне я из публикации в открытой газете российских атомщиков «Атом-пресс», в том числе и об участии в ней в качестве председателя Координационной группы и награждении Государственной премией Щербины.
- Александр, поздравляю с успешной работой и премией! – остановил его, встретив как-то на улице, слегка погрузневшего и оттого казавшегося ещё большим, в неизменных джинсах, синей рубашке с закатанными рукавами; среди бледных по весне уральцев выделялось его загоревшее под казахстанским майским солнцем лицо.
- А, не говори! – приветливо улыбаясь, пожал в ответ он мою руку. – Одни неприятности!
- Разве?
- А ты думал? Всё ещё отмываемся, доказываем всяким зелёным и прочим, что не было ядерного взрыва, а химический, что не вышли радиоактивные продукты. Хотя там столько проверяющих понаехало. Да и жалко – столько труда вложили в подготовку несостоявшегося экс-перимента. Кстати, Свердловской студией снят документальный фильм «Физифов» труд», так что можешь посмотреть, – протянул он мне видеокассету.
***
От коммунистов Кыштымского избирательного округа, куда входил и Снежинск, на до-полнительные выборы в Государственную думу выдвинули нашего Горбачёва. Были, конечно, сомнения и возражения – и с фамилией избиратели могут не разобраться, с проклятым большинством людей бывшим генсеком спутать, он и секретарь горкома развалившейся партии, и в своём городе уже проиграл на первых выборах какому-то проходимцу из области, который, сделав в столице быструю карьеру, бросил своих избирателей, даже не поблагодарив их за содействие продвижению. Всё же выдвинули, назначив секретаря нынешнего горкома Потанина доверенным лицом.
И начались выборные будни, поездки в соседний и хорошо известный Озёрск, где остановили производящий оружейный плутоний реактор, и те же проблемы, что у нас, и во всех городах Минатома. Знакомство с Кыштымом и его лакомым кусочком для «прихватизаторов» – электромедеплавильным заводом. Касли и Верхний Уфалей с остановившимся производством на металлургических заводах, Карабаш с его экологической проблемой, Нязепетровск в отдалённом горном северо-западном уголке области… Брошенные государством на произвол судьбы города, ориентированные на какое-то производство, которое теперь стоит, и люди, не получающие зарплату, оказавшиеся в крайней нужде.
- Не нравится мне, Владимир Иванович, что вы слабо и редко подчёркиваете свою при-надлежность к компартии, – заметил однажды, когда возвращались после поездки в Уфалей, сидевший в темноте на заднем сидении машины Потанин.
- Александр Николаевич, нам нужно победить в выборах, или как-то получше представиться? – подумав, повернулся и спросил в ответ Горбачёв.
- Это взаимосвязано! Если рассчитывать на временный успех, то может быть и так, а в долговременной перспективе…
- Мы же видим, какая антикоммунистическая вакханалия на телевидении и в прессе, зачем подставляться? Люди оболванены и… надо быть реалистами! Мы предлагаем свою программу действий, и пусть народ выбирает программу, а не личность и партийную принадлеж-ность.
- Мы как раз так и действовали на прошлых выборах, и что? Проиграли. А люди теперь уже убедились, чего стоят «демократы»…
- Это преувеличение!
Так и не договорились, каждый остался при своём мнении. Но на сей раз выборы прошли успешно, так что пора было собираться в Москву.
- Как же теперь – ты там, мы здесь? – не очень, похоже, обрадовалась победе жена.
- Точнее – и там, и здесь. Депутаты же должны в основном работать на местах, а не заседать в столице. Так что, скорее всего, там я буду гостем, а не здесь, – успокоил он её. – Да и не надолго же это, на три оставшиеся этой думе года. Если её раньше не разгонят.
- Не дай бог! – испугалась жена, вспомнив девяносто третий. – А что, могут?
- Ты же видишь, они хотели получить карманную думу, которая бы узаконила происшедшее разграбление всенародной государственной собственности и соответствующие Указы Ельцина. Не вышло! Коммунисты с союзниками образуют достаточно представительную оппозицию, способную блокировать прохождение этих законов. Так что могут и разогнать.
Приехав в столицу и определившись с размещением в новом, просторном и светлом зда-нии Госдумы, в комнате 406, на двоих с помощником, которого надо было ещё подобрать, Владимир Иванович отправился в другое крыло на приём к руководителю фракции коммунистов. Зюганов, внешне напоминающий руководителя немецких коммунистов Тельмана – такой же крупный, с лысиной, которая нисколько не портила внешность, а подчёркивала мудрость и добавляла уважения, принял его сразу. В кабинете на стеллажах, и на столе, и рядом с ним множество книг. Садясь, Горбачёв вспомнил телерепортажи из кабинета президента – ни одной книги, только мебель; осталось тайной, читали ли вообще хоть что-нибудь, кроме документов, бывшие и настоящие руководители государства, пришедшие после Ленина и Сталина.
- Это хорошо, что коммунист заменил проходимца! – поздоровавшись и предложив сесть, сказал Зюганов. – Вы из Снежинска? Помню свой приезд к вам! Приятная была встреча. Если избрали коммуниста в городе, где раньше народ голосовал в подавляющем большинстве за Ельцина, человека с антигосударственными целями, то, значит, проходит антикоммунистический дурман?
- Не совсем! Как раз в нашем городе, где большинство голосовало и против СССР, и всегда за Ельцина, за меня проголосовало меньшинство. Победу дал округ в целом.
- Как Ядерный центр живёт? Что изменилось?
- Если что и изменилось, Геннадий Андреевич, то только в худшую сторону. Зарплату не выдают месяцами! Не говоря уже о фактическом прекращении финансирования всех работ, содержания испытательной базы. Не лучше дела обстоят и во всём моём избирательном округе. Где ничего не работает, но уже приступили к делёжке заводов.
