Плачьте о том, кто страждет, а не о том,
кто уходит! Он удаляется, чтобы вкусить покой,
мы же остаемся для страданий.
Талмуд
- Я не опоздал, любимая? Прости… Человек, привязанный к скрипучему креслу работы, не всегда вправе распоряжаться своим временем. Да и как ходит городской транспорт, ты знаешь. Летел к тебе на свидание, как… впрочем, всегда. – Я полез в карман за сигаретами. – Можно закурить? Спасибо. – Ароматный дымок «Dunhill», виртуозно клубясь у меня над головой, нехотя поплыл вверх. – Молчишь? А я вот сегодня скажу тебе всё, о чем ты никогда не хотела слышать. Да и видеть меня не хотела. Это было ужасно!
Вспомни, как мы с тобой познакомились. Все знакомства чрезвычайно банальны.
- Девушка, Вам говорили, что Вы красивы?
Снисходительный твой взгляд, как бы свысока, отвечал:
- О, да. И неоднократно.
- Так Вам лгали.
Бровки-полумесяцы изумленно ползут вверх.
- Вы не красивы… – МХАТовская пауза. – Вы очаровательны.
Я тщательно примеряю к тебе все остальные слова комплиментов, но ни одно не впору – все малы. Безупречная сдержанность, такт, этикет, поразительное чувство стиля, царственная осанка привлекали к тебе десятки поклонников. Потом, когда мы стали встречаться, друзья мне говорили:
- Ты что, спятил? С такой красивой женщиной у тебя не будет жизни.
Будет только борьба за эту женщину с другими мужчинами.
Надо сказать, эта мысль время от времени прокладывала себе дорогу, но я, как вечный искатель недостижимого, ринулся в бой. Но борьбы не получилось, ибо ты тоже влюбилась в меня, а любовь – это танец, а не дуэль, и, сбросив с себя унылое воплощение хорошего тона, мы, в равном упоении счастья и светлой грусти, беспрестанно кружили в вихре чувств.
Каждое утро поднималось алое солнце желания видеть тебя, и если по какой-то причине этого не случалось, я буквально считал минуты до новой встречи.
Солнечный февральский день. Чистое бездонное небо, легкий морозец, лес в инее, искрящаяся вода реки. Чудесно! И как бирюзовый кусочек неба, твои глаза. Нежные, страстные, безумные поцелуи… Вы когда-нибудь занимались любовью на снегу? Нет? Как виски со льдом… Восхитительно!
А потом… И откуда взялась эта блондинка? Минутная связь с ней повернула меня спиной к быстро ускользающей мечте – ты, очевидно, захотела сделать сюрприз и пришла ко мне домой без звонка. Я хорошо помню этот злополучный день.
Я возвращался с футбола злой и почти трезвый. Наша краснодарская «Кубань» сыграла вничью – 2:2 – с тбилисским «Динамо». А ведь вели в счете. Обидно! После матча мы вяло – даже Эдик Варфоломеев – выпили с друзьями в кафе по «соточке» и, распрощавшись, разошлись по домам. Поток не только шумных, но и воинствующих болельщиков (я давно понял – футбол от дьявола) до отказа заполнил городской транспорт. Пришлось идти пешком, что, естественно, настроения не улучшало.
На ступеньках, у входа в мой подъезд, сидели два мужика и пили пиво. Проходя мимо, я пнул ногой одного из них.
- Какого хрена тут расселись? Пройти невозможно, - мое агрессивное настроение рвалось наружу.
После некоторой паузы, словно ничего не произошло, один из них спросил:
- Выпить хочешь?
- Хочу, - я устало опустился на ступеньки рядом с ними.
- Колян, - новый знакомый протянул мне руку. – А это, - он кивнул головой в сторону собутыльника, - Костя, мой брат.
Коля поднялся, и на нетвердых ногах, - думаю, пиво сегодня было не единственным его напитком, - направился к лифту.
- Он вчера в отпуск из Афгана приехал, - словно оправдывая брата за нетрезвость, сказал Костя. – По ранению.
