ЗА СТОЛОМ
Летом гостим у бабушки в Крыму. Вся многочисленная родня собралась за столом, накрытым прямо во дворе усадьбы под свисающими гроздьями винограда. Трёхлетний Артём сидит со всеми, допущенный впервые за «взрослый» стол, демонстрируя умное поведение. Домашнее вино разлито по стаканам, все готовятся поднять их за встречу.
Мама Артёма подходит со стороны симпатичной белёной будочки, что в конце огорода, и торопится занять своё место за столом.
- Пописала? – вдруг застаёт её врасплох своим вопросом Тёма.
- Да, - растерявшись, отвечает мама.
- Покакала?
- Да, - снова отвечает мать, заливаясь стыдливым румянцем.
- Попку вытерла?
- Да, - вконец смешавшись, выдавливает та.
- Иди ручки мой.
В КАЮТ-КОМПАНИИ
Четырехлетний Артём с мамой приехал к папе на пароход.
Родители сказали:
- Тёма, ты уже большой, поэтому сегодня мы в первый раз поведём тебя обедать в кают-компанию. Ты будешь сидеть за одним столом с офицерами – штурманами, радистами и механиками. Вспомни правила поведения за столом, которым тебя учили в детском саду и дома. И имей в виду: в конце стола будет сидеть строгий седой дядя капитан. Он внимательно следит за тем, чтобы все за столом правильно себя вели. И если ты, Артём, станешь чавкать, болтать ногами, кидаться хлебными шариками или вертеться, то не только тебя, но и маму с папой выгонят из кают-компании, и нам придётся на камбузе просить объедков.
За обедом в кают-компании Артём вёл себя безупречно, причём всё время исподтишка поглядывал в сторону капитана, видимо, оценивая, какое он производит впечатление примерным поведением.
И вот капитан, пообедав, смял салфетку, встал из-за стола, пожелал всем приятного аппетита и удалился. Артём мгновенно распоясался: он начал вертеться, чавкать, болтать ногами и катать хлебные шарики.
Сидевший напротив третий механик долго терпел, наконец, не выдержал и одёрнул:
- Артём! Перестань лягаться!
Тёма положил ложку, внимательно посмотрел на него и объявил:
- А что, ты здесь тоже, что ли, командир?
КАРЦЕР
Сижу дома, пью пиво перед телевизором. По телевидению идёт старый фильм «Воскресение» по роману Л. Н. Толстого с участием А. Баталова и Т. Сёминой. К середине второй серии, когда уже показывают, как каторжников гонят по этапу, ко мне присоединяются сыновья – восьмилетний Артём и четырехлетний Митя. И вот в одном эпизоде в пересыльной тюрьме кого-то отправляют в карцер.
- Папа, а что такое карцер? – спрашивает Митя.
- Понимаешь, сынок, - отвечаю, - если в тюрьме кто-то плохо себя ведёт, то в наказание за это его отправляют в такую тёмную, холодную, сырую, страшную комнату, которая называется карцер, и дают только хлеб и воду.
Митьку мой ответ до конца не устраивает. Он спрашивает:
- А если и в карцере плохо себя ведёт?
Тут на правах старшего брата вступает Артём:
- Ну ты что, совсем не понимаешь? Тогда на казнь отправляют!
Но Митяй не сдаётся:
- А если и на казни баловаться будет? – не унимается он.
- Ну, придурок! – кипятится Тёма. – Слушай, ты, балбес, ты хоть знаешь, что такое казнь?
- Знаю, - насупился Митька. - Это когда ведут голову отрубать.
- Ну вот то-то! Там не очень-то забалуешь!
СХЕМА МЕТРО
Год примерно восемьдесят четвёртый. Недавно вселившись в новостройку в окраинном микрорайоне Бусиново, где нет ещё телефонов, больших магазинов, плохое автобусное сообщение, а с балконов виден пост ГАИ на выезде в Московскую область, с большим интересом воспринимаем любую информацию, касающуюся будущего нашего района.
Вот новый номер журнала «Наука и жизнь». На развороте цветной вкладки помещена перспективная схема развития Московского метрополитена. Схема имеет две версии: на дальнюю перспективу – до конца 21 века, и на ближнюю перспективу – до 2010 года. Согласно этой схеме, к 2010 году неподалёку от нас пройдёт линия метро.
- Ну, - с сомнением говорит Наталия, - в 2010 году ещё неизвестно, где мы жить будем…
- Почему же, известно! – встревает вездесущий маленький Митя. - Известно, где! В гробу вы жить будете!
ЗАГАДКА
Маленький Митя загадывает взрослым русские народные загадки, которые он узнал в детском саду. Когда же запас загадок иссякает, Митя начинает придумывать их сам:
- Кто такой: серый, с маленьким-премаленьким хвостиком и большими-пребольшими ушками, по лесу скачет? Это зайчик.
И тому подобное. Когда фантазия ребенка подходит к концу, эстафету принимает мама:
- Митенька, а кто это такой: маленький-премаленький, капризный-прекапризный, вредный-превредный? И всё время плачет?
И Митя, не задумываясь, с расширенными от ужаса узнавания глазами выдыхает:
- Так ведь это же я?!
И тут, же, немедленно сообразив, что это, должно быть, обидно, начинает реветь.
НАРУШИТЕЛЬ
Восьмилетнего Лёшку мать отпустила на улицу погулять. Но с тремя условиями:
1. Не пачкаться;
2. Находиться всё время в пределах видимости из окон;
3. Вернуться домой не позднее 9 часов.
Лёшка, выйдя на улицу, тут же исчез из поля зрения, вернулся домой в половине одиннадцатого, весь перемазанный грязью с ног до головы.
Стягивает в прихожей сапоги и ворчит вполголоса:
- Ну, бля, щас опять орать начнут!
ГЕОГРАФИЯ
- Мам, - спрашивает маленький Митя, - а немцы во время войны были в Москве?
- Нет, сынок. Они подошли близко к столице, но в Москве не были.
- Ну как же, - возражает Митя. – Вот здесь в книжке сказано, что немцы бомбили Москву!
- Да, бомбили с самолётов, но ведь самолёты были в воздухе над Москвой, а не в самом городе.
Митя на мгновение задумался:
- Так, выходит, если я подпрыгну, то я уже не в Москве?
ОТЧИЗНА
В канун 7 ноября трёхлетнему Мите в детском саду поручили выучить стишок к утреннику. Мальчик старался, долго мучился, но ничего у него не получалось. Наконец я догадался, что маленький ребёнок просто не понимает многих слов политизированного текста.
- Давай разберёмся, сынок, - сказал я. – Прочитаем стихотворение вместе, и вместе разберём непонятные слова. Вот, например, «Отчизна». Ты знаешь, что это такое?
- Знаю, - ответил Митя. – Социлистическая ливарюция.
Мне вспомнилось, как сам я в четырёхлетнем возрасте истолковывал слова полюбившейся песни про трёх танкистов: «У высоких берегов Амура часовые Родины стоят».
Ну, что Амур – пограничная река на Дальнем Востоке, мне было известно. Что такое часовой, я не знал. А вот слово «Родина» ассоциировалось с изображением кремлёвской башни со звездой. Да и не мудрено – они ведь постоянно соседствовали на праздничных плакатах. А «часовая Родина» - это Спасская башня с главными часами страны. Вот и получалось, что, в моём представлении, вдоль всей границы с супостатом через равные промежутки были расставлены «часовые Родины» - Спасские башни с курантами и со звездой.
Кстати, в той же песне была ещё одна совершенно загадочная строчка: «Броневой ударный батальон». Я воспринимал её как «Броневой ударил в батальон» и представлял, что броневой – это закованный в бронированные доспехи стражник, а батальон – что-то вроде барабана. Вот и выходило, что часовой ударил в барабан, забив тревогу.
СТРИЖКА
16-летний Митяня пришёл домой и говорит:
- Пап, ну как тебе моя новая причёска? Модная стрижка, называется «8 миллиметров».
- Где стригли? – поинтересовался я.
- Да в парикмахерской напротив нашего дома.
Я оделся и отправился в парикмахерскую.
- Кто моего сына стриг? – спрашиваю.
Все девушки попрятались за свои кресла и молча переглядываются.
- Да не бойтесь, - говорю. – Я не с претензией пришёл. Хочу, чтоб меня так же постригли.
Через полчаса возвращаюсь домой. Смотрим с Митяем друг на друга, как в зеркало.
- Сколько с тебя взяли? – спрашивает Митя.
- 15 рублей.
- А с меня 35.
- И как ты думаешь, почему?
- На этот счёт, - говорит Митя, - у меня есть два варианта объяснения. Первый: у тебя меньше волос. Второй: меня «обули» как молодого лоха, причём эта версия предпочтительнее.
АВТОРИТЕТ
То ли в пятом, то ли в шестом классе нашей школы на Старом Арбате учился… скорее, не учился, а числился Миша Новиков – двоечник, хулиган и трижды второгодник Советского Союза. Был он на несколько лет старше своих одноклассников, ходил в старой, на несколько размеров меньше одежде, весь был какой-то неаккуратный, неопрятный и мятый, вечно чумазый. И ещё от Миши постоянно воняло. Миша слыл опасным хулиганом, водившим дружбу с самим Потапом – грозой арбатских кварталов. И учителя, и школьники сторонились его. Во-первых, побаивались. Да и воняло всё-таки…
Странно, что Миша симпатизировал и даже покровительствовал моему младшему брату Коляшке. Колька тогда учился всего лишь в четвёртом классе. К тому же он был сыном грозного завуча. Хотя Коляшка с малых лет слыл забиякой и проказником, но если учителя и считали его хулиганом, то Колькины проделки были относительно безобидными и в тот период не простирались дальше лазания по заборам и метания карбидных и марганцовочных бомб. Ну, ещё дразнил во дворе полоумного Андрея. Куда ему до тех же братьев Фурдиных! Возможно, Миша уважал в Кольке своего по духу, надо же: сын завуча – и тоже какой-никакой, а хулиган! К тому же Колька был малым общительным и не сторонился Миши. Может быть, просто потому, что был не брезглив. Он мог попить воды из лужи во дворе или на спор оторвать и съесть лапку от препарированной лягушки в биологическом музее.
Однажды вечером Коляшку остановили во дворе несколько мрачных парней. А в ту пору у арбатской шпаны была такая традиция. Приставая к ребятне, прежде чем пускать в ход кулаки или начать отбирать мелочь, хулиганы хвалились именами авторитетов, чтобы показать, кто им покровительствует.
И вот спрашивают Коляшку:
- Ты Огонька знаешь? А про Потапа слыхал?
Огонёк – мелкий, но подлый и довольно опасный шкет. А Потап – это уже очень серьёзно. Ну, Колька, держись! Скорее всего, и деньги отнимут, и отлупят.
И тут Коляшка невозмутимо произносит:
- А вы Мишу Сраного знаете?
Такого прозвища не существовало в природе, но все сразу же поняли, о ком идёт речь. Парни переглянулись. Их подкупила та небрежность, с какой была произнесена только что придуманная уничижительная кликуха. Хулиганы уважительно расступились и позволили Николаю беспрепятственно протопать к дому.
На следующий день вся арбатская шпана знала, под чьей защитой находится завучев сын. А хулиган и второгодник Миша Новиков получил бессмертную кличку. Когда настала пора ему вступать во взрослую жизнь, на нары он отправился под прославленным именем Миши Сраного.
БЯША
Русский язык и литературу у нас в девятом классе преподавал Бениамин Львович Б. по прозвищу Бяша.
Проходили мы Салтыкова-Щедрина. И вот цитирует нам Бяша из сказки «Премудрый пескарь»: «Вина он не пил, табаку не курил, за красными девушками не гонялся». Отложив книжку, учитель обращается к нам, девятиклассникам:
- В этой связи мне вспоминается один ветхозаветный анекдот. Приходит пациент к врачу и говорит: «Доктор, я не пью, не курю и не интересуюсь женщинами. Скажите, долго ли я проживу?» Врач отвечает: «Долго, но на кой чёрт?!»
Бяша был завучем. Частенько мы на больших переменах передирали друг у друга домашние задания, пристроившись на подоконниках в туалете мальчиков. Однажды в нашем присутствии десятиклассники затеяли состязание. Они писали на стену – кто выше достанет. Мы, девятиклассники, оказались в роли зрителей. И вот в момент, когда под восторженные крики болельщиков один из участников достал струёй до потолка, неожиданно в туалет вошёл Бяша. Он переписал всех присутствовавших, отобрал у них дневники и каждому в дневник написал замечание: «Мочился на потолок. Б.»
Мать Гарика Р., проверяя дневник сына, возмущалась:
- Какой-то Б. на потолок нассал, а тебе замечание пишут!
ВСТРЕЧА С МИНИСТРОМ
В 1979 году в нашей старой арбатской школе проходил вечер встречи выпускников, на который пригласили и тогдашних старшеклассников. На торжестве в актовом зале в ряду других выступавших вышла учительница немецкого Наталия Семёновна и представила школьникам своего бывшего ученика, нашего одноклассника рыжего лопоухого Сашу К. Саша в своё время особыми успехами не отличался, да и дисциплина у него хромала.
Однако Наталия Семёновна объявила:
- Дети! Это Саша К. Саша – мой самый любимый ученик. У него всегда было образцовое поведение, и по немецкому он имел только «пятёрки». Поэтому сейчас Саша работает в Министерстве иностранных дел, и недавно он разговаривал с самим товарищем Громыко. Дети! Будьте, как Саша К.!
Насколько нам было известно, в Сашиной анкете после школы вместо МГИМО или какого-либо другого вуза значились воздушно-десантные войска. Поэтому, когда после торжественной части мы забаррикадировались в одном из классов, чтобы начать распитие, то принялись тормошить Сашку:
- Давай, рассказывай, что это ты там успел немке наплести. Это правда, что ты встречался с самим министром иностранных дел?
Александр ответил:
- Да, действительно, я работаю в здании МИДа на Смоленской-Сенной. Электриком по лифтам. И с Громыко мне недавно довелось встретиться.
Наше начальство решило поменять карнизы со шторами на окнах в кабинете министра. А поскольку штатной должности вешателя штор в министерстве не предусмотрено, к этому делу привлекли кого возможно из технического персонала: водителей, дежурного слесаря, сантехника, ну, и меня. Дали нам инструмент, завели в кабинет министра, когда начался обеденный перерыв, и сказали:
- В вашем распоряжении один час. Без пяти два вы должны закончить работу.
И вот работа подходит к концу, смотрим на часы: без пяти два. Все заторопились на выход, а я замешкался, собирая инструменты. И последним из всех помчался вприпрыжку к выходу. В дверях столкнулся с важным дядькой, наступил ему на ногу, извинился. А он говорит: «Ничего, пожалуйста!» Вот так и поговорил с самим министром.
