Большой полутемный зал был оклеен багровыми обоями с золотыми разводами. Окна завешены тяжелыми, театральными гардинами с золотыми кистями. Помещение было заставлено несколькими десятками столиков, между которыми кое-где торчало несколько пыльных, давно не поливаемых пальм в деревянных кадках. В углу притулилась небольшая сцена с гладким, отполированным руками, ногами и другими частями тела стриптизным шестом. На сцене, стараясь не коснуться рукавом шеста, гладко зачесанный одутловатый мужчина в гимнастерке душил шестиструнку за тонкий гриф и надтреснутым, но хорошо поставленным баритоном пел что-то о покинутой России и золотых эполетах. Над столиками витал аромат дорогого табака.
Важное дело, за которым молодой человек был зван в это богоугодное заведение, оказалось легко решаемым, и его визави откланялся, кинул на стол несколько тысячных бумажек и, махнув на прощание рукой, умчал на какую-то другую не менее «важную» стрелку. Ему же в этот промозглый вечер совсем не хотелось выходить на улицу, ловить машину, трястись по раздолбанным дорогам, с болезненной гримасой наблюдая, как обрызгивает припозднившихся прохожих жирная, липкая грязь, мчать в... Да собственно, никуда не хотелось. Вообще никуда. И он так и остался за столиком в дальнем темном углу. Себя показывать особого желания не было, а вот на других посмотреть, послушать было интересно, ибо контингент подобрался занимательный.
Золотая, с позволения сказать, стардеж, которая, как водится в таких местах, проводила вечер по сценарию «Для тех, кому за тридцать рублей чашку кофе не престижно», совмещенным с модным показом и модным о себе рассказом. Посетители не сидели за столиками, они выставлялись. Принимали картинные позы для того чтоб наилучшим образом подчеркнуть богатство и эксклюзивность гардероба. Изгибали шеи так, чтоб в неярком свете софитов блеснули дорогие сережки или ожерелье. Выставляли в проход ноги, чтоб все желающие могли полюбоваться новыми ботинками ручной работы. Немногочисленные рассказы же в основном касались мест пребывания и отдохновения (чем дальше и южнее, тем громче и шире в движениях) или были посвящены перемыванию костей общим знакомым.
За соседним столиком, под особенно раскидистой, и видимо поэтому самой пыльной в помещении пальмой одиноко потягивала «Мартини» блондинка неопределенно преклонных лет, «закусывая» каждый глоток тонкой сигаретой с золотым ободком около фильтра. Даже на общем довольно ярком фоне она обращала на себя внимание невообразимо модным, обтягивающим джинсовым костюмом с меховой оторочкой, последней моделью «Верту» на столе и большим, прямо-таки избыточным количеством блестящих побрякушек на единицу площади тела. Дама явно кого-то ожидала. На вкус молодого человека, пожалуй, даже слишком явно. Она то и дело огладывалась на вход, вздыхала, заламывала тонкие пальцы и мелодраматично закатывала глаза под выщипанные брови так, что любому более-менее внимательному наблюдателю с первой секунды становилось ясно, что этот ожидаемый принц существует только в ее воображении.
Иногда она томно вздыхала и прикуривала сигаретку от изящной золотой зажигалки «на сухую», без «Мартини». При этом, рукав ее крутки сползал, и миру являлись изящные дамские часики, циферблат которых был оправлен в крупные брильянты, вспыхивавшие всеми цветами радуги при малейшем перемещении их в пространстве. Похоже, все это показушное ожидание с заламыванием рук только и имело целью продемонстрировать миру это, очевидно свежее, приобретение. Если так, то успех эта затея имела. Окрестные дамы то и дело бросали украдкой, а то и вполне откровенно, взгляды на дочерна пропеченное солярием запястье, перевитое тонкой работы браслетом.
В достаточной мере понаблюдав за контингентом и несколько пресытившись витавшим в воздухе гламуром, молодой человек кивком подозвал официанта (в чем прелесть таких заведений, официанты там летают как бабочки, а не ползают как зимние мухи, и в полный голос их и то не доорешся), присовокупил уже лежащим на столе деньгам еще пару тысяч и неторопливо направился к дверям.
Путь его пролегал мимо столика той дамы и, проходя мимо, он почувствовал, что за что-то зацепился рукавом своего нарочито потрепанного вельветового пиджака с черными кожаными накладками на локтях. Опустив глаза в поисках крюка или иного выступающего предмета, способного совершить такой коварный поступок, он с удивлением обнаружен, что вовсе не зацепился, а крепко схвачен за ткань как раз той самой рукой, с запястья которой лишний раз на весь зал блеснули камешками пресловутые часики.
