Мне представился уникальный шанс попробовать себя в роли караульного и понаблюдать за жизнью столыпинского вагона, или, как его называют, тюрьмы на колесах.
Звонок с воли
Из города мы выехали в 12 часов ночи. Вагон с зеками последним присоединили к поезду “Минск-Кисловодск”. Снаружи это совершенно обычный вагон, только окна расположены лишь с одной стороны, и то зарешечены, их необходимо закрывать даже летом, в жару, чтобы ничего не вкинули внутрь. Возле двери – звонок. Я нажимаю кнопочку, и попадаю внутрь. Теперь, хоть я и нахожусь в купе конвоя, свобода осталась снаружи, конвойным живется не лучше, чем самим заключенным. Практически всю дорогу они не спят: на каждой станции необходимо принять и, если такие есть, сдать заключенных.
Внутри интересно. Часть вагона отведена сопровождающим: первым идет купе проводника, кухня, купе, где работает начальник, и спальня дежурных конвоиров (они меняются каждые два часа). “Зековская” часть напоминает плацкартный вагон без боковых полок. Всего там восемь камер, две из них малой вместимости – вполовину меньше большой. Наполняемость большой камеры – до 16 человек, малой – до 6. В большой камере вторая полка откидывается и образует горизонтальный мостик посреди камеры, за счет этого помещается больше человек.
Все камеры зарешечены, на дверях пепельница (заключенным по очереди разрешают курить) и “кормушка” – окошко, куда подают открытые банки пайка. Дверь открывается лишь на половину, толстым приходится протискиваться, втягивая живот. Каждая камера закрывается на четыре замка: автомат, полуавтомат, навесной и защелка. Ключи хранятся у начальника конвоя.
Всего в составе караула 8 человек, все они возрастом около 30 лет, лишь повар чуть старше. Начальнику караула Олегу – всего 27, но он не по годам строг и молчалив.
Пять лет назад заключенных перевозили солдаты-срочники. В то время было много побегов, издевательств караульных над своими подопечными. Тогда за столыпинским вагоном прочно закрепилось название “борделя на колесах”. Теперь службу несут контрактники. Заключенные со стажем признаются, что солдат боялись, потому что те “безбашенные”, действия же профессионалов более предсказуемы – уже знаешь, чего от них ожидать.
Станция обменная
Практически все караулы работают ночью. На нашем маршруте предусмотрены три остановки. Обмен длится две-три минуты. За это время необходимо высадить “своих”, принять “чужих” заключенных, сверить обе группы по документам и развести по камерам.
Самый большой обмен - в Армавире, нам нужно сдать 16 и взять 9 человек. Вплотную к вагону – идеальный вариант - автозак (машина для перевозки заключенных) подогнать не удается. Наряд, вооруженный пистолетами, выстраивается в живой коридор. Все действия конвоя должны сопровождаться голосовыми командами. “Первый, пошел!” - кричит командир наряда.
Низко приклонившись к земле, мелкими шашками, зек семенит к вагону. В тамбуре его встречают конвойные нашего караула и жестами отправляют в камеру, приветливо распахнутую для него. Здесь же за порядком “следят” собаки – так называемое, гавкающее средство.
Наш поезд шел с опозданием. В пути следования мы время не нагнали и потому стоянку сократили. Поезд тронулся во время обмена, и конвоирам пришлось срывать стоп-кран. Им строго запрещено вмешиваться в жизнь поезда, но в этот раз они не виноваты.
Поезд отходит от станции, и начальник караула сверяет полученных “зеков” по спискам, предупреждает дозорного об опасных преступниках, склонных к побегам и взятию заложников. В этот раз один из принятых девяти зеков – 25-летний Юсуп, склонен к побегам, на его счету убийства, терроризм, взятие заложников и хранение оружия.
В путевом журнале Олег ведет учет всех осужденных, поступающих и забранных из вагона, у него же хранятся личные дела всех осужденных и подследственных. Рассадка производится в соответствии с режимами содержания. Если разместить по режимам не получается, то от арестованных приходится отказываться. Одну камеру оставляют пустой, чтобы проводить там обыск, или (после обыска) отсадить того, кому вздумается бунтовать.
В этот раз в одиночную камеру попадает малолетний убийца. В другой камере сидит его подельник – родной брат. Вместе они украли ружье, из которого позже был убит человек.
Уже перед отправлением в вагон пытаются заскочить безбилетные пассажиры. “Ну пожалуйста, возьмите”, - просят они. “Еще успеете”, - отвечает им начальник под смех караула.