ХОЗЯИН
В давние времена жили мы на Старом Арбате большим молодёжным колхозом: кроме наших родителей, в четырёхкомнатной квартире размещались моя семья из четырёх человек и брат с женой и двумя маленькими детьми.
А этажом ниже жила семья генерала милиции. Некоторое время назад она пополнилась зятем: приехавший из Грузии молодой лейтенант Отари Л. женился на генеральской дочке.
Вскоре генерал умер, а Отари, ставший к тому временем уже капитаном, ощутил себя в полной мере главой семьи. Вся семья, включавшая жену, тёщу и двух дочек, держалась в строгом повиновении. Поговаривали, что Отари и тёщу поколачивал. Как бы то ни было, но вдова генерала вскоре воспользовалась своим льготным правом на приобретение кооперативной квартиры и съехала.
Сидим как-то с братом поздно вечером на кухне, пьём пиво и играем в шахматы. Внезапно прямо из-под пола, из нижней квартиры начинают доноситься разнообразные громкие звуки: вопли, грохот падающей мебели, звон разбиваемой посуды, кто-то кого-то гоняет… И вдруг раздаётся властный голос с кавказским акцентом:
- Цалуй ноги! Я хазаин!
После этого наступает тишина. Немного погодя Светка, жена брата, зашедшая на кухню по какому-то делу, замирает, вслушиваясь, и бесстрастно резюмирует:
- Зинка молчит. Наверно, целует!
«ПРЕМИЯ»
Конец семидесятых. Во время стоянки в шведском порту пришедший к капитану судовой агент рассказал, что на днях по шведскому телевидению с большим успехом прошёл наш фильм «Премия». Действие этого фильма, в своё время популярного у нас, с Евгением Леоновым в главной роли, происходит на заседании парткома строительного управления. Передовая бригада строителей отказалась от несправедливо присуждённой премии, при этом вскрыв множество недостатков и безобразий, творившихся на предприятии.
- Мы смотрели фильм всей семьёй, - сказал агент, - и нам он очень понравился. Только одно мне неясно. А хозяин-то этого предприятия куда смотрел? Почему он допустил, что у него под носом творилось такое безобразие?
Ну вот поди ж, объясни ты непонятливому шведу, что у нас всё принадлежит государству, а значит – ничьё!
БУТЕРБРОДЫ
Капитан М. вспоминал.
В юные годы он жил в белорусском местечке и работал подсобником в буфете при небольшой железнодорожной станции.
Помимо уборки и мойки посуды была у него ещё одна, дополнительная обязанность. Когда звучал удар станционного колокола, – это значило, что курьерский прошёл ближайшую станцию и через 10 минут будет здесь - буфетчик кричал своему помощнику:
- Сенька! Освежай бутерброды!
Сенька подходил к витрине, где лежали бутерброды со скрюченными кусочками давно засохшего сыра. Он открывал рот, вывешивал язык и тщательно облизывал каждый ломтик сыра, придавая им свежий вид, чтобы были «со слезой».
ВРЕДНЫЕ ПРИВЫЧКИ
Не любят у нас называть вещи своими именами. Читая газетные объявления о приёме на работу, постоянно натыкаюсь на стыдливые выражения: «Требуется такой-то работник без вредных привычек». Это ханжество меня неизменно забавляет, так и подмывает позвонить и спросить: «А онанизм и ковыряние в носу не считаются?»
Единственный раз довелось прочитать рекламу, где работодатель, не боясь посмотреть правде в глаза, написал: «Типографии требуется умеренно пьющий наборщик».
УВЫ!
Для меня все женщины делятся на две категории: на тех, в чьём присутствии нельзя вслух произнести слово «жопа», и на всех остальных. Первых, к сожалению, становится всё меньше и меньше.
СТАРЫЙ БОЛЬШЕВИК
На рубеже 60-х и 70-х годов, после смерти Елены Дмитриевны Стасовой, ветерана партии, участницы трёх революций, соратницы Ленина, её место в президиумах партийных съездов и юбилейных торжественных собраний занял старый большевик Ф. Н. Петров. Кто он был такой и чем прославился, большей части нашего населения было неизвестно, видно, за естественной убылью ветеранов никого более знаменитого найти не удалось. На многие годы большевик-долгожитель Ф. Н. Петров стал обязательным атрибутом всех партийных форумов.
Однажды мы семьёй пришли на Новодевичье кладбище навестить бабушку с дедушкой. Неподалёку от их могилы мы обратили внимание на новое надгробие.
- «Старый большевик Ф. Н. Петров», - вслух прочитал брат Володя надпись на камне. – Надо же, а я думал, что он вечный!
Между тем к надгробию подходили другие люди, останавливались, читали вслух надпись: «Ф. Н. Петров, член КПСС с 1896 года», и спрашивали: - А с какого же года тогда Ленин?
ПРИЗЫВ
После реконструкции Московской кольцевой автодороги над дорожным полотном через определённое число километров появились огромные электронные табло. За отсутствием конструктивной информации они, как правило, заполнены светящимися лозунгами типа: «Водители! Не занимайте левый ряд!», «Водители! Соблюдайте скоростной режим!» и т.п. И вдруг на одном отрезке магистрали появилась надпись: «Водители! По хорошим дорогам – в третье тысячелетие».
Ну, это, конечно, хвастливо сказано. Я бы, сохранив столь любезный сердцу московского руководства пафос, поместил призыв поскромнее: «По нашим дорогам – прямиком в бессмертие!»
ГЛАСНОСТЬ
Девяностые годы. Небольшой частный магазинчик автопринадлежностей на окраине Москвы. Оптовый поставщик предлагает хозяину магазина свой товар - топливные фильтры. Товар его неходовой: фильтры эти – отечественного производства, изготовленные из грубой бурой пластмассы на производственном комбинате всероссийского общества то ли глухих, то ли слепых, в то время как рынок заполнен импортными фильтрами - изящными, недорогими, а главное - из прозрачного пластика, через который видно, как внутри булькает бензин.
Хозяину магазина лень всё это объяснять, и он мотивирует свой отказ кратко:
- Нынче гласность! Народ желает знать, что фильтрует.
ПРО ПУШНОГО ЗВЕРЯ
Николай Круглов - очень энергичный бизнесмен. Берется он за многое, и многое ему удаётся. Порой Коля генерирует предпринимательские идеи с такой скоростью, что окружающие не успевают их усваивать.
Живёт Николай в Архангельске, но частенько звонит мне в Москву, предлагая очередной проект. Мы с ним и гостиницу строили, и земельный участок покупали в ближнем Подмосковье, и срубами торговали, и машины возили из-за границы, и пушного зверя разводили. И даже открывали московский филиал архангельского отделения московского представительства иностранной фирмы. Всё это в теории, естественно - до практики дело никогда не доходило, потому что очередное предложение Николая тут же вытеснялось другими его идеями.
Так вот, про пушного зверя.
Звонит мне как-то Николай и без предисловий говорит:
- Я узнал, сейчас очень выгодно разводить пушного зверя. Всё, не вздумай возражать, будем разводить пушного зверя. Все дела, все проекты побоку, начинаем заниматься пушниной. Тебе задание. В Подмосковье есть Пушкинский зверосовхоз, который, по слухам, продаёт для выращивания щенков норки и хонорика. Хонорик - это гибрид хорька и норки. Твоя задача – разыскать этот зверосовхоз, связаться с руководством и выяснить следующие вопросы.
Далее шёл перечень вопросов, на которые я должен был получить исчерпывающие ответы. Правда ли, что они действительно продают щенков? Правда ли, что это в самом деле выгодно? Сколько стоят щенки? Сколько стоят взрослые зверьки? Сколько стоят шкурки? Сколько стоит выделка шкурок? Какова технология выделки? Как содержать щенков? Какой требуется уход? Каков их рацион? Во что обходится содержание?
И уже под занавес, перед тем, как положить трубку, Коля выкрикнул:
- Да, и не забудь спросить, как они размножаются!
Всё, что требовалось от меня, я сделал. Навёл справки, разыскал зверосовхоз, позвонил и даже попал на главного зооинженера. После этого добросовестно вывалил весь перечень Колиных вопросов. Да ещё по невежеству назвал хонориков хануриками.
В трубке помолчали. Потом мой собеседник спросил, как меня по имени-отчеству, и, когда я ответил, продолжил:
- Борис Владимирович, извините, Вы кто по специальности?
И я скромно ответил:
- Инженер-судоводитель.
Главный зооинженер снова помолчал, потом спросил:
- А сколько времени Вы учились управлять судном?
- Шесть лет в училище и потом двенадцать лет на практике.
- А что бы Вы сказали мне, если бы я попросил Вас за пять минут по телефону научить меня управлять пароходом?
- Понял. Все вопросы снимаются, - ответил я и, извинившись, повесил трубку.
Вспомнилась мне эта история недавно, при разговоре с подругой. Ирина - преподаватель музыки, муж её – тоже музыкант, и мама – гуманитарий. В общем, дома гвоздя забить некому. Поэтому, должно быть, Ира с изумлением наблюдала, как я работаю домашним инструментом, ремонтирую мебель, управляю парусным катамараном, готовлю обед и регулирую автомобильный двигатель. Не выдержав, она однажды спросила:
- Послушай, Борис, а чего ты не умеешь делать?
На что я ответил:
- Пушного зверя разводить. Уж что-что, а это-то я точно знаю. Об этом мне сказал сам главный зооинженер зверосовхоза "Пушкинский"!
БАРАНЫ
Завершая свой летний отпуск, проездом из Прибалтики в Питер ко мне в Москву заехал Игорь Д. От предложенных мною обязательных мероприятий, таких, как посещение пивбара и катание на речном трамвайчике, Игорь не отказался, но выдал мне главную цель своего визита:
- Поведёшь меня на ВДНХ смотреть свиняков!
Воображение моего друга было поражено породистыми хрюшками из павильона "Свиноводство", показанными недавно по телевизору, и Игорь сделал немалый крюк специально для того, чтобы посетить выставку и лично убедиться, что такие свиньи и вправду на свете бывают.
На ВДНХ в те годы было весело и интересно. Пиво лилось рекой. Имея в кармане десять рублей, можно было весь день кататься на автопоезде и на лодке, глазеть на диковины, посещать круговую кинопанораму и аттракционы, на каждом углу пить пиво и вино, закусывая шашлыками и креветками.
Вволю нагулявшись и уже изрядно насосавшись пива, мы наконец достигли животноводческих павильонов, но до вожделенных свиняков пока не добрались, застряв между буденновскими лошадками и тонкорунными овцами.
В павильоне "Овцеводство" задержались надолго. Игорь обходил все клетки, в которых содержались огромные, по два с половиной центнера, бараны-рекордсмены, останавливался у каждой, внимательно прочитывал таблички, на которых подробно описывались достоинства экземпляров, особенности породы и их рацион, после этого подолгу смотрел на каждый экземпляр, вплотную прижимаясь к решетке. Похоже, мой друг к концу дня уже серьёзно набрался.
- Ну, довольно уже, пошли! - потянул я товарища за рукав к выходу, когда он надолго задержался у последней клетки с не особенно крупным животным.
Игорь повернулся ко мне и сказал:
- Ты знаешь, а я ведь не просто так смотрю. Я стараюсь каждому из них в глаза заглянуть, чтобы попытаться обнаружить хотя бы искру мысли.
Со стороны, должно быть, смотрелось очень забавно, как пьяный мужик пялился в тупые очи баранов.
- Ну и как?
- Да никак. Ни у одного барана не промелькнуло ни капли разума. И только вот у этого, - он показал на последнюю клетку, - кажется, какой-то проблеск есть. Имеется надежда, что у этого барана ещё не всё потеряно.
- Прочти надпись, - я отвёл Игоря на два шага назад, чтобы он мог увидеть табличку, на которой было написано: "КОЗЁЛ".
КРАСИВОЕ ИМЯ
Вечером я повёл гостившего у меня Игоря в кабачок. Неподалёку от моей арбатской квартиры, в Староконюшенном переулке, располагалось оборудованное югославами уютное кафе «Адриатика», куда мы с друзьями не раз захаживали ещё в школьные годы.
В кафе я неожиданно встретил одноклассника, с которым не виделся много лет, и разговорился с ним, на некоторое время оставив Игоря без присмотра. Игорёк к тому моменту уже, как всегда, набрался до изумления, и со свойственной ему непосредственностью любезничал у стойки бара с симпатичной барменшей, пытаясь очаровать её своим медвежьим шармом. Немного погодя он вернулся за наш столик и радостно поделился:
- Ребята, я сейчас с такой замечательной девушкой познакомился! Вы не поверите, у неё такое красивое имя! И фамилия под стать!
- Как, она тебе уже и имя, и фамилию сказала? Не слишком ли быстро?
- Да нет! Фамилию и имя я сам прочитал у неё на визитной карточке, которая приколота на груди! И знаете, как её зовут? – Игорёк обвёл нас победным взглядом и торжествующе произнёс: – Адриатика Бармен!
АКУЛА
Готовясь проводить с экипажем техническую учебу по теме "Оставление судна и сохранение в жизни в спасательном средстве и вне его", я изучал Руководство по оставлению судна - довольно объёмистую книжицу, официальный документ, утверждённый отраслевым министерством.
В главе "Опасные морские животные" я наткнулся на высказывание, которое стоит привести дословно: " При встрече с акулой попытки ранить её обычно оканчиваются плачевно, но если уж Вы хотите нанести ей наибольший урон, то бить надо по носу, по жабрам и по глазам".
Вот так. Партия и правительство верят в нас и надеются, что в ответ на их неустанную заботу советский моряк перед тем, как акула перекусит его пополам, всё же успеет ей морду набить.
БАССЕЙН
1985 год. На суда пароходства была разослана циркулярная радиограмма. Суть циркуляра сводилась к следующему. На одном из судов Дальневосточного пароходства после спуска воды из судового бассейна на дне его был обнаружен труп моториста. На судне же нашего пароходства имел место подобный случай: в полночь сменившийся с вахты член экипажа прыгнул в бассейн, в котором не оказалось воды, и получил тяжелейшие травмы.
Далее следовал перечень мероприятий, которые было необходимо провести в этой связи: запретить пользование бассейном в темное время, назначить ответственного, выставлять наблюдающего и т.п. Последний пункт гласил: "На всех судах выявить под расписку не умеющих плавать и списки направить в отдел кадров пароходства".
Сотни лет корабли ходят по морям, и вот понадобилось одному разине прыгнуть в пустой бассейн, чтобы наши руководители начали выяснять: а умеют ли плавать их моряки?