— Молодой человек, составьте женщине компанию, — произнесла хозяйка руки.
Не сказать, чтоб от этого предложения в зобу дыханье сперло, но оно определенно порадовало и даже слегка польстило. Такие, понимаешь, роскошные женщины внимание обращают.
— С удовольствием, — произнес он с улыбкой, опуская на табурет свой обтянутый нарочито потрепанными джинсами зад.
— Ты здесь нечасто бываешь, — сходу перешла она на «ты», чуть грассируя низким хрипловатым контральто. — И на обычных посетителей не очень похож.
— Я тут вообще первый раз, — улыбнулся молодой человек. — Знакомый по делу зазвал. В обычной жизни я предпочитаю менее пафосные места.
— Что так? — ничего такого, но что-то в ее тоне сквознуло неприятное. Некоторое высокомерие, наверное.
«Не потому что денег мало, вообще не почему», процитировал он про себя сами собой пришедшие на ум стихи Михаила Щербакова. Просто больше люблю небольшие уютные кафешки. А пыльные пальмы, тяжелые гардины и кордебалет между столиков меня слегка угнетают.
— Да так. Не почему. Просто... — промямлил он, не желая хоть чем-нибудь задеть, обидеть или расстроить обладательницу навороченных часов и приятного, сексуального контральто.
— Студенческий стиль? — высокомерия в ее голосе стало чуть больше и даже, кажется, презрение прорезалось.
Хм, неприятно как-то. Молодой человек уже почти начал жалеть, что согласился опуститься на этот стул. Вот ведь женщина, еще минуты с момента обмена первыми вербальными сообщениями не прошло, а в разговоре уже появилась какая-то напряженность. Да и вообще что за тон? Что за обращение?
— В конце концов, стиль — это не так важно, главное чтоб он вообще был, — как можно более примирительно пробурчал он. — А джинсы и уютное кафе ничуть не хуже, чем костюм от Армани и дорогой ресторан.
— А если я скажу, что у меня помада губная стоит столько же, сколько твои джинсы, неужели тебе обидно не будет?
Уже сказала, подумал он про себя, глядя в ее пустые глаза с застывшей в них тоской, и прислушался к заворочавшемуся внутри глухому раздражению. Во-первых, в какой деревне ее воспитывали? В приличном обществе все-таки не принято вот так в открытую деньгами хвастаться, чай не середина девяностых, «малиновые пиджаки» повымерли. Во-вторых, откуда ты знаешь, сколько я зарабатываю, может быть, не меньше тебя? И позволить себе могу не меньше, а джинсы... Он их просто любит, так же, как Лев Николаевич Толстой любил свою толстовку, хотя и был графом и известным писателем. В-третьих, сама ли ты те бабки заработала и если заработала, то каким местом? А в-четвертых... А в-четвертых так ли ты уверена, что мои джинсы стоят дешевле чем… Стоп, вот это уже ни к чему. Но вот ведь как смешно устроен человек, чуть его задели, и уже задевший не симпатичная и, чего уж там греха таить, привлекательная женщина, а чмо облезлое.
— Да нет, не очень. Хотя, конечно, немного будет, если конечно... Впрочем, ладно, без деталей. Просто будет и все — решительно и честно признался он. — Мораль и традиции в нашем обществе таковы, что мужчине стыдно быть беднее женщины.
— Ну вот и заткнись.
—Да не вопрос, могу даже совсем уйти.
— Подожди, — ее тонкая рука снова легла на рубчатый вельвет рукава. — Мне так одиноко. Никто меня не понимает, все мужики… Ах, да что там, — она безнадежно махнула свободной от удержания парня рукой в пространство.
Конечно, подумал он, с таким-то характером и отношением к жизни с тобой только слепоглухонемой паралитик рядом быть может, да и то потому, что сам уйти не в силах.
— Вот и я думаю, и чего это такая красивая и богатая — он сделал ударение на этом слове — проводит время в гордом одиночестве?
— Не твое собачье дело!
Упс!!! Интересно, она по жизни такая хамка, или только сегодня накатило? Но я, кажется, тоже был на высоте, попал в очень больное место — подумал молодой человек.
— О чем с тобой вообще можно разговаривать, у тебя, небось, даже машины нет? — окрысилась она.