Через несколько минут, с трудом удерживая в руках сорокалитровый баллон вина, появился Николай.
Мы сидели на прохладных бетонных ступеньках, пили ароматную «домашку», и Коля рассказывал невероятную правду о войне в Афганистане. Прошло пару часов. Компания наша расширилась – выпивохи из близлежащих домов интуитивно подтягивались к, казалось, бездонному сосуду. Благая весть стремительно разносилась по микрорайону; страждущих уже было не менее дюжины.
- Старлей, скажи, а правда, - если в кишлаке замечали душманов, то его с землей сравнивали? – спросил кто-то.
- Не хер делать, - с пьяной паузой, предельно лаконично ответил Колек.
Он в центре внимания. Люди мало что знают о боевых действиях в этой горячей точке – гласность еще не наступила. Когда разговор зашел о Кандагаре, где старший лейтенант Ульянов получил душманскую пулю в спину, Коля неожиданно замолк, и перевел разговор на мирную тему:
- Василь, давай брата домой отведем.
Костя, приобняв изрядно обмелевший баллон, безмятежно спал на ступеньках. Как, впрочем, и многие участники импровизированного застолья, расположившиеся на недалеком отдалении от эпицентра пьянки.
- Слабаки, - мы с Колей единодушны во мнении, и, подняв Костю, потащили его к лифту.
Костя – парень не видный. Его простое добродушное лицо испещрено бордовыми аллергическими пятнами, очевидно, на алкоголь. Заурядная внешность щедро дополнена неприхотливостью в одежде – клетчатая, не первой свежести, рубашечка, потертые джинсы, сандалии на босые ноги. Такие люди неприметны – завтра, при встрече, я бы, скорее всего, не узнал вчерашнего собутыльника.
- Третий этаж, - нажав кнопку, неизвестно кому доложил старший лейтенант. Я живу на втором.
На наш звонок дверь открыла пухленькая блондинка, и, увидев «груз», коротко резюмировала ситуацию:
- Несите туда, где напоили. – И, захлопнув дверь, вернулась в квартиру.
Мы прислонили Костю к стене и пошли вниз.
- Погуливает невестка, - Коля зло сплюнул на пол.
- А кто сейчас не погуливает? – в подобных вопросах я более демократичен.
Отогнав пару самых стойких дегустаторов, мы продолжили возлияния, последствия которых я уже слабо помнил. Кажется, за любовь Колька к творчеству Газманова, я дал ему в глаз. Видимо, зря – мало ли что человек может ляпнуть по-пьянке?
Утром моя голова раскалывалась от нестерпимой боли, руки и ноги были наполнены свинцовой тяжестью. Жутко хотелось пить, но я не могу даже приподняться. Я с тоской смотрел в открытое окно и вдруг увидел привязанную к веревке бутылку, медленно опускающуюся с третьего этажа. Допился, бля, – глюки уже пошли. Я вздохнул и отвернулся к стене.
- Василь, ты живой? – сверху доносится голос Николая.
Через пару минут, позвонив в дверь, в комнату зашел Коля. Рядом с ним улыбающаяся Костина жена. У лейтенанта в руках баллон вина. На сей раз, слава Богу, трехлитровый. Левый глаз Коли украшает невероятных размеров синяк.
- Где это тебя угораздило? – прорехи в моей памяти не поддаются штопке.
- Ерунда, - Колек невозмутим, - с вишни упал.
- Что это ты в апреле на вишню полез, - задорно хохочет его спутница.
- Оксана, Костина жена, - кивнул на девушку Николай, и, налив вина в стоящую на столе чашку, протянул ее мне. – Лечись.
«Тоже не всё помнит», - я несколько успокоился по поводу провалов в моей памяти.
Вскоре мир вступает со мной в диалог – охотно откликается на взгляды, мысли, ощущения.
- Костя-то где? – я вспоминаю о Колином брате.