ТАЙМЫРСКАЯ ИСТОРИЯ
Ветераны арктических плаваний относят эту историю к эпохе лихтерного бума, который пришёлся на 50-е годы. Для непосвящённых следует пояснить. Лихтер – это морская несамоходная баржа. В годы послевоенной разрухи и всеобщего дефицита, когда не хватало средств на восстановление морского тоннажа, на некоторое время возобладала лихтерная концепция развития морского флота. Исходили из того, что в те времена грузовые суда подолгу, неделями простаивали под погрузкой-выгрузкой, при этом простаивала и дорогостоящая судовая машина. А если использовать вместо самоходного судна несамоходные лихтера, ведомые морскими буксирами, то, пока лихтера грузятся-выгружаются, доставивший их буксир, оснащённый мощным двигателем, берёт под проводку другой караван лихтеров и ведёт их морем, таким образом тяговая сила избегает простоя. А лихтер – дешёвая посудина, таких наклепать можно множество и дёшево, и быстро.
Ешё в восьмидесятые годы в портопунктах Арктики встречались представители старого лихтерного племени, последние из могикан. Какие-то из них работали на рейдовой выгрузке, а некоторые, загруженные щебёнкой и посаженные на грунт, использовались как причальные сооружения. На лобовой переборке одного из них я разглядел заводскую табличку: “Раума. Финляндия. 1961 год”. Подумать только, в год, когда наш соотечественник полетел в космос, заграница ещё продолжала строить нам эти допотопные калоши!
Но вернёмся к пятидесятым годам. Ходил по Северу один такой лихтер с экипажем, набранным с бору по сосенке – на большинстве пробы негде ставить. Однажды в очередной раз занесло их в Дудинку – морские ворота Таймыра. И во время стоянки в Дудинке у шкипера – капитана этого лихтера – разболелся зуб. Стоматолог в портовой клинике по какой-то причине отсутствовал. Один из моряков разыскал в городе зубного техника, который по совместительству занимался и частной стоматологической практикой. Отвели к нему капитана, и вылечил он ему больной зуб. А капитан, распрощавшись с зубной болью, так обрадовался, что пригласил дантиста к себе на судно – на угощение. Отказаться от такого радушного приглашения было неловко, и доктор последовал за капитаном на баржу. Народ там был простой, уют незатейливый, и угощение было весьма демократичное: на первое – спирт, на второе – мослы из супа. Спирт пили алюминиевыми кружками, поэтому быстро окосели. Да и без того на барже никогда не бывало ни одного трезвого человека.
И вот тут, разгрызая мосол, капитан вдруг сломал зуб – тот самый, который так искусно ему запломбировал стоматолог. Хотя моряки на лихтере все были, безусловно, пьяницы и отщепенцы, но дело своё знали и халтуры не терпели как в своей работе, так и рассчитывали ожидать этого от других. Поэтому капитан, огорчённый таким поворотом событий, рассвирепел и решил проучить горе-стоматолога.
- А ну-ка, вздёрнуть лекаря на рее! – возопил он зычным капитанским голосом.
Команда беспрекословно повиновалась капитану.
- Есть повесить на рее! – откликнулись сразу несколько матросов.
Обезумевшего от страха дантиста схватили и поволокли к выходу на палубу, даже не сообразив, что на барже, имевшей лишь лёгкую сигнальную мачту, и рея-то не было.
И вдруг в кубрик ввалился вахтенный матрос (пьяный, как и все, но с повязкой на рукаве) и объявил:
- Шухер! К нам милиция идёт!
Капитан лихтера не мог сообразить, как это милиция уже успела дознаться, что на барже собрались линчевать местное стоматологическое светило, но всё равно испугался. Лекаря отпустили.
Однако дело было совсем в другом. Милиция давно разыскивала дантиста, и, выйдя на его след, установила, что его видели направлявшимся в порт в сопровождении капитана вышеупомянутого лихтера. Обнаружив дантиста на лихтере, его тут же взяли под стражу. Оказалось, что он был причастен к делам преступной шайки, занимавшейся хищением дорогостоящих цветных металлов с Норильского горнометаллургического комбината.
Его конкретно вина состояла в том, что он, выдавая жёлтый сплав цветных металлов за золото, изготовлял из него зубные протезы и за немалые деньги вставлял всем желающим. Своей деятельностью дантист охватил большую часть коренного населения Таймыра – кочевых оленеводов: ненцев, долган, нганасанов, которых заполярное русское население называет толобайцами.
Из-за тяжёлых условий существования, плохого питания, отсутствия витаминов и, как следствие, цинги, у толобайцев поголовно выпадали зубы, и хитрый стоматолог, разъезжая по стойбищам Таймыра, вставлял свои протезы всему туземному населению, взимая плату песцовыми шкурками.
Его вина была бы ещё не столь велика, но сплав этот оказался небезопасным для здоровья. Окисляясь во рту, он выделял химические соединения, смертельно ядовитые для человека. Толобайцы начали умирать. Через некоторое время выяснилось, что все умершие незадолго до смерти вставляли «золотые» зубы у дудинского умельца. Так милиция вышла на дантиста.
Дальше началось самое интересное. Стоматологу поставили условие: он может рассчитывать на некоторое снисхождение суда лишь в случае, если в порядке полного раскаяния и чистосердечного признания укажет все стойбища, которые посетил, и всех пока ещё уцелевших аборигенов, которым вставлял протезы.
Милиция стала возить подследственного по просторам Таймырского полуострова на вертолёте, который совершал облёты кочевий. На земле же, заслышав стрёкот вертолётного мотора из-за низких облаков, все оленеводы в панике разбегались по тундре куда глаза глядят, побросав очаги, чумы, собачек, нарты и оленей.
Потому что впереди вертолёта по всему Таймыру разнеслась весть о том, что-де летают по небу над стойбищами белые люди на железной птице, и у кого найдут золотые зубы – выбивают.
«АРКТИКА»
В середине августа 1977 г наш т/х «Ковда» на пути из Архангельска в Тикси лежал в дрейфе в Карском море, зажатый сплоченными льдами на подходе к проливу Вилькицкого. Было приказано ждать подхода ледокола с запада. Положение было серьезное, при периодическом сжатии лёд со скрежетом вздыбливался вдоль борта и лез на палубу. На вторые сутки ожидания на моей вахте видимость была неважная, и я включил радиолокатор. Каково же было моё изумление, когда на краю шкалы 15 миль я обнаружил мощный эхо-сигнал цели, которая пёрла через сплошной метровый лёд со скоростью 15 узлов. Это мог быть только атомоход. Тогда их существовало только два: «Ленин» и «Арктика». Я вызвал капитана, а вскоре на мостике собрался весь ареопаг. Внезапно видимость улучшилась, и невдалеке по правому борту мы увидели оранжевую надстройку: атомный ледокол «Арктика» летел через лёд так, что из-под носа кувыркались льдины по несколько метров в поперечнике. Мы пытались вызвать его всеми доступными средствами связи: и по УКВ, и гудком, и светом, даже ракету пустили, но ледокол на связь не вышел и не снижая хода вскоре исчез. И только через два дня нам сообщили, что на том ледоколе находился сам министр, который ехал покорять Северный полюс (Видимо, они хранили молчание, чтобы обеспечить режим скрытности – дабы не осрамиться, если поход не удастся).
17 августа на судно пришла радиограмма: «Поздравляю экипажи всех судов в связи с достижением а/л «Арктика» впервые в мире в активном плавании Северного полюса. Предлагаю на всех судах провести митинги и выявить настроения моряков в связи с этим событием. Министр Гуженко».
Наш капитан, придя на обед в кают-компанию, зачитал радиограмму и сказал: «Чтобы к ужину настроения были выявлены». К вечеру родилось это стихотворение:
Не помню, день который шёл
В тяжёлых льдах у края света,
Когда вдоль борта ледокол
Прошёл оранжевой кометой.
Мы, оставаясь позади,
Ему кричали, беспокоясь:
«Не оставляй нас, подожди,
Возьми и нас с собой на полюс!»
Но, не задерживая ход,
Из льдин вычерчивая искры,
Как по шоссе, атомоход
Провёз по Арктике министра.
За ним вослед сомкнулись льды,
С собой, конечно, нас не взяли,
И не досталось нам звезды,
И даже плохонькой медали.
Не всем на море по пути:
Кому в Игарку за дровами,
Кому в Атлантику идти,
Кому в Москву за орденами.
Нам не споют, не сложат стих
И не сыграют звучно трубы,
Когда по торному пути
Пойдём за чеками на Кубу.
ДИПЛОМАТ
За старпомом Владимиром Денисовичем В. укоренилось прозвище «Дипломат». Облик у него и впрямь был представительный, но, как оказалось, дело тут было совсем в другом.
Во время стоянки в одном из иностранных портов моряки, вернувшись из увольнения, принесли купленные на берегу кейсы типа «дипломат», которые тогда как раз входили в моду. Старпому продемонстрировали качество и удобство этой вещи, а также главное её достоинство, которое заключалось в том, что в таком «дипломате» в один рядок помещались ровно 6 бутылок водки, причем без всякого люфта.
Старпом в выпивке толк понимал, поэтому немедленно осознал пользу такого приобретения. Так как сам он был на вахте, то дал денег и поручил сделать покупку второму радисту, отправившемуся в город после обеда.
Радист выполнил поручение, правда, купил «дипломат» в другом магазине. Он стоил столько же и с виду был точно таким же. Но при детальном ознакомлении оказалось, что толщина его на 2 сантиметра меньше, и в него не влезает ни одна бутылка. Выходило, что старпом приобрёл совершенно ненужную вещь. Над ним стали смеяться, он рассвирепел и в сердцах выбросил покупку за борт. С тех пор и стал «дипломатом».
ЧЕЛЮСТИ
У моего капитана была неудачно сделанная вставная челюсть, которая порой становилась причиной недоразумений. Так как эта челюсть доставляла владельцу постоянное беспокойство, то при любом удобном случае он старался от неё избавиться, и уж уединившись в каюте, обязательно её вынимал.
Придя на судно третьим помощником, уже через несколько дней я с этим фактом столкнулся.
Вышли в море. Я стою на вахте. На мостике звонит телефон. Снимаю трубку:
- Мостик, третий помощник!
А там кто-то шамкает невнятно, ни слова не разобрать. В чём дело, думаю, пьяный, что ли?
- Сначала научитесь говорить по-русски, а потом звоните на мостик! – ответил я и положил трубку.
- Что там было, Владимирыч? – поинтересовался вахтенный матрос.
- Да кто-то что-то жуёт по телефону, ничего не понять.
- Ну, поздравляю! Это Вы капитана послали!
Уже после, бывало, вызовет меня капитан в каюту и говорит:
- Шам-шам, шам-шам.
- Что? – переспрашиваю.
- Я говорю, шам-шам, шам-шам, - изо всех сил старается мастер, но всё равно ничего не понятно.
- Не понимаю, что Вы говорите?
- Я говорю, Борис Владимирович, шам-шам, шам-шам.
- Что?!
Смотрю, мастер начинает кипятиться.
- Я говорю Вам, Борис Владимирович, тут надо… - и снова: шам-шам, шам-шам.
Ну, думаю, если опять скажу, что не понял, он меня прибьёт.
- Ясно, понял, - отвечаю, и отправляюсь восвояси.
Через день капитан вызывает меня и раздалбывает:
- Почему не сделали то, что я Вам приказал?
Порой на стоянке в совпорту выручала баба Шура – жена капитана. Вообще-то мастер мужик был требовательный, суровый, старой закалки – ещё в сорок третьем участвовал в огненных рейсах к Рыбачьему. Бывало, после суточной вахты в порту заикнёшься о положенном отдыхе, а он отвечает: «На пенсии отдыхать будем!» - «Тебе-то легко говорить, - думаю. - Самому-то до пенсии два года осталось, а мне – тридцать два!» Когда к морякам приезжали жёны, скажем, в Питер, капитан недовольно ворчал: «Зачем они приехали? Будут только мешать нам работать». Но бабу Шуру сам капитан побаивался. Отчитывает он меня в своём кабинете, а из спальни доносится властный голос капитанши:
- Толя, Толя! Ты забыл, как сам третьим-то был?
Капитан с опаской покосится на дверь спальни и только буркнет:
- Ладно, можете идти.
Как-то стояли в одном канадском порту, готовились к отходу. Уже был заказан лоцман на выход. Лоцман пришёл на два часа раньше.
- Я здесь неподалёку ошвартовал пришедшее судно, - объяснил он. Чтобы быть на баре за два часа до полной воды, нам надо отходить через полтора часа. Ехать домой мне не имеет смысла. Разрешите, я это время побуду у вас на судне.
Капитан зазвал лоцмана к себе в каюту и предложил по рюмочке.
Когда выпили по одной, по другой, мастер расслабился и сказал:
- Извините, пайлот. Меня вставная челюсть беспокоит. Вы не будете возражать, если я её выну?
- О! – говорит пайлот. – Надо же, капитан! У меня такая же проблема, только я стеснялся Вам сказать.
- Ничего, сейчас всё мигом уладим, - говорит мастер.
Позвонил буфетчице, та принесла два стакана с кипячёной водой. Капитан с лоцманом вынули челюсти и продолжают выпивать.
А надо сказать, что канадский лоцман оказался из франкоязычной провинции, и говорил по-английски с чудовищным французским акцентом. Но наш капитан не уступал ему, отвечая с жутким соломбальским прононсом. Когда же они вынули челюсти, то эта неловкость в общении исчезла, так как они вообще перестали друг друга понимать, однако с каждой рюмкой разговаривали всё оживлённее.
Наконец звонит старпом:
- Пора отходить, подошли буксиры, команда стоит по местам швартовки.
Капитан с лоцманом, уже изрядно навеселе, отправились на мостик, забыв вставить челюсти. Что тут началось! Ни команд лоцмана, ни команд капитана никто не понимает. Ни слова. Они сами друг друга – тоже.
И так, в этой неразберихе, дружными усилиями посадили судно на мель.
Капитан, ничуть не смутившись, говорит лоцману:
- Ерунда. Ещё два часа до полной воды. Сейчас судно подвсплывёт на приливе, старпом отведёт его на безопасную глубину и поставит на якорь, чтобы через два часа, на полной воде, сделать вторую попытку. А мы с тобой пока пойдём допивать.
То есть, всё это он хотел сказать, а что получилось у него – можете догадаться. Но лоцман понял безусловно и отправился за мастером в каюту.
Через два часа они набрались до полного аута и, выйдя на мостик, повторно посадили судно на мель уже на пике полной воды, да так, что через полсуток его пришлось стаскивать четырьмя буксирами.
Тут пайлот мгновенно протрезвел и заискивающе начал что-то шамкать, пытаясь объясниться и извиняясь.
А мастер только злобно прошипел в ответ:
- Вштавь жубы, шука!
ЕРАЛАШНЫЙ РЕЙС
Когда моя родная «Ковда» вернулась из тайм-чартерного рейса в Архангельск, проплавав девять месяцев между Канадой и Камеруном без захода в советские порты, все 35 членов экипажа подали заявления на отпуск. По существовавшему тогда положению, в длительный тайм-чартер шли только по желанию, и по его окончании всем желающим предоставлялась замена.