— А ты, конечно, считаешь, что счастье заключается именно в обладании машиной? Или виллой на Лазурном берегу? Или лимоном баксов?
— А в чем? В шалаше без порток, зато с любимой?
— Зачем такие крайности? Жизнь должна быть достойной. Дети не должны ходить в одних брюках в школу и на прогулку и неделями выпрашивать новую игрушку, потому что их папа на это заработать не смог. Жена не должна выбирать, что ей купить, фруктов к столу или новую тушь, но зачем человеку деньги, которые он потратить все равно не сможет? Ведь это же сколько душевных и физических сил уходит на сохранение этого капитала? Не понимаю я людей, добровольно становящихся заложником больших денег.
— Ну, я-то у них не заложница.
— Значит, ты их сама и не зарабатывала, иначе бы так не говорила и даже бы не думала. Небось, наследство после безвременно убиенного мужа. Или папик какой денег дает…
— Да какая разница, главное, что я на них могу купить все.
— Все?
— Все. И красоту, и уважение, и дорогие украшения, и съездить могу куда хочу и вообще…
Он снова посмотрел в ее холодные пустые глаза и снова не обнаружил там признаков обещанного счастья.
— И ты этим счастлива? — усомнился он на всякий случай.
— Конечно. Я ведь все могу.
— Все-то оно, конечно, все, но до моего появления ты сидела здесь одна, и тебе это явно не очень нравилось.
— Ну и что, я в любой момент могу получить все что захочу. Вот тебя, например. Я захотела, и ты тут.
— Получить не трудно, удержать гораздо труднее. Я ведь могу в любой момент встать и уйти.
— А я тебя могу не пустить.
— Это как, интересно?
— Могу, просто держать тебя за рукав, и ты никуда не уйдешь.
— Думаешь? — он резко вывернул руку, от чего ее пальцы соскользнули с рубчатого тертого вельвета и, прежде чем она успела вернуть их на прежнее место, запихнул руки в карманы джинсов и чуть съехал вперед, чтоб натянувшаяся ткань не давила. Теперь между ними был целый стол. Она несколько опешила в первый момент, но потом, видимо, сочла это игрой.
— Могу тебя очаровать — вот так, например, — она слегка выгнула спину, от чего ее джинсовый жакет приподнялся, и в образовавшемся между ним и низко сидящими джинсами просвете мелькнул сначала загорелый живот, а потом чуть дряблое бедро, некрасиво висящее на выступающей кости с тонкой леопардовой полоской трусиков.
Ну не знаю, может быть, кого трусы наружу и возбуждают, но мне это кажется не очень сексуальным. Все-таки трусы это нижнее белье и его мало того, что из соображений приличия надо держать под верхней одеждой, так еще и не гигиенично, если наружу. Да и окрас этот леопардовый... Не понимаю, чего хотят добиться женщины, надевая на себя одежду подобных расцветок? Придать себе сходство с дикой кошкой? Добрать грации и агрессивности. Ага? Очень грациозно и агрессивно смотрятся леопардовые лосины, сидящие в обтяг на жопе пятьдесят шестого размера. Изнутри должны грация и агрессивности идти, от характера, а не от дешевой, равно как и не очень дешевой тряпки.
К тому же сие веянье в моде пришло не снизу, от народа, а было навязано сверху производителями одежды. Им невыгодно, чтоб человек ходил в одних джинсах, пока они не потеряют товарный вид. Им надо, чтоб сегодня ты купил штаны с высокой талией и трусы с тонкой резинкой, завтра — штаны с низкой талией и трусы с толстой расписанной непонятными символами резинкой, а послезавтра — снова с высокой и тонкой. Вот и сгоняют людей как стадо баранов под знамена «моды», которая, как известно, очень быстротечна и, как всякое искусство, требует жертв.
— И что?
— Как это что? Тебе не нравится? — кажется, она удивилась.
Если бы всего предыдущего обмена любезностями не было, он бы, наверное, покривил душой и сказал бы женщине именно то, что она хочет услышать, но сейчас ему было уже просто противно. К тому же молодой человек очень не любил, когда пытаются предсказать его следующую реакцию. И даже если кто-то угадывает, он часто делал наоборот. Назло.
— Нет, не нравится.
— Как? — теперь ее удивление было явным и неприкрытым.
— Да так. Ты явно не сто долларов, чтоб всем нравиться, — про себя он улыбнулся невольному каламбуру.
— Да я, да ты… Ты такой же козел, как и они. И поведешь себя так же при случае.