Шмон
Все поступившие в вагон зеки проходят процедуру обыска или, как называют все – шмон.
В арсенале конвоя существует специальный ящичек с инструментами для обыска – ковриком, куда ставят заключенных, когда те снимают обувь, лампа, слесарные инструменты.
- Запрещенные предметы? Наркотики есть? – сурово вопрошает конвоир очередного заключенного.
- Нет, - с сожалением отвечает тот и тяжело вздыхает.
Проверяют сгибы и швы одежды, куда часто вшивают запрещенные предметы. На каждого осматриваемого уходит минут 5-10. Список запрещенных предметов большой: перевозить нельзя деньги, кредитные карточки, спиртные напитки и колюще-режущие предметы. И даже цветные ручки. “Чтобы деньги не подделывали”, - смеются ребята. Красной ручкой могут имитировать кровь, делать татуировки и пр. Постельное белье, одеяла и подушки в вагоне не положены, заключенные везут свои.
Ребята из конвоя проводят обыск по очереди. Перетряхивают нехитрый скарб. Дезертира Сергея и обыскивать нечего – у него нет вещей – как задержали после побега из армии, так и пошел по этапу.
Смех вызывает мужчина, среди вещей которого обнаружены гарантия на сотовый телефон и документы на техосмотр машины – самые необходимые на зоне вещи. Он серьезно объясняет, что скоро выйдет, и все это ему будет необходимо позарез. Ради интереса смотрю личное дело, ему осталось сидеть еще четыре года. Возможно, по их меркам, это и немного.
В этот раз мы не обнаружили ни таблеток в подошве обуви, ни заточенных под нож супинаторов, ни спирта в бутылке из-под кока-колы. Сотрудники же конвойной службы рассказывают, что нередко находили наркотики, кредитные карточки, бриллианты и даже телевизор с радиоприемником, - так затарился бывший депутат Госдумы, даже телефон со спутниковой связью не забыл.
Вспомнили и байку о том, как у повара закончился лук, тогда они попросили луковицу у одного из заключенных. Когда ее разрезали, внутри обнаружили множество иголок.
На пути к свободе
Ребятам приходится работать в тяжелых условиях – контингент здесь еще тот. Недаром при подготовке персонала большое внимание уделяется физической культуре и боевым видам спорта. Один раз заключенные отказались выходить на своей станции. Учитывая короткий промежуток времени, отведенный на обмен, этот поступок грозил большой неприятностью. В результате умелых действий караула, попытка бунта провалилась. В другой раз кавказцы и русские в одной камере устроили драку.
Но все это еще цветочки по сравнению с попытками побега. Люди, попавшие за решетку на 10-20, а то и больше лет, мало перед чем остановятся на пути к свободе. За последние полгода на этапах было шесть случаев попыток бегства, все н6е на наших направлениях. Совершают их обычно на обменах, в ночное время, когда плохое освещение и конвоиры хотят спать. Чаще всего вещи кидают в одну сторону, сами бегут в другую – подныривают под колеса поезда.
Из этих шести убежал лишь один, через пару месяцев его поймали и добавили срок отсидки. Другой к побегу приготовился основательно – заточил супинатор и запасся солью. Когда его выводили в туалет, он кинул щепоть соли в лицо начальнику караула, бросился на другого конвоира, и, приставив ему к горлу заточку, приказал всем сложить оружие. Ребята сработали оперативно: пока начальник шел, протянув свое оружие беглецу, заложник обернул его вокруг себя, а начальник выстрелили в него.
Ростовский конвой часто возит в южном направлении боевиков и террористов (что иногда одно и то же), военных и солдат-дезертиров. Но за последние пять лет была всего одна попытка побега, которая ни к чем не привела. В 1999 году один заключенный попытался вырваться во время посадки в вагон. Его задержала собака.
- Многое зависит от караула – чем строже они ведут себя, тем меньше таких попыток. Когда они накормлены, напоены, в туалет сходили, тогда и спят спокойно, - говорят конвойные.
Кстати, кушают они раздельно: зекам при этапировании выдают сухой паек, караульным повар готовит на их суточные (100 рублей в сутки).
Среди арестованных часто встречаются больные туберкулезом и СПИДом. Некоторые из них с удовольствием плюются и чихают, не прикрывая рот. День перевозки туббольных засчитывается конвою за два. Каждый раз, выходя из «зековского» отсека, ребята ожесточенно моют руки, называя это профессиональной привычкой.