Итак, предстояло за три дня сменить 35 членов экипажа. Пора была горячая: вторая половина июля - время летних отпусков, и в то же время это начало арктического завоза. «Ковде» предстояло отправиться в Арктику, и она уже начала грузиться на Дудинку и Хатангу. Поэтому проблема смены экипажа была решена за счёт «козодёров»-каботажников, то есть моряков, за различные провинности лишённых визы и приговорённых кто к двум, кто к трём, кто к пяти годам каботажного плавания (а кто – и бессрочно).
Я же за то время, что «Ковда» возила чёрное дерево из Африки, успел побывать в долгом отпуске и несколько месяцев поработал на подмене на другом судне. Когда, списавшись, я прибыл в отдел кадров, меня стали оформлять в отпуск. Но я отчего-то заупрямился, рассудив, что проработал всего 4 месяца и надо бы ещё поплавать (какой дурак – отказался от отпуска в разгаре лета!)
Кадровики настаивали на своём:
- Нет сейчас для Вас судна.
- Как же, а вот моя «Ковда» из тайм-чартера вернулась…
- Вы хотите пойти на «Ковду»?! – от изумления инспектор кадров чуть не подавился папиросой. - А Вы знаете, что «Ковда» идёт в дальнюю Арктику?
На меня сбежался посмотреть весь отдел кадров: не каждый день увидишь второго помощника, который сам просится на судно, идущее со сборным грузом в северный каботаж под самовыгрузку, да ещё с экипажем, укомплектованным каботажным сбродом. И всё-таки я настоял на своём.
Таким образом, за три дня экипаж «Ковды» был укомплектован полностью: треть пьяниц, треть контрабандистов, треть белогвардейцев и диссидентов, которые были слабо разбавлены дураками.
Из 35 членов экипажа сменили 34, оставив без замены 1-го помощника – помполита. Сам помполит говорил: «Я остался, чтобы сцементировать новый экипаж и наладить работу общественных организаций». На самом же деле «помпа» (это ещё надо было поискать такого!) ухитрился за время долгого плавания поссориться не только с капитаном и экипажем, но и с партийной организацией. Судовое партбюро отправило на 1-го помощника такую «телегу» в партком пароходства, после которой ему предложили в наказание как минимум вместо летнего отпуска покататься в каботаже. Случай по тем временам уникальный: это была эпоха, когда даже капитаны побаивались всесильных комиссаров, считавшихся специалистами по моральным обликам и изменам Родине, и когда любой, осмелившийся возразить помполиту, автоматически зачислялся в антисоветчики.
Что касается остальных…
Пожилой стармех в минуту лёгкой душевной грусти за рюмкой доброго спирта любил рассказывать, как в сталинские времена он пострадал из-за своей двойной польской фамилии (уже тогда ему не открывали визу).
Четвёртый штурман за шкодливый нрав был вскоре прозван Бибигоном. Вместе с Тушканчиком, вторым радистом, он составлял костяк группы снабжения, обеспечивавшей бесперебойную доставку с берега водки и портвейна. По окончании рейса Бибигон списался с судна, прихватив с собой в качестве трофея поспешно взятую в жёны повариху Таньку.
Начальник судовой радиостанции Лёха Л., кроме водки и баб, любил подраться до изнурения. А у третьего механика Вити К. был свой излюбленный аттракцион: крепко выпив, он хватал с пожарного щита кирку и, размахивая ею, грозился всех перебить. Когда его, связав, утихомиривали, он обещал всем ящик водки, чтобы обмыть мировую, и засыпал, умиротворённый, на плече у любвеобильной поварихи Таньки или её подруги дневальной Нинки – смотря кто оказывался под рукой. А назавтра, когда товарищи приходили к нему за обещанным, Витя, как правило, ничего не помнил, и обзывал их вымогателями.
Нинка и Танька стабильно поддерживали на судне угрозу желудочно-кишечных заболеваний, регулярно отжимая половые тряпки в мойку для ополаскивания чистой посуды.
Буфетчица Клава, придя на судно, устроила скандал из-за того, что ей предоставили каюту не на солнечной стороне. Эта Клава, дура и зараза, была, однако же, членом партии. За недостатком коммунистов её даже сделали заместителем секретаря парторганизации. С того момента, если кто-нибудь приходил с берега и спрашивал, к примеру, капитана, Клава неизменно отвечала:
- На борту из комсостава только я и старпом.
Старпом расхаживал по судну с непременным стаканом в подстаканнике, помешивая в нём чайной ложечкой и постоянно отхлёбывая тёмно-янтарную жидкость, которая по цвету напоминала чай, но была самым настоящим коньяком. При этом он время от времени хватался за сердце и кричал:
- На этом судне, кроме меня, все – преступники!
А помполит тяжело вздыхал и разводил руками:
- И вот с таким человеческим материалом приходится работать!
Как-то пришедший на судно по служебному делу официальный чин, посмотрев, что творится на пароходе, спросил:
- А что, правда, что у вас на судне все пьют?
Ему ответили:
- Нет, почему же? Вот четвёртый механик совсем не пьёт. Ему нельзя, он от триппера лечится.
Лучом света в тёмном царстве был третий помощник Гриша И. Он, пожалуй, один из всех попал в этот плавучий исправительный дом без вины (себя, как добровольца, не считаю). На предыдущем судне Гриша поссорился с капитаном, который, будучи пьяным, несправедливо сделал прокол в талоне к диплому своего третьего помощника. Гришка решил этого дела просто так не оставлять, и пожаловался в пароходство, написав подробный рапорт. Начальник отдела кадров, к которому заявителя вызвали для объяснений, просмотрел рапорт, поднял очки и внимательно посмотрел на Григория:
- Ты думал, когда писал? – и, получив утвердительный ответ, тяжело вздохнул: - Ну ладно, с капитаном мы сами разберёмся, а ты, чтоб не путался под ногами, отправляйся-ка в Арктику проветриться.
Капитан же всего этого безобразия просто беспробудно пьянствовал. Приключения начались с первого дня рейса.
Среди множества принятых в Архангельске грузов была предназначенная для Норильского аэропорта мобильная радиолокационная станция, состоявшая из 12 единиц колёсной и гусеничной техники, на которой были смонтированы собственно радиолокационные устройства. По документам к этой станции придавалось 48 ящиков с запчастями, которых я в глаза не видел, но супервайзер пароходства, контролировавший погрузку, успокоил меня, что, мол, всё в порядке, а с выходом в море я разберусь, что к чему. Груз этот следовал из Ростова-на-Дону в прямом железнодорожно-водном сообщении и уже недели две стоял на причале, дожидаясь погрузки на судно, идущее в Дудинку. Эту технику мы погрузили на палубу перед самым окончанием погрузки, и в ту же ночь «Ковда» вышла в рейс.
На следующий день, шли уже Белым морем, капитан поднялся на мостик, чтобы сделать какие-то распоряжения. Вдруг он оцепенел, глядя на палубу, и, вцепившись в мой рукав, отвалил челюсть, едва выдавив:
- Что это?
Я проследил за взглядом мастера. Среди прочего палубного груза на крышке второго трюма, прямо перед нами, стоял бронированный гусеничный вездеход военного образца – одна из машин, входящих в комплект радиолокационной станции. И вот мы с капитаном увидели, как открывается боковой люк броневика, и из него задним ходом наружу вылезает массивный зад, обтянутый галифе. На этом заду воинственно красуется внушительная пистолетная кобура.
- Кто это? – оторопело проговорил капитан. – Откуда посторонние на судне? – и, справившись с замешательством, распорядился: - Доставить его сюда.
После обследования вездехода в нём обнаружили и приволокли на мостик трёх «зайцев». Все они оказались мужиками среднего возраста в полувоенном обмундировании. Их заросшие физиономии изображали жуткие похмельные муки, а уж дух… Обладатель галифе с пистолетом, оказавшийся старшим, всё пытался объяснить, что они не «зайцы».
- Как же не «зайцы»! Если вы пассажиры или сопровождающие груз, то на вас должны быть билеты или другие документы! А мы про вас ничего не знаем.
- Есть бумаги на нас, - настаивал он. - Посмотрите в грузовых документах.
Пачка грузовых документов была огромной, занимая весь диван в моей каюте, поэтому мне пришлось изрядно в ней порыться, прежде чем я нашёл нужные накладные. Внимательно просмотрев бумаги, я обнаружил подколотый акт. Из него следовало, что на железнодорожной станции Харьков-товарная ввиду отсутствия пломбы на вагоне был произведён контрольный осмотр груза, следующего под названием «автомобили, оборудованные кино-радиоустановками». Осмотром установлено, что следующие на открытых платформах двенадцать единиц подвижной техники в наличии, а в вагоне, где должны были находиться запасные части, вместо 48 ящиков обнаружены трое служащих Норильского аэропорта – начальник охраны Бугор Л. С. и два товарища, имеющие фамилии Весна и Калоша. Таким образом, с момента составления этого акта полагалось считать, что далее следует по назначению то, что в нём указано, и мы вполне легально приняли на борт трёх пассажиров, сами не подозревая об этом. Но я вздохнул с облегчением: разрешилась загадка 48 ящиков с запчастями, отсутствие которых меня беспокоило.
Из сбивчивого рассказа начальника охраны нарисовалась такая картина.
Руководство Норильского аэропорта направило своего сотрудника на ростовский завод, чтобы ускорить отправку позарез необходимого оборудования. Тот, прибыв в Ростов, загулял, а дело стояло. Через некоторое время в помощь ему был направлен второй сотрудник. Тот отыскал своего товарища, но ему там понравилось, и они продолжали пьянствовать вместе. В Норильск из Ростова не поступало никаких вестей. Тогда обеспокоенное начальство направило на поиски пропавших начальника охраны, вооружив его и снабдив строгими инструкциями. Товарищ Л. С. Бугор разыскал тех двоих, присоединился к ним и тоже расслабился. Каждый из них вылетал из Норильска с изрядной суммой денег, поэтому прибытие очередного участника придавало пьянке свежий импульс. Когда денежные запасы стали подходить к концу, они вспомнили о деле и всё-таки получили технику на заводе, погрузив её на железнодорожные платформы. Себе же сопровождающие обеспечили закрытый товарный вагон, выписав липовую накладную на партию запчастей. Прибыв в Архангельск, они две недели жили в броневике, стоявшем на складской площадке порта, забыв про баню и питаясь консервами, запиваемыми водкой. Накануне они крепко выпили и завалились спать, не заметив, как их вместе с вездеходом погрузили на судно. Очнулись уже в море, когда почувствовали, что качает.
Незадачливых экспедиторов мы разместили в резервной каюте. Их запасы спиртного оказались неисчерпаемыми, поэтому до самой Дудинки они о себе почти не напоминали – лишь изредка можно было заметить призрачную тень, проплывающую в сторону туалета.
В день прихода в Дудинку помполит собрал экипаж и провёл инструктаж. В связи с обострением криминогенной обстановки в городе морякам было рекомендовано ходить группами, избегать злачных мест и позднего времени.
- Если будете ходить поодиночке, - вещал комиссар, - вас ограбят, - при этом он обращался к старшим командирам, - вас изобьют, - указывал он на молодёжь, а вас, - тут его суровый взгляд останавливался на судовых девушках, - вас изнасилуют! – пророчил он злорадно.
Девушки принимались дружно хихикать.
- Что такое? Почему смех? – начинал волноваться помполит, и удрученно вздыхал: - Ах, да, я же совсем забыл, что для вас это – удовольствие!
Вино, которое Бибигон исправно доставлял с берега, оказалось перемороженным: то ли его заморозили в трюме парохода во время доставки груза в Заполярье, то ли оно вымерзло прошедшей зимой на холодном складе. Перемёрзнув и снова оттаяв, это вино приобрело запах гнильцы и пенилось. И, хотя градусы в нём сохранились, наши ребята от него не хмелели, а дурели (тогда ещё не был в ходу термин «токсикомания»). Мудрый стармех сказал: «Больное вино».
Всё время стоянки в Дудинке капитан пропьянствовал в своей каюте, но однажды всё же вышел поужинать в кают-компанию. Пришёл он позже всех, срок ужина по судовому распорядку уже вышел, и буфетчица Клава, выражая своё недовольство, демонстративно громко гремела посудой в буфетной за спиной у капитана.
Клава громыхает посудой, а мастер тем временем разглагольствует:
- Вот сейчас Клава уберёт со стола, вымоет посуду и пойдёт на берег к парням!
Клава выглядывает из буфетной и отвечает:
- Что Вы за глупости говорите, Виктор Алексеевич!
- Это не глупости, Клава, это суровая правда жизни. Мужики пойдут по бабам, а ты пойдёшь к парням!
- Да что Вы, Виктор Алексеевич, я не такая!
- Все вы такие! Сказано – пойдёшь, значит, пойдёшь к парням.
- Да как Вы можете такое говорить, Виктор Алексеевич, я же член партии! – выпаливает Клава и ожесточённо хлопает дверью.
Оставшийся в одиночестве капитан поднимает глаза к потолку и, разводя руками, рассудительно произносит:
- А что, партийные не трахаются?
Надо сказать, что капитана прозвали Окунем за то, что глаза у него были навыкате, а когда выпьет, так они у него вообще из орбит вылезали. А поскольку пьян он был всегда, то так и ходил постоянно с выпученными глазами. Его излюбленной формой одежды был расстёгнутый настежь парадный мундир, под которым виднелась майка, закатанная к подбородку – «чтобы живот отдыхал», а ниже располагалось огромное голое брюхо. В таком виде Окунь любил бегать по судну и всем рассказывать, что он здесь главный.
Вот вышли из Дудинки на Хатангу, постояли на рейде Диксона в ожидании формирования каравана, прошли в тяжёлых льдах под проводкой ледоколов почти половину пути вокруг Таймыра, а капитан всё пьёт, не выходя из каюты.
Но вот, наконец, появился на мостике, как всегда, в мундире на голое пузо, еле держась на ногах и щурясь от яркого сияния белоснежных ледовых полей вокруг судна. Кругом льды, какие-то острова, какие-то ледоколы, пароходы…
- Штурман, точку!
Склонясь над штурманским столом, показываю капитану наше место на карте.
- Ну, до Челюскина ещё – глаза выпучить! – говорит Окунь и уходит в каюту допивать.
Оказавшийся рядом второй радист изумляется:
- Что он мелет, они и так у него на ниточках болтаются!
В то время мировая морская общественность широко отмечала 250-летие мятежа на английском паруснике «Баунти». Однажды, в очередной раз крепко выпив, наши матросики, воодушевленные историческим примером англичан, решили пойти в пираты: вырезать и побросать за борт комсостав, поднять чёрный флаг и пробиваться через Берингов пролив в Тихий океан, к острову Питкерн, где смешаться с туземным населением.
Меня позвали на сходку в каюту токаря, налили стакан и предложили оставить меня в живых, если я соглашусь возглавить мятежный экипаж и провести судно нелёгким путём к райскому острову.