— Опять же интересно, почему тебе, такой красивой, умной и богатой, одни козлы встречаются? И кстати, как и при каком случае себя вели те товарищи, что смогли доставить тебе удовольствие, как я понимаю, но все равно остались козлами.
— А так, — пропустила она очередную шпильку мимо ушей. — Что если им пообещать тачку подарить или с собой на Гавайи пообещать взять, то они по грязному полу на брюхе ползать будут и ноги мне целовать взасос.
— Действительно, козлы. Но смею тебя уверить, не все мужчины такие.
— Все. У каждого есть своя цена.
— Расхожее заблуждение. Есть люди, которые определенные вещи не будут делать ни за какие деньги.
— Будут, будут, еще как будут. И ты будешь.
— Ну не знаю, я, честно говоря, не могу себе даже представить, что мне можно предложить, чтобы я сейчас упал на брюхо и стал целовать тебе ноги.
— Не можешь? А так? — она достала из сумочки ключи с брелком в виде знаменитой трехлучевой звезды в круге и небрежно бросила их на стол. — Давай, поцелуешь — и машина твоя.
Молодой человек хмыкнул.
— Ну, во-вторых, это вовсе не факт, что она останется моей, даже если я сейчас ключи заберу. Там ведь бумаги надо подписывать, дарственную оформлять. А так ты завтра передумаешь и заявишь, что я ее угнал. И сидеть мне потом лет пять. А во-первых… Знаешь, я себе подержанный "жигуль" могу хоть завтра купить, а на приличную иномарку мне надо год серьезно поработать, и все. А если я сейчас тебе ноги целовать брошусь, то позору будет на всю жизнь. Незабываемого. Стоит ли овчинка свеч, а игра выделки? Да и вообще — умом он понимал, что говорить этого не стоит, но остановиться было уже очень трудно — наверное, я способен поцеловать женскую туфлю, но это должна быть не такая обстановка, не такая женщина… А ТАКАЯ… В общем, не здесь и не ты.
— Ах ты, щенок, — молодой человек едва заметно передернул своими плечами под накладными плечиками пиджака. Что за манера у старлеток, как чуть что не по ним, сразу называть меня щенком, завидуют, что я хорошо и молодо выгляжу, что ли? — Да я тебя… Да я сейчас «мальчикам» позвоню, они приедут так тебя отделают, что точно на всю жизнь запомнишь. Костями срать будешь! — ого, какой слог, — С катетером в мочевом пузыре… В инвалидной коляске будешь по газонам рассекать! Бога молить будешь, чтоб дал поскорее сдохнуть!!!
— Тише, на нас оглядываются уже, — произнес он в полголоса, хотя понимал, что пытаться ее как-то урезонивать уже бесполезно. Окончательно уверившись в бесполезности общения, набрался моральных сил, встал из-за столика и почти строевым шагом направился к выходу. Официант одним профессиональным взглядом оценил обстановку и тут же потерял ко мне всякий интерес. Все время ощущая между лопаток ее горящий неприязнью взгляд он, стараясь не слишком ускорять шаг, чтоб сохранить хоть видимость организованного отступления. Ну эту психованную нафиг. Такая и правда может вызвонить отморозков каких-нибудь с бейсбольными битами.
Собственно, не первый раз уже такие разговоры я слышу и не первый раз сам участвую, но привыкнуть никак не могу. Не к тому, что большие деньги лучше человека не делают, это то уже притча... Меня другое смущает. Смущает странное женское желанию раздавить и унизить человека, который повел себя не так, как ей того бы хотелось. У мужчин, в среднем, оно как-то легче. Ну, отказали, не предпочли… Среднестатистический мужик хмыкает и отправляется на новые поиски, со словами «ничего, сейчас другую найдем». А у женщин красной нитью в налитых кровью зрачках читается «он меня не оценил, значит, жить не достоин. Но прежде чем умереть в муках, должен как следует попресмыкаться и прощения попросить». Он сбежал по широкой мраморной лестнице с широченными перилами и на прощание подмигнул себе в огромное, во весь простенок зеркало и, миновав услужливо распахнутую старым халдеем с полковничьей выправкой дверь, вышел под мелкий холодный дождь.