- М-да! На днях завершила работу парламентская комиссия по проверке законности приватизации. Стал известен список председателя Госкомимущества Чубайса – секретный для депутатов и народа, но открытый зарубежным инвесторам! – на пятьсот российских предприятий-гигантов на продажу. Могучую сверхдержаву за несколько лет превратили в нищую, униженную и разграбленную страну! Горьковский автозавод со ста десятью тысячами работающих увели у государства всего лишь за 26 миллионов долларов. Нашего хоккеиста Павла Буре профессионалы «выкупили» за такую цену! Пошли с молотка танковые, авиационные, машиностроительные заводы… Завод имени Серго Орджоникидзе – единственное в стране предприятие, выпускавшее станки с числовым программным управлением для автомобильной промышленности… На стапелях в Сормово раскурочили на металлолом две почти готовые сверхпрочные, с непревзойдёнными характеристиками титановые подлодки! В центре Москвы все пред-приятия распродали или выкинули из помещений, чтоб сдать под офисы. Быстрая распродажа государственного имущества и обогащение узкого круга приближённых к власти лиц – такова была главная цель затеи с приватизацией, которая уже почти достигнута. Преступным образом через подставные фирмы отданы иностранцам ряд предприятий оборонного комплекса. Приватизация, которая обернулась разгромом научно-технического потенциала страны! И мы здесь, в думе, стоим на последнем рубеже защиты страны и народа от этого невиданного в нашей исто-рии нашествия. Приватизация высокотехнологичных, наукоёмких предприятий привела к их развалу. Так что всем нам предстоит нелёгкая работа!
- Да, я понимаю!
- Но Россия располагает всем необходимым для выхода из кризиса, для возрождения в качестве великой державы.
В это время в кабинет вошёл Николай Иванович Рыжков, лидер думской фракции «Наро-довластие», которого часто можно было видеть в передаваемых по телевидению новостях; чуть погрузневший, но почти нисколько не постаревший, лишь слегка тронутые сединой русые волосы. Бывший руководитель Уралмаша, этого легендарного детища индустриализации страны и кузницы кадров: и наш первый директор Васильев оттуда, и Музруков – первый директор «Маяка» и ядерного центра в Сарове. Был Рыжков несколько лет председателем Совета Министров в советском правительстве времён перестройки, и не совсем понятно почему не предотвратил развал экономики, если так трезво и правильно ориентируется в ней, как это видно сей-час.
- Знакомьтесь! – предложил Зюганов и, после того, как Рыжков, по-видимому, пригла-шённый для этого разговора, неторопливо сел за приставной стол напротив Горбачёва, продолжил: – Фракция коммунистов у нас достаточно большая и полнокровная, есть специалисты по всем вопросам государственной жизни. А вот у «Народовластия», с которыми мы практически по всем вопросам выступаем вместе, народу поменьше. Если, Владимир Иванович, вы не возражаете, мы вас делегируем к ним.
- Задача «Народовластия» – сохранить в руках народа и государства важнейшие для обеспечения устойчивого развития и безопасности страны отрасли промышленности, энергетики, транспорта и связи, – заметил Рыжков. – Потому что самыми эффективными экономиками в ХХ веке были государственные, и на её основе СССР превратился в великую индустриальную державу. А то ведь наш Уралмаш, детище всего народа, уже приватизировал какой-то проходимец кавказского происхождения, и теперь не исключено, что его новейшее уникальное оборудование пойдёт на металлолом за рубеж, как это уже проделали с рядом предприятий. А деньги осядут в зарубежных банках. Живём на обломках СССР, и, когда всё это рухнет от варварского использования, катастрофа неминуема.
- Идёт проматывание всего! И как раз те «реформаторы», кто грабил страну, менее всего способны заниматься бизнесом, – поддержал Зюганов. – Так что есть за что бороться, хотя на этом пути ждёт шантаж и подкуп, а если они не проходят, то смешают с грязью на телевидении и в газетах. Хотя будут и шантажировать, и пытаться подкупить, и оболгут, если это им не уда-стся. Ну что, Владимир Иванович, не возражаете, я полагаю?
- Нет, конечно! Готов работать там, где надо.
- Вот и хорошо!
Задержавшись у киоска в центральном вестибюле, где было выставлено на удивление много антипрезидентской печатной продукции, в бесшумном просторном лифте Владимир Иванович вернулся к рабочей комнате, застал в коридоре своего соседа и журналистку; уже тёртый, видать, депутат, вежливо выпроваживал из своей комнаты эту дотошную особу в джинсах в обтяжку.
- О! – обрадовался он появлению Горбачёва. – «Комсомольская правда» интересуется привилегиями депутатов.
- Да, мы как раз договорились о встрече на это время. Пожалуйста, заходите! – открыв комнату, Владимир Иванович пригласил гостью, которая звонила ему накануне, войти. – Садитесь! Так что вас интересует?
- Это… тоже? – разочарованно оглянула она тесное помещение с аккуратной, но простой конторской мебелью. – Ваш кабинет?
- Да, на двоих с помощником. Как и у соседа, у которого, как я полагаю, вы только что были, и у всех нас, наверное. Всё – один к одному.
- А… в каких условиях вы живёте?
- Выделена в гостинице комната.
- А… иномарка вам положена?
- Ну… если очень нужно будет, я думаю, удастся на поездку какую-то машину заказать.
Журналистка, похоже, утратила интерес к дальнейшему разговору – задание редакции срывалось, никаких особых привилегий у депутатов не обнаруживалось.
- Так когда можно будет познакомиться с вашей публикацией на эту тему? – поинтересовался Горбачёв.
- Не знаю…
На всякий случай Владимир Иванович недели две покупал все выпуски некогда знаменитой «Комсомольской правды», теперь ставшей самой настоящей бульварной газетой – сплошная реклама, убийства и изнасилования, голые тела и извращения, растленная жизнь кино и поп-звёзд, но публикация о депутатах там так и не появилась.