Мне стоило немалых трудов убедить кандидатов в мятежники в том, что затея эта бесперспективна, и через тяжёлые льды Восточного сектора Арктики нам не пробиться без помощи атомного ледокола.
Во время стоянки на рейде Диксона электромеханик съехал на катере на берег и ухитрился попасть в милицию на 15 суток. Он как раз справлял малую нужду на угол какого-то барака, когда его застигла врасплох очаровательная барышня – сержант милиции. Пристыдив моряка, она взяла его в плен и доставила в самый северный в стране райотдел милиции. Электромеханик попал в руки самого начальника отдела, сурового майора. А у него разговор короткий: 15 суток за нарушение общественного порядка. Строение оказалось каким-то советским учреждением, и это было отмечено как особый цинизм проступка.
Выручать своего электромеханика приехали с судна помполит со стармехом (капитан, как всегда, был в отключке). И так, и сяк упрашивали, уговаривали. Но майор был непреклонен:
- Вы все думаете, что у нас здесь глухомань, медвежий угол, а я докажу вам, что у нас цивилизованное место, и законы и порядки, единые для всех, строго соблюдаются.
Помполит взывал к сознательности майора. Нам, дескать, предстоит самовыгрузка в отдалённых пунктах Арктики, где при круглосуточной работе на четыре трюма восемью грузовыми стрелами имеющиеся на судне шестнадцать электрических лебёдок постоянно выходят из строя и требуют непрерывного квалифицированного обслуживания, и без электромеханика нам ну никак не обойтись. Поднаторевший в демагогии комиссар пытался даже придать делу политическую окраску: по сути, майор, задержав ценного незаменимого флотского специалиста, срывает важнейшую партийно-правительственную задачу по завозу народнохозяйственных грузов в отдалённые районы Крайнего Севера.
В конце концов достигли компромисса: электромеханик получил отсрочку исполнения наказания до конца рейса. Его отпустили под обязательство капитана, скрепленное ящиком коньяка, завезти на Диксон на обратном пути и сдать для отсидки. На протяжении всего рейса электромеханик чувствовал себя неуютно, и на обратном пути, когда проходили траверз Диксона, с опаской посматривал в сторону берега. Когда же «Ковда», проводимая атомным ледоколом на коротком буксире в сплошном полутораметровом льду, пролетела мимо Диксона и окончательно оставила за кормой злополучное место, он долго не верил своему счастью.
Рейд мыса Косистого – аванпорта Хатанги, где нам предстояла рейдовая выгрузка силами экипажа, являл собою довольно унылое зрелище. Когда каким-то чудом забредший сюда литовский пароход попытался вызвать по радио диспетчера порта Косистый, чтобы выяснить, по какому расписанию ходит рейдовый катер, ему ответили, что, мол, вам здесь не Европа – расписания нет, рейдового катера нет, и самого порта тоже нет. Есть вечная мерзлота и представитель Хатангского порта товарищ Скряга, обитающий на паровом буксире.
На нашем судне было не менее 20 кубометров сепарации – досок и брусьев, использованных для крепления груза и после выгрузки подлежавших списанию. Эта сепарация оказалась немедленно востребованной. Прибывшие с берега представители одного из грузополучателей – части ПВО, расположенной на Косистом, – выпрашивали на судах все деревянные отходы для восстановления своей сгоревшей казармы.
Зампотех, отвечавший за приём груза, оставил на судне своего представителя – тихого солдатика в застиранной гимнастёрочке с совершенно неожиданным университетским «ромбиком» (видимо, как самого грамотного, и уж, во всяком случае, умеющего считать). Солдатика накормили и напоили, а потом стали расспрашивать о житье-бытье. Разомлев от угощения, он поведал нам, что жизнь скучна, но толобайки в роту ходят.
Лихтер, вставший к борту под перевалку груза, имел интернациональный экипаж из четырёх человек. Шкипером и соответственно помощником шкипера были два весёлых украинца – братья Устименко. Один матрос был немцем по фамилии то ли Шульц, то ли Шварц. Четвёртый член экипажа держался особняком. Изредка под низко опущенным капюшоном брезентового плаща можно было увидеть немолодое скуластое лицо. Из-под очков в чрезвычайно дорогой золотой оправе глядели монгольского разреза глаза. Это был спокойный взгляд немало повидавшего, умудрённого жизнью человека. Чертами лица он походил на аборигена, но вскоре мне рассказали, что это – настоящий японский самурай, капитан императорских ВВС, перебежчик послевоенной эпохи. Много лет назад, в пятидесятых, будучи офицером возрождаемых японских сил самообороны, этот господин воспылал дружескими чувствами к нашей стране и перемахнул через границу на своём самолёте, попросив политического убежища. Непонятно, что подвигло на такой неслыханный поступок японского дворянина, но в убежище ему не отказали. Правда, от греха подальше, определили местом жительства такую глухомань, где и ссыльных-то не бывало. И вот теперь он, стоя на борту лихтера, с невозмутимостью Будды созерцал жалкую суету, творившуюся в трюме.
А в трюме лихтера велась работа силами нашего же экипажа.
Старпом руководил приёмом груза на лихтере. Вот идёт с судна очередной подъём груза – застропленная связка брёвен.
- Вперёд, орлы! – призывает старпом, самоотверженно бросаясь под строп, в котором покачиваются тяжеленные брёвна – вот-вот выскользнут из удавки.
Молодые моряки в панике прячутся по углам трюма, настороженно наблюдая за раскачивающимся стропом.
- Да, ребята, что-то у нас не получается, - сетует старпом, чудом увернувшийся из-под груза. - А знаете, почему? Да потому что вы не орлы! Вы зайцы! Шанин! За мной! – и снова героически лезет под груз.
Когда ему надоедает барахтаться в трюме, он вылезает на палубу лихтера и руководит оттуда, стоя на узкой протопчине между грузовыми люками. Вот опускается новая связка. Старпом, стоя у края люка, пытается развернуть брёвна так, как он считает нужным. Массивный груз сразу не поддаётся, приходится действовать враскачку. Раскачанная старпомом, тяжеленная связка обратным ходом толкает его, и он падает через комингс в соседний люк – находящиеся в трюме едва успевают заметить, как мелькнули над комингсом старпомовские боты.
- Ну, слава Богу, перекур… - облегчённо вздыхает молодой матрос Серёга Шанин, присаживаясь.
Неожиданно сверху звучит зычный голос:
- Что расселись?! – это только что исчезнувший старпом, уже выкарабкавшись из полузаполненного соседнего трюма, подаёт признаки жизни: - Не сачковать! Шанин! Я тебя научу Родине служить!
- Господи, да он бессмертный! – суеверно шепчет Шанин.
- Вперёд, орлы!
С палубы лихтера на нас по-прежнему бесстрастно взирает каменное лицо самурая.
На обратном пути в Архангельск приключилась ещё одна напасть: тащивший «Ковду» на «усах» ледокол внезапно наскочил на торос, потеряв ход, и следовавший за нами в ледовом канале мурманский сухогруз не успел быстро отработать назад. Направляемый кромками ледового канала, он въехал своим форштевнем строго в середину кормы нашего судна, сделав дырку размером 3,5 на 3,5 метра, не дойдя 20 сантиметров до рулевой машины и полтора метра до буфетчицы Клавы, так и замершей на палубе юта с мусорным ведром в руках, завороженно наблюдая, как из тумана на неё надвигается нос огромного парохода. Бортовая обшивка кормы оказалась разваленной на две стороны и загнутой вовнутрь. Красовавшееся на корме название судна теперь можно было прочесть только из румпельного отделения: с одной стороны – «Ков…», с другой – «…да».
Мгновенно протрезвевший Окунь распорядился закрыть пробоину брезентовым пластырем, чтобы укрыть румпельное отделение от снега и дождя и сберечь тепло в помещении, дабы не замёрзло масло в системе рулевого привода. Напутствуя боцмана, Окунь сказал:
- Да, и не забудьте сделать надпись!
Вероятно, он имел в виду, что надо накрасить на пластыре название судна и порта приписки взамен тех, что были на борту до аварии. Но боцман понял это по-своему и, собрав моряков, сообщил, что капитан распорядился поместить на пластыре предупредительную надпись. Стали придумывать, что же написать.
Кто-то предложил «Соблюдай дистанцию», кто-то ещё – «Не уверен – не обгоняй!» А подошедший стармех сказал:
- Наш экипаж, кажется, считается комсомольско-молодёжным? Так? Ну и напишите: «Осторожно, дети!»
Незадолго до возвращения в Архангельск Окунь оказался в плену навязчивой идеи. Он вдруг завёл странный разговор в кают-компании:
- Что же я своей Вальке-то скажу? Что делать, ума не приложу. Как я с ней объясняться-то буду?
- А в чём дело, Виктор Алексеевич?
- Да ведь жена моя не знает, что я на этом судне капитан! Я ведь который год от неё скрываю, что работаю капитаном. Она же так и думает, что я у неё всё ещё старпом! А разницу в зарплате все эти годы я на выпивку заначиваю. А вот сейчас приедет в Архангельск, придёт на судно и всё узнает – что я ей скажу?!
Договорились, что на период стоянки в Архангельске капитан переселится в каюту старшего помощника, и старпом отдаст ему на время свой китель со старпомовскими нашивками.
По окончании этого рейса Клава неожиданно объявила:
- Я решила остаться на этом судне. Мне нравится «Ковда». «Ковда» – это судно, которое не качает!
Не качало нас в этом рейсе потому, что мы все три месяца проплавали в сплошных льдах и за это время ни разу не выходили на чистую воду, поэтому нас только трясло, как телегу на разбитой дороге.
Когда в следующем рейсе мы вышли в открытое море и у Нордкапа встретили штормовую волну, Клаве сразу же разонравилась «Ковда», и ей захотелось обратно. Но это уже другая история.
ПЕЧЕНЬ КОРОВЫ
Работал я на теплоходе «Ковда» вторым помощником капитана, и стояли мы на рейде кубинского порта Кайбарьен. Вахты при стоянке на рейде неслись морские, поэтому я находился на мостике с полуночи до четырёх часов утра, а до половины двенадцатого спал.
Как-то просыпаюсь около одиннадцати от громкого объявления по судовой трансляции:
- Второму помощнику зайти в каюту старпома!
Пока я поднялся, оделся и умылся, прошло несколько минут. Тем временем старпом объявляет:
- Судовому врачу прибыть в каюту старпома!
Наконец, прихожу к старпому. Выясняется следующее.
На борт судна приехал на катере шипчандлер – агент по снабжению, чтобы принять заказ на доставку провизии. И, поскольку у нашего старшего помощника было плохо, ну просто очень плохо с английским, то у него возникла заминка с заказом. Потому он и вызвал меня, чтобы я помог ему объясниться. Конкретно – заказать 50 кг говяжьей печени. Однако, не дождавшись меня, нетерпеливый старпом вызвал врача, чтобы тот показал, где у человека расположена печень – это помогло бы ему объясниться жестами. К тому моменту, когда я появился в каюте старпома, там происходило следующее.
Старший помощник капитана, обращаясь к шипчандлеру, говорил:
- Послушай друг, ты понимаешь, мне надо…- после этого он убедительно тыкал себе пальцем в место предполагаемого расположения печени, затем, изображая приставленными к голове пальцами рога, протяжно мычал: - Му-у-у… - и добалял: - Фифти кило.
Уже и доктор подсказывал ему: «Ливер! Ливер!» - но старпом не унимался:
- Слушай, друг, а хрю-хрю не надо!
А мне при этом вспомнился рассказ о знаменитом полярном капитане Воронине, когда тот ещё при царе-батюшке был юнгой-зуйком на шхуне частного поморского владельца.
Пришли они в Англию, и вот юнга видит, как хозяин объясняется с английским купцом.
Он растопыривает пять пальцев и говорит: «Му-у-у!»
После этого он показывает восемь пальцев и говорит: «Бе-е-е!»
Это должно было означать, что он привёз пять коров и восемь овец.
И будущий прославленный полярник, герой освоения Арктики Владимир Иванович Воронин подумал: «Надо же! Нет, обязательно скоплю денег, выучусь на штурмана и буду так же, как хозяин, по-английски шпарить!»
КЛАВИНА ЛЮБОВЬ
Буфетчица Клава, дура и зараза, совершенно неожиданно влюбилась в кубинского таможенника. Молодой паренёк в элегантной серой форме с жезлами Меркурия на погонах приехал в Виту из Антильи специально к приходу судна и, пока шла выгрузка, жил на причале в здании конторы. У него было красивое имя: Артигас Кабальеро. Чёрные блестящие глаза, девичий стан и тонкие усики над нервными губами пленили Клаву. Артигас тоже был очарован нашей до неприличия рослой Клавою, которую моряки прозвали «два метра грации». К сожалению, по-русски парень знал одну только фразу: «Я таможника». И ещё: «Есть муж?»
Часами они стояли на палубе у трапа друг против друга, чарующе улыбаясь и обмениваясь репликами - каждый на своём языке. Клава призывно щерилась и с вызовом произносила: «Ну что смотришь?» В ответ Артигас томно вздыхал: «О, Клаудиа!»
Артигас ходил за Клавой хвостом. Даже когда после работы весь экипаж вышел на благоустройство судна в счёт традиционного субботника, он потребовал у боцмана шкрябку и весь вечер ковырял фальшборт рядом с возлюбленной.
Вечером Клава, сама невинность, заглянула в каюту капитана и потупясь произнесла:
- Пал Иваныч, мне один кубинский мальчик понравился. Можно его пригласить в каюту на чашку кофе?
Получив благосклонное согласие, Клава на радостях выкатила месячный запас «тропикана», который хранила не употребляя - она во всём была сугубо положительной• Языковые способности Крабаса оказались как нельзя кстати. Он был привлечён в качестве переводчика.
Расположившись в каюте буфетчицы, мужчины хлебали тропическое вино трехсотграммовыми фужерами, перебрасываясь короткими фразами, а Клава, манерно отставив мизинец, потягивала остывший кофе ив микроскопической чашки. Артигас не забывал время от времени устремлять на Клаву влюбленные взгляды с присовокуплением уже знакомого «О, Клаудиа!» Клава всякий раз вспыхивала и обращалась к Крабасу: «Переведи». И Крабас переводил: «Ах, Клаша!»
Когда молодые дошли до обмена адресами и фотографиями, слегка захмелевший Крабас предался разглагольствованиям:
- Не горюй, Клава, поженим вас, увезёшь милого к себе на Кубань. Не переживай, что языки разные: кубанские и кубинские казаки - почти одно и то же. Основное их различие в том, что одни предпочитают гнать водку из буряка, а другие - из тростника.
Кубинский казак каждый выпитый бокал предварял красочным тостом, Крабас с трудом переводил. Вконец осмелев, Артигас вновь наполнил фужеры до краёв и произнёс:
- Салуд аморе, песетас и мухерес кон грандес тетас!
Вот этого-то ему говорить не следовало.
- Переведи! - потребовала Клава.
