СУДЬБЕ И ПОДРУГЕ, С ЛЮБОВЬЮ.
С юношеских лет образ преподобного Нестора, корпящего при свечах над посланиями в будущее, будил мое воображение. Я подолгу разглядывал его одухотворенное лицо, видел в его облике спокойствие и уверенность, готовое к работе перо, и не чувствовал, не находил его старым, немощным, несовременным, скорее, даже, наоборот, близким, словно между нами не даль веков, а всего несколько дней жизненного пути.
- Кто же сегодня пишет эти самые послания - письма? - спрашиваю я, - Бабушки? Дедушки? Кто уважает это нелегкое действо?
- Нелепый вопрос, - одернете Вы меня, - Сей метод общения некорректно звучит в эпоху тотальной телефонизации и расплодившихся, как аргентинские муравьи, скрытых и видимых письмоносцев...
А, между тем, где, как не на листе девственно-белеющей целлюлозной бумаги, пусть, и с многочисленными включениями, поразмышлять, побеседовать в одиночестве, поглаживая, как делали это наши далекие предки с каменьями, папирусом, берестой, неторопливо и вдумчиво "выбивая пером" знамения и загогулины букв... Где можно полнее излить душу свою, заставить "окунуться" в твой мир, настроить близкое сердце на твой "камертон", "разбросать" бытовуху, разбудить память, пережить заново счастливые и грустные мгновения, подарить радость? Где?
Но и сотворить "говорящее оригами" не так просто. Этому надо учиться, писать с измальства, желать, как хотят внуки и внучки, пироги бабушки. Ведь, конверт и ручка сегодня - это, по сути, насмешка прошлого над нашим временем, которого всегда "много и мало".
Мы не пишем писем, будто стесняемся, потому как безграмотны,- молчим и то, порой, с грамматическими ошибками. Да и мыслей не так, чтобы много, и не запрячь их, не удержать, взлетают они от нас, когда мы садимся к столу, как испуганная стая голубей.
Позвольте, да,-скажете вы - один механизм письма чего стоит: он "сбросит" эмоции, успокоит, расхолодит...
Да, писали... Нашли в новгородчине "личное" из глубины веков - от Микиты к Улиане:
- Пойди за мьне. Яз тьбе хоцю а ты мьне...
А любовь и драма в письмах Элоизы и Абеляра из каминных замков средневековья... Романы в письмах А.С.Пушкина и Ф.М.Достоевского... Книги, вшитые в ткань 127 писем любви Андрея Синявского из Мордовлага-уникальные документы человеческого духа. Песни в исполнении Клавдии Шульженко ("... Письма твои получая, слышу я голос родной...") и Майи Кристалинской ("Песенка почтальона")...
Легко перо в руке, но немногие "держат" его за друга, помощника, ибо вмешались в наш уклад жизни открытия Маркони-Попова, беспредельно расширив возможности человеческого общения.
"Посколько молчание - золото,
То и мы, безусловно, старатели..."
- пел Галич, оправдывая свое нежелание писать письма - послания. Он, ох, как не одинок: из десяти опрошенных, уверен, восемь с ним будут солидарны.
Борис, мой друг, среди них. Он давно "дышит" ни воском, ни бумагой, а глазами, "пожирая" мерцающие огоньки экрана, как глубоководный удильщик самку, впиваясь в нее зубами во время спаривания, и сливаясь с ней навечно.
С "подачи" Бориса "подбросило и меня на повороте" - приобрел электронную биб-игротеку; боязливо и осторожно смог чуть приоткрыть, заглянуть в будущее, представить "киберчеловека" третьего тысячелетия с микрочипами в плече (для оценки здоровья), электронными жЕлезами, пьющего ежедневно "стволовые клетки" (для долголетия), живущего в экологическом "бульоне", и дружбе с компьютером, ядерным катализатором своего развития... И думать "на пере", чувствую, теперь как-то неловко, старомодно.