***
Для прояснения планов по предстоящему празднованию 50-летия Победы над фашист-ской Германией по поручению горкома я пришёл в городской совет ветеранов, расположенный в уютном и чистеньком подвальном помещении на улице Ленина, которую так и не удалось переименовать нашим городским радикальным реформаторам. В зале заседаний красные флаги, на стенах портреты Ленина, маршалов и крупных военачальников времён Великой Отечественной во главе с генералиссимусом Сталиным, ветеранские газеты, в том числе и наша, коммунистическая «Советская Россия». Зашёл в открытый всегда кабинет председателя совета Ольховского, который в восьмидесятые годы, после выхода не пенсию из нашей воинской охранной части, возглавлял Гражданскую оборону у нас в КБ, и весьма энергично. Уже тогда, по подвижническому складу души, он организовал для сотрудников автобусную экскурсию в недалеко отстоящее село Багаряк, назначенное для нашей эвакуации в случае ЧП, на могилу Махмастали – участника боевого столкновения дипкурьеров группы Нетте в поезде с белоэмигрантами, известное каждому по стихотворению Маяковского. Оказался он во время войны здесь в эвакуации, здесь и умер, а недавно школьники отыскали его могилу. Стоя на сплошь заросшем кустарником и деревьями кладбище у этого захоронения, отличавшегося от всех других лишь большей, на городской манер, надмогильной плитой, я вспоминал строки: «Из битвы коридорной тянешь след героя, светел и кровав…\ А такое оживит внезапно бредни и покажет коммунизма естество и плоть…».
А потом Ольховский уже в городском совете отстаивал памятник Ленину на нашей цен-тральной площади, лично обзванивал все городские службы и предупреждал, чтоб те не вздумали демонтировать его по простому указанию Щукина, как сделали недавно с памятной стелой у входа в городской парк, посвящённой комсомольским поколениям: сначала в газете писали о том, что якобы она по чисто художественному замыслу и исполнению плоха, да ещё и вид на озеро заслоняет, а потом вмиг исчезла.
- Можно к вам, Виктор Петрович? – заглянул я в открытую всегда дверь его кабинета.
- Конечно, Валерий Васильевич! – радушно предложил он, хотя, вижу, занят был основа-тельно. - Заходите, садитесь!
- Как идёт подготовка к празднованию?
- Да вроде бы нормально! Администрация выделила средства и на проведение празднова-ния, и на материальное поощрение ветеранов. А это в создавшихся условиях, сами понимаете, значит немало.
- Да, довели людей до нищеты. Хорошо, что хоть удалось отстоять этот праздник! Помнится, со стороны «демократов» на него такой накат шёл.
- Да разве ж можно уничтожить такое в памяти народной!
- Да, конечно! Но вот и СССР уничтожили, и Октябрьскую революцию всячески поносят. А ведь что может поднять уважение к своему Отечеству? Знание нашей истории, наших достижений и побед…
Позвонили, Виктор Петрович взял трубку. Потом кто-то зашёл ещё. Я не спешил, наблюдал за убелённым сединой председателем ветеранской организации, в которую, помимо ветеранов войны, сейчас приходит всё больше ветеранов труда – наших пенсионеров.
Люди идут сюда один за другим. Одни по своим проблемам, другие по предстоящему празднику. Вот моложавый Самойлин, которому недавно присвоено звание Героя России по представлению военных лет. Читал в газете о нём – родом из соседних Каслей, выпускник Тюменского училища миномётчиков, начинал свой боевой путь под Прохоровкой, потом был Днепр, освобождал Бердичев, форсировал Днестр… К Герою представлялся за бои на небольшом пятачке-плацдарме на речке Нейсе, где за несколько февральских дней под непрерывным огнём противника, под дождём и снегом, и невозможно даже окопаться – в земле проступала вода, когда были убиты все пехотные командиры, он взял командование на себя.
А вот Востриков, высокий стройный и черноволосый, бывший заведующий отделом про-паганды горкома партии, ненавязчиво подсказывавший, как правильно строить лекции, без ка-кого-либо нажима для славословий «партии и её генеральному секретарю», чего нештатные лекторы избегали. О нём тоже читал в газете: из учительского института в армию младшим сержантом, потом политрук и, после упразднения института комиссаров, командир роты автоматчиков. В пехоте, удел которой – «каждый день затыкать дыры на передовой, каждый день под смертью ходить», ещё и стрелянные гильзы в качестве вторсырья успевать собирать, да нормы по этой работе выполнять…
Это они привели нас к Победе, равной которой не было в нашей истории. Люди этого ге-роического поколения, воинов и тружеников тыла, живых и ушедших, на чью долю выпали тяжкие испытания, которые они с честью вынесли. И эта страница истории должна быть передана нашим детям и внукам, нашей молодежи с тем, чтоб они достойно продолжили славную и великую историю нашего народа!
Но знаю, что многие ветераны войны, униженные нынешней властью и доведённые ею до нищенского существования, поддержали и по-прежнему поддерживают Ельцина, осуществив-шего мечту Гитлера – развал СССР…
С выполнением порученного мне задания не получалось – празднование должно было идти по принципу «кто платит, тот заказывает музыку»: в президиуме митинга или среди высту-пающих представителей компартии не ждали.
- Да, победа одержана советским народом под руководством Коммунистической партии, - согласился Ольховский. – И, более того, генералиссимуса Сталина. Когда-то я так и скажу об этом всем, прямо с трибуны. Но сейчас… – помялся он и доверительно обратился ко мне: – Вы что, хотите, чтоб ветеранской организацией командовал какой-то щукинский прихвостень? Ну, не время…
- Так под каким знаменем ветераны пойдут на площадь?
- Под красным, конечно! Под знаменем Победы.
Я поднялся, когда зашёл ещё один посетитель, невысокий и круглолицый плотный муж-чина с тонким выпуклым носом.
- Знакомьтесь, полковник Клепко, Григорий Васильевич! – представил его Ольховский.
- Вы из Жмеринки? – спросил тот меня, пожимая руку.
- Да! А как вы узнали? – удивился я.
- По говору. Когда слушал ваше выступление.
- Вот по вашему произношению я уже могу сказать, что и вы с Украины, но с такой точ-ностью узнать откуда …
- Я из Станиславчика. Семь километров от Жмеринки.
- Да?
- Знаете?
- А как же! Бывал там не раз. Вот это да – земляки, выходит?
- Да, земляки.
- Вот так встреча! И давно вы здесь живёте?
- С конца пятидесятых…
- Что ж, надо встретиться и подробнее обо всём поговорить.
- Обязательно!