- Не переводи! - взмолился по-испански враз протрезвевший Артигас. - Клаудиа обидится!
Но Крабас, заранее приготовившись, уже не успел нажать на тормоза.
- Да здравствуют любовь, деньги и женщины с большой грудью! - выполнил он свой толмаческий долг.
Клава закусила губку, подобрала свой плоский фасад и, исподлобья глянув на возлюбленного, сказала с затаенной угрозой:
- Спроси у него, как он считает, маленькая грудь - это хорошо или плохо?
Крабас перевёл. Артигас, вскочив с места, отчаянно зажестикулировал и залопотал что-то со скоростью 500 знаков в минуту. Можно было разобрать только отдельные восклицания:
«Клаудиа муй бонита!» - «Клавдия очень красивая».
- Что он говорит? - потянула Крабаса за рукав Клава. Не в силах ничего понять, Крабас решился высказаться на свой страх и риск.
- Понимаешь, Клава, как бы тебе сказать, чтобы не обидеть… Маленькая грудь - это не то, чтобы плохо, это просто мало.
Клава вскочила, как разъярённая тигрица, и, протянув руку к Артигасу, зло потребовала:
- Отдай фотографию!
Робкий лепет растерявшегося Артигаса не нашёл в её сердце никакого отклика. Отобрав свой портрет, Клаве извлекла на свет божий фотографию милого, которая черев мнгновение разлетелась в иллюминатор мелкими кусочками, обезобразив нарядную свежевыкрашенную палубу.
Так и закончился, не успев начаться, этот интернациональный роман.
НА БАЗАРЕ
«Кто на базаре не бывал, тот Марокко не видал», - гласит древняя арабская мудрость.
На марокканском базаре можно найти всё – от одеколона «Шипр» до ротного миномёта. В отдельном ряду торгуют шапками-ушанками(!), матросскими ремнями и латвийской сгущёнкой, вынесенными с нашего же учебного судна.
Вот торговец стеклянной посудой продаёт набор из 12 стаканов. В ответ на вопрос о цене он заученно твердит:
- Один стакан – один дирхам. Два стакана – два дирхама. Три стакана – три дирхама… Двенадцать стаканов – двенадцать дирхамов.
- А давай так, - предлагает один из русских моряков. – Три стакана – два дирхама. Идёт?
- Нет, - возмущённо мотает головой торговец. – Один стакан – один дирхам, два стакана – два дирхама…- он продолжает свою волынку нараспев, словно мусульманскую молитву.
- А если так: четыре стакана – три дирхама?
- Нет! Один стакан – один дирхам…
- А давай тогда так: двенадцать стаканов – девять дирхамов?
Торговец мгновенно оживляется:
- Давай!
Забрав покупку и расплатившись, мы движемся дальше по базару. Торговец тем временем, шевеля губами, что-то сосредоточенно подсчитывает в уме. С арифметикой у него слабовато. И вдруг, встрепенувшись, вскакивает и кричит нам вслед:
- А-а-а! Стой!
До него наконец доходит, что девять за двенадцать будет то же самое, что три за четыре.
Подобным образом один итальянец в Кальяри торговал кожаными сумками по тысяче лир:
- Один сумка – один тыщ, два сумка – два тыщ. Три сумка – два тыщ пятьсот!
Смотри-ка, скидка!
Ему предложили:
- А давай, за две сумки – полторы тысячи?
- Нет!
- А сколько?
- Один тыщ пятьсот.
На марокканском базаре держи ухо востро, а то окажешься не только без кошелька!
Как-то, будучи уже старпомом, мне в Марокко довелось выводить в первое заграничное увольнение юную повариху, выпускницу Донецкого кулинарного техникума.
Надо сказать, что Донецкий техникум был постоянным поставщиком кадров для нашего флота. Каждый год по распределению оттуда прибывало в наше пароходство около сотни поварят. Правда, в течение первого года работы на судах девчонки, как правило, выходили замуж за моряков и отправлялись в декрет. А на следующий год Северное морское пароходство, как бездонная прорва, поглощало очередную сотню молодых специалистов из Донецка.
Так вот, дело было в марокканском порту Сафи. Мы с юной спутницей шли по роскошному марокканскому базару, располагавшемуся среди старинных глинобитных стен в средневековой части города, называемой Мединой. Нашей поварихе было 19 лет, она была хороша собой и, как многие украинки, темноглаза и чернява. К тому же, выходя с судна, эта дура напялила мини-платье с глубоким декольте. А за пазухой у неё «було на що подывыться». На всём пути по базару на неё обращали внимание местные мужчины. Прямо раздевали взглядами. «Лайк мароккан пипл!» - говорили ей вслед, видно, это означало высокую оценку. Некоторые из марокканцев пытались даже связать комплимент из нескольких исковерканных русских слов: «Красива руска дамска!»
До поры, до времени девушка легкомысленно радовалась такому повышенному вниманию.
Наконец, на одном из многочисленных рыночных перекрёстков к нам подошёл мужчина и попытался объясниться. В Марокко в ходу французский, но этот говорил на ломаном английском. Вскоре я понял, что он предлагает мне выдать ему мою спутницу напрокат за приличную плату. То есть я должен получить деньги и отпустить с ним девчонку, а через час он приведёт её на это же место, в том же виде, в каком получил. Встретив мой категорический отказ, мужик не успокоился. Он начал набавлять цену, но я был непреклонен. Тогда он предложил вариант обмена. Мне приводят 17-летнюю марокканскую девушку, с которой я в течение часа могу делать всё, что захочу, а взамен я на час отдаю ему повариху. Через час производим обратный обмен.
Постепенно к нашему собеседнику присоединились ещё несколько марокканцев, образовавшие группу поддержки.
Повариха прислушивалась к нашему разговору, не в силах что-либо понять. Ей было только ясно, что мне что-то настойчиво предлагают, а я изо всех сил отказываюсь. В конце концов, она поинтересовалась, о чём мы так ожесточённо спорим. Может, стоит принять предложение?
- Молчи, дурашка, - ответил я. – Эти чернявые ребята хотят тебя купить. Вернее, взять напрокат ненадолго за приличную плату. За часик они рассчитывают управиться.
Бедная девчонка аж побелела от страха. Она отчаянно вцепилась в меня и горячо зашептала:
- Ради Бога, умоляю, не отдавайте меня!
- А коли так, - говорю, - то купи вон шаль, прикройся, хотя бы сверху, и пошли скорей отсюда – от греха подальше. Неровен час, тебя ещё похитят в толпе.
Повариха стала выбирать шаль.
- Сколько стоит? - спросила она у торговца.
Тот внимательно осмотрел мою спутницу с ног до головы, плотоядно ухмыльнулся и ответил:
- Ун оргазм.
Тут уже и до глупой девчонки дошло, что пора смываться.
Мы рванули в сторону судна. Но назойливый торгаш, оставив свой лоток помощнику, увязался следом. Всю дорогу, пока мы выбирались с базара, он плёлся за нами и канючил:
- Красива руска дамска! Поссибле ун оргазм?!
НА РЕЙДЕ ЛАТАКИИ
Летом и осенью 1979 года на внешнем рейде сирийского порта Латакия скапливалось до сотни судов.
Сирия формально находилась в состоянии войны с Израилем, поэтому порт жил и работал по законам военного времени. Погрузка и выгрузка с наступлением темноты прекращались, в порту соблюдался режим затемнения. Более того – многие суда с наступлением тёмного времени отшвартовывали от причала и выводили на рейд, а утром возвращали в порт для продолжения грузовых операций.
Поэтому на рейде образовалась огромная очередь из судов, ожидающих выгрузки. Очередь жила по своим законам. Каждое судно, прибывшее на рейд, сообщало о себе диспетчеру порта, и ему присваивался очередной номер. Каждое утро в десять часов по радио проводилась перекличка: диспетчер последовательно называл номера, и судно, которому присвоен этот номер, должно было отозваться. Закончив перекличку, диспетчер называл суда, которые сегодня планировали заводить в порт, затем делал небольшую паузу для корректуры списка: вычёркивались суда, накануне зашедшие в порт, переадресованные грузополучателем или отозванные судовладельцем (были и такие – не у всех хватало терпения, да и средств для оплаты месячных простоев). Суда, по каким-либо причинам не ответившие на вызов при ежедневной перекличке, также считались выбывшими из очереди. После этого диспетчер зачитывал новую очерёдность. Этот ритуал неукоснительно выполнялся на всём протяжении стоянки. Вне очереди заводились только пассажирские суда и линейные контейнеровозы, работающие по расписанию.
В один из дней состоялся разговор по УКВ теплохода «Фараб» из Жданова с земляком из того же Азовского пароходства. «Фараб» доставил груз хлопка и по прибытии получил 98-й номер очереди. Через две недели стоянки очередь продвинулась на сорок номеров. Сегодня его вызвал диспетчер родного пароходства и предложил халтуру на время вынужденного простоя. Дело в том, что хлопок – груз объёмный. Забив полностью трюма хлопковыми кипами, судно использует меньше половины грузоподъёмности. А тут подвернулся очень выгодный фрахт. И вот «Фарабу» предложили, тайно покинув очередь, сходить в Грецию и перевезти на палубе партию очень ценной колёсной техники на Кипр. При самом неблагоприятном раскладе можно было обернуться не более, чем за неделю, при этом сохранив за собой очередь на выгрузку в Латакии. Оставалось только договориться с земляками, чтобы во время ежедневных перекличек кто-нибудь отвечал диспетчеру порта за отсутствующего. Этот вопрос быстро уладили, и «Фараб» отправился зарабатывать сверхплановую валюту.
В первые два-три дня всё шло, как и было задумано. Каждое утро на перекличке за теплоход «Фараб» отвечал его земляк. Очередь двигалась. Всё было хорошо, но однажды диспетчер после переклички неожиданно зачитал «Фараб» в списке судов, вне очереди заводимых в порт: видимо, грузополучатель, утомлённый бесплодным ожиданием, предпринял какие-то свои шаги для ускорения выгрузки. Началось замешательство. Лже-«Фараб», только что ответивший на вызов, вдруг замолчал. А что было поделать земляку, когда вместо имени надо было предъявлять реальное судно?
Катер портовой инспекции отправился на внешний рейд разыскивать пропавшее судно. Безрезультатно. Началась лёгкая паника. Судно внезапно исчезло, причём вместе с грузом, о скорейшей доставке которого так беспокоился получатель. Стоит напомнить, что происходило всё это в условиях военного времени.
Когда через несколько дней пропавший «Фараб» снова объявился на внешнем рейде Латакии, ажиотаж, вызванный его исчезновением, уже несколько поутих. На его вызов по радио диспетчер невозмутимо ответил:
- Добрый день, «Фараб». Добро пожаловать снова на рейд Латакии. Ваш номер – сто семнадцатый.
СУБОРДИНАЦИЯ
Как же мы, судоводители торговых судов, не любим встречаться в море с военными кораблями! Никогда не знаешь, какого подвоха от них ожидать, что взбредёт в голову стоящему на мостике вояке.
Ну, когда идут манёвры, учения, стрельбы – тут всё ясно: принимаешь по радио заблаговременное оповещение о закрытом районе и обходишь его стороной. Но когда встречаешься в открытом море с одиночным кораблём – надо быть начеку. Мало того, что у военных, постоянно стоящих в базах, отсутствуют опыт плавания и элементарные навыки управления кораблём. Они проливы проходят по боевой тревоге – чего ж от них ждать! Так ведь они зачастую просто игнорируют правила плавания и расхождения судов. Так ведут себя ныне на автодорогах «новые русские», полагающие, что дорогу уступать следует тому, у кого морда толще и машина дороже. Так и хочется, встретив военный корабль, привести его на кормовые курсовые углы и тикать полным ходом, как от применённого оружия.
Как-то, на пути в Мурманск, подходим ко входу в Кольский залив, готовясь принять лоцмана. Слева в нескольких милях от нас идёт на пересечение курса огромный атомный ракетный крейсер. Пеленг на него не меняется. Дистанция сокращается. Наш капитан долго выжидает, что предпримет вояка, потом, не дождавшись, командует «право на борт» и уходит на циркуляцию – от греха подальше.
В это время на мостик поднимается буфетчица, заранее приготовившая поднос с чаем для лоцмана. Буфетчица – старая, опытная морячка. Оглядев горизонт, она спрашивает капитана:
- А почему этот корабль не уступает нам дорогу? Ведь мы же у него по правому борту?!
- А потому, - с досадой отвечает капитан, - что там на мостике стоит адмирал, а ваш капитан – всего лишь старший лейтенант запаса!
Могут быть разные мнения по поводу знаменитого ленинского высказывания о том, что кухарка может управлять государством. Но, во всяком случае, могу свидетельствовать, что судовая буфетчица с простого лесовоза даст фору иному адмиралу в управлении кораблём!
В ТУМАНЕ
Пятидесятые годы. Старенький морской буксир ведёт баржу вдоль Мурманского берега. На буксире – ни авторулевого, ни гирокомпаса, ни радиолокатора, поэтому судёнышко тащится под самым берегом, цепляясь за приметные мысы визуальными пеленгами по магнитному компасу.
Ночью вахту на мостике несёт старичок-капитан. К нему разделить ночную скуку из машинного отделения поднимается пожилой стармех. Деды ставят на электрическую плитку чайник и предаются воспоминаниям – как оно было при царе Горохе.
За разговорами забыли про чайник и не заметили, как он закипел. Старички беседуют, а чайник всё кипит, пар из него в ночной темноте заполняет рулевую рубку. Вот уж и стёкла запотели, так что ничего через них не видать.
- Глянь-ка, не видно ни зги! – заметил первым стармех.
- И впрямь, - спохватился капитан, - Никак, в туман вошли. Какой густой туман, носа не видать!
- В этих краях да в это время туман – не редкость, - авторитетно засвидетельствовал стармех.
-Ну, так что ж, - сказал капитан, - Раз такое дело, ступай в машину, будем на якорь становиться. А я боцмана вызову.
Встали на якорь. Капитан записал в судовом журнале, что стоим из-за тумана, видимость – ноль. Стармех снова поднялся на мостик – теперь-то уж в машине и вовсе нечего делать. Вспомнили про чайник, сняли его, попивают чаёк да продолжают прерванную беседу.
Светает. На мостик поднимается старпом принимать вахту. Подошёл к лобовому стеклу, протёр его рукавом фуфайки, глянул вперёд и спрашивает:
- А чего стоим-то?
Немая сцена.
ОСНОВНОЙ ИНСТИНКТ
Рассказ Николая К. относится к той эпохе, когда, согласно официальной версии, опрятные и морально устойчивые советские моряки с одухотворёнными лицами топали по дуге большого круга прямиком к коммунизму.
