Город, в который вернулась Настя, напоминал ей Глупов из Солтыкова-Щедрина. Бесшабашен, безмерен и чудовищно глуп. Иногда ей казалось, что здесь кроется какая-то фишка, загадка, пока еще не разгаданная. Ведь это невероятно, что поток глупостей общегородского масштаба течет и не останавливается уже столько лет. Больше того, он крепчает, взяв начало из белого здания администрации. И этот факт тоже говорит в пользу какой-то загадки: Настя не хотела верить в то, что Глупость бывает совсем без причин.
В первый раз она нос к носу столкнулась с ней в школе. Тогда ее, вместе с двумя, такими же пятнадцатилетними, мальчиками, вызвали в редакцию, где они пробовали что-то публиковать. Вызвали, закрыли на две железные двери, на четыре замка, велели охранять газетное имущество, и никого не впускать.
В ту ночь, арестованную накануне редакцию, должны были брать с боем, а охранниками выступили дети. Обошлось… «Враги» уехали, оценив решетки и двери, а под утро пришел редактор с ****ями - вручил «стажерам» по 100 рублей на мотор, и удалился в «редакторскую». Газета была от администрации города, которая вела борьбу с такой же администрацией края.
Через пару недель эта война превратилась в «мусорную». Мусор из города перестал вывозиться. Должно быть, вместо редакции, арест наложили на технику, обеспечивающую жизнедеятельность «населенного пункта».
Июль, жара, тополиный пух, тучи жирных лоснящихся мух возле контейнера. Еще хуже в домах с мусоропроводом. Мусор вываливался из них прямо на мостовую.
К зиме отходы убрали, но не хватило денег на энергоресурс (куда они деваются, рассказывать не буду – об этом итак все в Глупове знают).
Вот и получилось, что Настя, и еще несколько сотен тысяч школьников учились в эту зиму в темноте. В классе сидели в перчатках, и писали карандашом, потому что паста в ручках замерзала.
Из окон жилых домов кое-где повылазили трубы буржуек. Обладатели трех-, четырехкомнатных квартир собирались жить в самой маленькой комнатке – так как ее было легче всего обогреть. И чтобы вывести племянницу к елочке, стоящей в гостиной, Насте приходилось надевать на нее сапоги и пальто.
Следующее лето в Глупове проходило без холодной воды. Горячей там, само собой, и так не бывало. Представьте себе количество всех желудочных инфекций, а также людей, желающих шампунем мыться в море. Чище они от этого не стали, а вот консистенцию воды в заливе сделали такой, что купаться в нем не хотелось.
Морской водой смывали унитазы.
Все это Настя прокручивает в памяти, вжавшись изнутри в дверь электрички с надписью «не прислоняться». На этот раз бастуют автобусники. То ли от того, что дороги забыли почистить (водители сами выкапывают свои машины из сугробов, точно также как и двери в свой подъезд), то ли требуют повысить плату за проезд. Как бы то ни было – город парализован. Ходит только ж\д транспорт и троллейбусы.
Мэр улыбается с экрана точно также как в день своих выборов, когда он и пообещал поставить город раком. Не надо думать, что его выбрали люди – мэр в Глупове выбирается сам. За деньги. Правильно, кто девушку ужинает, тот ее и танцует.
Настя, уже шестой день считающая себя писательницей, решила свой дискомфорт не замечать, но чутко прислушиваться к тому, что думают другие. Глуповцы терпели. Старики-рыбаки с палочками, коловоротами и, остро пахнущими солью ящиками, стоят в очереди на трамвай: «хоть на пару остановок вглубь продвинемся, все не через три сопки пешком идти».
Народ терпел.
И только к вечеру изменилось что-то. Пока неуловимо, но Настя нутром чувствовала, что
- Ярость благородная вскипает, как волна…
Еще чуть-чуть и не вытерпит Город, и лопнет.
- Идет война народная, священная война.
- Вилы возьмем, и пойдем на улицы (голос из-за спины).
Электричка остановившись, выплюнула Настю на улицу. Фыркнула.
Новое черное море людей ломанулось в двери…
2/02/2005