Женская камера
Женщин селят в первой клети-купе от туалета.
- Это чтобы мужчины к ним не приставали, - объясняет Олег, - иначе, когда выводишь в туалет, начинаются непристойные предложения.
В камеру он меня не пускает – вдруг у кого-то из заключенных возникнет шальная мысль взять меня в заложницы, некоторые женщины здесь похлеще других мужчин, и вообще просит общаться с ними на расстоянии.
Непонятно откуда взявшегося в “столыпинке” журналиста постояльцы вагона сначала принимают за проверяющего, и дружно отворачиваются: ничего, мол, не надо, все у нас хорошо. Поняв, что обознались, общаются с удовольствием – за жизнь здесь поговорить любят, да и скучно в пути – поспать в тесной камере, из которой постоянно кого-то выводят и обратно заводят, редко удается. Но все равно признаются, что ездить любят больше, чем сидеть на зоне. Здесь за окном хоть какая-то – жизнь. Все задают один и тот же вопрос: не слышно ли ничего об амнистии.
Большинство женщин сидят за наркотики. Некоторые - в четвертый-пятый раз. “Наркотики – это клеймо, - говорит 43-летняя Галина, - его уже ничем не смоешь”.
Симпатичная 17-летняя девочка свое присутствие здесь объясняет просто: “В жизни нужно все попробовать”, - и сильно затягиваясь сигаретой.
Столыпинская Верка-Сердючка
В столыпинском вагоне ездят только проверенные сотрудниками ФСБ на предмет криминального прошлого проводники.
Проводница Ирина – хохотушка-веселушка и про себя я называют ее Верка-Серючка. Последние пять лет она работает исключительно в “столыпинском” вагоне.
Она ходит в ситцевом халатике, вся такая домашняя. И не поверишь, что рядом люди в камуфляжной форме охраняют запертых в камеры убийц и насильников. Заключенных она, так же как и конвой, без разделения на статьи называет “жуликами”. Она их не боится, да, практически, и не видит – только если выглянет иной раз в окошко вагона на обмене.
- Зимой бери в поезде место ближе к туалету, - учит она меня, - летом - к проводнику – не так жарко будет. У проводников самые холодные места, все тепло идет внутрь вагона.
Потом Ирина рассказывает, как стала проводницей. Оказывается, это была мечта всей ее жизни. Еще с шести лет, когда впервые поехала в поезде на море. До 37 лет она проработала на заводе, потом деньги перестали платить, пришлось уволиться. В тот момент, она и решила воплотить детскую мечту в жизнь.
Первым делом Ирина пошла учиться на проводника - поступила в училище. Сидела за партой, прилежно писала конспекты лекций и не обращала внимание на насмешки сокурсников и взрослых детей.
Пьяная Каренина
Полученные знания Ирине пригодились. Ей не раз приходилось оказывать медицинскую помощь пассажирам, а однажды даже откачивать мадам, пытавшуюся свести счеты с жизнью. Молодая женщина лежала прямо на рельсах, похолодевший машинист едва успел притормозить. Девицу подняли и занесли внутрь вагона. Даже по запаху было ясно, что выпила она очень много, Ирина едва привела ее в чувство.
Выяснилось, что причина суицида – несчастная любовь. Расставшись с любимым, женщина напилась, и пошла повторять “подвиг” Карениной. Придя в себя, она долго плакала и благодарила Ирину – выяснилось, что дома ее ждала 7-летняя дочка.
- Машиниста жалко, - говорит проводница. Если бы он задавил ее, то, даже зная, что это не его вина, уже бы не стал ездить. Я видела таких, из профессии они обычно уходят.
Ирина часто ездит с конвоем в Чечню – там они забирают арестованных во время зачисток боевиков. Приходилось ей возить снайперш – красивых, молодых и ухоженных девушек лет 17-25, в основном из Прибалтики. Глаза, рассказывала Ирина, у них такие, что мороз по коже продирает – сразу видно, человека убить для них как семечку щелкнуть.
Страхи конвоиров
Пока вагон пустой, Ирина его убирает. Теперь начальник караула, в отличие от дежурных всю ночь не сомкнувший глаз, может несколько часов вздремнуть. Всего несколько – до приезда следующей группы “жуликов”.
- Иногда поезд просто останавливается, а я уже бегу к выходу, хотя никакого обмена на этой остановке не предусмотрено, боюсь пропустить, - рассказывает Олег.