Работая на судне 3-м механиком, Коля по общесудовому расписанию по тревогам был командиром группы разведки, входившей в аварийную партию. На учебных тревогах при отработке борьбы с водой для закрытия условных пробоин использовался облегчённый учебный пластырь – брезентовый квадрат 2 на 2 метра. Боевой кольчужный пластырь представлял собой тяжеленную многослойную конструкцию, укреплённую сеткой из стальных колец, хранился в свёрнутом виде на штатном месте, чтобы быть готовым к использованию при реальных повреждениях. Хорошо, если добросовестный боцман раз в полгода разворачивал его для просушки.
Однажды на судне случилась авария. Получив пробоину в борту, судно начало принимать воду в трюм. Сыграли общесудовую тревогу – настоящую, боевую, и начали бороться за живучесть. Команда работала чётко и слаженно.
Когда усилиями всей команды достали и начали разворачивать боевой пластырь, из него посыпалась контрабанда – спрятанная кем-то из членов экипажа пачка порнографических журналов. Моряки прекратили бороться за живучесть, побросали подкильные концы и шкоты, уселись на палубу и принялись рассматривать «порнуху». Помполит, после короткого замешательства въехав в ситуацию, кинулся было отбирать запрещённую литературу – да куда там! Моряки сбились в кучку и, заняв круговую оборону, продолжали жадно листать журналы. На короткое время половой инстинкт возобладал над инстинктом самосохранения.
Как видим, и в светлое советское время ничто человеческое было нам не чуждо.
НЕМНОГО О ПОКОЙНИКАХ
На судне погиб старший помощник капитана. Несчастный случай.
Как только это произошло, с судна сообщили о несчастье в пароходство, а самого покойника положили в мясную морозильную камеру артелки – судовой провизионной кладовой, чтобы в сохранности довезти его до дома. Эти кладовые на морских судах имеют приличные размеры, морозильная камера была с хорошую комнату. Так что устроили его с комфортом.
Приходит судно в родной порт, прибывает на борт комиссия для оформления прихода: пограничники, таможня и санитарно-карантинный врач. Так или иначе, информация, переданная с судна, на момент прихода до них не дошла.
Вот женщина-врач в сопровождении артельщика – матроса, отвечающего за хранение продуктов, отправляется проверять состояние провизионных кладовых.
Настроение у неё неважное, замечания и придирки сыплются как из рога изобилия:
- Колода для рубки мяса не зачищена, куртка поварская несвежая, раствор хлорки выдохся, ножи и доски не отмаркированы, вон таракан пробежал, - ворчит докторша. – В общем, санитарное состояние пищеблока неудовлетворительное. И вообще, хотелось бы увидеть вашего старшего помощника.
- А он здесь, вон – в соседней камере, - говорит артельщик, услужливо открывая дверь.
Можно себе представить, какой звук издала врачиха, когда заглянула в мясную камеру и среди мороженых полутуш увидела заиндевелого чудака с пробитой головой!
В 1983 году, когда я впервые был направлен на судно на должность старшего помощника капитана, мне пришлось принимать дела у покойника. Мой предшественник, прежний старпом, был убит на палубе волной во время шторма.
Вскоре после того, как я вступил в должность, ко мне на судно приехала жена. Судового врача у нас тогда не было, поэтому в моём полном распоряжении находился роскошный медицинский блок, включавший каюту врача, амбулаторию и просторный изолятор с большой ванной, которую я предоставил жене – помыться с дороги.
Садясь в ванну, Наталия решила съязвить:
- Небось, до меня последней в этой ванне твоя любовница мылась?
- Да нет, - говорю, - до тебя последним в этой ванне покойника обмывали.
Наталия замерла в грациозной позе. Едва удерживая равновесие над ванной, она лихорадочно соображала: сказал я правду или пошутил?
КАРАНТИН
О том, что в Керчи объявлен холерный карантин, я узнал утром, когда отправился за хлебом. Подойдя к магазину, я увидел сидевшего в дверях мужика. Мужик держал в руке пивную кружку и всем входящим поливал этой кружкой на руки раствор хлорки из стоявшего перед ним тазика.
Город был закрыт, подступы к морю заблокированы, дороги перекрыты. Выехать из него можно было только через холерные изоляторы – обсерваторы, в которые превратили школы, больницы, пансионаты и техникумы. После сдачи анализов и шестидневного наблюдения в этих обсерваторах попавшие в них счастливчики в специальных автобусах отправлялись на вокзал, оцепленный войсками. Но, несмотря на все предпринятые меры, очередь на выезд растянулась до начала ноября.
Были закрыты пляжи, кинотеатры, рынок. Отдыхающим не рекомендовалось бывать в местах скопления людей. И повсюду – хлорка, хлорка. Хотя официальных данных о числе заболевших и умерших не было, и из наших близких никто не заболел, однако среди коренных жителей ходили разговоры: вот у тех-то зять помер; а таких-то с соседней улицы знаете? Так у них двоих в больницу увезли. Разнообразные слухи были противоречивыми.
Когда многочисленная родня собралась на день рождения бабушки Марфы, за обильным столом, накрытым во дворе, разговор зашёл, конечно же, и о холере.
- Давайте спросим дядю Васю! – предложил кто-то из собравшихся, - Он на мусоровозе по всему городу ездит и всё знает!
- Граждане! Волноваться нечего! – авторитетно заявил дядя Вася. – Мрут они все. Хоронят их в цинковых гробах и цементом заливают. Так что волноваться тут нечего.
- А сам-то ты, дядя Вася, не боишься на мусоровозе ездить? – спросили его, - Всё-таки со всякой заразой дело имеешь!
На это ответила бабушка Марфа:
- А мий дядя Вася самогонку пьэ, його нияка холера не возьмэ!
НА КОСЕ ЧУШКЕ
Проводя лето в Керчи, нельзя не побывать на косе Чушке.
В самом узком месте Керченского пролива, где от суши до суши 4 километра, напротив северных пригородов Керчи, от противоположного, кубанского берега в море выдаётся песчаная коса, имеющая длину 18 километров и ширину в самом узком месте – 200 метров. Говорят, что в сильный шторм через неё перекатываются морские волны.
Во время войны несколько волн отступлений и десантов прокатились через пролив, оставив на десятилетия незаживающие раны – следы боёв. В 1945 году железнодорожный мост, построенный в спешке через пролив, был снесён весенним ледоходом. В послевоенные годы в этом месте была построена паромная переправа: на одном берегу – порт Крым, на другом – порт Кавказ. У порта Кавказ на косе расположился посёлок железнодорожников и портовиков, обслуживающих переправу. Сама коса представляет собой сплошной песчаный пляж и, хотя относится к территории Краснодарского края, считается излюбленным местом отдыха керчан и гостей города.
Проведя целый день на Чушке, мы с 5-летним Артёмом и 4-летним племянником Женькой возвращались домой. Переправившись на пароме обратно на крымский берег, мы взяли штурмом заднюю площадку автобуса «Порт Крым – Керчь». Ребятишкам уступили одно на двоих место у окошка, и они, чрезвычайно довольные, глядя в окно и болтая ногами, всю дорогу распевали:
«Когда едешь на Кавказ,
Солнце светит прямо в глаз.
Возвращаешься в Европу –
Солнце светит прямо в…» ну, и так далее.
А я, зажатый у задних дверей, кричал им через салон: «Молчать, балбесы!»
Пассажиры меня добродушно увещевали:
- Успокойтесь, папаша, что такого: ребятишки оттягиваются.
Дома тётя Шура с дядей Ваней уже ждали обедать за накрытым столом.
Дядя Ваня поднёс мне обязательную стопку абрикосовой самогонки:
- Кушай, Боря, кушай. Самограй – она самая полезная фрукта.
Выпили, принялись за еду. Дядя Ваня спросил:
- Боря, ну, як там, на Чушки?
Ну что значит: как там на Чушке? Отвечая на такой вопрос, надо знать, что спрашивающий имеет в виду.
Коса Чушка, за многовековую историю видевшая и скифов, и древнегреческое Боспорское царство, и князя Тьмутараканского Глеба, и татар с турками, и немало войн, однако же и в наши дни меняет свой облик. После постройки в 1955 году железнодорожной переправы порт Кавказ продолжает расстраиваться, поселок растёт, реконструируется морской канал. Новые автомобильные паромы появились рядом со «старичками». Да и сама коса «ползёт»: подмываемая постоянным течением из Азовского моря, она движется в сторону Чёрного моря, порой со скоростью несколько метров в год. Нам показывали сваи, торчащие из воды – всё, что осталось от стоявших раньше домов. С другой стороны косы, наоборот, вырастали новые дома на том месте, где раньше плескалось море.
Так что мне ответить? Кто знает, когда дядя Ваня, в свои 68 лет редко выходящий за пределы усадьбы, в последний раз там побывал?
Поэтому я так и ответил:
- Да как тебе сказать, дядя Ваня? Когда ты в последний раз был на Чушке?
Дядя Ваня налил себе и хлопнул внеочередную стопку самограевки, надолго замолчал. Потом ответил:
- Остатний раз, Боря, я на Чушки в сорок втором годе… загорал.
Он опёрся щекой на ладонь и продолжил, глядя прямо перед собой:
- Бросили мене, … твою мать. Ни наших, ни нимцив. Ни жратвы, ни патронов. Из пулемёта хрен застрелишься. Приказа отступать никто не дал… - дядя Ваня горестно вздохнул. - И в плен-то пришлось сдаваться вонючим румынам.
Дядя Ваня замолк, налил и выпил ещё одну стопку, потом усмехнулся.
- Что смеёшься, дядя Ваня?
- Как не смеяться? Чуть не подох!
…Мой отец был на передовой с 1941 по 1944 год, пойдя в последнюю разведку боем под Паричами перед началом Белорусской операции.
Один его брат погиб в начале войны, другой на своём танке вошёл в Вену.
Мама потеряла на фронте всех троих своих братьев – самый младший пал под городом Брно за несколько дней до Победы.
Но когда тем или иным образом мысли мои обращаются к минувшей Великой войне, мне почему-то видится одна и та же картина. Жаркий май 1942-го. Керченский пролив. 18-километровая полоска песка, омытая кровью бойцов бесславно сгинувшего Крымского фронта. И на ней словно бы с высоты птичьего полёта я вижу младшего политрука Ивана Евдокимовича Романенко, с ручным пулемётом стоящего один на один против закованных в броню полчищ Манштейна.
РАДИОЛОКАЦИЯ
На судне вышел из строя один их двух радиолокаторов. Судовые радисты повозились с ним, но ничего сделать не смогли: все токи, все другие параметры – в норме, а картинки на экране нет, ну хоть ты тресни! Пришлось заранее с моря дать радиограммой заявку на вызов береговых специалистов.
Пришли в родной порт. Стоянка короткая, дел у всех по горло. Начальник радиостанции, уходя с судна по делам, оставил вахтенному штурману ключи от своего хозяйства и предупредил, что должны придти специалисты. Береговые спецы пришли, вахтенный штурман отдал им ключи, отвёл на мостик, заранее подписал наряд и оставил одних – своих дел полно.
Мастера стали проверять локатор – и впрямь, всё работает, а картинки нет. Сняли тубус – кожух с маской-«намордником» для защиты от солнечных лучей, провели пальцем по экрану – на нём наросло пыли сантиметра в два толщиной! Всё понятно, электростатическое поле, создаваемое электронной трубкой, электризует и притягивает частицы пыли, но нельзя же так запускать прибор! Они написали на экране пальцем по пыли неприличное слово, установили на место тубус и собрали инструменты. Вахтенному помощнику сказали, что работу закончили, а начальник судовой радиостанции пусть после выхода в море сообщит радиограммой, как работает локатор.
Через несколько дней в адрес базовой радионавигационной камеры с моря пришло по радио сообщение, что, мол, локатор работает, спасибо, но вот только почему-то секторит…
МНЕМОНИЧЕСКИЕ ПРАВИЛА
Мнемонические правила помогают нам запоминать труднозапоминающиеся сведения. Общеизвестен классический пример для запоминания цветов радуги: «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». В своё время я был немало удивлён, узнав от школьного учителя стихотворное правило для воспроизведения числа «пи» с точностью до восьмого знака после запятой: «Кто и умён, и мыслию сметливый, «пи» быстро съест, как сливу» - количество букв в каждом слове определяет цифру.
В морском деле есть свои шутливые мнемонические правила. Как, например, запоминали расположение топовых фигур на вехах навигационного ограждения? Северная вешка – конус вершиной вниз – «рюмка», южная – вершиной вверх – «зонтик». На севере холодно – значит, для сугрева надо принять рюмочку, на юге жарко – нужен зонтик от солнца. Или расположение огней лоцманского судна – белый над красным: «У лоцмана белая фуражка и красный нос». А разбивка лотлиня – вообще шедевр. Ручной лот для измерения глубины представляет собой гирю с пятидесятиметровым линём, в который через каждый метр вплетены специальные кожаные марки. А через десять метров помещены флагдуки – разноцветные флажки, на каждом десятке разные: красный, синий, белый, жёлтый, бело-красный. И порядок следования цветов определяется правилом: «Каждая судовая б… желает быть красивой».
Но наповал сразил всех своих слушателей наш преподаватель, который вёл на первом курсе семинар по истории КПСС. Он предложил правило для запоминания руководящего состава первой российской марксистской группы «Освобождение труда»: Плеханов, Игнатов, Засулич, Дейч, Аксельрод.
НА КАМБУЗЕ
Жена Сергея С. рассказывала. Как-то она приехала к мужу на судно. Серёга, будучи вторым помощником, постоянно пропадал на палубе у трюмов, наблюдая за погрузкой, и Галина оказалась предоставленной самой себе. Поздно вечером, проходя по пустынному коридору надстройки, она услышала вопли, доносившиеся с камбуза: это, прилично выпив, ссорились буфетчица с поварихой.
- Ты шалава! Потаскуха, каких не бывало! – кричала одна их них, – Даёшь всем подряд! На тебе пробы негде ставить!
- А ты, - отвечала ей оппонентка, – Ты страшилище! Крокодил! Тебя никто не е…т!
- Что?! Я крокодил? Меня никто не е..т?! Да меня все е..т!
ВИЗИТ АДМИРАЛА
Матрос Петя К. срочную службу проходил на Краснознаменном Северном флоте и участвовал в учениях «Океан-76». После успешного завершения учений Петин корабль в числе других поставили на рейде Североморска, а команду в течение двух дней подвергали усиленным строевым занятиям – ожидался визит командующего, и его следовало достойно встретить.
Вот команда корабля в парадной форме построена вдоль борта. Вдали показался адмиральский катер. Моряки в последний раз проинструктированы, в каком порядке отвечать на обращения командующего.
А незадолго до построения неряшливый кок вынес из камбуза и вывалил за борт содержимое котла с остатками матросского завтрака, оставив на борту и привальном брусе потёки манной каши (а может, это были макароны).
Катер приближается. Адмирал вытягивает руку в сторону загаженного борта и гневно орёт в микрофон:
- Бардак! У вас весь борт обосран!
Команда дружно отвечает:
- Здравия желаем, товарищ адмирал!