Экран предоставил мне удивительную, активную, наступательную возможность познания, усладил жажду отчаянного игрока, дал новых друзей. Но, главное, в глобальной деревне познакомил с женщиной, московской новозеландкой, живущей на другом краю света. Такова жизнь с ее хитросплетениями судеб. Аська, телефон, письма - полную многоуровневую связь "прошагали" мы за четверть года. Частенько утрами меня будил радостный голос, я же не забывал писать... "Общение, - говорили мудрецы - суть жизни, письма - воздух, а разговор - волны морские". Так и шагали мы, играя воображением, когда поет и радуется сердце, парит душа, предвкушая необычность, неизвестность.
Боинг-747, "пропахав" полэкватора, мягко перенес меня из лета в зиму, заставив воскликнуть на таможне, где меня отчаянно тормошили: "Как же ты мал и гостеприимен, наш Земной шарик!"
Так я очутился в новом необыкновенном мире - Новой Зеландии. Потом, в путешествиях я смог рассмотреть его.
Вздыбленная, рожденная вулканами земля из гор и холмов, не дает передышки постоянно дистанцирующему глазу, привыкшему к бескрайним просторам российских равнин; ярко-зеленый травяной ковер, как данный богом подарок, сторожат одинокие и мощные деревья-пришельцы; чистейшие озера вулканического происхождения с бодряще-холодной водой , соседствуют с булькающими, искрящимися, как шампанское, кипящими бочагами в долине гейзеров c тридцати-метровыми фонтанами, вырывающимися из преисподней...
А морские пляжи, такие разные: одни - просторные, другие - стиснутые полукольцом причудливых, остроконечных скал. На первых мы видели пожилых, оснащенных миноискателями, любителей "охоты" на монеты и драгоценности, на вторых - огромных голубых рыб, с которыми поплавать одно удовольствие.
Я - в Окленде, большом портовом городе в узком перешейке между гаванями Вайтемата и Манукау. Залив Тасманова моря ласкает его берега, пасторальные хутора и прекрасные зеленые пейзажи расцвечивают, укрошают его огромную площадь.
Здесь живет Вита с дочерью Леной, ее мужем Полом и маленьким Даней, в жилах которого на 1/64 течет уже кровь маори.
Жить оклендцы предпочитают в легких, элегантных, уютных одно-двухэтажных домах, окна которых, незадрапированы и, как сценические площадки, хорошо просматриваются в сумеречные часы, когда наши глаза томятся в серой полутьме по ярким живым образам.
Вита по утрам работает, пестуя малышей, пока их мамаши ищут "мышечной" радости в фитнесс-клубах, разбросанных повсеместно, как и продуманные, яркие и, главное, кующие здоровье детям, многочисленные спортплощадки.
Новозеландцы бегают по зеленым улицам и в парках, шагают вдоль залива, играют, - радуются жизни! Поразила элегантность,уверенность, доброжелательность женщин, их подтянутость, динамизм, раскованность и улыбчивость. Мужчины уступают и, похоже, не жалеют об этом.
Пока Вита трудится, праздное беззаботное любопытство сообщает ритму моего полУдня приятную быстроту. Я успеваю пройтись по Бродвей-стрит с многочисленными "звучащими" переходами, заглянуть в просторные, вычищенные до блеска магазины, посидеть в книжном "дворце", побегать в парке, отвечая на приветствия многочисленных, разновозрастных поклонников Артура Лидьярда, посмотреть любителей-теннисистов, таких спортивно-красивых, что даже стариковская вялость не умаляет их молодецкой привлекательности. Я даже успеваю заглянуть в декоративный сад-музей и передохнуть, присев на скамью с именным посвящением.