***
Настроение директора Ядерного центра Нечая в тот день, изматывающе трудный, какими, впрочем, оказались все последние, было нехорошим с утра. Самое неприятное – опять задержи-вается зарплата сотрудникам. И так последние месяцы выдавали по сто пятьдесят-двести обес-ценившихся рублей, на приём по личным вопросам хоть не ходи – положение у многих, особенно матерей-одиночек, почти безвыходное. Звонил в министерство и утром, и вечером – когда будет перечисление и что делать, если не будет? Не знают когда – так и ответили, берите, мол, кредит в банках. И это уже в который раз брать под грабительские проценты, которые там установлены? Как будто специально создан механизм, когда загоняют живность на ловца. Вот кого избрали во власть, да ещё вынудили накануне выборов выступить по телевидению и при-зывать сотрудников голосовать за Ельцина. А куда деваться? Ядерный центр и так ходит под угрозой закрытия, из-за «отсутствия финансов» муссируется идея из двух существующих оставить один центр, имея в виду Саров. Похоже, действительно, хотят разоружить Россию. То, о чём так любил говорить «мэр» города Щукин, которого недавно со всей своей компанией от-правили на отсидку за взятки и воровство городских средств, и немалых.
Он поднялся из-за стола и подошёл к окну, взглянул на осеннее унылое небо, сыпавшее то дождём, то снегом, сквер перед кинотеатром «Космос». Который когда-то все так ждали и помогали строить, вечерами подменяя строителей, а потом толпились здесь перед началом се-анса, охотясь за билетами. Не такие красочные фильмы были, как сейчас, но через судьбы героев проводились идеалы справедливости и борьбы со злом, честности, дружбы и верности, дух созидания и оптимизма. Сейчас перед кинотеатром пусто, и на сеанс едва набирается десятка два зрителей. Да и что смотреть? Когда в обеденный перерыв шёл сюда, взглянул на рекламу – «Тайный убийца». А перед этим что шло? «Двойное убийство»! Жизнь человека ничего не сто-ит. Конвейер чернухи и порнухи с алчными и кровожадными героями, удачливыми жуликами и проститутками… Мерзко жить в этом мире, мире всеобщего нравственного растления и вселен-ской лжи!
Его передёрнуло, как будто прошёл озноб, и он вернулся к столу. Щукина и его дружков посадили, но здравствуют те, кто заключал договор с США, обязывающий нас взорвать полторы сотни шахт и уничтожить все тяжёлые 10-блочные ракеты – основу сил сдерживания, переделать нашу структуру ядерных сил в пользу более уязвимых авиационной и морской составляющих. Уничтожить ракеты SS-18, от которых у США нет и не будет защиты на десятилетия вперёд – не зря те назвали их «Сатана». Вот это была сдерживающая сила! Уничтожить такой щит! Сами же американцы должны свои снятые боевые части просто складировать. Чтобы, при необходимости, в любой момент поставить на прежнее место? Понятно, почему средств на про-ведение новых разработок катастрофически недостаёт, изношенное оборудование выходит из строя, устаревает и не обновляется. Правительство и президент, на словах признавая важную роль ядерных центров в обороноспособности страны, на деле проявляют полное равнодушие к их судьбе. Что это – непреодолимая тупость,или сознательное и целенаправленное разрушение и уничтожение главной отрасли в обороне страны?..
В казне нет денег! Если её доверить разного рода проходимцам, то, конечно же, не будет их там никогда. Ещё в 1993-м «втихую», без ратификации, как положено, чтоб условия соглашения скрыть от общественности, превысившим свои полномочия премьером Черномырдиным заключено соглашение о поставке в США пятисот тонн оружейного урана. Практически всего своего запаса, ради которого создавалась целая отрасль – научные и промышленные предпри-ятия, закрытые города, тратились огромные деньги, надрывались и гибли люди… После пре-вращения его из высокообогащённого состояния в низкообогащённое это же было бы топливо для непрерывной работы всех российских атомных станций на десятки лет вперёд, но ушло оно на подпитку всех ста девяти реакторов атомных электростанций Штатов. Под вопли кем-то оплаченных «экологических защитников» блокируется применение этого материала в нашей энергетике, кричат, что хранить дорого, средств нет. Это когда основные урановые месторождения оказались уже за пределами России и скоро придётся стратегическое сырьё закупать. Присвоили результаты многолетнего труда рабочих и инженеров отрасли. Продали наш ядерный паритет! За полученные и растащенные кем-то двенадцать миллиардов долларов, из чего лишь какие-то крохи пошли на поддержание отрасли, продали продукцию ценой в восемь триллионов! Вот это размах! А всем твердят, что нет денег. Нет оружейного урана, разве что ещё не весь вывезли…
Рабочий день давно завершился, постепенно прекратились звонки и, кажется, минул этот ещё один трудный прожитый день, но что-то ещё оставляло от него очень неприятный осадок. Наверное, посещение бывшего главного бухгалтера Ядерного центра – некоторое время назад арестовали прямо в рабочем кабинете, откуда вывели в наручниках. Неузнаваемо изменился он там от такого поворота судьбы – из начальственного кабинета, в который не каждый войдёт, да в камеру; жалкий вид и растерянный взгляд, обида на то, что бросили одного и слабая надежда на помощь. Сник и заболел, несмотря на относительно молодой возраст и крепкое до сих пор здоровье. Печальная участь вполне нормального человека, поддавшегося общей стихии. Создание «для выживания» разного рода малых предприятий, акционерных обществ и тому подобных сомнительных контор – двойная бухгалтерия с подпольными списками для зарплат, что влечёт нравственное разложение сотрудников… На предприятии от всего этого ухудшение исполнительской дисциплины, к чему привели и месяцами не выплачиваемая зарплата, и сниже-ние в обществе престижа труда, образования, знаний.
Забыть этот день и наметить, что сделать на следующий. Но опять всё эти проблемы всплывут в возбужденном мозгу ночью, изматывая бессонницей… Как же устал от всего этого! Подать заявление об уходе?
Позвонила жена:
- Ты скоро домой?
- Ещё раз в Москву позвоню… Через час, может.