Кстати, особенно сильно эта черта проявляется, когда дело между женщинами доходит до рукопашной. Жуткое зрелище. Просто кошачья драка с визгами, писками, кровью и членовредительством. У мужчин оно как-то проще. Добрее. Дал противнику в морду, тот с катушек слетел — инцидент считается исчерпанным. Даже подняться помогут. И отряхнут. И даже, может быть, выпьют потом вместе, если дело серьезных вопросов не касалось. А если одна женщина дорывается до избиения другой, она почему-то старается нанести как можно больше увечий и повреждений и как можно сильнее унизить. Втоптать в грязь, переломать каблуком пальцы, вырвать волосы и выцарапать глаза. Одно время мне казалось, что такой дуализм между мужчинами и женщинами наблюдается потому, что мужики могут по пустякам сцепляться, а женщине, чтоб другой такой же женщине фонарь под глаз повесить серьезный, очень серьезный повод нужен. Но вспомнил детство, когда одна девушка выбила другой челюсть за то, что та, когда была дежурной, в столовую ее не пустила. А другая расцарапала лицо подруге, которая не ей кофточку какую-то на дискотеку поносить не дала... И от этой мысли отказался.
Подняв воротник пиджака, он огляделся в поисках такси, на котором можно было бы отправиться к дому. Развлечений на сегодня явно хватит.
И даже деньги, которые человека лучше обычно не делают, тут особого значения не имеют. С одинаковым остервенением мутузят друг друга и нищенки у метро, и новорусские дамы в модном салоне. Хотя градация от нищенок к дамам тут весьма условна, у многих нищенок, «пасущихся» возле метро, образование и воспитание получше, чем у тех дам. Тут не в достатке дело, не в деньгах. Тут глубже. На уровне инстинктов, должно быть.
Ни маленькой, тихой улочке, на которую выходили окна ресторана ни одной машины в поле зрения, только с проспекта то и деломелькали сполохи фар, долетало шуршание шин и другие автомобильные звуки.
Хотя в данном конкретном случае не от инстинктов все, а от комплексов. Возможно, она совсем недавно разбогатела, а до этого ее в школе дразнили или на родном заводе чморили за потрепанную курточку из секонд-хэнда и отечественные кроссовки на все случаи жизни, с народа станется. Вот и самоутверждается, мстит другим за свои прошлые обиды.
Говорят, это рано или поздно проходит. Может, встреть я ее на пару лет позже, я бы нашел в ней интересного собеседника, а то и женщину во всех смыслах этого слова. Но то через пару лет, а сейчас надо делать ноги. Подальше и побыстрее.
Неожиданно на улочку с проспекта, почти не сбрасывая скорости, вывернула черная «Беха». Ее черный, длинный и лоснящийся от попавших на него капель кузов своими хищными очертаниями неприятно напоминал акулу в поиске. Наставив слепящий свет своих мощных гологеновых фар прямо на молодого человека, машина стремительно приближалась.
Черт, таки вызвала «братков», стерва, теперь бы только папаше успеть позвонить, подумал он, нашаривая в кармане свой старенький, но любимый мобильник. Как назло, проклятая «раскладушка» зацепилась антенной за внутреннюю «обшивку» кармана. Он дернул. Сильнее. Еще сильнее. Ткань с неприятным, ружейным треском разошлась и он выдернул телефон резко, как пистолет из кобуры.
Черт, тут же обожгла мысль, если люди серьезные, то могут сначала пальнуть, а уж потом посмотреть, волыну ты из кармана достал, или лопатник с «мертвыми президентами». Но было уже поздно.
Машина мягко и, вопреки ожиданиям, не обдав фонтаном грязи из-под колес, мягко тормознула метрах в трех от него, ее передние дверцы открылись, и из чрева, как новоявленные Ионы из кита, вынырнули два молодца, одинаковых с лица. Молодой человек окинул взглядом их молодецкую стать, и все у него упало. Таким бойцам он не противник, максимум мальчик для битья, а скорее всего — просто боксерская "груша".
Один уставился на него маленькими цепкими глазками, второй быстро развернулся и сунул правую под пиджак, а левой открыл заднюю дверцу. "Телки", причем вполне профессиональные, лохи от телохрана дверь машины правой открывают и в самый опасный момент, выход охраняемого из машины теряют драгоценные секунды на извлечение пистолета, если, конечно, не левши. Блин, "телки" это совсем плохо — не просто отморозки привалили, а сам папик пожаловал. Это уже не просто побоями грозит, а счетчиком, терками, разборками и стрельбой. Если сразу не замочат, разрулится конечно, не впервой, но время, нервы… Господи, ну и попал из-за дуры...
Из-под открытой дверцы появилась сначала нога в лакированной, страшно дорогой туфле, потом голова с щетинистым ежиком седых волос, и парень впал в ступор окончательно.