Потом Вита поведет меня на трапезу в очередное кафе, подчеркивая мимоходом интернациональную насыщенность пищевого "рынка" города. И, обильно откушавши, на этот раз лобстеров, мы спускаемся к заливу по усыпанной гравием тропинке, где высоко над нами сплетаются в тесном объятии серебристые кроны деревьев. Морской ветер слегка притихает здесь, раскачивает, с легким шорохом тискает, раздвигает на мгновение лишь далекие от ствола ветви. А какое удовольствие побродить по теплой гальке, кромке воды с шипящими -"шпааатт"- волнушками на излете, обозревая бело-голубой простор с яхтами, скользящими, словно перышки, по сверкающей глади залива. Глаз радует геометрической пирамидальностью чернеющий Рангитото, совсем молодой 600-летний вулканический остров, и, отливающий зеленью, коричневатый Браун, его маленький собрат рядом.
Мы любим посидеть в парке Домэйн у фонтана с Валькирией. Воздух здесь, как обычно близ воды, упоительно свеж. Тень похутукавы застит от прямых солнечных лучей, словом, отдохнуть здесь - одно удовольствие, всё располагает к размышлениям, неспешному разговору... Доспехи всадницы на белокаменном постаменте отливают багрянцем, сверкая в солнечных лучах, лицо ее влажно от воды и слез, конь понуро склонил голову, нелегкая ноша досталась обоим - сопровождать погибших в "небесные жилища".
- Полная противоположность римскому фонтану Де Треви, - начинаю я издалека.
- Ничего нет общего, - перебивает Вита,- Там огромный причудливый фасад дворца с гротами и богом, уносимым на раковине юношами, здесь - малая форма, простор, скорбь, никакого движения...
- Да, это так, - продолжаю я отрешенно, и приглядываюсь к лику девицы в латах, - По-моему, она может творить и сеять, а не только безмолствовать и грустить...
Вита недоуменно глядит на меня, пожимает плечами:
- Что ты имеешь в виду?
- Две большие разницы, как говорят в Одессе. Смотри, вода скатываясь блестит, как серебряные нити, а струи, падающие капли издают звуки...
- Ах, вот в чем дело! - и не останавливаясь, Вита продолжает - Ты хочешь сказать, что Де Треви заполнен монетами - дна не видно, а наш - гол и пуст, как забытый в пустыне оазис? - и насмешливо окидывает меня взглядом, - Ты потрясающий фантазер!
Я молчал. Вита посмотрела на меня испытывающе, дескать, шутку поняла и готова даже подыграть:
- Ты знаешь, как правильно кидать монетку, чтобы сбылись твои желания? Сейчас покажу, - и стала копаться в сумочке.
А мимо нас постоянно идут люди, подолгу всматриваются в Валькирию, читают текст... Фонтан - хорошая "визитка" парка, да и Окленда, в этом у меня уже нет сомнений. Наконец, Вита находит несколько монет, глазами требует моего
внимания, становится спиной к воде, - смотри! - и кидает их правой рукой через левое плечо.- А я уже с Остапом:
- Вита, помнишь "малахитовую лужу" в Пятигорске, ведь, ты была там,- я уже завелся. Вита вопросительно расширила глаза, чуть опустив голову, явно не успевая за ходом моих мыслей:
- О чем ты говоришь?
- Извини, сейчас все поймешь. Остап заприметил там "некий провал" -единственное место, где за показ не брали денег, он исправил это досадное упущение, - я замолчал... Вита же решила, что тема исчерпана и, показывая на памятник Бернсу под сенью похутукавы, укращающей его постамент мощными в метр высотой корнями, стала рассказывать, как любят в Новой Зеландии национального поэта Шотландии, певца свободы, сына объединенной Европы, незамечая, что отвлечься от навязчивой мысли мне не так легко...
Прикрыв глаза, я рассуждаю: "Предрассудков я лишен, точно! А почему бы не попробовать?" - эта навязчивая, азартная мысль не отпускает меня... Тем более, что вслед за Витой пожилой мужчина сверкнул тяжелой монетой. Слышу девочка обращается к маме, просит... "Пойдет! - решаю я, - надо лишь усилить, ведь, доверчивость и пример создавали и губили мир".
Утром следующего дня я - к Валькирии. Бросаю несколько монет выбирая места водной глади, где они хорошо проглядываются, блестят и "мечутся" под атакой падающих на поверхность струй. Наблюдаю...