А в ответ:
- Я вам покажу! Почему весь борт засрали?!
- Служим Советскому Союзу!
- Я говорю, весь борт у вас обосран! – кипятится адмирал.
В ответ гремит троекратное «Ура!»
СМОГ
В каюте третьего помощника сидит большая компания, накурено – хоть топор вешай.
Заходит четвёртый механик, щурится от едкого дыма и восклицает:
- Ну, смог!
Собравшиеся дружно отвечают:
- Ну, наконец-то!
О ЧЁМ ГОВОРЯТ В КАЮТАХ?
В заведование четвёртого механика на судне входят вспомогательный паровой котёл и система сточных вод, недаром его называют «король говна и пара».
Однажды хозяйство четвёртого механика пополнилось новым оборудованием: с берега доставили портативную химическую лабораторию для производства анализов котельной воды – аккуратный настенный шкафчик со специальными полочками, заполненными пробирками и колбами.
Старую химлабораторию у него тут же выпросил второй помощник. Он нашёл ей достойное применение: по его заказу плотник изготовил новые полочки, с гнёздами не под пробирки, а под бутылки и стаканы. Получился мини-бар, который второй помощник повесил в своей каюте за дверью.
Достоинство этого бара состояло в том, что, собравшись компанией, можно было по очереди подходить к нему, стоя выпивать и закусывать, причём выпивающего не было видно из коридора даже при открытой двери. И на поверхности стола не оставалось следов от стаканов. В лихую годину антиалкогольной кампании скрытность – фактор немаловажный.
Стоянка в родном порту. Разгар рабочего дня. Помполит несёт свою нелёгкую, но нужную службу. Он медленно проходит по коридору палубы комсостава и прислушивается к обрывкам разговоров, доносящимся через вентиляционные решётки каютных дверей. В одной каюте говорят о женщинах, в другой – о футболе… Это нормально. Чу! В каюте второго помощника заговорили о работе. Значит, выпивают!
Помполит врывается в каюту. Там сидит компания, но на столе пусто, признаки выпивки отсутствуют. Тогда он, присев и наклонившись к краю стола, начинает шарить взглядом вдоль его полированной поверхности – ловит блики, пытаясь найти следы от стаканов.
Но поверхность стола девственно чиста. Уловка второго помощника ещё долго будет тайной для помполита.
КОЧЕГАР
Помполиту Алексею Ивановичу С. исполнилось 50 лет. Судно стояло в родном порту, и на борт принесли свежий номер бассейновой газеты, где было напечатано поздравление юбиляру. В нем, в частности, упоминалось: « Алексей Иванович С. прошёл славный трудовой путь от кочегара до первого помощника капитана».
Когда в конце рабочего дня Алексей Иванович собрал в своей каюте небольшой фуршетик, его спросили:
- А что, Алексей Иванович, Вам и вправду довелось работать кочегаром? Ещё на настоящем паровом судне? С трубой-макарониной на оттяжках?
Разомлевший после нескольких рюмочек юбиляр разговорился:
- Да, ребята, я действительно работал кочегаром. Только не на пароходе, а в обкомовской котельной.
При нашей котельной имелась баня для избранных. Как-то вызывает меня высокое обкомовское начальство и говорит: «Сегодня у нас будут очень важные гости. Им обещана баня. Так что ты уж смотри, братец, не подведи – обеспечь паром на лучшем уровне. Если оправдаешь надежды – мы в долгу не останемся».
Ну, я, конечно, расстарался. Начальство осталось очень довольно. И ведь не забыли про меня!
Через день вызывают меня опять и говорят: «Спасибо, братец, уважил. Долг платежом красен. Проси, чего хочешь».
Я, не смея надеяться, высказал свою просьбу: мол, с детства мечтаю о дальних плаваниях, и хотел бы пойти работать на пароход. – «А кем бы ты хотел?» - спрашивают. – «Ну, не знаю, - говорю. – У меня ведь ни образования, ни языков иностранных. Может, кочегаром, матросом или там уборщиком». – «Нет, - говорят обкомовские начальники, - матросы и кочегары не в нашем ведении. Наша номенклатура – судовые политработники. Кочегаром и матросом мы тебя на судно послать не можем. Можем сделать тебя первым помощником капитана».
Так, окончив курсы первых помощников, - заключает Алексей Иванович, - я и стал помполитом.
ДОКТОР
Молодой, ещё не испорченный ленью и непрерывными попойками судовой врач, впервые попавший на судно, попытался обидеться:
- Борис Владимирович, почему Вы зовёте меня «Док»? Я ведь не называю Вас (и начал лихорадочно соображать, как пообиднее можно сократить название моей должности)… Я не называю Вас, скажем, «стар. пом. кап.»!
Все присутствовавшие моряки от души рассмеялись:
- Да его весь флот старпомом зовёт!
ТОРМОЗНОЙ ПУТЬ СУДНА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ МЕДИЦИНЫ
С первых дней работы на флоте мне было известно, что судовые медики – самый передовой отряд флотских раздолбаев. Поэтому я не удивился тому бардаку, который творился на курсах медицинской подготовки для старпомов. Особенно в первые дни, когда до экзамена было ещё далеко, там говорилось о чём угодно, только не о деле.
Как-то, немного опоздав к началу лекции, я застал в разгаре странную дискуссию. Лектор, облокотившись на кафедру, обсуждал со слушателями – что бы вы думали? – тормозной путь судна.
- Тормозной путь судна равен пяти длинам его корпуса, - отстаивал он свою версию.
Сидевшие в аудитории капитаны и старшие помощники тщетно пытались его убедить, что корабли бывают разные, у них разные корпуса, разные двигатели, различные гидродинамические характеристики. Одно и то же судно может иметь разные варианты загрузки, ходить разными скоростями и в разных погодных условиях, да мало ли ещё что!
Но лектор твёрдо стоял на своём:
- Мой шеф, профессор, доктор медицинских наук, побывал на морском судне, и там узнал, что именно пятикратная длина корпуса составляет тормозной путь судна. Не будете же вы спорить с профессором, доктором наук?
Мне сразу же вспомнилось, как в середине семидесятых годов судовой врач Анатолий Ганчо, сходив в рейс на морском судне, написал повесть «В дальнее плавание». В той книжице боцман раздавал матросам зуботычины и сажал их на гауптвахту, почту на борт приносил чиновник таможни Циммерман, а повар прикармливал на камбузе ручную крысу Парашу. Во время жестокого шторма всех спасал матрос-уборщик Димка, который с камбуза прорывался через открытую палубу на мостик, чтобы доставить капитану обед в солдатском котелке. За этот подвиг благодарный капитан, обитавший на шатком топчане в углу рулевой рубки, наливал Димке стакан водки и ставил его на руль. При этом с судна, следовавшего на юг вокруг Африки, африканский берег наблюдался почему-то справа, и оттуда доносились звуки тамтама. В журнале «Морской флот» вышла рецензия на эту ахинею под заголовком «Пасквиль на моряков». Однако эта белиберда была издана в издательстве «Советская Россия» тиражом 150 тысяч. Ох, уж эти доктора!
- Ладно, - говорю, - давайте договоримся так: если за ручку машинного телеграфа будет держаться судовой врач, то тормозной путь всегда будет составлять пять длин!
ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ
У второго механика Вовы С. все истории начинались одинаково: «Было это там-то. И хотя мы стояли на рейде, но выпивки у нас было до чёртовой матери!»
В начале 80-х нам ещё разрешали брать с собой жён в каботажные рейсы. Огромный пароход, на котором работал Вова, вёз из Германии в Обскую губу трубы, предназначенные для Уренгойского газопровода. По пути зашли в Мурманск, открыли границу, захватили с собой приехавших жён и запаслись изрядными запасами спиртного.
Через несколько дней встали на якорь на рейде Нового Порта в Обской губе. Сообщения с берегом не было. Пришвартованный плавкран начал выгрузку труб на подходившие баржи, а большая компания, сколоченная Вовой, приступила к многодневной пьянке. В его группу входили все механики с жёнами (кроме четвёртого, поставленного на бессрочную ударную вахту), непременный хозпом и некоторые другие приближённые лица. Пьянствовали в каюте старшего механика, как самой просторной. Там имелись и огромный стол для гостей, и радиола, и место для танцев.
На судне шла выгрузка, проводились повседневные работы, техучёба, военно-морская подготовка, даже учебные тревоги, а в каюте старшего механика всё это время текла своя жизнь.
И день эдак на шестой догулялись до того, что жена третьего механика, перепив, почувствовала себя плохо и, выйдя на шлюпочную палубу, перегнулась через релинг и выпала за борт. Вахтенная служба её заметила, и тут же сыграли тревогу «Человек за бортом».
В каюте стармеха продолжают пить, обмениваясь едкими замечаниями в адрес старпома, который уже достал всех своими учебными тревогами.
Тем временем мимо иллюминатора стремительным течением проносит отчаянно барахтающуюся женщину. Стармех, глянув в иллюминатор, на секунду задержал взгляд на утопающей, пытаясь сосредоточиться, потом, отмахнувшись, как от бредового видения, сказал:
- Херня! Это не с нашего парохода.
ВЕСЁЛЫЙ МОНАХ
У русскоязычного антверпенского маклака в магазине появилась новинка: кукла под названием «Весёлый монах». Маклак поставил монаха возле кассы и разрешал желающим его потрогать. Вскоре секрет куклы был разгадан: если стукнуть этого монаха по голове, то из-под его рясы выскакивал здоровенный член. Советским морякам эта игрушка очень нравилась.
Заходят к маклаку три рафинированные дамы – преподавательницы с ленинградского учебного судна. Начинают рыться в товаре, переворачивают всю лавку вверх дном, всё примеряют на себя, ко всему прицениваются, ничего не покупая. Маклак долго терпел, сначала краснел, под конец уже позеленел от злости.
Минут через сорок дамы направляются к выходу, так ничего и не купив.
- Эй, девушки! – окликает их хозяин.
Дамы оборачиваются, маклак бьёт монаха с размаха по башке и напутствует:
- А это вам на дорожку!
ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ ПРИСТРАСТИЯ
В начале 80-х на наших судах стали появляться первые системы биологической очистки сточных вод. То, что сейчас встречается на каждом шагу и известно как биотуалеты, в ту пору было дорогой новинкой, которая внедрялась на новых очень больших судах. Система биоочистки капризна. Её нельзя осушать, для смыва надо использовать питьевую воду, а никак не морскую. И упаси Боже сливать в унитазы моющие средства, хлорку и прочую гадость – капризные нежные бактерии могут погибнуть. На этот случай у четвёртого механика всегда хранятся большие банки с дополнительным запасом бактерий – на рассаду.
Как-то на одном из наших судов такая система вышла из строя. Приехали из-за границы специалисты-гарантийщики. Осмотрели они систему и вытаскивают из унитаза смятую цветную страницу из журнала «Огонёк»: - «Что это?» Очень трудно было им объяснить, что это – заменитель туалетной бумаги, которая в СССР является дефицитом. Оказалось, что бактерии передохли от ядовитого свинца, содержащегося в типографской краске.
Имея в виду этот и подобные случаи, один стармех, наплевав на существовавший тогда запрет, закупил за границей туалетной бумаги долларов на сто пятьдесят и отнёс эту сумму на счёт техснабжения как расходный материал системы. В пароходстве мгновенно отреагировали. На стармеха сделали начёт, и нет бы просто тихо удержать с него деньги. Его вызвали на партхозактив пароходства в качестве отрицательного примера по вопросу бережливости.
Когда несчастного стармеха выволокли на сцену конференц-зала и потребовали объяснений, он скромно развёл руками и сказал:
- Я же не виноват, что мои бактерии «Правду» не переваривают.
БУДИЛЬНИК
Накануне отхода судна четвёртый механик Серёга Б. встретился в универмаге с мотористом со своего судна. В очереди за будильником. Будильников на всех не хватило, и последний достался мотористу. Четвёртый механик остался ни с чем. Он начал уговаривать товарища уступить ему покупку, но тот был непреклонен.
Тогда Серёга сказал:
- Я сделаю так. Вот видишь, я покупаю бутылку водки. Она стоит четыре-пятьдесят – столько же, сколько будильник. Я хочу, чтобы ты знал, что она у меня есть, и я возьму её с собой в рейс. Объявляю тебе, что готов в любое время обменяться.
На следующий день после отхода в каюту четвёртого механика постучали. Вошёл моторист и молча поставил на стол будильник.
ПОЛЕЗНЫЕ ИСКОПАЕМЫЕ
В 70-х годах знакомый, работавший на землечерпательном снаряде в Клайпеде, рассказывал мне, что они время от времени поднимали со дна оставшиеся с войны боеприпасы – неразорвавшиеся бомбы и снаряды. Обнаружив в ковше снаряд, работу прекращали и вызывали военных, которые со всеми предосторожностями вывозили и обезвреживали смертоносный груз. За это экипажу земснаряда полагались «гробовые» - 20 процентов надбавки к зарплате за опасную работу.
Случалось, что опасная добыча подолгу не попадалась, а иной раз шла косяком, когда натыкались на целые залежи снарядов и мин. В этом случае часть снарядов припрятывали в судовой кладовке, откладывая «на потом». И когда подолгу шла «пустая порода», предусмотрительно запасённые боеприпасы потихоньку подбрасывали в ковши землечерпалки.
ПОЭТ И КОМПОЗИТОР
В честь скульптора Екатерины Белашовой назван теплоход, на котором мне довелось работать. В столовой команды на судне помещены фотопортрет Екатерины Фёдоровны и её биография, а в кают-компании стоит её бюст с краткой надписью: «Е. Ф. Белашова» без пояснений. Видимо, подразумевается, что комсостав – публика образованная и знает, кто есть кто.
Во время стоянки к одному из командиров приехала жена. За обедом в кают-компании она долго смотрела на стоящий напротив бюст, потом, желая показать осведомлённость, громко спросила своего благоверного:
- Ты хоть сам-то читал что-нибудь из Белашовой?
Ну, лучше бы уж молчала. Господа офицеры недоумённо подняли головы от тарелок. А муж эрудированной дамочки подавился борщом и обречённо махнул рукой:
- Да нет, мы только песни на её музыку поём.
ДАВНЕНЬКО НЕ БЫЛИ…
На судне, где я работал старшим помощником капитана, третьим помощником был один малый, примерно моего возраста, успевший уже побывать вторым помощником и разжалованный в третьи за какую-то провинность.
Раз, во время стоянки в Калининграде, с берега к отходу не прибыл второй помощник.
Разгневанный капитан объявил:
- До комиссии КПП осталось 40 минут. Если второй помощник к этому времени не вернётся, выйдем в море без второго! Я сам буду стоять за него ходовую вахту, а обязанности второго помощника по заведованию разделим между третьим и старпомом.
- Ну что ж, Николаич, - говорю третьему помощнику, - поработаем. Давненько мы с тобой не были вторыми!