Да, вполне можно представить картину нашего будущего по аналогам, многим НИИ на «большой земле» – никто центр закрывать или разгонять не станет, чтоб не возбуждать общественность, а финансирование будет все более и более сокращаться до естественного удушения. Приток молодёжи прекратится, «старики» рано или поздно уйдут. Отсутствие материалов, оборудования, информации, то есть условий для нормальной работы, приведёт к профессиональ-ной деградации оставшихся. Ядерный центр практически прекратит свое существование, а вслед за этим замрёт жизнь и в городе. Безрадостная картина будущего! Нашего будущего и будущего наших детей.
Нечай взглянул на висевшую на стене рельефную карту города, скользнул взглядом по белым квадратикам домов, которые появлялись на его глазах и где пришлось жить за это время. От каждого из них, даже где была всего лишь одна комната с подселением, осталось тёплое воспоминание. Он открыл сейф...
При нём этот город открывали стране и миру. Он достал из стола первую появившуюся в открытой печати брошюру о городе «Челябинск-70», поправил очки и полистал. Фотографии города и центра – цехов и лабораторий. Вот и его собственное интервью. «Кто вы?» – тогда задал ему вопрос корреспондент. «…Родился в Алма-Ате, отец – потомственный кубанский казак, отсюда и такая фамилия»… «Я полностью отвечаю за деятельность всего центра… отвечаю за всё». Он пролистал брошюру, закрыл её. К чему же привёл он, четвёртый по счёту директор, центр за время своего руководства? «…Замрёт жизнь и в городе. Безрадостная картина будущего! Нашего будущего и будущего наших детей? Так жить нельзя!» Он подержал и положил не место другие папки, взял подарок Ломинского – «вальтер» времён Великой Отечественной. Сел за стол, взял чистый лист бумаги.
В тот поздний вечер в кабинете директора прозвучал роковой выстрел. Когда встревоженный дежурный, не имевший права входить, вызвал секретаря и они зашли в кабинет, то не сразу поняли, что произошло – Нечай был мёртв. На столе лежала предсмертная записка: «Так жить нельзя!..»
***
Назначена комиссия по проверке состояния разработки томографа перед специально для этого намеченным заседанием научно-технического совета Ядерного центра. Ходят слухи, что тему планируют закрыть, что вполне правдоподобно. Не зря на заводе под разными предлогами вот уже два года ничего для томографа не делается. Руководители за это время уже несколько раз меняли своё отношение к нему – знал бы, с такими непоследовательными и необязательными начальниками ни за что бы не отправился в столь трудный и неизведанный путь. И только благодаря тому, что мы постоянно пробиваем и подтверждаем тему в министерствах нашем и здравоохранения – Симонов особенно молодец в таких случаях, я бы так не смог! – не удаётся просто так сбросить её. Утвердились и в области благодаря постоянной поддержке Сазонова, профессора Института усовершенствования врачей, который нам постоянно помогает, а мы его всё время подводим срывом поставки томографа.
Постоянные стычки с экономистами предприятия, не способными работать в новых усло-виях хозяйствования, умеющими только распределять средства подобно бухгалтерам и счетоводам. Заставляют нас самих пробивать финансирование темы, которое они расходуют по своему усмотрению и без нашего ведома. Когда я зашёл к заместителю директора по экономике Минько с просьбой оплатить договор поставки комплектующих, он бросил на стол свои очки – всем известная манера поведения в раздражении:
- У вас нет для этого денег!
Были деньги, и немалые. Пошли не по назначению, на поддержку основной тематики, которую государство преступно оставило совсем без финансирования, но мы-то здесь при чём? Пусть в соответствии со своей должностью сам и решает эти проблемы!
- Если сейчас нет, Аркадий Викентьевич, то… одолжите.
- Ищите деньги, потом подходите с этим! – отбросил он договор. – Иначе вообще закроем тему!
«Ну и закрывайте!» – пришёл и я в раздражение, забирая документ и направляясь к выходу.
- И вас всех уволим! – бросил вслед Минько.
Вот такая обстановка, когда хочется не работать, а послать всех к чёрту, предшествовала заседанию НТС. Откуда-то появились некомпетентные критики, в том числе и среди недавно пришедших в разработчики томографа и ещё толком в нём не разобравшихся:
- Сначала копию зарубежного томографа сделать надо было, потом уже свой вариант, - ходят по начальству со своими соображениями. – Как ядерную бомбу делали?
Да знаем, как делали! И наш ТУ-4 из американского Б-29: даже пепельницу оставили, хотя курить нашему экипажу в полёте строго запрещалось. И когда отечественный мотоцикл создавали и электробритву делали, то начинали с точных копий.
- У нас этот этап давно пройден! – приходится оправдываться. - Киевляне копию немецкого томографа сделали, мы её опробовали, и только после этого идём дальше.
- Не так делаем, надо бы иначе, - донимают всех своими идеями ещё не очень осведом-лённые в томографии энтузиасты.
- Давайте сначала сделаем, как наметили, а потом будем улучшать! – пытаешься остановить полёт фантазии тех, кому бы только совершенствовать что-то без конца (есть и такие), а не заниматься рутиной – сделать вовремя намеченное.
И так далее, и тому подобное. И вот явились проверяющие. Планы? Имеются, в разных видах. Расчёты? Пожалуйста, сделаны. И патентные исследования проведены. Конструкторская документация опытного образца тоже есть, хотя самим хотелось бы иметь лучшую и более полную. Следуем проверенной опытом создания надёжной военной техники и принятой стан-дартом технологии разработки, положительный результат которой предопределён.
Среди назначенных членов комиссии – хорошо разбирающийся в подобной технике Из-раилев; основная деятельность последнего была связана с измерением рентгеновского излучения ядерных зарядов – за работы на модели первой водородной бомбы он получил ещё в 1953 году Сталинскую премию, а за созданные потом исследовательские методики – и Ленинскую. Типично еврейское лицо, голубые глаза. Увлекающийся сбором коллекции минералов и кри-сталлов – дома целая коллекция, собранная за три десятилетия по всей стране – от Западной Украины до Восточной Сибири. Евреи у меня никогда не вызывали отрицательных эмоций, моя первая учительница Фаина Самоиловна, и половина класса были друзья – евреи, а добродушный Исаак Моисеевич сам по себе не мог ни у кого вызывать иное.