— Батя? Ты что тут?..
— Я что тут? Я-то что надо тут, а вот ты… — хмуро произнес отец, окончательно вытаскивая на темень божью свою избыточную комплекцию профессионального борца в отставке. — Ты вот какого хрена сюда приперся?
— Друг пригласил.
— А я тебе что, не говорил, что сюда ходить не надо?
— Нет, пап, не говорил. Иначе я б не пошел, ты ж знаешь.
Отец действительно знал, что его сын парень рассудительный, и если ему сказано куда не ходить, значит он туда и не пойдет, понимая, что отец просто так предупреждать не будет.
— Неужели забыл сказать? — отец мгновенно снизил обороты. — Старею, ладно давай в машину, по дороге объясню чего как. И это… Ты помнишь, что тебе завтра в Париже надо быть? Костюм новый и обувь тебя уже ждут. Деньги и документы в портфеле. И не кривись. Перед серьезными людьми надо выглядеть серьезно, а в этих обносках только… А ладно… — махнул он рукой.
— Пап? — спросил молодой человек, проскользнув мимо телохранителя и самостоятельно открывая дверцу машины — не любил он, когда ему двери открывали, — а как ты узнал, что я здесь?
— Дело техники, — подмигнул отец, медленно заталкивающий свое внушительное тело обратно в салон.
— Официант?
— Да, не только он, конечно, но узнал тебя именно он. Администратору сказал, тот другу перезвонил и... Эх, сообразительным ты у меня растешь. Ну все, сын, садись, поехали.
— А кто баба эта?
— Какая баба?
— Ну, женщина из за которой весь сыр-бор.
— Из за какой женщины? Не гони, здесь на уровне передела бизнеса дело, там никаких баб вообще нет, кроме секретарш, разве что.
— А-а-а-а-а-а, многозначительно протянул молодой человек и нырнул в машину.
Стараясь двигаться свободно и грациозно, как учили на шейпинге, женщина поднялась со стула. Бросила на стол последнюю тысячу, как раз в обрез должно было хватить за три последних "Мартини". Положила в сумочку телефон, на котором уже давно не было денег, зажигалку, в которой бензина оставалось на самом дне, и двинулась к выходу. Спускаясь по лестнице, она ловко сняла с себя большинство украшений и отправила их следом за телефоном. На машину денег уже не хватало, а ходить по ночным улицам, увешанной как рождественская елка, означало навести какого-нибудь люмпена на мысль о перераспределении ценностей, выражавшуюся обычно коротким лозунге "грабь награбленное". Потом, уже в самом низу, сдернула с руки часы. Хоть и куплены под торговой маркой "настоящие Rado с бриллиантами" за двадцать баксов у какого-то пацана на Крещатике, а все равно жалко, если сорвут.
Пройдя мимо молчаливо каменеющего лицом швейцара, она поймала себя на том, что покручивает на пальце ключи с брелком от давно уже перекочевавшей в чужие руки машины. Опасливо оглянувшись, она спрятала ключи, ведь если какой-нибудь горячий кавказец, неправильно, то есть правильно, расценит ее "кручение на пальце", отвязаться от него потом будет очень сложно. Вон девушка одна села в машину к одному… Так пришлось паразиту кровь пустить, чтоб отстал. Так он еще и подох от потери крови, а девчонку до сих пор в суд таскают зачем-то. Родители "невинно убиенного" себя еще и пострадавшими считают, а то, что он со спущенными штанами, хозяйством наружу, в машине сидел, это как-то не в счет.
И с пареньком с этим в ресторане как-то нехорошо получилось. Зря я его так. Да еще и прилюдно. Вообще непонятно, что на меня нашло. Ну и что, что не богатый, и машины нет, я-то теперь чем его лучше? А парнишка… Да в принципе, наверное, и могло у нас с ним что-то получиться. Даже, возможно, что-то более продолжительное, чем все, что со мной за последнее время случалось. Как это там, на сайте знакомств "секс на один-два раза" — брррр, гадость какая. Но не судьба и главное — своими руками. Может, в следующий раз повезет, особенно если учесть, что денег на ресторан больше нет и максимум, что светит — это та самая кафешка, о которой парень говорил. Может, там и встретимся, вздохнула она.
Ее высокая, обтянутая голубой джинсой фигура еще долго маячила в перспективе узенькой улочки, пока окончательно не растворилась в жадном глотке накатывающей на город ночи...