Ева коротко вздохнула, плавно высвобождая матовое плечико из глубин небытия. Сладкая судорога жизни волной прокатилась по ее совершенному телу и Божественная женщина окончательно проснулась.
Первое понятие, которое сознание четко и ясно преподнесло ей, было принято как само собой разумеющееся без вопросов и удивления – у нее есть Адам и это так же естественно и неотъемлемо как ее собственное «я» и как желание утолить жажду и голод. Она сладко потянулась навстречу солнцу и в обилии его щедрых лучей выпорхнула в жизнь.
Ей не нужно было познавать эту жизнь, постигая суть явлений. Наделенная совершенной интуицией она уже знала гармоничный порядок устроения мироздания. А что еще женщине надо?
Утро жизни началось как обычно – легкая уборка для придания жилищу «особенного» уюта, подбросить дров в неугасимое пламя семейного очага, собрать в саду дары Божьи к обеду, красиво уложить их в вазу, чтобы мужчине было приятно, когда он, голодный, вернется с охоты…
Кстати, она не чувствовала ни напряжения от погони за животным, ни опасности, ни даже охотничьего азарта. Хм, Адам не на охоте? Она прислушалась к себе и ощутила приятный горьковатый вкус янтарного напитка. Услужливое воображение незамедлительно нарисовало ей небольшую пивную за углом, где мужчины обычно собирались, чтобы обсудить нюансы предстоящей охоты.
Нет, это не Ева нахмурила недовольно брови… это искушение! Орудие изгнанного сына, с помощью которого он намеревался выполнить грязную, но необходимую работу и придать совершенству законченный вид, соединив обе противоположности в одно целое посередине которого обреталась гармония. Но разве может первая женщина в своей восхитительной непосредственности и наивности противостоять коварному искусителю? Она передумала идти к источнику, чтобы наполнить кувшин свежей водой. – «Вчерашнюю пусть пьет, после пива все равно…». Прелестные фиалки, бережно собранные в милый букетик, чтобы усладить взор любимого первозданной красотой, так и остались лежать на пороге. «Какая разница? Затуманенными глазами не увидит…».
Что-то стало нехорошо. Ева почувствовала неясное раздражение и окинула взглядом бесконечный небесный простор. На горизонте бесформенным темным пятном расплывалось предчувствие близкой опасности. О, она еще не знала, как агрессивны бывают мужчины, только что вкусившие от древа познания (и когда она, искушенная впервые, успела протянуть заветный плод Адаму? Забыла…). Мало вкусить, надо еще прочувствовать и осознать последствия.
Внезапно резкая боль пронзила хрупкое тело Евы и в глазах заметались ярко-оранжевые блики. Острыми толчками боль атаковала пока не взорвалась под грудью, перехватив дыхание. Ева рухнула на колени: «Бог мой! За что? Почему его бьют, а мне больно? Я не хочу страдать за его глупость! Отдели!» Снисходительно дрогнули небеса…
Опустошенная Ева сидела у очага, глядя на тлеющие угли. «Что-то не так… почему одиноко и грустно? Почему многоцветная, яркая палитра жизни больше не радует взор? Почему удивительная небесная музыка не услаждает слух? Это все он, Адам, виноват. Все! Надоело.» Ева, Ева! Ты еще не испила и малую часть от половины твоей чаши, а уже отчаялась.
Но неразумная женщина не хочет ничего слышать. В ярости топнув идеальной ножкой Ева вышла навстречу Адаму. «Ты где шатался? Почему не пошел на охоту? Останешься без ужина. Я стараюсь, устраиваю наш дом, придумываю, чем бы приятным тебя порадовать, а ты! неблагодарная…» О, небеса, закройте уши. Уставший от бессмысленных споров в пивной, избитый, слегка под мухой Адам (у мужчин невероятная загруженность по жизни) в непонимании уставился на обезображенное гневом совершенство. Затем он перевел недоуменный взгляд на свои руки, ноги и в глубокой задумчивости вопросил у пространства: «мои руки и ноги молчат в спокойствии, почему же кричит, взбунтовавшись, мое ребро?» «Да пошла ты…» раздраженно бросил он Еве и ушел в даль… У мужчины прямолинейная логика, ей не хватает вариаций, поэтому недосуг ему разбираться в причинно-следственных хитросплетениях мотивов женского поведения. Да и не его это предназначение – ему бы с небесами разобраться.
Ева! Не стой прекрасным столбом на пороге, беги, догони, пока не поздно, обними своего Адама, верни его домой. Положи поленья в очаг, не дай ему угаснуть! Где греться-то будешь, когда лед отчаяния выстудит душу? Расскажи ему в двух словах (мужчина не воспринимает больше), почему ты нахмурилась, он поймет, пока еще окончательно не испорчен женской глупостью. Вот так, покорми его, легким прикосновением нежных пальчиков смахни с мужественного лица остатки гнева, поцелуями устрани боль с ушибленных мест. Жаркой страстью возроди его к жизни завтрашнего дня. А теперь устройся рядом, положив голову на родное плечо, чудной ножкой переплетись с его мускулистой крепкой ногой, успокой свою изящную ладошку на его широкой груди… Чувствуешь, как две половинки соединились в одно целое и стало бесконечно уютно? Знаешь почему? Потому что ты на своем месте, там, где когда-то была неотъемлемой частью совершенного тела, была его ребром… Плоть от плоти… в слиянии плоти соединяются две души, как две половинки, в одно целое. А называется это Любовью Божьей, которая «… долготерпит, милосердствует, … не завидует, … не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает…»
И вообще, какое тебе дело, женщина, куда пошел твой Адам? Моли Бога, чтобы вернулся.