Не знаю, какая была дана установка проверяющим, но они дали положительный отзыв. Тем не менее, все предчувствовали серьёзный накат, с угрозой закрытия темы, поэтому сначала из предполагаемых докладчиков выпал сам Сенькин, временами называющий себя главным конструктором и томографа, затем заместитель начальника отделения Белов; последний по причине слабой осведомлённости – нашими делами он почти не занимался. Неожиданно выпал и Стоцкий – накануне он вдруг «заболел». Так, к концу дня накануне заседания совета стало ясно, что с докладом там выступать больше некому, как мне, хотя в ходе многочисленных орга-низационных преобразований к этому времени я был задвинут только на конструкторскую часть проекта, и отвечать за всё – выше моих полномочий.
Отрицательный результат обсуждения был предопределён, но вызвал удивление в мини-стерстве.
- Судя по материалам обсуждения вопроса, решение должно было быть другим! – внима-тельно ознакомившись с протоколом заседания совета, сказал главный инженер главка Любовин, с самого начала поддержавший наш проект, который вошёл в конверсионные планы мини-стерства и просто так исключён быть не мог.
- Вот какую базу мы заложили под разработку – в который раз хотят прикрыть, и не могут! – сказал Симонову.
- Радоваться нечему! – вздохнул тот. – Нам ещё припомнят то, что оказались кое-кому не по зубам. Говорил же – в другой коллектив переходить надо.
- Опять ты за своё!
***
В очередной раз Эдуард оказался безработным. Сам ушёл, как случалось каждый раз, и, может, подействовало окружение – сотрудницы-женщины, все с высшим образованием, в про-шлом учителя и сотрудницы больших предприятий, оказавшиеся в этой громко называемой АОО «Буквест» частной конторе диллерами, менеджерами, коммивояжерами с чисто символи-ческими заработками в каких-то пятьсот-семьсот рублей. И он получал всего лишь семьсот за то, что каждый день к восьми утра подъезжал к загородному дому «хозяина», отвозил его дражайшую и малолетнюю дочь в школу и какой-то офис, потом мотался целый день по перегруженным транспортом улицам миллионного города между складами и магазинами, к которым и близко не всегда подъедешь, погружая и разгружая картонные коробки с канцелярскими при-надлежностями, а к концу дня обязан был привезти семью шефа опять за город. В результате, поставив машину на платную стоянку, освобождался только часам к девяти вечера, и едва хватало сил что-то приготовить на скорую руку, чаще всухомятку, проглотить и спать. В квартире, за которую приходилось платить четыреста. «Если бы мы были мужчинами, ни за что не оставались бы здесь, – сказали ему сотрудницы после того, как накануне Нового года за те же деньги все сидели на работе до ночи, пакуя на продажу рождественские подарки. – Но только нас нигде на работу не берут». Вот он каков – капиталистический рай!
Потом была фирма, которая отправляла его инкогнито проверять подконтрольный районный рынок. Работа не пыльная, ходишь и смотришь на то, что творится в этих джунглях. Похуже, чем на базаре, описанном сто пятьдесят лет назад у Мельникова-Печерского: «В город на ярмонки лучше не езди. Всякий там с тебя сорвать норовит. И городничий, и квартальный, и исправник…» Нет, от таких мест, напоминающих дикие джунгли борьбой разных видов за существование, лучше было держаться подальше!
Да, вот такая жизнь пошла после ухода в отставку. Но и в армии оставаться было унизительно даже – нет зарплаты, нет полётов, снизились навыки; недавно при выполнении ставшего редкостью перелёта столкнулись и взорвались в воздухе два самолёта-заправщика 3МС-2, из четырнадцати ребят двух экипажей погибли двенадцать. Пригоняли и безжалостно уничтожали годные боевые самолёты на оборудованной на заокеанские деньги базе разделки; тяжело, как с живыми, расставались прилетевшие экипажи со своими воздушными кораблями, проклиная на их поминках всех, кто дал такой приказ. Некоторые оставляли адресованные Ельцину надписи на бортах своих обречённых на слом самолётов: «ЕБН – предатель!». Что ж, война, называемая Холодной, сдана предателями, проиграна бездарным высшим командованием, несмотря на сверхнапряжение и жертвы народа…
Офицеров занимают всякой фигнёй – наряды и хозработы, дежурство у выездных ворот, где поднимать и опускать шлагбаум перед шныряющими туда-сюда на иномарках интендантами, которые растаскивают военное имущество. А почему бы и нет, если, говорят, замминистра обороны такой себе дворец в Архангельском отгрохал… И другие не хуже! На выводе войск из Германии – ого-го! – как нажились. Кровавая война в Чечне затеяна из-за того, что какие-то мерзавцы нефть не поделили. Не зря Наполеон, когда пришёл в итальянскую армию и обнаружил там голодных и раздетых солдат, низкий боевой дух, расстрелял перед строем несколько интендантов. И завоевал всю Италию.
Не все, конечно, столь продажны; например, герой кавказской войны генерал Рохлин, убитый в своём доме, генерал погранвойск Гамов, которому мафиози забросили в квартиру заряд с горючей смесью…
- Давай сгоняем в Орловскую область, в Ливны, – предложил брату Гера. – Туда рулон шведской нержавейки, три тонны, на завод бартер, обратно взамен насосы для перекачки нефтепродуктов. Поочерёдно за рулём – быстро туда-сюда сгоняем.
Грузовик у фирмы, где Герман один из учредителей и её «тягловая лошадь», дизельный ГАЗ, пятитонник. Когда ногу себе подвернул на стройке, уже просил брата поездить по неотложным делам. Вспомнилось, как осваивал езду на улицах города – на такой малоподвижной громадине можно не бояться, что раздавят тебя, но как бы не сделать то с другими. Хотя есть у водителей грузовиков шуточное правило вождения: выехал на перекрёсток, посмотрел и, если нет такого же большого грузовика, поехал дальше.
- Поехали! – согласился.