- Костя? – может показаться, что Оксана с трудом вспоминает имя своего мужа. Но это – лишь игра. Игра легкомысленной женщины. – Так он на работе, - она кокетливо смотрит мне в глаза.
После третьей чашки вина я уже точно знаю, чем закончатся недвусмысленные взгляды Оксаны и ее «случайные» прикосновения к моей руке. «Лишь бы Саша не пришла без звонка», - в голове мелькнула ленивая мысль. С Сашей я встречаюсь давно; одно время мы даже жили вместе, но она сказала, что я замечательный любовник, но отвратительный муж, и груз бытовых забот лучше нести каждому в отдельности. Нас очень многое связывает, и мне не хотелось бы ее терять из-за … Хотя внешне Оксана очень привлекательна. Словно прочитав мои мысли, девушка наклоняется и шепчет мне на ухо:
- Налей Николаю еще вина.
Коля уже изрядно пьян и ему хочется поговорить об Афганской войне, на исход которой, судя по его нецензурным обещаниям, он еще окажет существенное влияние.
- Я их в рот в….у, - орет старший лейтенант и стучит кулаком по столу.
Надеюсь, что я правильно понял, кого он имеет в виду, хотя, думаю, до этого дело не дойдет, но настрой на победу у Николая достаточно оптимистичный.
- Начинается… - непритворно вздыхает Оксана.
Я наливаю Коле вина. Он долго смотрит на невидимую для других точку на столе, опрокидывает в себя содержимое чашки и, не попрощавшись, ковыляет к двери.
- Колек, ты куда? – я по-прежнему в постели и не могу его остановить.
Тело у Оксаны невероятно белое, кожа нежная, бархатистая. Меня несколько смущает полное отсутствие волос в сокровенном месте, но, к удивлению, эта ее пикантная подробность отчего-то необыкновенно заводит. Объятия, смелые поцелуи, любовные ласки Оксаны стремительны, эмоциональны, динамичны. Сидя на мне, она умело контролирует пылкость движений. Алкоголя выпито ровно столько, когда он не разрушает, а помогает в интимной игре. Кстати, довольно редкий случай; как правило, бывает наоборот. Вдруг мне показалось, что хлопнула входная дверь.
«Колек вернулся, - с досадой подумал я. Хотя, какое это сейчас имеет значение? Впрочем, похоже, что он – тактичный мужик – уйдет». Я открыл глаза. У входной двери мелькнуло что-то знакомо-фиолетовое. Сашино платье!? Я столкнул с себя Оксану и, накинув рубашку, бросился к двери. Как траурная барабанная дробь по ступенькам стучали чьи-то каблучки. Выскочив на лестничную площадку, я взглянул вниз. Это была Саша.
С того дня всё вокруг стало каким-то серым, отталкивающим: ты ушла. Ушла совсем. Я искал встреч с тобой, подкидывал на порог твоего дома цветы и письма.
- Ты их хоть читала?
Твой дом стал для меня Меккой влюбленного – я бродил вокруг него, мечтая увидеть в окне желанный силуэт; мой же дом стал пристанищем печали и одиночества.
Но не многое на свете долго бывает важным. Говорят, что время лечит. Наверное, это так. Всё стало не так больно, менее значимо, что ли. Как-то поймал себя на мысли, что не вспоминал тебя целый день. Лишь эпизодами, когда возникала ситуация или произносились слова, ассоциирующиеся с тобой, что-то пронзало сознание и становилось почти физически больно.
А потом… Потом, через год кто-то из знакомых сказал мне, что ты … умерла.
Да, ты действительно умерла, и у меня возникло ощущение, что умер я – ведь моей самой сокровенной мечтой, самой главной целью в жизни было то, что мы с тобой когда-нибудь помиримся.
Что же мне остается сейчас? Серое утро, невзрачное солнце и бесконечные, ничего не обещающие дни. Лишь один из них для меня чрезвычайно важен. День, когда умру я и, очевидно, увижу тебя.
Я вздохнул, поправил ленту на венке и, несколько раз оглянувшись на белый обелиск, поплелся к выходу.