Подходит пожилая пара. Полноватый мужчина солидно всматривается в табличку, а его легкая, динамичная, коротко-остриженная спутница уже по всем правилам швыряет монетку. Группа школьников, одетых в ярко-фиолетовые штанишки, белые блузки и красные широкополые шляпы, которые они беспрестанно поправляют, присели, внимательно слушают рассказ учителя, а сами зыркают глазами, разглядывая светящиеся кружки на дне, значит, думаю, расскажут... Юноша снял рюкзак, вынул фляжку, пьет и рассматривает Валькирию. Через мгновение слышу знакомый шлепок... Подошла симпатичная, просто одетая девушка, села на бортик, поболтала в воде ногами и вдруг, развернувшись, мягко с головой погрузилась в воду, встала, пригладила волосы и пошла... "Очистилась, знать, охладилась...",-подумалось мне.
Пару дней я выжидал. На третий, сдерживая нетерпение, как азартный рыболов, подхожу к закинутой "снасти" и ... останавливаюсь ослепленный. Право, не ожидал: блестят серебряные и золотые кружки, устилая практически все дно фонтана. Даже воительница повеселела - играют на ней солнечные стрелы, бросая отсветы отраженных лучей. Через минуту я в воде и кажется она мне не такой холодной, я просто не чувствую этого, пытаясь "выудить" крупные, желтые кружки. Наступил на что-то: "Господи, черная жемчужина - это уже лишнее!" Так, с ощущением рыбака, стремящегося побыстрей выудить добычу, которая еще сопротивляется, бьется, доставляя несказанное удовольствие, я вылез и плюхнулся на скамью, звякнув монетами в кармане.
Прошла неделя.
- Сударь, - говорит Вита, - приглашаю Вас в ресторан. Надеюсь телебашня с панорамным обзором Вас устроит?
Теплый вечер, неспешная, душевная беседа, изысканная трапеза, блюдо со странным названием "Эволюция салмона", бокал вина, казалось, приостановили, притушили время на едва заметные повороты огромного города под нами. Затем мы спустились в казино. К сожалению, не удалось удачно сыграть, говорят, бывает. Важно, что мы и не пытались отыгрываться.
На ипподроме в "Эллерсли" было иначе. Не выдержала натура "азартного Парамоши". Проигрался я отчаянно и не жалею, ибо радовался борьбе, в которой не раз участвовали мои ставленники, и, главное, мы прекрасно отдохнули, потягивая легкое вино, не отрываясь от монитора, ведущего крупно очередной заезд; повидали дивных бойцов-скакунов и элегантных новозеландок в широкополых, нарядных шляпах. Мир, по-Бабелевски, предстал, как "зеленый луг, по которому бродят женщины и кони".
Вечером, открыв кошелек Виты, я с радостью расстался с оставшимися..., поблагодарив добрых душ, жаждущих чуда .
До неприличия, постоянно Валькирия одаривала нас, зазывая то на феерический спектакль канадского цирка, то на тайско-китайскую полуденную трапезу, или в пасторальную деревушку с колоритным выступлением маори и со сваренным в гейзере початком кукурузы, то в великолепную гостиницу с жарким SPA, или в удивительный кинозал, с резными башнями по краям экрана, выдержанный в индийском стиле, с прекрасной подсветкой висячих садов, замков, сияющим звездчатым небосводом во время сеанса и расхаживающим по сцене красавцем-павлином по его окончанмм.
Однажды я, как обычно, подошел к Валькирии. Фонтан журчал свою падающую песню, а чистое дно его уже не трепыхалось отблесками серебряных и золотых монет. Рассеялся наш Сим-Сим. Это естественно, всему и всегда приходит конец!
В Полинезии есть сказка о племенах, живущих в бамбуковом стволе. Всю свою жизнь они борются с тайфунами, болезнями, недругами и ... приходит время - все улетают в небо, завершая свой путь, надежды, находки...