И вот знакомая дорога через Урал – Уфимский тракт. Выехали вечером – Гера почему-то предпочитает ночные поездки. Скорость 60-70 километров в час, так что одолели все перевалы лишь к рассвету и стали искать ночлег. Вспомнилось, что когда-то, в первую поездку в путешествие с отцом, тоже ночевали где-то здесь; асфальтная дорога тогда прерывалась и ехали просёлочными дорогами по карте местности.
Как только к вечеру попадалась первая группа остановившихся отдыхать на обочине, к ним приставали другие и вскоре стихийно возникал целый лагерь грузовиков, трейлеров, легковушек, способный на самооборону от шастающих по дорогам бандитов; сейчас, в предрассветной мгле, некоторые уже завели и прогревали моторы.
- Здесь ещё ничего, безопасно, – сказал знающий дороги Гера. – Дорога на Тольятти – самое разбойное место. Братки остановят: «Плати, или все колёса проколем». И никуда не денешься. Так что там только днём надо будет проезжать.
- М-да! А ведь раньше, с отцом когда ездили, останавливались и спали в машине одни, и хоть бы что.
- Времена другие были! Машину одну оставляли на целый день, и хоть бы что.
Хоть и август, но ночью, даже под утро, тепло и это хорошо, потому что обоим в кабине не поместиться, кто-то должен спать в кузове.
- Тебе днём за рулём сидеть, так что давай я полезу в кузов, – предложил Гера, вытаскивая брезент.
Он полез в кузов, стал устраивать там лежанку, Эдуард вышел покурить. Слегка просветлённое летнее небо без звёзд, горы невидимы из-за близко подступающего темнеющего леса. Досаждали обрадованные появлением живности и не боявшиеся дыма сигареты комары, пора было ложиться спать.
- Ещё одна проблема в пути – это ГАИ, – поучал брата Гера, с утра досыпавший сидя ря-дом с водителем. – Но не одни они поборами занимаются. Помнишь, дорога мимо Пензы про-ходит? Совсем рядом с городом трасса. И - что ты думаешь? – поставили пост экологического контроля – плати за экологический ущерб за въезд в город! Каких-то шестьсот метров обозначили как городская черта, и не объедешь. Семь дней действия квитанции, так что надо будет успеть вернуться, чтоб ещё раз не платить. А сейчас будет место, где службу несут самые упи-танные, розовощёкие и довольные жизнью гаишники, – предупредил он. – Так что дай я за руль сяду.
И точно – не проехали и километра, как показалась стоящая на обочине легковушка с синими полосами. Гаишник вяло указал жезлом на обочину. Проехал за него и остановившись, Гера вытащил две пачки денег – одна на дизтопливо, другая для гаишников, достал права, в которые вложил пару купюр – «таксу за проезд».
Гаишник первым делом полез смотреть в кузов – что за груз? Документы? Всё в порядке, придраться не к чему. Надо, говорит, заплатить за «содержание и ремонт милицейской техники».
Поехали дальше. Навстречу с некоторым интервалом на огромной скорости несутся пере-гоняемые новенькие обтекаемой формы приземистые иномарки.
- Вот где доход гаишникам! – кивнул Эдик.
- Нет, там уже всё оплачено оптом, их не смеют даже останавливать. Так что деньги дос-танутся не им, - кивнул он назад, – а их начальникам. Читал в газете – с начала девяностых в России оказалось больше двух миллионов краденных на Западе машин. А элитные иномарки всегда либо украдены, либо завезены с нарушением таможенных норм.
- Чего же они так несутся? Залетят куда - товар могут попортить.
- А куда денешься – такой темп перегона задан. А что случится – сами водители будут возмещать ущерб. Бывает и так, что после аварии шофера вешаются – за товар и машину не рассчитаться!
Самая скучная дорога – после Уфы: сотни километров однообразной унылой степи и пря-мая дорога, на которой невольно начинаешь считать оставшиеся километры и всматриваться в горизонт – не Волга ли впереди. Сказывается и плохая амортизация кабины и сидений грузовика – не зря профессиональная болезнь водителей радикулит и гемморой. Остановились, утомлённые не столько дорогой, сколько неудобным сидячим положением, потянулись.
- Побриться, что ли? – пощупал Эдуард свой подбородок, заглянул в зеркало.
- Щетина нужна для лучшего сцепления с дорогой.
- Помыться?
- Дорога любит мужиков, пахнущих мазутом и соляркой.
- Набрался же ты прибауток!
***
Очередное преобразование КБ – создание конверсионного отделения, перемещение его в отдельное здание… Вместо уже вникнувшего в томографию Фомина нами будет командовать Мударисов, которого перед этим мы срочно вводили в курс дела. За руководство он взялся с энергией и свойственным многим начинающим начальственным запалом, принимая твёрдые решения даже там, где ещё не очень и разбирался. Возглавляемому мной отделу теперь отводилась только автоматика, что вполне устраивало – берутся решать организационные проблемы другие, а я остаюсь в своей стихии техники. Но и на этом поле, как оказалось вскоре, начинал непоколебимо командовать старающийся всё решать Раис Ганеевич. К нему зачастил наш начальник группы Кузнецов, некогда снятый нами с заведования лабораторией из-за постоянного устремления вперёд без должного решения текущих задач; вместо того, чтоб, например, всего-навсего настроить как следует электропривод и тем самым уменьшить вибрации сканера, наш бич, донимал шефа всякими новыми идеями. И Мударисов, механик по образованию, слушал его проникновенные речи и принимал решения по автоматике в его пользу!
Ко всему ещё и Дмитраков стал постоянно жаловаться, что я мало участвую в испытани-ях.
- Вы, Юрий Лукич, как испытатель, первостепенное значение, понятно, отводите испытаниям. Но я – разработчик, для которого это лишь один из этапов разработки. Я уже проторчал целый квартал в сборочном цехе, когда проводили приёмные испытания опытного образца – каждый день, с утра до вечера был там. И вижу, что не в этом моя обязанность, а в том, чтоб быть здесь и обеспечить по всем канонам ход разработки. Если мы не разрабатываем как следует конструкторскую документацию, нам не нужны испытания. Разве что только для того, чтоб доказать, что мы не дураки, но я комплексом неполноценности не страдаю.