Его поддерживает другой конвоир:
- Когда мы проезжаем по мосту, я каждый раз думаю, что делать, если поезд уйдет под воду – как бы быстрее открыть все камеры и выпустить заключенных, чтобы они успели спастись. Я вспоминаю все, что сказано об этом в инструкции.
«Жуликов» привезли слишком рано – в пять вечера, когда до отправления оставалось еще семь часов. То есть сходить по нужде они все это время не могли. По моей слезной просьбе конвоиры проводят в кабинку со стеклянным окошком двух молоденьких девочек.
Дорога обратно проходит немного спокойнее. Всего везем 21 человек, четверо из них – психи. Они в отдельном “номере”, их, согласно инструкции, сопровождает фельдшер. Все они следуют до Ростова, потом пересадка, дальше – Воронеж, и Орел, где их ждет принудительное лечение в психбольнице.
Террорист-милиционер
В отдельном купе едут два бывших стража правопорядка. Один из них – Тимур, сел за бандитизм и убийство, второй – Владимир - за проведение теракта в Пятигорске, во время которого погибли два курортника и пять получили тяжелые ранения.
Бывший участковый милиционер города Пятигорска довольно молод – ему 31 год. Когда отсидит назначенные судом 19 лет, ему будет под 50. Но он не теряет надежды: пишет во все инстанции и жалуется на то, что никто не спешит помочь ему “скостить” хотя бы часть срока. С собой он таскает кипи бумаг, ручек – чтобы хватило на написание жалоб. Ничего запрещенного к перевозке у него нет. “Я же не первый раз еду”, - огрызается он конвоирам, по инструкции задающим свой вопрос.
Как следует из приговора, три года назад он взялся подработать по специальности террорист – подрывник. Его подкупили и (или) принудили подложить в урну вокзала бомбу чеченцы. Продажного милиционера взяли там же, на вокзале.
- Я не виноват, - пристально глядя на меня своими кристально честными голубыми глазами повторяет он, - у них нет никаких доказательств. Меня подставили, потому что кто-то должен был сесть за этот теракт. Я был в это время на вокзале, вот и попал. Мне говорили: “Давай 50 тысяч долларов и дело против тебя даже до суда не дойдет”. Но откуда у меня такие деньги? Вот и сижу теперь.
Камера малолеток
В отдельной камере-купе находятся три совсем юных особы – 15, 16 и 17 лет. Две из них сели за воровство, одна - за грабеж и групповой угон машины. Едут они в воспитательную колонию города Новый Оскол. Все девочки из неблагополучных семей, одна - вообще сирота из приюта.
Им скучно, некуда деть энергию, и они взахлеб рассказывают мне, как весело было в ставропольской тюрьме, где они “гоняли коней” (обменивались с мальчишками записочками), перестукивались и переговаривались через слив умывальника. Повествуют про страшную пару из той же тюрьмы, которая загубила около полусотни детей: якобы, те похищали и убивали младенцев. Дали им смешные сроки – мужчине 17 лет лишения свободы, женщине – 11.
- Я бы таких расстреляла, - негодующе восклицает одна девчушка.
Они хохочут во все горло, заигрывают с конвоирами, и, в конце концов, получают замечание дежурного.
- Девчонки, веселитесь, а ведь в колонии несладко будет, - не удержалась я от морализаторства.
- Ничего, там такие же люди, - отвечает 16-летняя Галя. – Чего бояться?
И вдруг внезапно добавляет со слезами в голосе:
- Лучше бы я умерла.
- Не говори глупостей, ты же такая молодая….
- Ну и что, кому я нужна? После того как меня посадили, все просто забыли про мое существование – ни разу не навестили в СИЗО.
P.S. Довелось мне как-то наблюдать работу почтового вагона. Очень они похожи, только вес товара отличается…
Небольшая историческая справка:
Возить по железной дороге заключенных начали в 1858 году. Сначала этим занимался стрелецкий приказ, затем вооруженные башкирцы, казачий полк. Когда конвойные войска были переданы в ведение Минюста, появился знаменитый "столыпинский вагон" – оборудованный под "спецперевозки". Это название так и осталось у вагона, в котором перевозили арестантов. После революции конвой вернулся в ведение силовиков. И лишь с 1 января 1999 года, солдат-срочников вновь сменили контрактники Минюста.
Всего по России сегодня по 164 маршрутам курсирует 50 вагонов с арестантами в сопровождении 23 тысяч конвоиров.