А тут опять очередное преобразование, создаётся ГУП – государственное унитарное пред-приятие, в которое будут выведены из Ядерного центра и сведены вместе все конверсионщики. Ходят слухи, что за этим скрывается какая-то крупная финансовая афёра, что не исключено в наше время, но нас возмущает другое – на каком основании каждого из нас насильственно выводят из коллектива? За то, что некогда, оставшись без дела в связи с сокращением военных за-казов не слонялись по коридорам, как многие, не сбегали с работы домой или в сады, чтоб не маяться от безделья, а взялись за другое достойное и очень нужное дело? Даже у наших коллег в ядерных лабораториях США, где капитализм с довольно жёстким лицом, в случае неудачи предпринимателей в области конверсии принимают обратно.
Никто не хотел переходить в ГУП, и оставшиеся специалисты стали разбегаться кто куда, несмотря на запрет.
- Я в ГУП не пойду,– объявил и я, поднявшись на третий этаж к Симонову; с некоторых пор мы сидели порознь. – Хватит помыкать нами!
- Куда же ты денешься? – возразил Симонов. – Это только какой-то инженер может незаметно куда-то слинять под шумок.
- А я вообще уйду. Уволюсь с предприятия.
- И куда пойдёшь? – после вызванной удивлением паузы спросил он.
- Куда? Преподавателем в институт. Я вчера заявление на конкурс уже отнёс.
- Подумай, стоит ли тебе уходить с предприятия до пенсии, – поняв, что я настроен серьёзно, сказал Симонов. – Потом уйдёшь, со всеми положенными льготами, выходным пособием и почестями.
- Да, Евгений, не стоило бы, конечно. Как и когда-то не следовало, если жить по прове-ренному житейскому правилу «не высовываться», браться за томограф. Но нельзя же всю жизнь только и заботиться о материальной выгоде, как делают некоторые! Да я уже давно избавился от такого подхода – после того, как при разводе расстался со всем нажитым, я даже жировки на зарплату складывал в стол, не заглядывая, сколько там начислено. И могу же я, в кон-це концов, хоть однажды сказать начальникам, что так работать нельзя, что не согласен с ними и, если им наплевать на моё мнение, то просто хлопнуть дверью и уйти? С какой это стати они сейчас собираются перевести всех нас из Ядерного центра в какое-то липовое предприятие, в котором смысла никакого никто не видит? Нет, не хочу оставаться игрушкой в этих непонятных играх! У начальников, которые, подписывая план производства томографа, тут же давали устное указание не выполнять его. А потом сваливали и на меня вину за то, что до сих пор он не сделан. Хотя я уже давно лишён всяких полномочий. Да ведь и все остальные конверсионные работы провалены! Где оптоволокно? Где компьютеры? Не раз подставляли нас перед дру-гими, когда мы – по согласованию с руководством! – раздавали рекламу и обещания, а пред-приятие их и не думало выполнять. И до сих пор новый директор не может принять решение – да или нет, работать как следует или плюнуть на эту затею и никому больше с ней голову не морочить. Если считают, как сказал один из его заместителей, что «нищему населению России томографы не нужны, обойдутся простыми медосмотрами, а для богатых томографы уже накуплены».
- Да, ты прав… – сняв и протирая очки, согласился Евгений; у него тоже чувствовался душевный надлом.
- Самым настоящим образом «кинули», как принято поступать в нашей рыночной без-нравственности, наших партнёров киевлян. Помыкают нами, переводя из одного подразделения в другое, постоянно меняя начальников, которых мы должны сначала натаскивать, а потом выслушивать их некомпетентные указания. Постоянно унижали томографистов низкими зарплатами, а теперь ещё и вышвыривают из предприятия…
Мы помолчали. Больно было сознавать, что тема, так нужная стране и людям, которую с таким трудом отстояли перед Минздравом и своим министерством, после того, как доказали нашу способность решить её не только на словах, но и на деле, своими силами, даже когда развалились и выпали почти все предприятия-соисполнители.
- Нет, не могу видеть всё это, зная, что умеем делать технику как следует, – не мог я оста-новиться. – Коллектив КБ, который чуть ли не ежегодно выдавал новые изделия, за все эти годы не сделал ни одного принципиально нового, мог бы к томографу приложиться как следует. Сотрудники разболтались без должной нагрузки. Смотри, – кивнул я в окно, в сторону проходной – одни ещё только идут на работу, другие уже уходят. Представляю как кому-то тяжело придётся налаживать всё! – Вернувшись на место, продолжил: – Да, какой потенциал и какая возможность сделать томограф упущена. В стране не могли сделать томограф, а фактически одни мы – одно предприятие! – почти что сделали. Хотя изготовили нам детали как никогда не делали плохо – с бесчисленными отклонениями от допусков, плюс наши промахи, – а работает. И ведь остался всего лишь один шаг до совершенства.
Помолчали в задумчивости. Не люблю тех, кто много говорит, но не могу остановиться:
- За то, что сам влез в это дело, так мне, дураку, и надо, – продолжил я после некоторой паузы. – Но порой чувствую себя виноватым, что вовлёк многих в это дело, заставил в него поверить. Не нужен томограф нашим руководителям, они лишь почему-то терпят его, что надо было чем-то отчитаться перед министерством. Не нужен нынешней власти и её правительству, которой предписано покупать всё, от чайников до панталон, за границей, а туда гнать нефть, газ, металл… Читал интервью Коха в «Новом времени»? Не того Коха, который Гитлеру служил, а почти такого же нашего, Альфреда Коха, из нынешних «реформаторов», сподвижника Чубайса. «Будущее России – сырьевой придаток… Эмиграция людей, которые умеют думать… В мировом хозяйстве для неё нет места». Знает что говорит – ведь сами, мерзавцы, так сделали по наушению американских советников. Не нужно им ни образование, ни наука, ни военно-промышленный комплекс с нашими изделиями… Не только создать отечественный томограф, но и наладить его изготовление невозможно в условиях, когда специально сделано так, чтоб любое производство в России стало экономически невыгодным… Мерзко в стране, в министерстве, которое после таких гигантов, как Славский и Михайлов, возглавил мошенник и вор, отвратительно на предприятии, где руководители вместо того, чтоб решать проблемы, гастролируют по миру… И никакого просвета!